Чувство юмора — залог успеха великого дрейфа!
Бытовая сторона папанинской экспедиции.
«Романтически настроенные механики были несколько огорчены тем обстоятельством, что легендарный Северный полюс, по сути дела, ничем не отличается по виду от других пунктов Ледовитого океана. Необычным обстоятельством была только потеря трёх стран света: всюду простирался юг. Севера, запада и востока не существовало! Солнце вращалось вокруг нас всё время на одинаковой высоте».
А. Д. Алексеев, полярный лётчик
21 мая 1937 года в 20 км от Северного полюса приземлился 25-тонный самолёт с отважными полярниками-первопроходцами на борту. Из самолёта вышел великий советский учёный О.Ю. Шмидт, а за ним четвёрка папанинцев. Полярникам на первой в мире научной дрейфующей станции «СП» предстояло провести во льдах несколько долгих и насыщенных работой месяцев.
Через две недели, когда станция была технически обустроена, самолёты поднялись со льдины, описали над лагерем прощальный круг и взяли курс на большую землю. Вблизи от Северного полюса осталось всего четыре человека. И один пёс — Весёлый. Момент, когда авиация покидала лагерь, И.Д. Папанину запомнился, как самое яркое и странное ощущение в жизни. Стихли шум и смех, исчезла суматоха: настало время трудной и кропотливой работы.
Спустя недолгое время после начала дрейфа на льдине произошло первое ЧП. Свою кличку решил оправдать пёс Весёлый. Для приготовления обеда на несколько дней вперёд И.Д. Папанин достал поросёнка, разрезал его на куски и разложил их проветриваться. Повар ненадолго отлучился по делам: он не знал, что этого аппетитного поросёнка больше никогда не увидит. По возвращении Папанин обнаружил Весёлого, который набросился на поросятину, пока никто не видел, и наелся так, что еле ноги передвигал. Конечно, пса пришлось «оштрафовать»: его посадили на привязь и трое суток не кормили — как раз переваривал.
Подобных историй с Весёлым было немало. Хитрый пёс рыл лазы в хранилища с мясными припасами с обратной стороны от входа в эти хранилища, чтобы папанинцы не сразу замечали истощение запасов. Иногда Весёлый просто выпрашивал «дополнительный паёк», ласкаясь к тем, кто готовил еду. Конечно, папанинцы очень любили своего питомца и охранника. Несмотря на хулиганский характер, Весёлый отлично справлялся со своими непосредственными обязанностями — предупреждал полярников о приближении белых медведей.
Впервые медведи появились вблизи лагеря в августе. Папанинцы попытали удачи в охоте, но им не повезло. Впоследствии они ещё не раз встречались с крупными дикими животными: медведями, морскими зайцами, тюленями — но охотники из папанинцев были никудышные! Это и неудивительно, ведь полярники прибыли на льдину с мирными, научными целями.
В состав отряда входило двое учёных, на плечах которых лежала самая ответственная работа — раскрыть тайны Центрального бассейна Северного ледовитого океана. Один из них — гидробиолог и океанолог Пётр Петрович Ширшов (товарищи ласково называли его Пэпэ). В задачи Петра Петровича входило изучение биоразнообразия бассейна СЛО — Ширшовым было обнаружено множество микроорганизмов, несколько видов планктона, малоизученные виды медуз и рыб, а также разнообразные водоросли. Все добытые экземпляры живых существ П. П. Ширшов спиртовал с целью доставить их на материк. Учёный исследовал химический состав воды, измерял скорость и направление течений, делал промеры глубины дна с помощью лебёдки. Благодаря папанинскому дрейфу удалось на практике доказать наличие двух подводных хребтов близ Гренландии.
Чтобы спиртовать препараты необходим чистый спирт. Но этой ценной жидкости в лагере не оказалось. Когда папанинцы выяснили, что авиация не доставила спирт, они очень удивились и расстроились. Иван Дмитриевич вспомнил, что незадолго до вылета вышло так, что тару для коньяка по его рекомендации наполнили спиртом, и наоборот, тару для спирта наполнили коньяком. В лагере оказалась только партия коньяка. Вот папанинцы и предположили, что на базе кто-то захотел коньяк оставить себе, а в итоге получил технический спирт!
