"В Арктике нет "я", там есть "мы": разговор с полярным лётчиком

    «О Константине Фомиче Михаленко хочется рассказать побольше. Круг его интересов радует завидным многообразием. Он пишет сценарии, снимает и монтирует фильмы о ледовой разведке для Центрального телевидения. Свои рассказы о фронте, любви, зимовке в Антарктиде сам иллюстрирует. В полёт на Северный полюс он отправляется с авоськой, в которой лежат альбом, краски, растворимый кофе и книги – путь над океаном долгий, можно успеть прочитать новинки.

Во время отдыха между полётами Михаленко расхаживает в своём синем спортивном костюме по гостинице, приглядываясь к "типажам", и ласково упрашивает товарищей попозировать. А после он уходит с мольбертом на лёд. Арктика есть Арктика: она прекрасна и весной, когда лёд светится изнутри сине-голубым, яростно и холодно, а жёлто-красный диск махонького солнца упирается оранжевым столбом в чёрные разводья дымной воды; и зимой, когда в синем небе развешаны красно-фиолетовые сполохи северного сияния...

… Но стоило только позвонить штурману Алексею Сорокину: "Есть погода", как обычно неторопливый Михаленко в мгновение ока собрался и, подхватив свою авоську с альбомом и красками, не дожидаясь автобуса, быстро пошёл, чуть не побежал, к аэродрому.

На подходе к искорёженной СП-13 Михаленко сделал лишний круг, и радист передал по радио ледовую обстановку, вокруг полярной станции, а она была неважной: разводья величиной с километр, прямо-таки чёрные озёра среди глыбин голубого льда, трещины, торосы высотой в семь-восемь метров... Всё это он успел передать по радио перед посадкой – какая-никакая, а всё помощь товарищам.

Машину посадили артистически. Забрали вторую партию зимовщиков, которых не успел взять улетевший часом раньше лётчик Васильев…»

Юлиан Семёнов «Эта прекрасная Арктика»

- Александр Константинович, почему Арктика? Твой отец – боевой лётчик, провёл всю войну на европейском театре боевых действий, тысяча боевых вылетов, никогда не имел отношения к полярной авиации, и вдруг – Арктика. Или не вдруг?

- Понимаешь, если человек говорит, что профессия его случайна – мало верю в это, а если так и случилось – то какой же он профессионал?  У него нет того, чтобы он весь отдался любимому делу, работа для него – каторга, отбывалово. Профессия идёт из детства, как и многие потом увлечения, иногда переходящие в профессию.

Случайности не было, всё было, как бы тебе сказать, виток за витком, складываясь в единый клубок. Война забирала свои жертвы. Артика тоже сурова и непредсказуема, в нашем старом доме в Тушине, где жили многие полярные лётчики и работники «Главсевморпути», на каждом этаже кто-то не вернулся из полёта. Мама, когда папа улетал на север, закрывалась в комнате и плакала. Война закончилась, а там, в Арктике – как на фронте, только там другое сопротивление, непредсказуемость, любая малая оплошность оборачивалась трагедией, да и всё делалось впервые.

Помню, один случай был: позвонили из МАГОНа (Московской авиагруппы особого назначения. – прим. ред.) и попросили, чтобы мы с мамой приехали в Захарково на аэродром. Мама как держала трубку – так и потеряла сознание, хорошо, у нас дома была соседка, тётя Катя, жена Пшенина, бортмеханика.  В общем, целая трагедия. Он прибежал к нам тогда тоже, позвонил в МАГОН и выяснил, что надо приехать, так как будут киношники снимать встречу самолёта отца. Вот так жили.

- Встретили, Александр?

- Да, оказывается, где-то в посёлок забрели два маленьких медвежонка, что-то случилось с их матерью. Встал вопрос: приручать дикого зверя – опасно,  да и для медведей самих плохо это. Бросить – погибнут. Дали радиограмму в  Москву, в зоопарк: возьмёте? Там согласились. И два медвежонка прилетели в Москву, а этот сюжет снимали для кинохроники. Это были первые белые медведи в Московском зоопарке. Я когда их увидел – назвал Мишка и Машка. Так они и стали Мишка и Машка.       

- Когда небо позвало папу?

