Таинственный остров Василия Голованова

«Я добыл этот остров. Добыл один, и теперь вот, как хлеб, разделяю его с тобой, дарю тебе…»

Остров Колгуев Ненецкий автономный округ Баренцево море Литература Путешествия по Арктике

11 мая, 2024 | 12:06

Остров Колгуев. Сопка Большое сердце. Фото Василия Голованова

С чудесными людьми, встреченными в жизни, память иногда распоряжается иначе, чем со случайными или просто обычными: ты не помнишь, где и как познакомились.

С Васей Головановым у нас именно так и случилось – будто знакомы были всегда.

Здесь и сейчас на GoArctic мы публикуем фрагменты из его книги «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий» про остров Колгуев – и я буду вспоминать фрагментарно.

Остров Колгуев расположен в Северном Ледовитом океане на востоке Баренцева моря, является частью Ненецкого автономного округа России.

Для начала и всеобщего понимания – почти официальная биография Василия Ярославовича Голованова (1960 – 2021).

Василий Голованов. Фото Ольги Головановой

Василий Голованов – российский писатель, эссеист, путешественник и журналист. Сын журналиста, писателя и популяризатора науки Ярослава Голованова.

Родился 23 декабря 1960 года в Москве.

В 1978 году поступил на международное отделение факультета журналистики МГУ. Однако увлечение анархизмом, географией, историей заставило его изменить выбор профессии, отказаться от карьеры «международника», которая подразумевала определенно форматированное поведение.

По окончании университета работал в отделе информации газеты «Советская Россия», одновременно пытаясь продолжать литературные занятия, которые начал еще в детстве. Первая публикация рассказа «Саксофон» была в журнале «Октябрь» №12 за 1986 год.

Работал в разных изданиях, в т.ч.: «Литературная газета», «Общая газета», «Огонек», «Новая Юность», «Столица», «Вокруг света», «Русский мир». Активно сотрудничал с литературными журналами «Новый мир», «Дружба народов», «Знамя».

Много путешествовал, в основном в пределах бывшего СССР. Русский Север (включая зону ядерного полигона на Новой Земле), Верхняя Волга, дельта Волги, Средняя Азия, Каспийский регион, Камчатка, Тува, Восточная Сибирь оказали важное влияние на тематическую и образную палитру автора, создавшего своеобразный жанр «путешественной прозы», – своего рода развернутые путевые дневники, в которых внутренние переживания переплетаются с только что увиденным, современность – с историей, а яркая путевая акварелистика уживается с размышлениями автора о судьбе цивилизации, шагнувшей в третье тысячелетие.

В 1992 году Голованов впервые поехал на остров Колгуев в Баренцевом море, нащупывая пути на Север, который его очень манил. Впоследствии дважды за свой счет собирал туда экспедиции (1994, 1997), результатом которых стала книга «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий».

Книга представляет собой дневник внутреннего становления, несущей конструкцией которого являются тревел-тексты об экспедициях автора на о. Колгуев в Баренцевом море. Книга переведена на французский, немецкий, польский языки. В 2008 году получила французскую премию Laure Bataillon как лучшая переводная книга года. В 2009 году новое, переработанное издание книги («Остров», AdMarginem, 2009), отмечено премией «Ясная Поляна».

Только что, в 2024 году, книга «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий» снова вышла – теперь в издательстве «Альпина нон-фикшн».

Книги Василия Голованова:

Тачанки с Юга. Художественное исследование махновского движения. – М.: «Март», Запорожье, «Дикое поле», 1997.
Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий. – М.: Вагриус, 2002.
Время чаепития. – М.: Вагриус, 2004.
Пространства и лабиринты. – М.: Новое литературное обозрение, 2008.
Нестор Махно. – М.: Молодая гвардия, 2008, 2013.
Сопротивление не бесполезно. – М.: Культурная Революция, 2010.
К развалинам Чевенгура: Рассказы, эссе. – М.: Новое литературное обозрение, 2013.
Каспийская книга: Приглашение к путешествию. – М.: Новое литературное обозрение, 2015.
На берегу неба: Повести и рассказы. – М.: Новое литературное обозрение, 2017.
Анархисты. – М.: Черный квадрат, 2018.

