Сейчас в Мурманске

02:39 1 ˚С Погода
18+

Вечная мерзлота ничего не хранит вечно

Строительство на мерзлоте Долганы Нганасаны Многолетнемёрзлые грунты Вечная мерзлота Захоронения в тундре
16 апреля, 2019, 14:27

Вечная мерзлота ничего не хранит вечно


Для исследователей вечная мерзлота — и помощник, и противник. С одной стороны, она не даёт заглянуть под землю более чем на полметра (в районе Норильска и Дудинки мёрзлые грунты залегают, в среднем, на такой глубине), с другой стороны — ничего вечно она в себе не хранит, а старается вытолкнуть на поверхность. В том числе и то, что, казалось бы, раз и навсегда предано земле — прах умерших предков.

В 2018 году в ходе краеведческой экспедиции КИТа (Клуба исследователей Таймыра) на месте станка Часовня (станок Норильский) специалистами-геофизиками было высказано предположение о наличии ещё одного часовенного погоста. Подтвердится или нет гипотеза исследователей, будет понятно в ходе следующих экспедиций, но уже сегодня есть необходимость приоткрыть завесу над этой деликатной темой — особенностями захоронений на таймырской земле в дореволюционный период и первые годы советской власти.

Вечная мерзлота (строго говоря, она называется не вечной, а многолетней мерзлотой) занимает 2/3 территории нашей страны и распространяется не с юга на север, а с северо-запада на юго-восток (захватывая, безусловно, и весь северо-восток). Причиной тому тёплое течение Гольфстрим, которое западной части Евразии подарило несравненно более мягкий климат, нежели её востоку. И если традиции захоронений в западной части прошли цивилизационный путь от погребальных костров до предания тел сырой земле, то практически у всех коренных малочисленных народов Севера в традиции так называемые воздушные захоронения. Что совершенно оправдано, учитывая неподатливость мёрзлой земли.

Например, ненцы (один из пяти малочисленных этносов, проживающих на Таймыре) обычно хоронили своих покойников на поверхности земли в специальном срубе — нэмб, или хальмер тим («Народы Сибири», М.-Л., 1956, С. 628). Вместе с ним в могилу клали продукты, посуду и прочее — что потребуется покойнику в иной жизни. Рядом ставили сломанную нарту умершего (в загробном мире всё не так как в мире живых — всё ломаное, худое и порченое). Считалось, что ещё несколько лет душа живёт на земле, поэтому к срубу приходили раз в год, чтобы позвонить в подвешенный колокольчик, давая тем самым понять, что умерший не забыт.

У нганасан — самого северного народа в мире — покойник уходил в Нижний мир на санках, укутанный в погребальный «саван» из оленьих шкур. Над санками выстраивали своеобразный чум из жердей — маталер. 

Чум из жердей


Чем богаче при жизни был покойник или покойница, тем длиннее был его погребальный аргиш, состоявший из нарт, заполненных личной утварью почившего («Неизвестный Норильск», №10, С. 28). Детей, младенцев хоронили (как и у ненцев) на редких лиственницах, встречающихся в приграничной полосе тундры и лесотундры, как правило, привязывая гробик-ящик, а ещё раньше — просто свёрток, повыше к стволу дерева, чтобы душа младенца, как птичка, могла легко добраться до Верхнего мира, откуда она и пришла. За неимением деревьев для этой цели могли быть использованы и палки.

Захоронение на дереве


У нганасан не принято было приходить и поклоняться могилам предков, что с точки зрения логики выживания целого народа в суровых условиях очень мудро... История нашего полуострова знает трагедию, когда народонаселение ближайших родственников нганасан и ненцев — энцев — уменьшилось из-за эпидемии оспы в разы...

Жители таёжных районов Восточной Сибири эвенки (до революции их называли тунгусы) тоже являются одним из представителей малочисленных этносов нашего полуострова — на юге Таймыра их поселилось около трёхсот человек (всего же в нашей стране, по последней переписи населения, их более тридцати тысяч и живут они на обширной территории от Енисея до Охотского моря). В тунгусской традиции тоже «воздушные» захоронения. Так как эвенки всё же, в подавляющем большинстве, таёжные жители, у них гробы вырубались из двух половин ствола дерева — в виде колод: из одной делали ложе, из второй — крышку, а сам гроб-колода устанавливался на двух заострённых пеньках. «Когда зима длится девять месяцев да к тому же нет лопат, трудно придумать что-нибудь более рациональное», — написал в своё время этнограф В.А. Туголуков («Следопыты верхом на оленях», М., 1969, С. 178)