- Летать – это была мечта отца с юности. Представь себе: середина тридцатых годов ушедшего века. Какой мальчишка не мечтал стать лётчиком, капитаном; это было время больших открытий, подвигов, иногда бездумных, с ужасными человеческими жертвами. Многое было впервые, мальчишки, девчонки созвучны с обществом. Страна мечтала: строили новое государство, был энтузиазм; восстанавливалась, развивалась индустрия. Главное – это что стало доступно и бесплатно получение образования. Страна и особенно молодёжь читала, расширяла свой кругозор... 

Знания, учёба позволяли строить планы, мечтать и это завораживало молодёжь, у них была мечта, и не просто  мечта, а многое и для многих становилось реальностью. Мечта была на созидание: строить заводы, фабрики, профессию, у каждого времени свои были кумиры, представь, престижной профессией было стать шофёром! И папа зачитывался книгами, рассказами о полярниках, лётчиках. Кто не знал в то время имена Отто Шмитда, Папанина, Чухновского, Мазурука, Водопьянова?! И у папы была мечта подняться в небо. Он учился летать на планерах. Всё было, и бесплатно, только учись, постигай.  Планеры были до Финской войны, где ему тоже пришлось повоевать. А потом уже Великая Отечественная война – начал со штурмана. Хотя к началу войны он уже закончил третий курс  медицинского института.    

- Как папа попал в полярную авиацию?

- Кончилась война, он не подсчитывал, сколько за время войны сделал боевых вылетов. Честно говоря, не было времени, надо было работать.  Подсчитали за него, и Золотую Звезду Героя Советского Союза папа получил только в 1946 году.

Война кончилась, работы нет. Разруха по всей стране. Искал работу в аэроклубе (!) в Гомеле, затем пришёл на биржу – лётчиком в гражданскую авиацию. А там в очереди стоят истребители с двумя-тремя звёздами Героев…

- Да, он же летал на ПО-2…

- Удобный планер, надёжен во всех отношениях, тихоход. Когда нужно доставить людей, грузы на лесные или полевые площадки, отбомбиться предельно точно… Дважды сбили, над Польшей и над Германией.

- А что, «пошки» и над Германией работали? Я думал, что их к концу войны уже не было… 

- Ещё как работали! Бомбили, генералов возили, раненых вывозили, медикаменты скидывали, тех же немцев гражданских кормили, сбрасывали продукты… Ещё и после войны они работали. И даже в полярной авиации… И вот пришёл он на биржу труда, лётчиков уйма, все ищут работу, а там система такая – берёшь трубку телефонную, и тебя спрашивают: какой налёт, на чём летал, то есть даже не видят человека… 

- Чего стоишь, герой, нос повесил?

- Да вот, жду…

- На чём летал, какой налёт?

- На ПО-2, тысяча вылетов.

- Пойдёшь ко мне служить? В Арктику?

Так папа и попал в полярную авиацию. Был направлен в Игарку. Там и я родился. Один из первых подарков в моей жизни – мишка.

- Плюшевый?

- Нет, настоящий белый медвежонок. Илья Палыч подобрал медвежонка на побережье, он один там бродил, без мамки. И привёз в подарок крестнику.

- Александр Константинович, а сколько отец ещё после войны летал?

-  Почти до 80-х годов, командиром воздушного судна, менялись машины, он переучивался: ЛИ-2, Ил -12, ИЛ-14, АН-2 – и летал дальше… Заслуженный пилот-инструктор, Почётный полярник.

- А опыт ПО-2 помогал?

- Ещё как! Лётчики-истребители в Арктике, в гражданской авиации быстро «сгорали», бились. После сокращения армии в 1956 году их много пришло, и это был пик смертности. Специфика не та…

- А чем в Арктике, в основном, занимались авиаторы?

-  Слышал такую песню: «только самолётом  можно долететь?». По сути, Арктика была белым пятном. Огромные просторы, многое не изучено. Даже карт точных не было. Отец летал на аэрофотосъёмку с геологами, гидрографами, наукой (то, что сегодня делает спутник), возили грузы на СП - полярные станции, подбирали льдины для новых СП, занимался ледовой разведкой – проводкой судов по Севморпути, возили и продукты в северные посёлки, взрывчатку для геологов, золото с приисков и т.д.

- Были и спецрейсы?