Мы не так уж часто встречались, и всё же уверенно могу сказать, что были друзьями, а в выборе друзей Вася, как мне кажется, был довольно строг.

Зато встречались в хороших добрых местах – в ещё настоящей «Литературной газете», где я работал позже Васи, а он иногда для газеты писал и просто приходил, в Ясной Поляне, на писательских встречах, где бродили по аллеям уже ставшей нам родной усадьбы и говорили, как всегда – обо всём, у нас дома, откуда потом уходили втроём с моей дочерью в Битцевский лес, где Вася делал нашу фотосессию – одна из этих фотографий и сейчас стоит на моей книжной полке рядом с Васиным фото, сделанным его женой Олей.

Помню его молчание в телефонной трубке, когда я ему позвонил и сказал:

– Вася, я прочитал твой «Остров». Это чудесно. Спасибо тебе!

Молчание оказалось изумлённым и трогательным, и Вася ответил:

– Спасибо тебе. Я так уже отвык, что кто-то, прочитав твою книгу, тебе звонит и говорит хорошие слова. Да хоть бы какие: теперь же никто никому по таким поводам не звонит!

Когда Вася уже чувствовал себя неважно, я старался, не надоедая, а всё же почаще приезжать в их с Олей дом в Переделкино, бывшую сторожку Дома творчества писателей.

Мы сидели на маленькой кухне или веранде, пили чай с зефиром в шоколаде, который я неизменно привозил, видимо, раз поняв, что Васе он нравится так же, как мне.

Потом мы шли гулять, то есть, путешествовать по Переделкину, от их дома по Серафимовича и Горького, Будёновскому шоссе, обходили Самаринский пруд и мостками через речку Самаринку входили в лес возле бывшего детского санатория.

Лес был маленький, а совершенно настоящий – чужие там не ходят, а для окружающих дачников он – маловат.

Васе было трудно говорить, но мы могли спокойно и просто сидеть на поваленном дереве и молча курить…

Мне кажется, Вася успел всё сказать в своих замечательных книгах. В том числе и мне.

И ещё он из тех редких писателей, кого ты обязательно читаешь медленно, возвращаясь к только что прочитанному абзацу снова, – не оттого, что чего-то не понял, а для радости перечитать ещё раз – как же волшебно и точно написано.

Теперь в углу, за оградой Дома творчества, в их «сторожке» – симпатичное кафе, хотя для меня здесь навсегда – дом Васи и Оли.

Оставляю вас наедине с «Островом», его небольшими фрагментами, выбранными мною почти случайно, но и в этой «случайности» есть, думаю, свой смысл…

Из книги Василия Голованова

«Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий»

«В ледяном гостиничном номере. Под двумя одеялами. В шерстяных спортивных штанах. Ночь. Дождь за окном.

Зачем? Зачем всё это? – я чувствую вдруг, что хочу есть, хочу принять горячий душ.

Что я ищу? Остров? Но он открыт задолго до меня. Остров – моя нелепая выдумка, и не нужно богатого воображения, чтобы представить себе, что там. Плоскость. Тундра. Серое низкое небо, изрытое, как пашня, тёмными облаками. Тусклое жестяное солнце, которое за тучами и не увидишь ни разу. Чахлые травинки, дрожащие на ветру, аптечные ромашки – триумф летнего полноцветия... Запах сырости, болота повсюду, и морской берег – с запахом только глины, ибо вода почему-то не пахнет. Желтая, ледяная...

В остальном же всё, должно быть, так же, как здесь, в Нарьян-Маре, только еще хуже. Такой же холод, та же нищета...»

