Сейчас в Мурманске

10:26 ˚С
18+

Арктическая робинзонада: шесть лет зимы

Мореходство на Севере – особенно в эпоху парусного флота – всегда было крайне опасным предприятием

Шпицберген Поморы Русские робинзоны Северные робинзоны Алексей и иван химковы
Андрей Епатко
17 февраля, 2020 | 14:42

Арктическая робинзонада: шесть лет зимы
Шпицберген. Автор фото Ярослав Никитин, GeoPhoto.ru


Мореходство на Севере – особенно в эпоху парусного флота – всегда было крайне опасным предприятием. Крушение кораблей во льдах или на каменистых берегах Ледовитого океана было, можно сказать, делом обыденным. Когда это случалось вдали от земли – поморам оставалось только уповать на Бога. Если же крушение происходило вблизи островов, то у спасшейся команды не было иного выбора, кроме как идти к земле, строить из разбитого судна избу и зимовать в высоких широтах, ожидая прихода какой-нибудь промысловой шхуны…

Именно таким образом спаслась экспедиция Виллема Баренца – вероятно, самого известного зимовщика Арктики; корабль голландца разбился в 1596 году у Новой Земли. Упомянем и зимовку штурмана Фёдора Розмыслова, отправившегося в 1768 году на Новую Землю описывать берега архипелага. Льды и непогода заставили россиян отказаться от возвращения в Архангельск, и членам экспедиции пришлось зимовать вблизи пролива Маточкин Шар. Однако неизвестных зимовщиков было ещё больше… Например, исследователь Новой Земли Пётр Пахтусов обнаружил в 1833 году на упомянутом острове развалины избы, возле которой лежал крест со следующей полуистёршейся надписью:

Поставили сей животворящий крест, на поклонение православным христианам, зимовщики, 12 человек, кормщик Савва Ф… анов на Новой Земле, по правую сторону Кускова Носа.

На большой поперечине стояла дата – 1742 год. Учитывая, что вблизи могил не было, Пахтусов сделал вывод, что зимовка прошла успешно…

Впрочем, арктические зимовки не всегда заканчивались удачно: невероятно тяжёлые условия, изолированность, постоянный холод, малоподвижность людей, проблемы с провизией, цинга, опасность нападения белых медведей – вот лишь часть проблем, с которыми сталкивались полярные робинзоны.

История, которую мы расскажем, связана с Грумантом – так издревле называли поморы Шпицберген[i]. Речь идёт о четырёх промышленниках, которые из-за потери судна были вынуждены провести на далёком острове более шести лет – с 1743 по 1749 годы. Эта полярная Одиссея в своё время так поразила современников, что один из российских академиков – Ле Руа – издал книгу под интригующим названием «Приключения четырёх российских матрозов, к острову Ост-Шпицбергену бурею принесённых, где они шесть лет и три месяца прожили». Её первое издание вышло в 1766 году в Петербурге на французском языке[ii]. На русском же труд Ле Руа вышел в 1772 году

Книга Ле Руа

Первое издание «Приключений...» Ле Руа на русском языке (СПб, 1772)

 

Несколько слов об авторе книги…

Родители Ле Руа были выходцами из Франции. На рубеже XVII-XVIII веков они переселились в Германию, где дали сыну блестящее образование: он учился во Франкфуртском и Галльском университетах. В 1731 году молодого француза пригласили в Петербург, где он стал наставником сына Бирона. Уже через четыре года Ле Руа возводят в чин академика с поручением производить надзор за хранением карт географического департамента. Такой стремительной карьере, по-видимому, способствовало знание языков – в первую очередь, французского и немецкого. В последующие годы Ле Руа много занимается переводами, а затем следует ещё один стремительный виток в его карьере: в 1748 году будущего академика берут на должность воспитателя детей влиятельного сенатора, близкого к императрице Елизавете Петровне, - графа Петра Ивановича Шувалова.

Именно Шувалов поручил Ле Руа описать приключения четверых российских промышленников, проведших на Шпицбергене несколько лет в полной изоляции. Помимо того, что эта история наделала много шуму в Архангельске, она почти сразу же стала известна в Петербурге. Первым, кто узнал о беспримерной полярной «Одиссее», и был Пётр Шувалов – уроженец Архангельска. Помимо живого интереса к землякам-поморам, граф владел монополией на торговлю салом в Архангельске и Коле, а также получал доход со всех рыбных промыслов по берегам Белого моря.