- Они были разные. Один из таких – фруктово-витаминный. О людях тогда заботились, особенно о детях. Был под Москвой в Заборье свой пионерский лагерь «Юный полярник», и в Крыму был. В лагеря привозили детей со всего побережья Арктики – бесплатно! Единственное – платили за путёвку, сейчас и смешно сказать, теми деньгами 7 рублей. Так вот, среди зимы как не доставишь в посёлки мандарины, апельсины, яблоки детишкам – особенно к Новому году. Вот и загружали борт цитрусовыми, подарками, даже шампанское возили. И на всём пути следования ждали этот борт, ему давали полный зелёный. Только садились в порту - сразу в кабину затаскивали рукава АПАшек (это печка такая) и гнали тёплый воздух в салон, чтобы не подморозить фрукты. И пилоты на такой рейс назначались опытные, так как приходилось нарушать санитарные нормы, лететь до самой последней точки – доставить груз. А если приходилось ночевать, то всю ночь инженерная служба грела самолёт.     

- Как сегодня сказали бы – убыточные мероприятия…

- Дети, забота о людях - убыток? В экономическом плане совсем не так, это было совершенно хозрасчётное управление (Главное управление по делам Северного морского пути): свой флот, гидрографический научный флот самый большой в мире был, вели работы во всех точках мирового океана. Фактории (пушнина, рыба), геологическая разведка (полезные ископаемые), ледовая разведка и проводка морских судов – к нам часто обращались и американцы, даже как-то японцы: была сложная ледовая обстановка (льды низко опустились), отец летал, помогал их судам пройти во льдах, и всё это оплачивалось в валюте. Это в гражданском плане, а вот основная работа была в военном плане – наверное, благодаря холодной войне столько много было в то время сделано на севере. Главное – в научной работе и обустройстве многих портов и полярных станций. Всё было с белого листа, приобретение знаний, опыта.    

- А с какими полярными станциями работал отец?

- Вернее сказать, обеспечивал их работу. Начиная, по-моему, с СП-4 (Северный полюс-4).    

- Отец до войны рисовал?

- Нет... так, наброски кое-какие. Рассказывал, что первые уроки получил от школьной учительницы. Правда, я как-то на встрече ветеранов авиаполка, где служил папа, видел книгу рукописную с его рисунками истории полка. Когда полку присвоили гвардейское звание, надо было сделать книгу – историю полка. Иллюстрации делали папа и штурман Николай Кисляков. Вышла такая толстая рукописная книга. Позже, уже в Польше, они с Николаем сделали такую же историю дивизии. Так что школьные уроки живописи пригодились. Из его рассказов понятно, что навыки  рисования у него постепенно развились, отличная зрительная память. Ведь ночью картой особо не воспользуешься. А основные полёты для бомбардировки были ночью. Поэтому, прежде чем лететь на задание, от них требовали сдавать экзамен по знанию участка фронта. А ведь бывали участочки по 200 километров в одну и столько же в другую сторону.

Поэтому рисовал. Причём, Алексей, я и сам могу это подтвердить, порой что-то видел удивительное, красивое, а сфотографировать не получалось. Вот по памяти тоже как бы нарисую… Да, отец даже пошёл учиться в Строгановку в середине 50-х.

- Закончил?

- Нет, на 3-м курсе ему сказали, что он не так рисует. Герой войны, лётчик-полярник – он и послал их лесом. И был направлен в Антарктиду, это была вторая экспедиция, взял с собой мольберт, краски, кисти. И по возвращении привёз серию работ.

А живопись, я так думаю, она рождалась помимо него, потому что рассказать эту красоту, описать – нельзя. Он постоянно возил с собой фотоаппарат. Мы с ним закрывались в ванной, и там шла обработка снимков. Фототехника тогда была ещё довольно слабой, да и что такое чёрно-белый снимок – сейчас это история. А вот цветной – это палитра красок. Профессиональные же навыки в рисовании он получил хорошие.

- Желание выставляться, показывать свои работы было?

- Нет, он никогда не болел идеей, что он «великий художник», хотя и Дейнека предлагал, и я организовывал, но всё это крайне редко – раз-два, не больше. Также и фильмы об Арктике – никаких операторов, сам снимал, купил любительскую камеру и брал её в полёты. Соответственно, и первые показы – для своих: в Тушине (Захарково – аэродром полярной авиации) в кинотеатре «Родина». Потом уже по ТВ на Шаболовке был показ.