Отсутствие спирта ставило под угрозу ход научных работ, чего полярники не могли допустить. Поэтому за дело взялся Иван Дмитриевич и, нарушив государственную монополию, из подручных средств соорудил самогонный аппарат, который был тут же протестирован Петром Петровичем. В своих дневниках большой шутник, радист папанинцев, Эрнст Теодорович Кренкель, вспоминает:
«Как большинство самогонщиков, Пётр Петрович начал свое чёрное дело ночью. Смотреть спокойно на такое варварство было не по силам, и я отворачивался. Ужасно хотелось дать корреспонденцию в газету под высоконравственным названием: "Высшая форма самоотречения на полюсе, или перегонка коньяка на спирт во имя сохранения морских блох для мировой науки". Однако, не уповая на то, что редакторы бросятся предоставлять газетные поля для такого рода корреспонденции, я её так и не написал. Результаты перегонки оказались удовлетворительными. Из литра коньяка — пол-литра спирта. За утренним завтраком дегустировали продукцию спиртзавода имени Ширшова. Члены комиссии выпили по рюмочке, закусили луковицей, салом и сухарями. Эх, красота какая! Прямо по жилкам побежало. Сразу согрелись! И, удовлетворенная дегустацией, комиссия дала работе Ширшова в области винокурения положительную оценку. Отсутствие поблизости милиции позволяло безнаказанно продолжать начатое дело до накопления надлежащих запасов спирта».
С работой океанолога было связано ещё немало трудностей. Чтобы опустить батометр (прибор для измерения температуры водной толщи) или грунтовую трубку (прибор для забора грунта) в глубины океана до 4000 м и более, а потом поднять их наверх, папанинцам нужно было крутить лебёдку руками посменно по два человека в течение нескольких часов беспрерывно. Такая работа отнимала не только время, но и очень много физических сил. А ещё П.П. Ширшову нужно было титровать (т.е. проводить химический анализ) пробы морской воды. Для этого нужна была вода дистиллированная. Аппарат для дистилляции своими руками из подручных материалов собрал Иван Дмитриевич.
Вторым учёным в составе команды был самый молодой участник экспедиции, метеоролог и геофизик Евгений Константинович Фёдоров. Он проводил метеорологические исследования, отслеживал частоту магнитных колебаний в высоких широтах, фиксировал полярные сияния. Именно он по положению небесных светил определял точные координаты положения льдины на всём пути дрейфа и фиксировал их.
Единственным средством связи с большой землёй для «СП» было радио. Папанинцам достался в команду самый выдающийся из всех советских радистов — Эрнст Теодорович Кренкель. Он находился у аппарата почти круглые сутки, с небольшими перерывами. Его главной задачей была передача метеорологических сводок на о. Рудольфа ЗФИ каждые 6 часов, т.е. четыре раза в сутки. Также папанинцы обслуживали метеосводками первые в мире трансарктические перелёты, которые не были бы успешными без информации с «СП». Помимо этих, основных, обязанностей Эрнст Теодорович регулярно принимал и передавал телеграммы о происходящем на льдине родственникам полярников и руководству, а также по своему личному желанию и возможности охотно общался с радиолюбителями-коротковолновиками со всех концов мира!
Аккумуляторы для радиооборудования заряжали с помощью ветряка. Он был специально разработан для «СП» и весил всего 54 кг, что невероятно мало для такого оборудования. Само собой, что главным препятствием для работы папанинцев была погода. Безветрие и ясность радовали душу, но в штиль не функционировал ветряк. А без ветряка не заряжались аккумуляторы. Поэтому, когда ветряк не работал, папанинцам приходилось по очереди крутить педали механической динамо-машины. Она очень напоминает велотренажёр. Представьте ситуацию: мороз, ветер, съезжает набок шапка, огромные валенки, а тут ещё и педали крутить надо! Кстати, временами полярники так напрягались, что не просто согревались в лютый мороз, но обливались потом и скидывали верхнюю одежду.
С Эрнстом Теодоровичем связано наибольшее количество шуток. В дневниках радист оставил множество подобных воспоминаний: «На передатчике лежал замусоленный журнал. Сюда вписывались все наши телеграммы, входящие и исходящие. Это явное нарушение той статьи Конституции, где говорится о тайне переписки. Однако протестов не поступало, разве что — «почему не сказал, что твоя жена целует всю четвёрку?!».
