Болото засасывало, мороз сковывал пальцы: холода Мурмана испытывают туристов

Фото Михаила Пустового

Что поджидает двух отважных туристов, когда они уходят в поход, чтобы постичь красоту зимней Лапландии – её скалы, озера, тундры и леса? Короткий световой день, снежная пелена и засасывающие топи болот. Ночью приходится трястись от морозов в палатке. От стужи в кровь трескаются пальцы. Маршрут превращается в сущий кошмар. Через всё надо пройти ради своей мечты. Мурманский автор GoArctic Михаил Пустовой и путешественница Ольга Литвиненко только со второй попытки достигли заветной цели и полюбовались на легендарное кольское ущелье  – Могильный Ров. 

Выбраться из Мурманска. Чтобы тонуть в болоте 

Мои ноги стремительно уходят в ледяную болотную жижу. Зловоние трясины вторгается в нос. Цепкая, словно живое существо, жижа засасывает меня в свою мерзкую утробу. Всё происходит быстро, но глаза воспринимают происходящее как замедленное кино. Правда, актёр в нём реален, и ему хочется жить. Я пытаюсь нащупать опору ногами – но внизу ничего нет, и я уже по пояс в болоте. Испуг проходит. Борюсь. Падаю лицом вниз и цепляюсь руками в мёрзлую таёжную землю. Центр тяжести смещается. Рывками вытаскиваю ноги. Перемазанный, как свинья – грязью, отползаю от трясины. Я не умру.   

Так начинался первый день похода в дебри Лапландии. Зима, в середине октября, пришла с ледяных северных пространств на Мурман, и перекрасила тундры и леса в белоснежный цвет. Снега погребают в сопках поля шикши и последнюю, ещё съедобную чернику. Лыжники сладострастно смазывают парафином лыжи. Я и Ольга Литвиненко, моя давняя спутница в походах, встретились 24 октября на остановке и уехали из Мурманска в соседний городок Росляково. Пассажиры косятся на наши рюкзаки непонимающими глазами. «На рыбалку?» – интересуется мужчина. Услышав про Черногубское озеро, он охает, как бабка: «Сколько же дней туда идти…. И охота же вам ноги мучить!». Да, мы намерены покрыть ногами 50-60 километров по безлюдью, в месяце, когда медведи не легли в спячку. Награда – ущелье Могильный Ров. От названия пробегают мурашки по коже, но фото оттуда притягивают посмотреть ущелье самому.  

После едких запахов Мурманска малолюдное Росляково приводит в чувство обоняние. Сереет Кольская губа. Здесь, в плавучем доке 82-го Судоремонтного завода резали на части атомную подлодку «Курск», которая погибла в пучине Баренцева моря. Административно, посёлок – часть Мурманска, но он вдалеке, за затяжным гористым перевалом. Росляково – бывшее ЗАТО, забранное городом-героем от столицы Северного флота – Североморска. Вокруг – живописные мысы, обрывающиеся пахтами (утёсами), в морские воды. Тайга подступает к поселению. Поэтому мы здесь.  

Юркаем в лес. Утоптанная тропинка заканчивается. Надо выбирать направление на пересеченной местности. Если свернуть не туда, то мы выйдем или на огромное болото, или к военной части около гарнизона Сафоново. Штурмуем скалистый гребень. Снежная навесь (кухта) с берёз и елей обрушивается на нас, слетая с веток при малейшем прикосновении. Идти сложно – сугробы замаскировали ямы и камни, а под снегом вместо травы подчас оказываются скользкие гранитные плиты. На пути возникает болотистый участок. «Брод» отмечен гатями, но их не видно под снегом. Ищу. Стоит мороз, но чтобы подмерзли болота надо месяц-два стужи. Купаться в топях нет желания. 

Стоило отойти от костра, как я задыхался от мороза

Если бы росляковские собаки вели Instagram*, то у них не было бы проблем с пейзажными фото. Следы четвероногих бродяг уходят далеко от населенных пунктов, в живописные уголки Лапландии. Очевидно, животным нравится гулять на природе. Часто псы используют человеческие тропы, безошибочно находя их и под снегом. На одну из таких припорошенных троп мы выходим, после блужданий по лесу. Ольга с сарказмом комментирует, что собаки лучше помнят местность, чем я. Компенсируя свой маршрутный провал, привожу девушку к мосту через безымянный, но глубокий ручей. О переправе знает не каждый житель Росляково. Заливаем в себя чай из термосов и в путь. 

