«Непрерывное стояние на краю пропасти впоследствии делает тебя счастливым»
Муж и жена Пётр и Наталья Богородские путешествуют по Арктике и Русскому Северу и рассказывают об увиденном на своём сайте Севпростор. За более чем десять лет самостоятельных путешествий они изучили Северный морской путь до Новой Земли и собираются двигаться дальше на восток. Мы беседуем с ними об их опыте экстремального туризма, северном мировосприятии и советах новичку в Арктике.
Пётр, Наталья, зачем вообще ехать на Север? У нас холодная страна, люди ждут лета, лето короткое, хочется порадоваться теплу… Что там хорошего, в Арктике?
Пётр: Арктика малонаселена, там почти нет людей, и именно поэтому в Арктике можно чувствовать себя полностью свободным — от законов, моральных устоев и прочих вещей, столь характерных для человеческого общества. В пустынных местах ты сам для себя превращаешься в первооткрывателя; там никто тебя не контролирует, и ты начинаешь чувствовать себя по-настоящему живым самостоятельным существом. Да, благодаря этой пустоте в наших походах случается немало опасных ситуаций, но именно они и дают нам вот это чувство «настоящести» всего происходящего. Страх смерти, осознание своей «конечности» — всё это может прийти только в одиночестве, и именно это придаёт жизни (в общем-то, совершенно бесполезной в других условиях) глубокий смысл и ясно определяет твои цели. Об этом, помнится, ещё Пушкин писал: помните тот момент в «Капитанской Дочке», где Пугачёв рассказывает притчу про Орла и Ворона? Вот там именно про это и говорится.
Наталья: Моя мама очень удивляется тому, что летом я еду не в тёплые страны греться на солнце, есть фрукты и купаться в тёплом море. А наоборот — трачу единственную пару тёплых месяцев на путешествие по холодной и суровой Арктике. Но дело в том, что даже если бы я и не поехала в Арктику, то пляжный отдых мне в любом случае был бы не интересен, и я выбрала бы ту же «непонятную» Сибирь, Монголию, Среднюю Азию и т.п. И также кто-то мог бы удивляться – почему я трачу лето на путешествия по таким странным местам. Не знаю, просто тепло и солнце для меня не является приоритетом в путешествиях, важнее не комфорт, а полученные впечатления и переживания, скажем так. А в Арктике таких переживаний — хоть отбавляй.
Каких, например?
Наталья: Да всё как обычно. Плохая погода, залитая водой лодка, ледовые поля на море, белые медведи... Сперва ты сильно боишься, испытываешь обиду от того, что вот — ты такой хороший, с таким прекрасным богатым внутренним миром сейчас погибнешь, сволочь-стихия тебя убьёт! Всё это, кстати, прекрасно описано у Толстого в "Войне и мире": сцена первой атаки от лица Николая Ростова, где противник убивает под ним лошадь, а его самого – ранит и едва не берёт в плен.
А потом ты постепенно привыкаешь к чувству безысходности и беспомощности, смиряешься с этим, расслабляешься. Понимаешь, что этой самой "стихии" ты совершенно безразличен — она даже не видит тебя. В этот самый момент тебе становится легко и приятно. Приходит ощущение того, что терять уже нечего. Тут же появляются силы и сосредоточенность. Ты уже не боишься потерять лодку или даже жизнь. Хотя, признаться, жизнь терять не хотелось бы, так как в случае её потери ты как бы проиграешь и не узнаешь, что же будет дальше. Ты вдруг понимаешь: «нет, точно не сейчас, там дальше должно быть что-то ещё». Начинаешь испытывать эйфорию: тебя более ничего не тяготит и не ограничивает, ты способен абсолютно на всё. Ты чувствуешь, что в этот раз снова выигрываешь. Я полагаю, что и в другие опасные места люди едут за тем же самым. Об этом не стесняясь говорил ещё Лермонтов; об этом же молчат, например, современные наёмники, посещающие различные горячие точки. Не ради чужих идей или денег, но в поисках самих себя и этого вот самого Бога.
Вот, например, в 2017 году был первый опыт сидения во льдах. Такое нам ещё не было знакомо. Там особая фишка в том, что ты вообще не можешь предпринять никаких действий: просто сидишь на одном месте – неделю, другую, третью, и думаешь о своей печальной судьбе. В условиях полнейшей неопределённости ты даже не можешь сделать никаких прогнозов и выработать какой-то однозначный план. Можешь только наблюдать за тем, как у тебя постепенно кончается топливо и продукты.