Шувалов    
 Граф Пётр Иванович Шувалов. Гравюра второй половины XVIII века

     

Неудивительно, что Шувалов весьма сочувственно отнёсся к замыслу книги: чтобы облегчить работу Ле Руа, а вместе с тем придать тексту большую достоверность, он повелел доставить из Архангельска двух поморов – штурмана Алексея Химкова и матроса Ивана Химкова. Благодаря встречам с непосредственными участниками легендарной зимовки, книга о приключениях российских матросов на полярном архипелаге получила широкую известность, выдержав в Европе несколько изданий.

Характерно, что Ле Руа потратил немало времени, чтобы выяснить, где именно россияне прожили шесть лет. По вычислению захода и восхода солнца в арктических районах академик пытался определить широту и долготу острова (поморы жили на маленьком островке в восточной части Шпицбергена). Однако отсутствие точного времени прибытия на Шпицберген команды Химкова не позволило ему придти к окончательному мнению.

Так совпало, что в эти годы в России вышел роман Дефо «Робинзон Крузо». Естественно, Ле Руа не мог отказать себе в удовольствии сравнить обе истории – британского моряка и российских промышленников. Академик привёл в послесловии слова французского негоцианта, директора Архангельской «сальной конторы» Вернизобера, который отмечал, что Дефо рассказал баснословную историю Робинзона Крузо[iii]

«Но эта история реальная и действительная, - пишет Вернизобер. – События первой [с участием Робинзона – А.Е] разворачивались в жаркой стране, наши же матросы переживали их в глубине Севера, на 77-м с половиной градусе. Англичанин мог приготовить пунш из винограда, произрастающего на его острове. Наши же бедные, несчастные, но твёрдые духом русские довольствовались водой…».

Между прочим, в российском издании 1772 года рассуждения француза были опущены цензором. Также были изъята ценная информация о том, что моряков спасли поморы-староверы, доставившие отшельников со Шпицбергена на материк. По непонятной причине в российский перевод не был включён и комментарий Ле Руа о прохождении фаз луны, наблюдавшихся во время зимовки Баренца на Новой Земле. Увы, возражать против произвола издателя Ле Руа не мог, так как уехал за границу, где вскоре умер.

Дальнейшие события, происходившие вокруг истории четверых матросов, особенно занимательны…

Русские на Шпицбергене

 Русские на Шпицбергене. Голландская гравюра 1690-х гг.

 

В 1764 году Ломоносов, готовя совместно с Чичаговым экспедицию на Шпицберген, вызвал из Архангельска опытного кормщика, жителя Олонецкой губернии, старовера Амоса Корнилова. Во время беседы с учёным последний сообщил, что в 1749 году его судно вывезло со Шпицберегена четверых мезенских поморов, зимовавших там шесть лет. Корнилов добавил, что эта зимовка совпала с периодом сильной ледовитости в районе Шпицберегена, продолжавшейся в течение шести лет. 

«И в каждом году судов от семи до осьми погибло, от которых людей менее десятой части осталось, - рассказывал Корнилов. – И из оных некоторые спасли свой живот выездом на малых ботах в Норвегию, а четыре человека жило шесть лет на Шпицбергене без хлеба и без одежды, довольствуясь одним оленьим мясом; а платье носили из оленьих кож. А в те шесть лет никто для промыслов на Шпицберген для опасности ото льдов не ходил. И оные четыре человека вывезены к городу Архангельскому на судне его, Корнилова, в 1749 году, которое тогда было послано для разведывания промысла».

Итак, на каком же островке зимовали русские груманланы?

Ле Руа упоминает голландскую морскую карту, на которой показан восточный Шпицберген. Дело в том, что, по прибытии «робинзонов» в Архангельск, им была показана какая-то карта Шпицбергена, посмотрев на которую, они узнали свой остров и указали место, где стояла хижина. В дальнейшем эта карта с обведённым пером островом, была отправлена в Петербург.