Впрочем, собачья тропежка обрывается тупиком. Ломая ветки сосен, вновь прокладываю путь. Задача – выбраться на отрог сопки 209 (метров), и по тундре обойти погруженную в снега тайгу. На макушке сопки ветра слизывают дары зимы. Цель ясна, с направлением проблема – валуны и деревья, как на одно лицу, куда я не суюсь. Горизонт заволокла серость. Время уходит. Тьма приближается. Усталость даёт о себе знать. Плутать в зарослях неохота. Плюём на план маршрута и двигаемся в обход сопки, к таёжному распадку. Там есть тропа. Пусть её занесло снегом, но там не заблудиться. 

Первой в болото проваливается Оля. Мы вышли на просеку для вездеходов: по ней иногда курсируют следящие за ЛЭП специалисты. «Миша – помоги!» – слышу я крик. Под девушкой треснула корка мерзлой грязи, и она уходит в жижу, заполнившую колею. Её резиновые сапоги и их флисовые вкладыши – мокрые. Сменой обуви – нет. Стужа кусает. Вскоре угождаю в болото и я. Причём, намеков на то, что под ногами что-то опасное –  нет. Обычная таёжная просека, схваченная морозом. Ломать голову – нет времени. Обтираюсь снегом. Нахожу брод через речку – и чуток «купаюсь» на переправе. 

Ночью мы встаём лагерем на берегу ручья. Место  прекрасное – между валунами и под сенью величественных сосен. Есть костровая стоянка. На том берегу угадывались оскалившиеся скалами борта сопки. Позади – уходящая по склону тайга. Но любоваться нет времени. Костёр из заиндевевших веток медленно зарождается и едко чадит дымом. Ломаю сухостой, а пальцы в варежках сводит судорога – так холодно ночью в Арктике, в октябре. От воздуха прихватывает дыхание. Промокшие ботинки превращаются в надетые на ноги глыбы льда. Ступни едва чувствуются. Когда огонь разгорается, сую ботинки в пламя. И вот весело кипит на ужин вода в котелке. Рядом на жердочке сушатся грязные носки. Идиллия. А спать в палатке было жестко – наши осенние спальники едва грели.

Облепленные снегом, как снеговики, мы медленно ползли к Мурманску

Утро. Приятно тянет таёжной свежестью. К нашему пробуждению мороз спал. Лапландская сказка предстаёт во всём величие юной полярной зимы. Кухта (снежная навесь) лежит на всех деревьях, пригибая тонкие берёзы к земле. Те, из них, которые растут у русла ручья, кланяются черной воде. Валуны обросли белоснежными шапками. Тишина в ушах звенит музыкой. Успокоение от вечного гула Мурманска. А свежие следы на тропе рассказывают, что пока мы спали, мимо прогулялась собака.

Тропа тянется по тайге, часто пересекая болотины; низина и ручьи с сопок делают своё мокрое дело. И мы ступаем осторожно, чтобы не провалиться в замаскированную порошей трясину. В таких местах стоит зловоние. Прыгаем по кочкам, страхуемся за деревья. И всё-таки попадём впросак. Люди на тропе появляются изредка. Мурманчане, кроме горсти горожан, не суются в природу дальше окраин автодорог. За годы, прожитые на Мурмане, я встретил на тропе одного человека – деда из Росляково. Летом отпечатки ног оставляют ягодники, грибники и рыболовы. Периодически кто-то чинит мосты через ручьи. Когда снега ложатся толстым ковром, поверх тропы прокладывается лыжня, и росляковские старики ходят по ней – кормят птиц и воюют с хамами на снегоходах.  

