Мы находимся в эпицентре этнокультурной вселенной народов Севера

Юлия Купина в стенах музея. Фото предоставлены РЭМ

Об особенностях арктических коллекций Российского этнографического музея, перспективах развития, сетевом партнерстве и самом загадочном человеке в музее специально для GoArctic рассказала директор РЭМ и одновременно координатор Секции арктических музеев Юлия Купина. 

– В этом году Российский этнографический музей отмечает свое 120-летие. Для музея это много или мало?

– Это и много, и мало. Среди музеев страны есть наши ровесники, а есть и те, кому больше трехсот лет. Поэтому мы находимся в золотой середине, уже многое умеем и многое поняли. Это позволяет нам уверенно работать в сложных, а иногда непонятных ситуациях. У нас есть партнеры, есть публика, серьезные коллекции, и все это – прекрасное «топливо» для движения вперед.

– Насколько разнопланова и богата ваша этнографическая арктическая «кладовая»?

– Наши коллекции по культуре народов Арктики, Сибири и Дальнего Востока принято называть золотым фондом отечественной этнографии. Их активное формирование велось с конца XIX до середины ХХ века. Затем процесс продолжился, но уже более целенаправленно и точечно. К пополнению коллекций имели отношение российские художники, путешественники, ученые и краеведы. Наши арктические фонды имеют по-настоящему монографический характер и представляют традиционные культуры северных этносов во всей полноте.

– В таком случае, можно ли назвать ваше северное собрание одним из лучших в мире?

– Ответственно заявляю, что да. В этом смысле Российский этнографический музей, пожалуй, можно сравнивать только с сибирской коллекцией Кунсткамеры. Наши собрания формировались в ходе общих музейных научных программ, часто этим занимались одни и те же ученые петербургской школы сибиреведения. И поскольку сейчас мы располагаем действительно богатейшей арктической коллекцией, то находимся в эпицентре этнокультурной вселенной народов Севера и связаны со многими российскими и зарубежными музеями. Более того, многие иностранные арктические собрания - например, Смитсоновского института в США или Национального музея Дании в Копенгагене - появились во многом благодаря обмену именно с нами. 

– Но если вы лучшие, то зачем намереваетесь создавать новую арктическую экспозицию, о чем недавно заявили публично?

– Во-первых, если в музее ничего не менять – он все равно изменится. Потому что меняется аудитория, и для того, чтобы идти вперед, нужно идти с ней шаг в шаг. Публика становится очень требовательной, знающей, желающей принять участие в создании коллекций, программ, продуктов. Во-вторых, наша нынешняя выставка «Арктика – земля обитаемая», безусловно, уникальна и представляет Арктическую зону как территорию, сложившуюся в разные эпохи и густонаселенную различными культурами. Одновременно и единую, и очень многообразную. Но функционал временной выставки ограничен, а не иметь в таком музее, как наш, постоянной арктической экспозиции было бы глобальной ошибкой. Поэтому мы планируем показать еще больше северных и сибирских регионов, актуализировать контент за счет его интерпретации, ввести в оборот новые научные коллекции. Конечно, создадим больше интерактива, больше зон для созерцания, продумывания, познания. То есть для различных форматов поведения посетителя. Мы уже приступили к проектированию, к которому привлекаем академическое сообщество, специалистов, Ассоциацию коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. И стараемся делать этот процесс разработки максимально публичным.

– А зачем РЭМ понадобилось еще и членство в Секции арктических музеев Союза музеев России, которую вы к тому же возглавили?

– Музей – парадоксальная институция, и если в нем начинают говорить, что у него все хорошо, то он перестает существовать. Нормальному музею не хватает всего: экспонатов, площадей, сотрудников, финансов, проектов... Все современные музеи занимаются очень активной экспансией. Они выходят за стены своих зданий, присутствуют на различных территориях и в виртуальных пространствах. И выход этой «жажды всего», в том числе, в сетевых партнерствах. Для того, чтобы быть на расстоянии клика и звонка со своими единомышленниками, со своими партнерами.

– А какая практическая польза от такого тесного общения с коллегами? 

– Для того, чтобы быть информированными обо всем, что нового и интересного происходит у каждого из нас, на территориях. Вторая выгода, которую дают сетевые партнерства – это, конечно, скорость и правильность принятия решений. Когда в быстро меняющихся ситуациях вы можете сверяться, вместе задавать вопросы и вместе искать ответы, подсказывать и учиться. Кроме того, это формирует чувство огромной команды и огромной страны, в которой живут и работают талантливые люди. Это очень вдохновляет. Сетевые партнерства нужны, и мы их воспринимаем не как обязанность, которую взвалили на себя и тащим. Это наш парус, с которым мы двигаемся вперед.