- Александр Константинович, и всё же какой рассказ об Арктике без белых мишек…

- Ну, один-то у нас уже был, про мишку из моего детства. Можно и другой. Прилетаю я на Диксон, весна, самая работа, так как уже полярный день начался, для этого организовывали дополнительный (ледовый аэродром – прим. А.Ш.) с утра. Не помню, куда дальше должны были лететь, но уже всё при мне: снаряжение, унты, костюм меховой, фотоаппарат.

День задался на радость – тихо, солнечно. Аэродром кипит, все погодой пользуются: кому на СП лететь, груз доставлять, кому на ближайшие аэродромы завозить грузы, ГСМ, ледовую разведку, кому в Москву. ЛИ-2, ИЛ-14, АН-2, кто-то садится, кто-то прогревается, кто-то выруливает на взлёт.

Тогда летали не так быстро, как сейчас, до Диксона часов 9 лететь было, да ещё и с заправкой по пути. Однако шумновато было в воздухе от моторов самолёта, так что решил пройтись, пока наш самолёт заправляли. Поразмяться немного, свежим воздухом подышать. Отошёл от аэродрома, смотрю – вдалеке мишка, настоящий. А тогда всех этих телеобъективов не было, ну, я расчехлил свой «Зенит» - и к нему. Всё ближе, ближе подхожу, щёлкаю. В общем – охота началась. Вдруг вижу – и мишка меня заметил, интересно ему стало, чем это там блестят. И ко мне. Мишка идёт, а я от него (знаю: бежать нельзя) задом пячусь. И всё-таки тревожненько: аэродром близко, да там все делом заняты. Поглядел в сторону – и тут по-настоящему страшно стало. Со стороны посёлка бежит к нам ребёнок, всё ближе и ближе. Я не то чтобы герой, но понял: медведя надо отгонять чем получится. Фотоаппарат на ремень – и к нему, но ребёнок опередил: подбежал к мишке, дал ему варежкой по носу и говорит: «Машка, пошли домой, совсем дяденьку напугала…». Эта парочка развернулась от меня и пошла в сторону посёлка! Я стою – и вот здесь почувствовал озноб... Эту историю я рассказал отцу, он долго смеялся, а потом сказал: ты знаешь, а у меня там же точно такая история произошла.

- Александр Константинович, но ведь отец был в своих арктических буднях не один. 

- Да, Алексей, в одиночку в Арктике не работали, все были связаны – радисты, метеорологи, гидрологи, трактористы, врачи… Многих профессий люди, но главное - это время было настоящих полярников, не туристов.

- Михаленко-младший - и Арктика. Что связано с ней?

- Всё! Начиная с рождения в Игарке… Полёты с отцом, сколько великих полярников довелось тогда встретить, и знал их лично! Мазурук, Трёшников, Сомов, Денежкин, Сергей Кессель, Корнилов, Паршин… всех не перечислишь, это были удивительные люди! Вот сейчас закончил фильм о  Володе Черткове, специальном  корреспонденте газеты «Правда», большом моём друге, мы на легендарной «Арктике» к Полюсу ходили. Много где наши с ним пути пересекались, и отец мой с ним дружил. Вот на одной из фотографий подпись: «Почетному гражданину Арктики»!

- А из свой жизни личной можешь что-то рассказать?

- Личное всё связано с людьми, многие, к сожалению, ушли. Как я тебе рассказывал: в Арктике нет «я», там есть «мы». Экипаж, команда, полярка и не важно, как ты далеко – везде есть плечо товарищей. Там твоя жизнь вся на ладони была. А так всё как и везде: работали, в праздники гуляли, влюблялись, ждали, переживали. Может быть, всё чуть острей, чем на материке только.

- Вот ты сказал – влюблялись, а подробней?