Карта Шпицбергена    

 Карта Шпицбергена (современная)


Советской историк М. Белов полагает, что речь идёт о морской карте Герарда ван-Келейна. На её четвёртом листе изображены Западный Шпицберген, Юго-Восточная земля и большой Юго-Восточный остров Het Stans Voorland, расположенный между 76°40' и 78°45' с.ш., что соответствует координатам, названным Ле Руа. В XVIII веке этот остров иногда назывался, по имени английского моряка, Эдж. Однако этот остров слишком больших размеров (72 702² км) и, разумеется, не мог быть тем самым малым островком, на котором зимовали поморы.

По мнению, М. Белова, ближе всех к этой разгадке подошёл норвежский геолог Кейлау, который на острове Полумесяца – к югу от острова Эдж – обнаружил в 1827 году избу, принадлежавшую поморам. Над входом в неё имелась надпись: «сия изба староверска». Тут же нашлась и дата: на одном из крестов, стоявших около избы, было вырезано: «22 апреля 1731».

«Надпись имеет прямое отношение к экипажу староверческого судна, которое зашло на остров, где жили груманланы, в августе 1749 года, - полагает М. Белов. – Учитывая характер староверов, их стремление уединиться, можно говорить, что они прибыли на остров, уверенные, что там была изба».

Прежде чем перейти к повествованию Ле Руа, обратимся к рукописи мезенского промышленника Фёдора Кисилёва, составленной в 1796 году. Кисилёв пишет, что для рыбных и звериных промыслов на Грумант и Новую Землю отправляются большие мореходные суда – карбасы, поднимающие от 150 до 200 пудов груза. Команда обычно состоит из 10-12 человек, среди которых главный – кормщик. И хотя навигации он не обучен, зато имеет большой опыт многократных поездок на острова Ледовитого океана.

Для выездов на берег и охоту на морского зверя употребляются лёгкие лодки, которые два человека могут вытащить на лёд.

На промысел мезенцы отправляются, как правило, в мае. Кто не имеет на Новой Земле или Груманте своих изб, привозят с собой лес и возводят хижину уже на месте. Если промысел удачен, то промышленники возвращаются в этот же сезон, если добычи оказывается мало или лёд «запирает» выход из бухты, то случается, что промышленники вынуждены проводить на промысле по полтора или даже два года. По этой причине суда основательно снабжаются припасами; в них грузят ячменную и ржаную муку, разные крупы, пшено для каши, мёд, масло постное и коровье, солёную треску, говядину, топлёное молоко в бочонках…

Поморы       Поморы на палубе. Гравюра XIX в.


По прибытии на Грумант или Новую Землю, промышленники заводят карбас в закрытые от ветров заливы и сгружают провизию в свои становища. Затем начинается промысел…

Оставив в избе одного человека для приготовления пищи, поморы разделяются на разные партии и, сев по восемь человек в лодии, выходят в море. Завидев моржа или белуху в воде – стреляют, а если застают зверя на берегу, применяют пики или другое холодное оружие.

На лодиях кроме ружей пользуются гарпуном, от которого тянется длинная верёвка (до 250 м). 

«Зверь, будучи поранен, с свирепостью бросается в море, где его утомлённого и изнемогшего, притянув к карбасу и докалывают, - пишет Кисилёв. – Иногда устремляется он и на промышленничий карбас, который часто проламывает одним ударом своих клыков и таким образом может нанесть гибель своим неприятелям, - в сём случае промышленники с отменным проворством стараются доколоть зверя спицами».

Так как в зимнее время на Шпицбергене солнечного света почти не бывает, то промышленники занимаются ловлей белых и голубых песцов, для чего они расставляют капканы, кладя в них в качестве приманки сало морских зверей. На медведей же и оленей охотятся в осеннее или весеннее время, когда бывает уже посветлее.

Если промысел удачен, то двое охотников «на свою избушку» могут добыть до трёхсот песцов. По весне промышленники собираются из своих рассеянных вдоль побережья изб в становище, где грузят добычу на судно и отправляются в Архангельск.

Когда же зимовка затягивается, у промышленников бывает недостаток в хлебе. В таком случае они сушат мясо, с которым едят свежую рыбу, как с хлебом. Также сберегают дрова, привезённые для этих целей с материка. Но особенно беспокоит поморов уменьшающийся запас морошки или кислого морока, из которых они производят так называемую ставку – старое противоцинготное средство.

В заключение Кисилёв пишет, что день и ночь промышленники различают по луне и восхождению звезд, особенно по созвездию Большой Медведицы и по Полярной звезде.