Когда ветряк работал бесперебойно, папанинцы в редкие свободные минуты отвечали на многочисленные вопросы прессы об их любимых книгах, фильмах, музыке. А ещё они старались отвечать всем детям, которые присылали им телеграммы. Советская молодёжь буквально заваливала папанинцев просьбами и вопросами. Однажды они получили от двух ребят телеграмму с просьбой «оставить на карте хоть парочку белых пятен», чтобы им — ребятам — тоже было что исследовать, когда они вырастут.
Использованию ветряка не всегда препятствовало безветрие, гораздо чаще мешала пурга. При сильном ветре лопасти ветряной установки складывались, и она могла повредиться. Чтобы уберечь оборудование от поломки, ветряк разбирали. В пургу папанинцам приходилось туго. Порой она была такой сильной, что нельзя было не то, что проводить исследования (а это полярников расстраивало больше всего), но и выходить на улицу из жилой палатки: ветер сбивал с ног. Когда наступала полярная ночь, усилились морозы, ветра и участилась пурга, работу всё равно необходимо было проводить с максимально возможным упорством. Чтобы учёные не заблудились на льдине в пургу в темноте, не провалились под лёд и т. д. Иван Дмитриевич протянул от жилой палатки к научным станциям «трамвайные пути» — лески, за которые нужно было держаться, чтобы не потерять дорогу.
Руководитель экспедиции Иван Дмитриевич Папанин был, как сегодня принято говорить, харизматичной личностью. Именно он одним из первых горячо поддержал идею О.Ю. Шмидта о необходимости создания первой в истории человечества дрейфующей научной станции. Современники рассказывают, что в Арктике Иван Дмитриевич быстро стал чуть ли не легендарной личностью. Большая часть историй относилась к его хозяйственной и «пробивной» деятельности. Небольшого роста, расположенный к полноте, но удивительно быстрый и ловкий в движениях, он действовал всегда с какой-то неповторимой стремительностью, с каким-то редким талантом мгновенно превратить собеседника, подчас даже случайного, в своего союзника и помощника. Никто не встречал человека, который, глядя на Папанина, сумел бы устоять против его знаменитых слов: «Братки, надо помочь».
Исправное функционирование всей техники на станции лежало на плечах, а точнее в золотых руках, И. Д. Папанина. Жили и работали в условиях, которые покажутся обывателю невыносимо тяжёлыми. Но самим полярникам условия такими тяжёлыми не казались. Папанинцы подходили к работе с огромной ответственностью и знанием дела, всегда приходили друг другу на выручку и перенимали у товарищей разнообразные новые навыки. Например, Иван Дмитриевич в свободные минуты брал у Евгения Константиновича Фёдорова уроки по ведению метеорологичесх наблюдений. Занимались и саморазвитием: даже после многочасового взятия гидрологических проб Пётр Петрович Ширшов «на часок» перед сном садился за изучение английского языка, в котором за время дрейфа весьма поднаторел.
И.Д. Папанин был блестящим организатором, очень сообразительным и дальновидным человеком, мастером на все руки. Он не был учёным. Несмотря на руководящую должность, И.Д. взял на себя самую грязную и тяжёлую работу. Например, по расчистке лагеря от воды, льда или снега. К началу июля весь лагерь был залит водой, т.к. растаял верхний слой снега, что доставляло папанинцам множество неудобств: от мокрой одежды и сырости в жилище, до сложностей с передвижением к оборудованию. К середине августа начинает временами идти мокрый снег, быстро превращающийся в лёд. Из-за этого палатка, базы, плащи и одежда были покрыты слоем льда, что очень мешало передвижению. С этими и другими проблемами боролся именно И.Д. Папанин.
Также в задачи Папанина входило приготовление пищи. В летние месяцы дрейфа испортились запасы свежего мяса. Это произошло несмотря на то, что мясо были спрятано в толще льда. Дело в том, что сквозь снег проникают солнечные лучи, которые независимо от температуры, повредили пищу. Обнаружив такую неприятность, Иван Дмитриевич очистил гнилые участки кусков мяса, а из того, что «несильно воняло», сварил суп.