 -  Это про любовь-морковь, что ли?  Ну,  расскажу тебе одну историю... В своё время был такой аэропорт Косистый, это мористей от Хатанги. Работал там радист, звали его Александр, фамилию утаю его уж. Работа, вахта, три года до отпуска, отпуск – самолёт на большую землю. И самолёт назад. В Арктику попал после службы на флоте. Холостой. Единственная  в аэропорту  была «девушка» - это белая лошадь Тундра, для хозработ. Так что, как понимаешь, в этом плане выбора не было. А у радистов есть свой сокращённый сленг. Зашёл я к нему как-то в радиорубку. Надо было мне радиограмму передать.  Он стучит ключом. И здесь какой-то промежуток, и я слышу: три семёрки он отстучал. Спрашиваю: что за шифр такой? Это – «люблю, целую!» Кому же это ты так, что за зазноба? Радистка на одной из полярок, вот уже пять лет мы с ней простукиваемся.

Прошёл год, я был в Москве, сидим с отцом, завтракаем, планируем ехать на дачу. Раздаётся звонок телефона, отец взял трубку, кто-то с ним поздоровался, представился, он узнал, а потом просят меня к телефону. Да, это прилетел Саша и попросился в гости, побыть несколько дней у нас. Естественно, он получил приглашение. Санька привёз северной рыбы, начали стол накрывать. Ну, и вопросы: как Паршин (начальник аэропорта), как три Льва (диспетчеры РП) и Андрей (главный инженер ИАС)? Перебрали всех знакомых. А какие у тебя планы? «Вот, в понедельник надо в ателье съездить). А что так тебе горит? (В то время ещё носили работники Севморпути морскую форму). «Жду борт, он через четыре дня будет в Москве». И  что? 

Санька поперхнулся, нервно как-то закурил беломорину. И выдал: «Да женюсь я!! Невеста прилетает!». Откуда? «С полярки!»

Вот всё и стало на место. Папа как-то глубокомысленно сказал: «А в субботу ателье работает, давай-ка просто перекусим, а застолье будет на даче, поедем сейчас». Тогда специализированное ателье было на Электрозаводской, это нам по пути, и потом на дачу. Приехали в ателье – и как-то сразу всё подобрали на его тощую фигуру, только вот мичманку пообещали в понедельник.

Через несколько дней в Шереметьеве встречали Ил-14, на нём прилетела его невеста, они ни разу в жизни не виделись, и всё их общение пять лет был ключ морзянки. Мы с отцом отошли в сторонку от трапа, к берёзкам. Переглянулись, папа сказал: да, любовь, и нет у неё расстояний и температуры. Они поженились, на обратном пути заехали к нам. И опять в Арктику, теперь уже вместе улетели на Косистый.  

- Почти как сегодня эсэмэски шлют друг другу...

- Действительно, усовершенствование. Но знаешь, в отличие от сегодня, тогда что-то было навсегда. Не было, как бы сказать, сожительства, что называют гражданским браком, когда никто не отвечает за другого. Вот недавно был на свадьбе его внука – тоже на севера укатили с молодой женой.

- Ну, а героизм?

- В Арктике каждый день надо было проявлять героизм, он был повседневный. Вспоминаю вот какой случай: это был Новый год, не помню уже, 1966 или 1967 год это был, папа взял меня на каникулы в Арктику, прилетели на остров Шмидта. Ну, отмечаем все вместе в столовой. Все сели за стол, экипажи самолётов с талонами были, то есть питание у лётчиков бесплатное. На столе закуски, всё как полагается. Ждём Денежкина, он на подлёте. Радио включено (а переговоры между бортами и диспетчерами открытыми тогда были), вдруг слышим: «Подлетаю, обеспечьте заправку. На одной из полярок (это стационарные  метеостанции на побережье) женщине-синоптику плохо, прошу врача на борт». 

Папа говорит: «Одевайся, пойдём». Идём к АН-2, берём врача и летим. Полярная  ночь. Мы шесть раз заходили, я шесть раз бросал осветительную ракету, чтобы осветить площадку и определить ветер. Полярная ночь как-никак. Сели благополучно. Врач осмотрел, на месте сделать ничего было нельзя, взяли её на борт и на Шмидта, там её в больницу увезли. Видишь, обыденная работа.

- Выздоровела?

- Да. И опять на полярку отправилась работать. Люди прикипали к Арктике. Порой уедут на материк, полгода, год – и возвращаться.  

Уже потом мне лётчики рассказывали, как пролетали над той поляркой, эта женщина выходила в красном платье, махала рукой самолётам. И ей в ответ лётчики помахивали краснозвёздными крыльями. 

- Почему в красном платье?