Но обратимся к рассказу Ле Руа…

Русские на Шпицбергене  Русские на Шпицбергене. Голландская гравюра 1690-х гг.

   

В 1743 году купец города Мезени Иеремей Окладников отправил к Шпицбергену для китового и моржового промысла судно с экипажем из четырнадцати человек. Восемь дней судно шло с попутным ветром, когда же он переменился, моряки оказалось близ восточного побережья Шпицбергена, напротив острова Малый Брун (о. Эдж). В трёх верстах от берега судно неожиданно увязло во льдах… Кормщик объявил, что из ледового плена кораблю не вырваться: надо думать о зимовке. Но где? В ледяной пустыне, где нет даже пригодного леса, чтобы сложить избу!

Тогда штурман Алексей Химков вспомнил, что слышал от мезенских жителей, что те некогда планировали зимовать на Груманте и для этого взяли с собой для постройки хижины заготовленный лес. Кто-то даже говорил штурману, что такая изба действительно была построена на некотором расстоянии от берега.

Это известие ободрило поморов, и они приняли единогласное решение зимовать на острове, если такая изба действительно существует. Четверо из экипажа тотчас же отправились на берег с целью отыскать хижину. Их имена вошли в историю: штурман Алексей Химков и три матроса – Иван Химков, Степан Шарапов и Фёдор Веригин (согласно исследованию М.Белова, Алексей и Иван Химковы были двоюродными братьями, Алексей -- 1700, Иван -- 1721 года рождения). 

Много груза с собой «разведчики» взять не могли, так как им предстояло идти более трёх километров по торосам, которые двигались из-за непрестанного волнения. Поразмыслив, поморы взяли лишь ружьё (на случай нападения медведей), порох на двенадцать зарядов и такое же количество пуль. Также они захватили на берег топор, нож, котёл, мешочек муки, трут, огниво, курительные трубки и немного табаку.

Благополучно достигнув острова, поморы обнаружили ту самую «мезенскую» избу, стоящую в двух километрах от берега. В длину она имела около 13 метров, а в ширину и вышину – по 6,5. При входе были сени, что способствовало сохранению тепла во внутренней комнате. Изба обогревалась большой глиняной печью, сделанной без вытяжной трубы: чтобы выпустить дым, зимовщикам приходилось открывать двери или все четыре окошка.

 Поморы в хижине

    В промысловой избе. Гравюра XIX в.


Надо ли говорить, как обрадовалась четвёрка: хижина оказалась в отличном состоянии!

Поморы переночевали в своём новом жилище, а утром поспешили к берегу. Оставалось только оповестить товарищей и свезти с судна всё необходимое – оружие, съестные припасы, словом, всё, что могло бы понадобиться на полярной зимовке...

Но когда моряки подошли к берегу, то застыли от ужаса: корабль исчез, перед ними простирались чёрные воды залива: за ночь судно с десятью товарищами или затёрло льдами или отнесло в открытый океан.

Можно представить себе состояние четвёрки, оставшейся брошенными на пустынном острове с суровым климатом, безо всякой надежды на спасение. Тогда им казалось, что они никогда уже не вернутся на родину, не увидят своих жён, детей, родителей-стариков…

«Оплакав свою участь, стали они помышлять о будущем», - пишет Ле Руа. В первую очередь, встал вопрос о добыче продовольствия. Двенадцатью зарядами зимовщики могли убить двенадцать оленей. Но чем добывать мясо дальше?

Что касается хижины, поморы её внимательно осмотрели и там, где дуло, вставили в щели выпавший мох. Затем возникла проблема с топливом… На Шпицбергене деревья не растут. Но чем обогревать себя от мороза? И на чём готовить пищу?.. К счастью, эта проблема сразу отпала: моряки обнаружили, что время от времени волны приносят к берегу обломки разбитых прежде судов. В последующие годы на берег выбрасывало даже целые деревья, непонятно откуда принесённые[iv].

Тогда же груманланам несказанно повезло: они нашли на берегу корень сосны, загнутый наподобие лука. Для наконечников стрел отыскались и гвозди: матросы вынули их из корабельных досок, валявшихся на берегу. К тому времени у них не осталось пороха, олени были убиты, а сами «робинзоны» готовились к голодной смерти. Благодаря же стрелам и рогатинам, зимовщики смогли возобновить охоту.