Перед началом дрейфа И. Д. Папанин закончил кулинарные курсы, но, по его собственному признанию, это ему не очень помогло. Однажды Иван Дмитриевич сварил суп, а братки — как он называл товарищей — стали жаловаться, что суп очень кислый. На это повар ответил тем, что набросал в суп побольше снега, насыпал соли и специй — и все признали, что получилось неплохо! Но всё приходит с практикой, и спустя несколько месяцев после начала работы Иван Дмитриевич стал готовить вполне неплохо, но тут вмешалась погода. Начались морозы, а для готовки у папанинцев был только один примус. Сварив суп, Иван Дмитриевич отставлял его, чтобы сделать второе. Естественно, пока оно готовилось, суп полностью замерзал.
В «юбилейные дни» дрейфа (каждое 21 число), повар радовал весь отряд праздничным меню, например, готовил коржики. Иван Дмитриевич отмечал, что у замешивания теста есть прекрасное гигиеническое свойство: очищаются руки. Ведь грязь с рук замечательно прилипала к этому тесту. Да, желудки у папанинцев были крепкие! Здоровье не подводило даже в условиях холода, тесноты, физических перегрузок и невозможности соблюдать привычные нам условия гигиены. Ко всем этим проблемам папанинцы относились с большим юмором. Вот что они говорили о тесноте в жилой палатке: «садясь в спальный мешок не ударься об острый угол стола; надевая фуфайку не опрокинь пепельницу и пузырьки Ширшова; встав во весь рост, берегись острой гайки на потолке; надевая брюки, правой рукой не опрокинь лампу, а левой не выбей из рук Ширшова его «письменный стол». Умывались и переодевались папанинцы раз в месяц (в «юбилейные дни»). Умывание состояло из бритья бороды и шевелюры и обтирания лица мокрой тряпочкой, а переодевание — из смены белья.
Первый выходной за всё время дрейфа папанинцы устроили себе только 1-го января, в честь Нового года. Однако работать так привыкли, что и в этот день не смогли сидеть без дела: очистили базу от снега, осмотрели трещины, подготовили приборы к гравитационным наблюдениям, читали.
В команде Папанина была очень здоровая внутренняя атмосфера. Психологическая совместимость позволяла полярникам избегать конфликтов и недопонимания. Если же кто-то был не в духе, то ему следовало переживать плохое настроение, не вынося его на суд товарищей. Одним из способов психологической разрядки было ведение дневников — каждый из папанинцев очень ответственно подходил к этому делу; по мере сил, подробно описывались события, происходящие в лагере, а также личные мысли и настроения. Свои тревоги полярники изливали довольно эмоционально: Э.Т. Кренкель вспоминал «Шум торошения (это чудовищные скрежещущие звуки) страшно действует на нервы. Не находишь себе места. Сказывается усталость восьмимесячной дрейфующей жизни. Восемь месяцев однообразной пищи, холода, сырости, темноты и напряжения».
Были у четвёрки и развлечения. Когда ветряк работал в полную мощность, можно было послушать по радио праздничные концерты из Москвы, например, на годовщину Великой Октябрьской Революции или на Новый год. Также полярники читали художественную литературу и играли в шахматы: Кренкель долго обучал Папанина искусству этой игры.
Утром 1 февраля 1938 года их партия была в самом разгаре. Иван Дмитриевич на этот раз надеялся на победу! Но тут полярники услышали сильный треск. Они решили, что это очередное сжатие и не стали прерывать своей игры. Но когда положение Ивана Дмитриевича стало безнадёжным, партию оставили и отправились осматривать лагерь на предмет трещин. Далеко ходить не пришлось: трещина прошла в нескольких метрах от жилой палатки. Чтобы принять здравое решение о дальнейших действиях, Эрнст Теодорович предложил всему отряду «для начала попить чайку», что и было незамедлительно сделано.
Надо сказать, что папанинцы до самого последнего, критического момента не подавали сигнала бедствия. Точнее сказать, они вообще его не подавали. Просто Иван Дмитриевич сообщил, что льдина раскололась прямо под палаткой. Тогда руководство страны немедленно выслало на помощь дрейфующим два ледокольных парохода: «Таймыр» и «Мурман». Хотя на материке были обеспокоены положением папанинцев ещё с начала января, последние утверждали, что у них всё нормально и исследования проводятся в штатном порядке — настолько герои были уверены, что родная страна не оставит их в беде. Э.Т. Кренкель в своих воспоминаниях признаётся, что, конечно, им было очень страшно, временами — хоть плачь. Но тут же радист шутливо оговаривается, что плакать было строго запрещено... морозом, слёзы мгновенно замёрзли бы!