«Во всяком случае, я полюбил остров как идею раньше, чем впервые побывал на каком бы то ни было острове.

Так случай уловил меня в первую ловушку. Скоро я попался и во вторую: мечту совершить путешествие. В этом тоже нет ничего особенного, все мальчишки мечтают путешествовать. Причем, заметь, именно путешествовать – подвергать себя опасностям, ползти, идти, изнемогая от тяжести или жажды, измерять собою пространство, породняясь с ним и отдавая ему, по закону родства и силы, и отчаяние, и восторг свой, чтобы взамен получить нечто, чему я даже не знаю имени, но обладателями чего никогда не станут туристы, как из аквариума глядящие из автобуса на достопримечательности Москвы, Парижа или Лондона. Пространство одарит тебя неисчислимыми богатствами. Пространство сделает тебя человеком...»

«Я давно запутался в своем чайном философствовании и сбился с пути разговора. Я говорил о случае. И тут вот какая связь: начитавшись книг, я сам мечтал отправиться на край света, но не знал – куда. И тут мне попался географический атлас с белыми пятнами: что это, как не ловушка случая? Настоящие белые пятна – это было потрясающе! Все сразу обрушилось на меня: неизвестность, надежда, вызов. Обещание небывалого, дьявольский искус – все, что ни случится там, случится только с тобой, подлинность всех ощущений гарантирована, никаких туристических суррогатов, никакой телевизионной подмены...

Вообще-то это был старый, чрезвычайно добротный немецкий атлас мира 1927 года. Карты Европы, Африки, Океании, особенно земель и провинций, на которые Германия могла бы претендовать, как на бывшие свои владения, были оттиснуты на бумаге с такой окончательной и не подлежащей никакому сомнению подробностью, что казались гравюрами искуснейшего мастера-миниатюриста. Но вдруг – исчезали тонко прорезанные сечения рельефа, линии утрачивали определенность, обнаруживая ученическую неуверенность картографов. Вот приблизительно, точками, обозначена линия морского побережья. Реки – одни только устья, далее пунктиром. Озеро – огромное, раз в пять больше Женевского, самого большого в Европе – обведено какою-то совершенно предположительной линией. Больше – ничего. Белизна. Неизвестность. Таймыр: четыреста тысяч квадратных километров неизвестности.

Я понимал, конечно, что 1927 год давно миновал и все без исключения пробелы на заполярных картах уже заполнены. Но если атлас и был необходим случаю, то лишь для того, чтобы задать курс: норд. Все-таки север есть север, ни один толстожопый турист со своей проклятой видеокамерой не сунется сюда, чтобы запечатлеться на фоне “достопримечательностей”. Слишком суров север, чтобы человек мог позволить себе здесь праздное самодовольство. Слишком огромен, чтобы здесь могли оставаться неизменными масштабы наших забот и поводов для волнений. Ибо воистину мал человек здесь и огромны обступающие его пространства, неисчислимы озера, глубоководны реки и неподвижно-холодны болота...»

«Мне хотелось отправиться на остров с кем-нибудь, и казалось, что я легко найду себе попутчика. Действительно, большинство знакомых с восторгом реагировали на предложение поучаствовать в настоящей северной одиссее. Вопросы начинались потом: а что мы увидим? Что там есть? Можно сделать фильм? Фоторепортаж? О чем? О чем кроме природы?

Я не знал ответов на эти вопросы. Я очень многого не учел. Не учел, что время путешествий “просто так” закончилось. Поэтому многим затея с островом представлялась сущей бредятиной и пустой тратой времени. Действительно, они не обязаны были думать так же, как я. А тут еще грянул августовский путч и внимание и пишущих, и читающих было всецело поглощено событиями, которые из 1991-го потянулись к 1993-му и дальше. Поэтому все мои попытки отвлечь внимание коллег на какой-то остров только раздражали их.