Тетиву поморы сделали из жил первого убитого белого медведя. Стрелы особенно оказались полезными: за время зимовки груманланы убили ими 250 оленей, не считая множества голубых песцов[v]. Мясо последних употреблялось в пищу, а кожи шли на одежду, постели и одеяла.

Охота

Охота на белых медведей. Гравюра XIX века


Что касается медведей, то за шесть лет вынужденного пребывания на острове полярные робинзоны убили десять медведей. Причём напали только на первого, последних же девять убили, обороняясь... Медведи вели себя очень агрессивно и были настолько смелы, что лезли даже в избу! По этой причине поморы не выходили из хижины без рогатин.

Первое время зимовщики были вынуждены есть сырое мясо и притом без соли. Также обходились без хлеба, которого, разумеется, не было. Последний заменяли мясом: его сушили в специальной коптильне рядом с избой, а затем подвязывали в виде палочек к кровле, чтобы медведи не могли достать. За лето мясо хорошо высыхало и «заступало» вместо хлеба.

Проблема освещения была для зимовщиков одной из самых важных. На счастье, бродя по острову, они обнаружили глину, из которой сделали сосуд для ночника. Фитилём служили пенька и корабельные снасти, которые выбрасывало море. Когда же эти запасы кончились, груманланы стали распускать на фитили рубашки и штаны. Благодаря их стараниям, огонь в хижине горел беспрерывно – с того дня, как они впервые сделали ночник, до самого их отъезда с острова… Кстати, огонь поморы добывали первобытным способом – с помощью трения палки о кусок дерева.

Жажду утоляли из ручьёв, которые протекали в окрестностях. Зимой же вносили в избу снег и ждали, пока он растает в котле.

Когда одежда зимовщиков износилась, им пришлось осваивать процесс выделки кожи. Для этого они мочили в пресной воде оленью и песцовую кожу – тогда шерсть легко отделялась. Потом мяли руками, сушили… Следующим этап состоял в поливании кожи растопленным оленьим жиром, отчего кожи становились мягкими и пригодными для ношения. Те из кож, которые предназначались для тёплой одежды, мочили лишь сутки, а затем, не выдёргивая шерсти, выделывали, как и первые.

Иголки груманланы получали из проволоки, а нитки – из оленьих и медвежьих жил, разделяя их ногтями на тонкие волокна.

Любопытно, что за всё время зимовщики не заболели цингой. В этом – особая заслуга помора Ивана Химкова, которому случалось зимовать на западном Шпицбергене. Он разработал несколько мер, которым двое из троих его товарищей следовали неукоснительно:

 

1.      Есть сырое и замёрзшее мясо, разрезанное на мелкие кусочки

2.      Пить совсем тёплую оленью кровь, и «пить быстрее, как только убьёшь»

3.      Употреблять сырую ложечную траву (на Шпицбергене её очень мало)

4.      Как можно больше двигаться

 

Ле Руа сообщает, что за годы жизни на острове трое поморов научились так быстро бегать за песцами, что приобрели удивительную лёгкость. Беседуя в 1750 году с Иваном Химковым, Ле Руа просил последнего, как это ни странно звучит, состязаться с лошадью. Иван пришёл первым! «… я видел [это] cвоими глазами», - восклицает француз.

Из четвёрки груманланов только Фёдор Веригин «показывал непреодолимое отвращение от оленьей крови, - продолжает Ле Руа, - и сверх того он был не проворен, весьма ленив и оставался почти всегда в хижине». Неудивительно, что на шестом году пребывания в высоких широтах Веригин умер. С одной стороны, эта кончина избавила поморов от обязанностей ухаживания за больным (Веригин недомогал с самого начала), а с другой – смерть товарища привела всех в отчаяние: видя, что их число уменьшается, матросы живо представляли себе участь последнего. Каждый из них желал умереть прежде другого… К тому же усиливалась тоска по дому. Больше всего страдал Алексей Химков: в Мезени у него остались жена и трое детей. Мысль, что он уже никогда не увидится с ними, доводила его до крайнего отчаяния.