Пейзажи – торжественные, из-за пасмурного дня, до упоения, и компенсируют все сложности. Вот отвесные стены террасы сопки. Её подножие обрамлено курумником. Наверху – частокол изящных сосен. Ручей разливается, а в воде отражается деревьев. На разливах формируется молодой – рыхлый и серый лёд. Тропа, точнее интуитивно угадываемое направление, всё тянется вверх, вдоль берегов. Вот каменная полянка – неустойчивые валуны дрожат под ногами; неловкое движение и перелом ноги обеспечен (связь в тайге не ловит). Затем лес расступается перед каскадом озёр, чьи низменные берега переходят в болото. Понять, где суша, а где замороженное озеро – дилемма. Лёд не выдержит человека. Но красиво до упоения. Оля, задрав голову, взирает на высоченную сосну, чья крона убежала под самую макушку, оставив ствол без веток. Привал. 

За два дня мы покрыли нашими стройными ногами два десятка километров, и… одолели половину расстояния до целей – избы у Черногубского озера и Могильного Рва. На носу – тьма и болота. Наша одежда мокрая. Иду в запасных резиновых сапогах, но вкладыши в них – чавкают, даже гамаши не спасают. Снега, вода и оттепель сделали своё дело. Ночью грянет мороз. Обсуждаем наше состояние… И сваливаем кратчайшим путём по направлению к Мурманску. Для начала взбираемся на крутую вараку (лесистый холм). Из-под сугробов торчат кусты черники – они напоминают мне о том, как я пытался накопить на квартиру ягодным промыслом. С вершины угадывается полоска Кольской губы. Кидаем прощальный взгляд на пройденное таёжное урочище. Набираемся терпения и прорываемся по тундролесью на запад. Кухта летит с веток, превращая нас в снеговиков, берёзовое криволесье цепляется за одежду, ноги едут на пригорках, а появившиеся собачьи следы помогают держать верный курс. Впрочем, ноги горят огнём от напряжения.   

Поздно ночью мы, насквозь потные, выползаем к истоку реки Роста. Ниже она превращена промзонами в сточную канаву. Над Большим озером, оно водозаборное, дымит мусоросжигательный завод. Город. Но до заветной остановки в микрорайоне Гора Дураков – ещё километры по тайге. Резвая, как медведица, Ольга, забыв усталость, несётся, не делая привалов. «Хорошо прогулялись», – оброняет она. В автобусе меня трясёт. А мои треснувшие пальцы кровоточат. 

Я укроюсь спальником и усну у валуна

Ноябрь 2020 года – странный месяц для Мурмана. Гуляют морозы, но зимы – нет. Вместо снегов – вновь желтеет ягель. Тропы обнажились для путников, однако, кроме меня и Олечки до них никому нет дела. Вновь мы в Росляково. Рюкзаки забиты едой. Ольга пристально изучает руины военного дота, и мы топаем на не пройденную в прошлый раз сопку. Впечатления от визуальной составляющей похода – сюрреалистические. Трудно передать состояние старожила Арктики, когда он бродит без лыж в зимний месяц по жухлым, матовым тундрам. Трогает рукой искрящуюся от изморози траву. Видит камушки на тропах. И созерцает только вкрапления снега. 

Сопка – 209 (метров) – высится над аэродромом Северного флота «Угрюмый». По краям взлётной полосы глаза читают мрачные советские руины. Но открытые источники сообщают, что там база Минобороны. Вдали дымит котельная закрытого гарнизона Малое Сафоново, окрестности которого мурманские лыжники загуляв, порой случайно посещают. И героически удирают. Впрочем, на анахроничный статус ЗАТО смотрят через глаза и жители Росляково. Болтаем про всё это. И идем по макушке сопки – скальные лысины чередуются с ягельниками. Осиротевшие без ягод кусты голубики и черники ждут лета. Сопка – легчайший отрезок маршрута. Ныряем в разряженную болотами тайгу.  

Тропа пропадает. Вдали от Баренцева моря снежный покров увеличивается. Он тонкий – но и этого хватает, чтобы потерять слабовыраженную тропку. И затруднить чтение местности – не всегда понятно, что под ногами – торфяная почва или болото. Наделав зигзагов, вдоволь надышавшись тухлым смрадом болота (у его края кто-то воздвиг хижину без дверей) в сумраке вступаем в полноценный таёжный лес. Сосны такой толщины, что, чтобы их объять потребуются усилия сразу двух людей. Идти весело. А вот и берега озера Кривое. На то, чтобы обойти его берега, необходим день – такое оно большое. Западные и восточные берега – крутые. Наш путь – южная сторона. Сплошные кочки, заболоченные прогалины и вездесущие сосны. Тайга. Летом от комаров здесь люто.  