- Не знаю, Алексей, могу предположить: белое безмолвие, а красный цвет контрастный, видно его издалека. Да… красное платье на белом снегу – это на всю жизнь, это и есть, по-моему, Арктика…

Беседовал Алексей Шорохов

ПРИЛОЖЕНИЕ. Рассказ А.К. Михаленко "Неотправленная радиограмма"

Конец взлётной полосы, трудяга ИЛ-14 застыл в предстарте, идёт последнее приготовление к взлёту, дежурный радиообмен с диспетчером. И вот команда: можно взлетать. Моторы набирают обороты, отпущен тормоз, двигатели на взлётном режиме, разгон, взлёт. Машина нехотя поднимается в воздух – да и понятно: два дополнительных бака горючки, сегодня придётся работать часов двенадцать. Повседневная работа, ледовая разведка обстановки Восточного плеча Арктического бассейна. Встреча и проводка первого каравана судов, ждущего у кромки на траверзе Провидения. Начало навигации… Это ниточка жизни с караваном судов, идут продукты, топливо, оборудование, товары – всё что надо в портах и на полярных станциях, обеспечение жизни и работы.

Задача – выбрать с воздуха наиболее удобный проход каравану судов во льдах, минимально провести по чистой воде или хотя бы разреженному льду, ну, а если встретится тяжёлый – то указывать направление к более лёгкому проходу. Но это всё как преподнесёт Её Величество Погода. Несколько дней дули южаки, и лёд сдвинулся на север, идём береговой кромкой. Отчётливо видны барашки набегающих волн. В Арктике дорого время, судам надо вернуться на восток и сделать ещё несколько рейсов. Ещё нет систем спутниковой навигации, пока не получают фотоснимки со спутников, так что опыт гидрологов, находящихся на борту, очень важен. Всё это будет сейчас, а тогда было – так. Краснокрылые борта Полярной авиации были поводырём, можно сказать, глазами для морских судов. Всё меняется на глазах: несколько домиков и балок техников превратились в аэропорт с современной бетонной полосой и всей обслуживающей инфраструктурой, способный принимать тяжёлые машины авиации регулярным рейсом по 9-10 часов (смотря откуда лететь), не то что раньше по несколько суток добирались. Рядом с аэропортом выросли дома с особой северной примечательностью – коробами. В них прокладываются трубы водоснабжения и обогрева: всё-таки вечная мерзлота. Да, всё быстротечно меняется, человек любит обставить себя комфортом и обживает самые недоступные места. Растёт и промышленность, добыча ископаемых. Время, время…

Вроде совсем недавно такому же ИЛ-14 в воздухе пришла радиограмма: «Борту 4177, разрешаю закончить разведку мысом Желания. От него взять курс запад-северо-запад, восемьдесят, девяносто миль по этому курсу на кромке льда стоит корабль. Выйти на него, вступить непосредственно в связь, по его запросу сделать разведку из расчёта вашего запаса топлива. Позывной к борту корабля «Ленин». Ясность подтвердить. Диксон».

Подтверждаю: было радио с борта на базу. Получив такую радиограмму, экипаж предположил, что у кромки застряло судёнышко, не может выбраться и просит помощи. И пилот спросил по бортовой связи у Валерия Николаевича Купецкого:

- Как думаешь, Валерий, выведем?

- Посмотрим…

- Что-то не помню наших кораблей с таким названием.

- Может, из южного пароходства? Наши в такие широты не ходят. Учёные…

- Ладно, не будем гадать. Прилетим — увидим.

Они и не предполагают, что этот обыденный полёт останется в памяти навсегда. Что миллионными тиражами обойдут весь мир снимки первенца совершенно нового типа советского судостроения — сверхмощного атомохода «Ленин», а над кораблём будет виден самолёт с бортовым номером «СССР-04177». Самолёт Полярной авиации и первая ледовая разведка для первого в мире атомохода.

— «Ленин», «Ленин», я — борт сорок один семьдесят семь. Как слышите? Приём….

Стандартные, привычные фразы, но с каким волнением произнес её командир воздушного корабля, это был мой отец!

- Борт сорок один семьдесят семь, я — «Ленин». Слышу хорошо. Приём.

Время стремительно, и вот уже другой ледокол под крылом - «Арктика», современный ледокол, показавший свою мощь, побывав на макушке Земли.