Дело было так: на Новой Земле мы собирались пойти на её карскую сторону. Но перед этим остановились возле одного интересного заброшенного объекта, в большой безопасной лагуне на самой границе Баренцева и Карского морей. Сперва всё было замечательно, но через день погода испортилась. Сильный северный ветер притащил из Карского моря огромное количество льда, забил им Карские Ворота на глубину до ста километров на запад (как выяснилось позже), и надёжно запечатал выход из нашей лагуны. В таком состоянии мы пребывали две недели, а потом – ещё неделю пережидали непрерывную череду штормов. При первой же возможности мы в ужасе перебежали обратно на Вайгач, но и на том коротком переходе хлебнули лиха, так как погода всё-таки оставалась очень плохой.
Всё это в комплексе принесло нам сначала страх, а потом, закономерно, — чувство глубоко удовлетворения. Кому-то, может, и смешно это читать, но такое вот непрерывное стояние на краю пропасти впоследствии делает тебя по-настоящему счастливым.
Наверняка вам не раз задавали этот вопрос: как подобралась такая команда: муж и жена, и оба такие странные люди, любят северные путешествия, да ещё не по относительно обжитым местам, а сопряжённые с трудностями и опасностями?
Пётр: Ну, как это как? Можно говорить про это, например, что мол, пути господни неисповедимы. Я про это могу сказать только то, что не знаю, как так получилось, но исходя из моей веры во взаимосвязь всего происходящего, могу предположить, что так было задумано.
Наталья: Мы с Петей познакомились двенадцать лет назад через интернет. Тогда ни он, ни я, путешествиями (и севером) не увлекались в принципе. И странными нас тогда никто бы не подумал назвать. Мы даже не предполагали, что когда-нибудь будем путешествовать по полярным морям, И мысли подобной не могло возникнуть. Максимум, каждый из нас сходил в один «поход» с друзьями на выходные. Это и походом-то, по сути, назвать нельзя — обычная вылазка на природу, к ближайшему водоему.
Но потенциальный интерес к самостоятельным путешествиям у нас был. Так мы сначала вместе сходили в пешие походы по Ленинградской области — в популярное у туристов Кузнечное, потом купили байдарку и стали ходить на ней по Ладоге, потом сходили на Белое море, и как-то так все пошло-поехало, и развилось в итоге до Арктики.
Вы путешествуете в местах, которые малонаселены. И всё же, конечно, встречаете людей – как туристов, так и местных жителей, северян. Северные люди – они какие? Как образ жизни отразился на их характере, манере поведения?
Пётр: Нельзя сказать, что житель полярного поселка имеет концептуальные отличия от жителя, например, поселка, расположенного где-нибудь в Вологодской области. Оба они одинаково хорошие люди. Единственное, что можно сказать: да, жизнь в малонаселенных районах делает людей более охочими до общества и общения.
Наталья: Туристов, кстати, мы в путешествиях не встречаем. Мы ходим по таким малонаселённым пространствам, что людей, кроме местных охотников и рыбаков, не видим. Местные нам могут сказать, что недавно встречали яхту или свежее кострище, но сами мы с другими путешественниками не пересекаемся.
Чего больше всего не хватает в Арктике? Что нужно брать с собой, что непременно пригодится на Севере даже не экстремальному туристу?
Пётр: В Арктике всегда в цене бензин, боеприпасы и табачные изделия. Причём именно Бензин имеет особую сакральную ценность для местных жителей. Это нельзя назвать, например, «жидкой валютой», но его реально нигде не найти и он всегда всем нужен — почти как еда. Особая категория – это табак. Вот на что-что, а на курево всегда можно меняться; его можно преподносить в подарок; с помощью него можно сближаться. Сигареты и табак прекрасно работают как просто со случайным встречным человеком, так и, к примеру, на работе в какой-нибудь экспедиции. Тот, кто владеет достаточным запасом курева, получает практически всё, что ему угодно. Да и для самого себя табака надо много. Ведь ни для кого не секрет, что курение табака чрезвычайно полезно. Что бы там ни говорила жёлтая пресса.
Для себя надо брать как можно больше топлива, табака, продуктов питания — чего-то вкусного и калорийного. Впрочем, это, должно быть, очевидно любому человеку, собирающемуся в путешествие куда угодно.
Вы вообще-то ощущаете себя какими-то особыми, опытными и, в общем, довольно экстремальными путешественниками? С чего лучше начать новичку, чтобы получить удовольствие и не слишком измучиться?