Ужин. Усталость. Ноги ломит. Потряхивает от мороза. До избы безнадежно долгие километры пути. Болотины. В этот раз я не взял палатку, чтобы облегчить рюкзак. «Если не дойдем, завернусь в спальник, прислонюсь к валуну и так переживу ночь», – комментирует стойкая Оля. И мы шагаем на автопилоте. Во тьму. Проверяем, куда ступаем, чтобы не отведать жижи. Наконец-то до Черногубского рукой подать. Километра 2-3 и еще пяток до приюта. И надо осилить жуткий участок – разодранную вездеходами просеку. Подо льдом – неведомые топи. Покрывшись холодным потом перепрыгиваю их по кочкам. Где-то на авось. Миниатюрной Оле проще – она мало весит. Затем участок со стоящей водой. Заламываю кустарник под ноги – по нему и выбираемся до твердой почвы на опушке тайги.  И, привет! – месиво от квадроциклов. Горожане из Североморска ездят, как хотят – губя природу Лапландии ради посиделок на берегу озера под водку и хвастовство про то, как «они пробили дорогу». Временщики в Арктике. Других слов нет. 

Я взял топор и ушел за водой. Здесь бродят медведи

Близится полночь. Единственное желание – присесть на кочку, облокотиться спиной об сосну и отрешено взглянуть на небо. Знакомая изба на речке Черногубка  ощутимо приблизилась. Два-три брода, пару болот, километры тайги и непролазные заросли ивняка. Всего ничего. Часа два-три днём. Ночью – все пять. Надо менять маршрут. Где-то недалеко стоит ещё один рыбацкий дом. О нём мало кто знает. Чей он, и как владелец относится к туристам – неведомо. Надеюсь, что хозяина нет, и интуитивно пробираюсь по лесу туда, где он вроде как спрятан в неприметном местечке. И вот фонарь высвечивает из мрака ночи крыльцо. Окна не горят, дымом не пахнет. Судя по сырому запаху, дом не посещали с мая, когда закрылся сезон езды на снегоходах. Оля в восторге. 

Необходимое разъяснение. В российской Лапландии несколько типов лесных и тундровых домиков: браконьерские, рыбацкие, охотничьи, и редко – туристские. Как повелось, многие из них – это пристанища для пития. Процесс ловли рыбы – мужской предлог для того, чтобы выбраться из города. Избы и дощатые дома преобладают внутри региона, там, где есть тайга (забавно, на Мурмане есть тенденция даже сарай величать избой). В тундрах у моря ставят каркасные «лёжки», обивая их рубероидом, или заполняя секции мхами. Постройка без пола именуется землянкой (термин вводит в заблуждение: как это – копать землянку в камнях и болотах?). Тенденцией к строительству отмечено старшее поколение; домик – альтернатива дачи и память о жизни на селе до переезда на Север. Драконовское законодательство трактует домики, как самострой. По словам местных – пограничники, рыбнадзор и другие ведомства порою сжигают их, способствуя дискомфортным ночевкам для тех, кто выбирается на природу. Также, особенно одарённые люди делают набеги на приюты, воруют печки. Или палят домики по пьяни.  

Как относятся к чужакам в приютах? Замок на двери – редкость. Старожилы сами подскажут, где найти убежище. На Мурманском побережье браконьеры, добывающие с риском для свободы краба, привечают туристов. В тундре и в тайге гниду видно с первой минуты общения. Есть избы, куда не стоит соваться – их держат люди специфических нравов и статусов. А есть домики, утратившие своих создателей (смерть, переезд); они превращаются в проходные дворы. Этикет использования приюта подразумевает, что перед тем, как закрыть дверь, надо оставить внутри чистоту и наколотые дрова. Починить что-то, если ветер или медведь напакостили. Класть на стол в благодарность еду, как на Алтае, не принято. Кладовые в приютах завалены консервами из армейских пайков.  