– При этом, несмотря на федеральный статус РЭМ и свой профессиональный вес, вы постоянно говорите о равноправном сетевом партнерстве… 

– Равноправие берется из простого убеждения, что мы должны не столько говорить, сколько слушать тех людей, которые работают на местах в очень сложных и специфичных условиях. У них такой грандиозный опыт, что я иногда задаю себе вопрос: «А смогла бы я? Хватило бы у меня терпения, характера, знаний для того, чтобы держать этот маленький музей в таком непростом местном сообществе и сделать его ключевой точкой?». Мы тоже набираемся у них знаний и опыта. Кроме того, для нас это территории для проведения полевых исследований. Их теперь можно вести эффективно только в сетевом партнерстве с местными музеями. А единственное, чему мы их учим и на что вдохновляем – это высокая самооценка. Им годами привито некое чувство самоотмены. Что им что-то не удастся, что им все равно чего-то не дадут. А мы их убеждаем, что они должны себя ценить и верить в себя. Что лучше, чем они, их территорию никто не знает. В целом, любое творческое партнерство – это не корпоративное руководство, а сотворчество. А оно может быть только равным. 

– Официально секция существует уже год. Какими результатами можете похвастать?

– Мы провели множество встреч и учебных семинаров, как в нашем музее, так и в регионах, способствовали организации нескольких выставок. Но самое главное – Секция стала той площадкой, где мы по-настоящему узнали друг друга. В музейном деле, как в любой созидательной деятельности, огромное значение и ценность имеют личные контакты и связи. И контакты идут теперь не только через РЭМ, но и напрямую. 

– По какому принципу вы выбираете для экспозиции те или иные этносы, и не возникают ли претензии по этому поводу?

– Это очень частый вопрос, который относится не только к Арктике. Все считают, что именно их народ должен быть представлен отдельной страницей в нашем «семейном» фотоальбоме. Но не наша задача, как в коммунальной квартире, выделить клеточки для каждого этноса. Мы концептуально представляем нашу страну в ее огромном многообразии, во взаимосвязи народов. Поэтому на постоянных экспозициях мы чаще руководствуемся региональным принципом. А временные выставки можем посвятить шаманизму тунгусских народов или обработке рыбьей кожи в Приамурье, либо нивхам, либо айнам. Вообще, музей необходимо рассматривать как комплекс проектов, включающий в себя и онлайн-каталоги, публикации, научные конференции, другие формы. У нас есть много возможностей, и каждый раз решение принимается, исходя из конкретной ситуации. 

– Вам принадлежит фраза: «Самый загадочный человек в музее – это посетитель». Почему?

– Потому, что он всегда меняется и в своем актуальном состоянии неуловим. Мы за ним стараемся наблюдать, расспрашивать, но изучить его раз и навсегда невозможно. Публика меняется по сезонам и даже по времени суток. Посетитель, который приходил, например, до пандемии, очень отличается от сегодняшнего. 

Вот мы всерьез нацелены на молодежную аудиторию, она во многом сложная, любящая задавать вопросы, требующая от нас полной интеллектуальной отдачи и готовности к экспериментам. Мы должны уметь общаться с ними в ходе экскурсий, в соцсетях, учитывать их запросы при моделировании всей информационной политики. 

В целом изучать своего посетителя и формировать аудиторию надо постоянно потому, что игнорирование публики приводит к полному коллапсу музея. 

– Еще одна ваша цитата: «Лучшая экскурсия – это экскурсия в собственные фонды». Как ее понимать?

– Сегодня фондохранилища переживают новый виток. Нам часто пишут и просят попасть в фонды с формулировкой, «чтобы выявить или найти свои коллекции». Это порой обижает. Что значит: выявить коллекции в музее? Они у нас все наперечет и большая их часть уже опубликована. Есть базы данных и учетная документация... 

Но потом я поняла, что сейчас идет эпоха пересборки коллекций. Они требуют современного переосмысления, переатрибуции, дополнительного изучения, трактовки. Причем не только средствами этнографической науки. К нам приходят художники, носители культуры, возрождающие те или иные ремесла. Кроме того, мы располагаем мощным биоресурсным собранием. Хранящиеся у нас экземпляры флоры и фауны дают информацию о природной среде, которая существовала до того, как биология стала заниматься теми или иными регионами. И это потрясающий ресурс, который еще ждет своего времени. Ведь междисциплинарные исследования собраний этнографического музея только набирают силу. 

***

Валентин Юшкевич, специально для GoArctic