Пётр: Да, разумеется, мы ощущаем себя особенными и исключительными. Внутри любого живого существа прошита потребность в том, чтобы становиться лучше остальных; становиться более умелым, более сильным, более хитрым и более живучим, в конечном итоге. В ощущении собственной исключительности нет ничего плохого. Наоборот, это прекрасное чувство, заставляющее людей совершенствоваться, совершать всевозможные подвиги или просто крутые вещи. И я скажу вам: когда ты возвращаешься из похода, и, например, в интернете начинаешь об этом рассказывать, попутно тролля своих давних оппонентов — в этом просто море удовольствия. Ты ощущаешь при этом сладкий вкус победы. Ты говоришь им: «Посмотрите на меня, какой я крутой. Посмотрите на себя, какие вы лузеры!». Ты ощущаешь при этом сладкий вкус победы. Ты просто купаешься в торжестве и соответствующих гормонах, выделяемых мозгом. Это как в спорте, когда ты прибежал первым, или, скажем, уложил своего противника в нокаут.
Наталья: Я, конечно, осознаю, что путешествия у меня специфические. Не только потому, что я бываю там, куда вообще мало кто добирается. Но и потому, что даже побывавшие в тех местах путешественники – на 99% мужчины. Женщины в подобные походы почти не ходят, их по пальцам можно пересчитать. Ну да, приятно осознавать, что ты делаешь что-то особое, что другие боятся или не могут сделать (хотя сложного, по сути, в этом ничего нет).
С другой стороны, меня считают опытной путешественницей, но я какого-то своего опыта вообще не ощущаю. Я за годы путешествий не стала более спортивной, например. Не вижу никаких в себе особых изменений. И уж тем более не осознаю, что я экстремал (вообще нет) или что-то подобное. Пойдя в пеший переход (по тому же Вайгачу) с новичком, который в подобных походах не был, я не чувствую, что хоть в чём-то сильнее или выносливей его. Ну да, я знаю о Севере больше чем новичок, но внешне я этой разницы в поведении или скорости передвижения не вижу. Думаю, вся разница в том, что, возможно, я просто многих вещей по каким-то причинам не боюсь, а новичок боится, и это влияет на принимаемые нами решения.
И чего обычно боятся новички на Севере?
Наталья: Ненаселённость, хищники, необходимость абсолютной автономии, отсутствие жилья (больниц, магазинов) в ближайшем доступе… Новичку можно начать с того же, с чего начали мы. Купить байдарку (или катамаран) и пойти на интересующий водоём — для начала на Ладогу, Онежское озеро, Белое море или какие-либо северные реки. А потом постепенно осваивать всё более дикие и труднодоступные места.
Любому туристу, выезжающему на побережье Ледовитого океана, ведь нужны пропуска, которые нужно оформлять у пограничников?
Наталья: Пропуска требуются для посещения полярных морских акваторий и прилегающей к морю пятикилометровой (кажется) зоны. То есть, например, для посещения Нарьян-Мара пропуск не нужен (так как он находится примерно в ста километрах от пограничного моря Российской Федерации), а для того, чтобы попасть на Вайгач, пропуск нужен. В общем, надо просто заранее узнать, входит ли ваш маршрут в погранзону или нет. Для посещения внутреннего Белого моря пропуска, к примеру, не нужны.
Получить пропуск очень просто: минимум за месяц до отъезда надо отправить в погрануправление соответствующего региона заявление по электронной почте. В течение месяца там подготовят пропуск, и дальше его останется только забрать. Получить его можно лично, а можно заплатить какой-нибудь курьерской службе и её сотрудник заберёт пропуск и перешлёт вам в нужный город. Если вы гражданин России, то пропуск вам выдать обязаны, проблем с его получением не будет никаких.
Потепление, таяние мерзлоты как-нибудь заметно путешественнику по Арктике? За те годы, что вы путешествуете на побережье Ледовитого океана, чувствуете ли какое-то изменение погодных условий?
Пётр: Разумеется, Земля не является безжизненным шаром, висящим в безвоздушном пространстве. Климатические условия на её поверхности постоянно меняются. Похолодания регулярно сменяются потеплениями, вслед за которыми, в свою очередь, приходят новые похолодания. Сейчас Земля находится в стадии очередного потепления, и изменения, связанные с этим, безусловно, видны невооруженным глазом. Где-то что-то подтаивает, где-то что-то размывает. Таким образом, мы воочию можем наблюдать то, что все вокруг как бы живое и меняющееся.
Да что там изменения среднегодовых температур? Например, течения каждый год изменяют очертания некоторых островов, береговой линии материка и русла рек. Или мы можем прийти в определённое место в тундре, где были в прошлом году, и увидеть, что после урагана его ландшафт изменился до неузнаваемости, исчезли все озера, а землю будто бы перепахали.