Походников на Мурмане – кот наплакал. Мы не мешаем друг другу в приютах. Кстати, в соседней Норвегии сотни туристических приютов. Ночёвка там в самых глухих местах обходится в символическую плату. В Мурманской области громко осваивают бюджеты «на развитие» туризма. Но о приютах в кишащем медведями краю, с его убийственной погодой, не задумываются. Как и о приобщении к походам и лыжам школоты, отупевшей от соцсетей и «закладок». Впрочем, я увлёкся. 

Беру за пазуху тяжёлый железный колун, и иду за водой. Озеро в полукилометре. На вараке рядом как-то видели медведей (я всезнайка). Косолапых между Черногубским и Североморском (теперь это ближайший к нам город) – хватает. Медведей стреляют охотники, а звери таскают собак в ЗАТО. Поэтому топор – форма самоуспокоения. Он же – невероятно мешает, когда я тащу 15 литров воды, в трех баклажках. Ольга смеется. Зато я посидел на берегу озера. Под рябью прозрачной воды переливаются камушки, и ветер качает сосны, нагоняя на меня умиротворение. Горят звёзды. Чудный ноябрь. 

Мы это сделали – Могильный Ров

Берега озера Черногубское врезаются в пасмурный горизонт. Пожухлая трава шелестит под ногами. Прибрежные воды робко целует лёд. Зеленые иголки сосен вносят разноцветие в пейзаж состарившегося в осень лета. В этом меланхоличном пейзаже для жителя Арктики есть своё притяжение. Задумываюсь об этом и падаю в воду. Подо мной ломается настил через глубокий ручей. Я мокрый, но это не критично. Гораздо сложнее – принять, как реальность, зрелище оставленного квадроциклами месива. В отличие от Скандинавии, в России природу не берегут. Её расценивают, как фон для развлечений.  

Вдоль делающей петли речки мы уходим в глубины тайги. Речка вытекает из ущелья Могильный Ров. Её берега впечатляют обилием живописных картин. Ещё мы натыкаемся на следы от охотников и даже на одну крытую лёжку, такую маленькую, что в ней надо сидеть на корточках, карауля добычу. Но зато есть посуда, – какой запасливый человек! В этом урочище есть лоси. Впрочем, они уже не опасные для человека – гон у самцов прошел. Единственное, что нам грозит в эти недели – темнота и медведи. 

Час проходит за часом. Речка приобрела черты горного водотока. Рокочут шиверы. Напевают свои песни пороги. Мы лавируем среди нагромождений валунов, обходим обрывистые скалы. Петляем по болотистым полянам и втягиваемся в сужение распадка. С каждой сотней метров кручи монументальней рвутся вверх. Распадок превращается в ущелье. Его гранитные бока обрамляют стойкие сосны, вцепившиеся корнями в камень. В одном месте склон выполаживается и перед нами возникает классическое горное озеро, а над его водами частокол скал. Могильный Ров. Мечта сбылась. 

Тайга постепенно сошла на нет, уступив место берёзовым лесам и тундрам. Растительность спряталась под снежным ковром. Потянул морозный ветер. Небо посинело. И тьма овладела Лапландией. Высокие сопки стоят поодаль друг от друга, а мы шествуем по их бокам и холмам. Ныряем в заросли хлещущего по лицам криволесья, огибаем бесчисленные озера, чьи воды уже побеждены хладом. Перепрыгиваем ручьи. Проваливаемся подо льды. Километры пути, и вот угадывается знакомая локация – озеро Дальнее. От него идёт тропа до Рогозера, что неподалеку от объездной дороги, опоясывающей восточные окраины Мурманска. Впрочем, нащупать верный путь среди каменных круч и не обезвреженных морозом топей, окружающих озеро, – задачка. В этих местах уже гибли заблудившиеся люди. 

Ночь. Рогозеро бросается на берег волнами. Шторм разгулялся. Ноги предательски дрожат, термосы с горячим чаем опустошены. В 5 километрах от нас шумит Мурманск. Нам только бы перебраться через развалины дамбы, не утонув при этом. Ещё, Рогозеро – популярное место для посиделок у горожан. Подход к нему по разбитой грунтовке, превращенной стужей в каток. Мы дружно материмся. Дощатого тротуара здесь, как в соседних северных странах, нет – зато бюджеты на благоустройство уходят на странные арт-инсталляции в городе. Мурманская реальность встречает нас. Конец путешествию.