Из салона потянуло приятным запахом. Наливаю себе кофе, подсаживаюсь к Валерию Николаевичу Купецкому предлагаю и ему кофейку. Это был человек, рабочими инструментами которого были солнце, ветер и ледокол, а рабочим местом — целый океан и небо. Географ, учёный! Много лет возглавлял оперативную группу Штаба морских операций Восточного сектора Арктики в Певеке. В его задачу входила проводка морских судов по одной из самых тяжких транспортных магистралей планеты – Северному морскому пути. К сожалению, этот учёный ушёл, в Арктике увековечено его имя. «В память о почётном полярнике и ветеране авиации Арктики В.Н.Купецком, внёсшем значительный вклад в исследование и изучение Арктики, присвоить наименование "банка Валерия Купецкого" безымянному подводному географическому объекту (банке), расположенному в Восточно-Сибирском море в пределах континентального шельфа Российской Федерации с координатами 72°17,6' северной широты и 164°15,3' восточной долготы».

Это постановление будет в 2014-м. А тогда мы сидели с ним бок о бок, и он мне читал свои стихи. Да, физика и лирика всегда вместе.  

Ещё несколько часов полёта – и мы выходим на караван судов. Снижаемся и проходим в приветствии пролётом, параллельным курсу судов. В составе каравана два больших судна, потом их будут называть «морковка» из-за окраски в оранжевый цвет. Это суда нового поколения, приспособленные для плавания в высоких широтах, с усиленным ледовым классом и это – первый рабочий рейс. Суда стали в кильватер, впереди одна из «морковок», за ней танкер и два сухогруза, и опять морковка, за которой следуют остальные, лагом чуть поодаль не спеша идёт атомоход «Арктика» готовый прийти на помощь. Вот и мне довелось увидеть первый рейс нового поколения судостроения!

И это было впервые в мире! Для нового поколения таких судов была возможна почти круглогодичная навигация в Арктике.

До Шмидта льда почти не было, и было разрешение сети Шмидт. Уже спустилась полярная ночь, вернее день. Я зашёл в аэропорту на почту. И на бланке радиограммы написал: «Доставьте, пожалуйста, в самый дальний уголок небес, любимой мной звёздочке и спросите её: хочет, ли она чтобы я взял её погулять. Я хочу ей показать юг и север. Когда спустятся сумерки и багрянец окутает закат, окрасив горные вершины драгоценными камнями, всполохами переливающихся аметистов. И всё замрёт, как бы прощаясь с уходящим днем, и только лёгкое дуновение ветра возвестит о самой величественной из женщин, матери матерей – Природе. Той волшебной и величественной части тебя – моя звёздочка. Начало всех начал.

Потом мы пройдёмся в сумерках по песку и оставим две нитки следов, смываемые волной океана. Увидим Млечный путь, который можно достать рукой. Осыплю тебя лепестками белых и алых роз.

Утром проснусь в твоих объятиях. И начну новый день! Начало начал… И сказать: «Я счастлив, что ты со мной, звёздочка моя!».

Перечитал и сунул в карман: да, не поймут телеграфисты. Попросил соединить по телефону с Москвой. Через треск и шум услышал голос отца.

- Папа, здравствуй, как ты?

– Привет, чего в такую рань? (В Москве было 5 часов утра).

- Да вот, в Шмидт присели, решил позвонить, а где моя половина?

- Они на даче, сынок, да и я собираюсь… Вчера по делам заскочил, да вот заночевал. Как ты? Скоро домой?

- Пока не знаю, работаем. Тебе привет от Купецкого. И поздравляю…

- С чем?

- Да так, как бы сказать, ладно, ерунда… Новые суда встретил…

На этом телефонный разговор прервался, связь убежала. Лишь телефонистки вопрос:

- Вас соединить ещё?

- Нет, спасибо.

Да, и поговорил, и написал. Эта радиограмма не доставлена к месту назначения, сейчас пожелтелый лист лежит передо мной на столе, каким-то чудом сохранился в старых бумагах. Он и напомнил мне весь тот день.

Время летит. И много мы не успеваем в суматохе жизни и с чувством ложной скромности. Так и остаются пожелтелые листки недописанного, недосказанного и недоставленного…