Тем неожиданнее пришёл день избавления… 15 августа 1749 года в заливе показался парус промыслового судна. Зимовщики тотчас развели огни по холмам и подняли свой «флаг» - длинный шест с болтающейся на древке оленьей кожей. С корабля усмотрели сигналы, спустили парус и послали на берег шлюпку…

Судно оказалось из Архангельска; оно направлялась к западным берегам Шпицбергена, но встречные ветра отнесли его к восточной части острова. Кормщик-старовер согласился принять «робинзонов» со всем их имуществом, состоявшим из пятидесяти пудов оленьего жира и большого количества песцов. Также мезенцы взяли на борт весь свой нехитрый скарб: лук, стрелы, рогатины, иглы и самодельные инструменты, которые изготовили за время жизни на острове[vi].

В качестве уплаты за проезд до Архангельска поморы обязались исправлять корабельные работы в море, а по прибытии в порт – доплатить судовладельцу 80 рублей.

Здесь к месту сказать пару слов о календаре… Хотя зимовщики вели его ежедневно, они всё же ошиблись на два дня: когда к Шпицбергену подошло судно, поморы считали, что наступило 13 августа, однако, к своему изумлению, они узнали, что с утра наступило 15-е число… Это обстоятельство не могло не расстроить груманланов, осознавших, что они отмечали святых не в те дни.

Ле Руа пытался объяснить эту ошибку:

«Сия маловажная погрешность могла произойти от разных причин, - рассуждает учёный, - например, оттого, что в летнее время солнце имело обращение около горизонта почти ровно четыре месяца, а в зимнее столь же долго продолжалась темнота и мрак..., [который] препятствовал им видеть звёзды».

Когда же учёный поинтересовался у Алексея Химкова, каким образом они, не имея часов, могли определить полярной зимой долготу дня, помор ответил, что сделал на Шпицбергене специальную «палку», которая была схожа с оставленной на судне. Этим инструментом он пользовался для наблюдений за «светилами».

 Градшток

Градшток. Рисунок XVIII века

 

Ле Руа, комментируя это известие, пишет, что Химков пользовался «астрономической палкой», но других подробностей не приводит. Назначение этого необычного инструмента раскрыл М. Белов. Историк пишет, что астрономической палкой именуется старинный морской угломерный инструмент, называвшийся также астрономическим крестом или градштоком, который моряки использовали «для измерения высот светил в море».

Итак, 28 сентября 1749 года, после шести лет отсутствия на родине, наши герои прибыли в Архангельск.

Тут произошла трогательная сцена… Жена штурмана Химкова, узнав, что её муж, которого она давно оплакала как погибшего, жив, поспешила в гавань. Увидев своего Алексея на палубе, одетого в звериную шкуру, она побежала к нему по сходням и, споткнувшись, упала в воду… К счастью, всё обошлось.

Завершая историю этой беспримерной полярной зимовки, Ле Руа отмечает, что все трое возвратились совершенно здоровые. Однако они долго не могли привыкнуть к хлебу, а крепких напитков не употребляли совершенно.

Шпицберген Льды на Шпицбергене. Автор фото Ольга Каменская, GeoPhoto.ru 


Автор: Андрей Епатко, ст. научный сотрудник Государственного Русского музея.



[i] Ныне остров принадлежит Норвегии.

[ii] Таким образом, С.В. Обручев ошибается, утверждая, что книга Ле Руа впервые появилась на немецком языке в 1768 году. (Обручев С.В. Русские поморы на Шпицбергене. М., 1964. С. 14).

[iii] Это не совсем так: исследователи склоняются к мысли, что Дефо взял за основу историю шотландского моряка Александра Селкирка, проведшего на одном из необитаемых островов Тихого океана четыре года и четыре месяца (1705 – 1709).

[iv] Деревья были мощные, пышные и совершенно незнакомые поморам. По-видимому, их приносило течением от Лабрадора.

[v] Ле Руа пишет о «чёрных лисицах», но, как замечает зоолог В. Есипов, под чёрными лисицами автор, безусловно, подразумевает голубых песцов, которые в те времена встречались на Шпицбергене в значительно большем количестве, чем, например, на Новой Земле.

[vi] Ле Руа сообщает, что впоследствии некоторые из полярных реликвий были отправлены в Петербург. Среди них он упоминает костяной ящичек, в котором груманланы хранили швейные иглы. Коллеги Ле Руа (академики), не могли поверить, что эта коробочка вырезана матросами вручную ножом, без применения токарной работы.

 




далее в рубрике