Захоронение эвенков


Тем не менее, христианские традиции предписывали хоронить в земле, что и делали представители ещё одного, пятого коренного малочисленного населения Таймыра — долганы. Они вобрали в свою культуру традиции трёх народов, которые участвовали в их этногенезе на рубеже XVIII-XIX веков — якутов, эвенков и русских. Долганы считались христианами и сохраняли внешнюю православную обрядовость (надо сказать, что к XVIII веку эвенки тоже в большинстве своём приняли христианство). Но анимистические традиции кочевых предков давали о себе знать во многих сторонах жизни, в том числе в погребальных обрядах: над могилами, организованными по православным канонам, сооружались срубы, иногда с красивой резьбой, а вершину православных крестов могла украсить фигурка птички, вырезанная из дерева — как символ души, готовой улететь к своему богу.

Захоронение долган


В земле хоронили умерших, конечно же, и затундренные крестьяне — сословная часть русского населения Таймыра, так называемое старожильческое население. Именно их погосты с крестами — долган и затундренных крестьян — то и дело встречаются на огромных просторах полуострова, преимущественно по берегам рек.

Но таймырская земля — не самая подходящая субстанция для традиционных христианских погребений. Под погосты (см. фото заставки) приходилось выбирать определённые участки тундры и лесотундры, где рельеф имел хорошо прогреваемые прибрежные бугры, и выкопать (выдолбить) погребальные ямы с трудом, но получалось. Но такие возвышенности немногочисленны и невелики по размерам. Не удивительно, что у станков, не очень больших по численности (две-три семьи, не больше), было по два и по три погоста — там, где возможно устроить кладбище. Остальная же тундра, по выражению геологов, «кипит» — то здесь, то там появляются бугры пучения, грязевые провалы с вязкой трясиной — это вечная мерзлота проходит разные циклы и состояния: то оттаивает, то вновь промерзает на определённых участках. У северных специалистов-строителей есть такое понятие как отрицательная устойчивость — это когда фундамент не может стать надёжной опорой для здания, а наоборот как бы всасывается подтаявшей вечной мерзлотой вглубь. Что интересно, через некоторое время эта же мерзлота выталкивает на поверхность основание некогда спрятанных внутри фундаментов. Именно поэтому потребовалось норильским строителям несколько лет, чтобы обуздать вечную мерзлоту, которая ежегодно разрушала вновь выстроенные здания (С. Стрючков «История домой и людей», Норильск, 2017, С. 11). Внимательный взгляд и сегодня может увидеть, как на некоторых участках дворовых территорий нашего города «вылезают» из земли столбы и основания каких-либо периметров.

Впрочем, к Норильску мы ещё вернёмся.

Не удивительно, что практически все захоронения по берегам великих таймырских рек рано или поздно исчезают безвозвратно, на короткий миг являя бренному миру человеческие кости...

Одному из погостов станка Часовня пока повезло (там, где стоит памятный крест на стрелке рек Рыбная и Норилка): невысокий и небольшой в диаметре бугор находится ещё достаточно далеко от размываемых берегов. А вот второй погост в 1930-х годах, судя по документам из Таймырского окружного архива, уже давал о себе знать: 

«...ранее отведённое место под застройку колхозных домиков и хозцентра для колхоза РККА совершенно непригодное, т.к. на данном месте расположено кладбище, всевозможные ямы и возвышенные места, тем более, что при оттаивании земли вся жидкость от кладбища подходит к домам...» (ТОА, Ф. Р-10, Оп. 1, Д. 1.)

С этой проблемой столкнулись и первые строители Норильского комбината — первоначально вольные золотопромышленники (с 1930 по 1933 год), позже их преемники в 1934 году и, начиная с 1935 года, — начальники Норильскстроя, чьё подчинение отошло ГУЛагу НКВД СССР: места под погребение «соперничали» с участками для строительства производственных сооружений — из-за надёжных грунтов. Производство победило, поэтому первые кладбища строителей Рудничного посёлка хаотично располагались на более-менее сносных почвах. Практически все они указаны на карте Норильлага — подробнейшем исследовании Вячеслава Блохина, который в течение десяти лет работал над ней. Более детально их можно рассмотреть в брошюре-атласе с план-схемой промзоны, изданной в комплекте с картой норильским книжным издательством «АПЕКС» в 2008 году. Небольшие по размеру участки захоронений (судя по карте-схеме) находились, например, в районе завода №25 (будущего кобальтового завода) в трёх местах. Вячеслав Васильевич работал над картой тщательно и выявил практически все объекты Норильска лагерного периода — изучая документы в архивах, расспрашивая очевидцев, сопоставляя найденные данные и факты.