Весь февраль папанинцы жили уже не как на льдине, а как на пороховой бочке. Нельзя было подходить к краю льдины; около полудня 1 февраля трещина прошла и под жилой палаткой. На отколовшихся фрагментах дрейфовало оборудование (лебёдка) и база с припасами. 2 февраля сменили крепкую жилую палатку на временную — лёгкую шёлковую, куда перенесли и ценнейшие материалы. 3 февраля впервые после полярной ночи вышло солнце. Увидев друг друга при ярком свете, полярники стали шутить: «Какие мы все страшные, замученные и жёлтые! В темноте этого почти не заметно!». От тревожных мыслей отвлекались работой. 5 февраля завели патефон, а также побрились и протёрли лица мокрой тряпкой. 6 февраля началось сильное торошение, на осколке льдины унесло Весёлого, которого с трудом удалось спасти. Всё это время свирепствует пурга, а 8 февраля начинается шторм. В этот же день вдали впервые за всё время дрейфа увидели землю — берега Гренландии; пришли медведи — это стало первой удачной охотой за всё время, полакомились свежим мясом. 16 февраля в 2 км от лагеря смог приземлиться лётчик Николай Иванович Власов. Первым его встретил И.Д. Папанин, с которым они долго обнимаются и плачут от радости. А 19 февраля наконец происходит снятие со льдины.
В день эвакуации папанинцы сильно нервничали. И.Д. Папанин в дневниках вспоминает: «Еда из-за нервов вышла невкусной, да и аппетита ни у кого не было». Со спасательных судов их просят поддерживать сигнальный огонь — папанинцы жгли последний керосин, чтобы ледоколы не сбились с траектории. Нервничали так сильно, что едва выдерживали лай Весёлого — пёс видимо чувствовал приближение спасателей — поэтому его всячески тискали, чтобы он молчал. Наконец, экипаж ледоколов добрался до лагеря. Быстро и слаженно собрали и перенесли всё на спасательные суда, даже откопали из-под снега большую жилую палатку, чтобы позднее передать её Музею Арктики. Не обошлось и без прощального митинга на льдине.
Закончились 273 дня невероятного приключения, путешествия, которое останется в памяти людей на долгие годы. О последних минутах на льдине Иван Дмитриевич оставил такие воспоминания:
«По морской неписанной традиции капитан последним покидает свой корабль. Льдину я покидал также — последним. И радостно, и в то же время немного грустно было расставаться с лагерем, где прошли девять неповторимых месяцев. Я повернулся, чтобы укрепить флаг нашей родины, убедился, что он стоит крепко — ему предстоит дрейфовать, пока льдина не растает — и тогда только ушёл».
На большой земле папанинцев приняли как героев-триумфаторов. Всех четверых представили к высшей награде СССР: папанинцы стали Героями Советского Союза. Также, всей четвёрке присвоили звания докторов географических наук без защиты диссертаций. На этот счёт Иван Дмитриевич всегда недоумевал: «Я всё понимаю, за что нам дали «Героев», но я никак не возьму в толк — какой же я доктор?! Я ведь не лечу никого!».
Позднее О.Ю. Шмидт сказал:
«Группа Папанина, по сути, совершила три экспедиции в одной. Во-первых, полёт к полюсу высокоширотной экспедиции «Север»; во-вторых, дрейф от полюса до берегов Гренландии через полярный бассейн с непрерывными научными наблюдениями в никогда не посещавшихся местах; в-третьих, дрейф через всё Гренландское море с научными исследованиями в местах почти неизвестных. В совокупности, эти три работы в одной стали величайшим географическим событием середины XX века».
И действительно, дрейф «СП» навсегда остался в анналах истории. Но не только благодаря самоотверженности и отваге папанинцев, а во многом благодаря их замечательному чувству юмора и личной ответственности друг за друга — легендарные полярники остались друзьями на всю жизнь.
Автор: Сафронова Ингрид Игоревна, специалист научно-просветительского отдела Российского государственного Музея Арктики и Антарктики.
Фотографии из фондов РГМАА.