У себя на сайте вы пишете, что участвовали в уборке Арктики. Вам не кажется, что прибираться в Арктике – это почти как убираться в Космосе? Такие огромные пустынные пространства… Что будет с этой землёй, если человек не будет контролировать своё вмешательство и не будет убирать за собой?
Петр: Да, уборка в Арктике сродни уборке в космосе. Но говорить о «вмешательстве» человека в дела природы, на наш взгляд, — некорректно. Дела человека — это и есть дела самой природы, так как мы, люди, являемся такой же полноправной частью экосистемы, как, например, комары, белые медведи, или мох. Мы ни во что не «вмешиваемся» извне, а просто функционируем в этой общей системе. А, следовательно, любые плоды нашей деятельности — естественны и нормальны. Всё-таки мы не с Альфы Центавра сюда прилетели пару лет назад, а были на планете Земля всегда. Да, человек влияет на природу (как влияют на неё и бактерии, и все организмы), но мы считаем, что это всё влияние абсолютно естественно для природы, элементом которой мы являемся.
При этом мы полагаем, что так называемая «уборка Арктики» придумана, в первую очередь, с политическими целями. Ещё совсем недавно, в девяностые годы, наши Вооружённые Силы вынуждены были оставить нашу Арктику, бросив там абсолютно всё и оставив это направление совершенно открытым и незащищённым. Наша страна была слаба. Со временем появилась возможность туда вернуться, но нельзя было просто так взять и снова отправить туда военных. Это вызвало бы недовольство «мирового сообщества» и возмущение всевозможных «хомячков» внутри страны. Именно с целью ремилитаризации Арктики и была изобретена программа её очистки. Подумайте сами: мы «очищаем» Арктику (по сути, просто собирая бочки и ГСМ в новую общую кучу и оставляя в том же районе), но под прикрытием очистки строим новый аэродром или размещаем где-то другие силы и средства. Все довольны, все восхищаются «чистой Арктикой». Обороноспособность крепнет.
Вы шутите? И насколько вообще оправданно сравнивать людей с комарами?
Пётр: Нет, это на полном серьёзе. У экосистемы нет травмирующих или нетравмирующих частей – она едина и идеально сбалансирована. Взять саранчу — она уничтожает злаковые растения, тем самым, обрекая на гибель огромное количество других животных (в том числе и высших приматов, умеющих писать). Значит ли это, что её образ жизни: неестественный, противный природе, травмирующий? Нет. Потому что саранча — часть природы, её детище. Или взять извержение вулкана, уничтожающее всё живое вокруг: оно является естественным следствием природных процессов? Разумеется! Так же вся деятельность человека не может быть противна природе, даже если нам кажется, что мы "вмешиваемся" в какое-то её естественное течение.
Взять, например, какое-нибудь "массовое Пермское вымирание", в процессе которого погибло 96% видов морских обитателей и почти 80% наземных. Представьте, насколько радикально меняется мир под действием естественных природных процессов, и сравните это с последствиями от нашей человеческой деятельности в той же Арктике. Какими бы они ни были, они будут представляться совершенно ничтожными, и все эти уборки в глобальном смысле — просто перемещение смехотворно-крошечного количества металла и ГСМ из одного места в другое. Даже если предположить, что биоразнообразие вдруг когда-то внезапно оскудеет "под антропогенным давлением", и при этом вымрет и само человечество — то в этом не будет ничего плохого. Просто учёные будущего миллионы лет спустя — пусть они будут со щупальцами и тринадцатью глазами, скажут: "Ага, вот тогда-то и тогда-то было очередное массовое вымирание. Ничего необычного, просто очередная ступень эволюции Земли". Да и вообще, задумайтесь о том, что вы и сами скоро умрёте. Может завтра, а может — через 20 лет. Никто этого точно не знает. И в тот самый момент все вышеупомянутые вещи просто перестанут вас волновать.
Человечество я бы сравнил не с комарами, а скорее с пчёлами. И хорошая обороноспособность, которая является прямым следствием врождённой потребности всего живого в противоборстве и войне (развитие и экспансия) — это тоже такое полезное естественное свойство. И у человека в том числе. В конце концов, мощные вооружённые силы — это именно то, что дает нам возможность спокойно заниматься своими любимыми делами. Зная, что небо у меня над головой надёжно закрыто ракетным щитом, я могу заниматься строительством лодки, а не делать запасы соли и спичек или бегать в военкомат.