В этой же брошюре Блохин приводит содержание Решения начальника комбината А.А. Панюкова от 22 мая 1942 года «О переносе кладбища» (В. Блохин «Норильлаг», Норильск, 2008, С. 20): 

«...2. Отвести под кладбище для аварийного посёлка и лагеря участок в районе г. Шмидта, а для города и Кирпзавода с лагпунктами – в районе Кирпзавода...» 

На карте-схеме указано и оно, хорошо видно, что его территория в разы больше каждого отдельного участка захоронения до 1942 года.

По тексту приказа необходимо пояснить, что аварийным посёлком назывался нынешний Старый город (каждую весну его дома становились аварийными из-за подтаявшей мерзлоты — норильчане только учились строить на ней), а указанный Кирпзавод — это Кирпзавод №2, находившийся приблизительно там, где в более позднее советское время располагался пивзавод, за улицей Лауреатов.

Но пригодного места на подошве Шмидтихи тоже было не очень много, поэтому на берегу реки Щучьей уже в 1953 году стали появляться новые захоронения.

Примерно в это же время ещё хоронили на небольшом кладбище жителей посёлка Валёк. Покосившиеся могилы, практические «залезающие» друг на друга, до сих пор ютятся на единственном подходящем холме недалеко от моста через Норилку. И о нём уже мало кто помнит...

Пригодного места для погребальных ям на кладбище, которое нынче обозначается не как берег реки Щучьей, а как улица Нансена, тоже надолго не хватило, и в 1966 году принято решение горисполкома об отведении места под новый погост в районе станции Голиково — там, где оно раскинулось и сейчас на многочисленных холмах обширной тундры.

А в конце 1970-х годов кладбище под Шмидтихой, на котором не хоронили к тому времени уже больше почти четверти века, сильно размыло. Зрелище, надо сказать, не для слабонервных... Мы подростками в конце 1970-х (а именно – в 1978 году) специально бегали на это кладбище «бояться». Известно, что дети и подростки — довольно жестокие создания, поэтому лицезреть очередную размытую могилу с человеческими останками для нас было своеобразным познанием мира, может быть, иного или потустороннего... К концу 1980-х годов это кладбище рекультивировали (сегодня в верхней его части находится Норильская Голгофа -- мемориальный комплекс памяти жертв политических репрессий).

Действующее кладбище — в районе станции Голиково — к огромному сожалению, постигает та же участь: со временем холмы и бугры с могилами «плывут». Есть там и достаточно большой колумбарий. Что представляется в наших условиях наиболее рациональным решением...

И маленькие старые кладбища первых лет промышленного Норильска тоже периодически дают о себе знать, выталкивая на поверхность бренные человеческие останки, чем неизменно повергают в уныние всех нас, сегодня живущих и здравствующих. Впрочем, в этом есть свой плюс — нет ничего тайного, что может храниться вечно в нашей земле.

Некоторые погосты в окрестностях города на «подходящих» — небольших прогреваемых — буграх тоже иногда открывают свои тайны. Так, в начале 2000-х годов «показался» в оплывшем берегу погост в районе озера Кета, где хоронили сначала умерших работников промысловых точек колхоза имени Рабоче-крестьянской Красной Армии, а позже и рыбточек госпромхоза.

Благодаря собственным исследованиям последних лет, мы знаем, что старинный погост есть на острове Чаячьем, что на озере Мелком, должны быть захоронения рядом с большими рыбучастками на Норильских озёрах, например, с рыбучастком №1.

Сколько ещё таких погостов таят в себе возвышающиеся над тундрой холмы? Остаётся ждать, когда они приоткроют свои тайны естественным для северной земли способом, либо... продолжать активно работать в архивах. Там тоже, как показала практика, многое можно найти. Чтобы помнить.

 

Автор: Лариса Стрючкова, член Союза журналистов России, член правления Клуба исследователей Таймыра, член РГО.

Фотографии  Ларисы Стрючковой, Станислава Стрючкова, Олега Лазарева.


далее в рубрике