Кончилось тем, что одна замечательная журналистка, с которой я вместе работал в “Литературке”, выслушав одну из подобных жалоб, беспощадно усмехнувшись, сказала:

– Ты так долго болтаешь о своем острове, что, пожалуй, никогда на него не попадешь...

В этот момент я прозрел.

Я позвонил в Архангельск и узнал, что теплоходная линия Архангельск – Нарьян-Мар упразднена. Билетов на самолет до Нарьян-Мара, как назло, не было. Еще был вариант на поезде – до города Печора, а оттуда до Нарьян-Мара на теплоходе вниз по реке – самой древней дорогой, которой шли когда-то на север первопроходцы...

Я купил билет и отправился. Один. Без подготовки – что потом сказалось, конечно. Так, у меня был с собой немецкий молотый кофе “Аlvorada”, на деле оказавшийся грязным, пережженным, ни на что не годным порошком, и сигареты “Gitanes” без фильтра – в этом смысле я был экипирован ничуть не хуже супермена из рекламного ролика сигарет “Кэмел”. Но вот зимнюю куртку я с собою не взял, думая, что отделаюсь толстым свитером и штормовкой...

Понимаешь, все это глупо, но я почувствовал, что... Что в другой раз может быть и не решусь и так и останусь навсегда высококвалифицированным сплетником прогресса. Я никогда не совершу своего путешествия, никогда не скажу своего слова и даже не узнаю, какое оно...

Знаешь ли ты, что значит сказать свое слово, Петя?

Петя!

Да ты, друг мой, никак, давно спишь?!

Спи. Я добыл этот остров. Добыл один, и теперь вот, как хлеб, разделяю его с тобой, дарю тебе – с бурыми глинистыми отмелями, словно дно первобытной Земли выступающими из моря в отлив, с бесчисленными стадами гусей, с его реками и ручьями, прошлогодним снегом и ложбинками между сопок, голубыми от незабудок, со всеми восторгами, которые способен вдохнуть он в душу, и со смертельной усталостью, которая подступает и окутывает, словно тьма, хотя летом здесь не бывает ночи. Ты спишь – и, значит, принимаешь дар. Отныне остров станет частью твоей судьбы, может быть даже – кольцом, связующим тяжелую гроздь ключей от разных дверей в разных концах этого мира...»

«Вот тебе сюжет для сказки. Мы еще не знаем, что это, и в чем принцип зла заключен, и не знаем, следовательно, что окажется наиболее действенным против него – выстрел из старого громобойного ружья, удары бубна, слова пророчества или иконка Николая Угодника с наолифленным лбом – но так ли, иначе, а никому, кроме нас, не защитить этот остров от разорения и свистопляски темных, дремучих сил. И я не знаю, какое оружие выбрать. Хотя, может быть, моя битва заключается именно в том, чтобы собрать и поименно назвать всех, кто избежал тления и гибели. И тогда тут должна быть и старушка-бабушка Маремьяна, и купцы Сумароковы, и Косовский-человек с маяка Северный, и Коля Одинцов, и Корепанов - все те, кто любили остров и отдали ему частичку своей жизни. Может быть, наша задача совсем проста – скликать их всех и назвать поименно, чтобы создать образ осмысленного пространства, пространства человечества.

Может быть, если назвать всех, то тьма рассеется как дым? Ибо зло это прежде всего бессмыслица и морок – и мы, собрав людей, как горсть смыслов, отстоим остров от погибели и забвения?

Теперь, когда все осталось позади, любимая, когда закончились все мои приключения и приключения текста, когда мечта сбылась, километры стали строками, а шаги – словами; когда глупые надежды улететь на своем острове, как на монгольфьере, в прекрасный город, посреди которого высится храм мертвых царей, развеялись как дым; когда позади осталось добровольное затворничество и корпение над книгой; когда годы, как им и положено, ушли без возврата – я чувствую себя легким и счастливым, как будто вернулся к началу».