Наталья: Ну и к слову, про многострадальные бочки и ГСМ. На практике их количество не соответствует «страшным» отчётам и воплям в СМИ. Например, ещё на Греэм-Белле оказалось, что по предварительным расчётам на острове должно было быть (условно – точные цифры не помню) 45 тысяч тонн металла и, например, 25 тысяч тонн солярки и прочего ГСМ. Но на практике их оказалось раз в пять меньше, из-за чего очистка закончилась значительно быстрее и часть специалистов уехала с острова на несколько месяцев раньше, просто потому что вся работа была слишком быстро закончена. Все кричали о бочках до горизонта, а, по сути, весь металл был сконцентрирован только вокруг заброшенного военного городка и аэродрома.
То есть понятно, что некоторым людям надо получить максимум государственных средств на очистку, плюс надо поднять истерию в СМИ для обоснования этой самой очистки, из-за чего реальные цифры завышают минимум раз в пять, а то и больше.
Вы на сайте продаёте свои фотографии из поездок, и действительно – есть много красивых, живописных снимков. Но, наверное, чаще Север кажется довольно однообразным? Какие «моменты жизни» Севера вы больше всего любите ловить в объектив?
Наталья: Да как сказать, север в какой-то мере однообразен, но этим и интересен. Больше возможностей замечать нюансы и профессионально развиваться как фотограф. Снять какой-нибудь живописный скалистый пейзаж — просто, а вот попробуй красиво сфотографировать плоскую тундру!.. Ну и в любом случае мы всё время перемещаемся на лодке, попадаем в новые места, так что проблем с фотографированием нет, всегда попадается в кадр что-то интересное — если не ландшафт, то птицы или животные, либо какой-нибудь заброшенный объект вроде фактории или маяка. Специально ничего не ловлю, животных и птиц не караулю (хотя, возможно, и надо было бы для красивых кадров). Фотографирую только то, что само в глаза «лезет».
Так всё-таки ощущается ли в Арктике присутствие Бога, который смотрит на тебя – или это больше похоже на игру воображения, которая неизбежно возникает, когда человек сталкивается с чем-то грандиозным и грозным?
Пётр: Ну а что такое Бог? Например, многие атеисты верят в то, что бог — это такой дед с нимбом и посохом, прямо как в мультсериале «Симпсоны», и немалую часть своих жизненных сил они тратят на борьбу с данным воображаемым персонажем. Я же про бога ничего конкретного сказать не могу, так как никогда его не видел и не знаю, что это. Да, мы, люди, для того, чтобы вписать нечто, являющееся первопричиной всех вещей в наш человеческий мир — иногда пытаемся «бога» очеловечить. Собственно, вроде как, именно об этом говорил Кант в своё время, что, мол, мы воспринимаем мир таким, каким он должен быть по нашим представлениям. Следовательно, любую трансцендентальную вещь мы невольно конвертируем в нечто удобоваримое для нашей системы. Так что давайте для простоты примем, что «бог» наблюдает за нами, а в Арктике (как и в других малонаселенных местах), где человек чувствует себя по-настоящему «заброшенным в мире», где ему ничего не мешает, где он воспринимает действительность непосредственно, где он открыт и беззащитен — общение с «богом» сильно облегчено.
Конечно же, как и все нормальные люди, в экстремальных и критических ситуациях я молюсь. Но это чистой воды игра воображения. Молитвы успокаивают, но при этом я точно знаю, что тому, что мы решили называть «богом», лично я глубоко безразличен. Он даже не подозревает о моем существовании. Любые просьбы бессмысленны. Они просто являются неким ритуалом, призванным разгрузить психику в стрессовой ситуации.
Совсем другое дело — вопрос религии. Безусловно, я считаю себя православным христианином, родившимся и прожившим всю жизнь в православном христианском обществе. Нормы христианской морали, все христианские принципы очень близки мне; также они близки и всем без исключения людям, встречаемым нами в Арктике, да и не только в ней. Но при этом церковь я не посещаю и ритуалов не придерживаюсь в принципе, даже на уровне покраски яиц на Пасху или повязывания Георгиевской ленточки на День Победы.
Так всё-таки вы в Арктике и не в Арктике встречаете "всех без исключения людей", которым очень близки христианские принципы, или в Арктике в этом смысле что-то выдающееся?
Пётр: Сложно сказать. Я лично убеждён, что соотношение "хороших" и "плохих" людей в среднем по планете одинаково. Просто конкретно в Арктике людей меньше. И эти люди менее измучены теснотой, а потому более спокойны и добры друг к другу. Кроме того, даже чисто методом перебора там ты в единицу времени, "хороших" встретишь количественно больше.
