Арктика – это прежде всего люди

Конкурс эссе "ПОРА в Арктику", который экспертный центр "Проектный офис развития Арктики" провёл недавно совместно с "Комсомольской правдой", показал, что в сознании многих наших соотечественников Арктика - это суровая земля, которая раскрывает в людях лучшие качества: человечность, отвагу, энергию, со-трудничество. Есть эссе по-настоящему хорошо написанные, и все они - радуют искренностью и тёплым отношением к Северу. Мы хотим поделиться некоторыми из них с нашими читателями.

Северьян Шахов, Санкт-Петербург. "Я представлял себе отважных и крепких людей"

Я хотел бы побывать в Арктике, потому что для меня Арктика – это прежде всего самые отважные и преданные своему делу люди.

В далеком детстве мы часто летом проводили вечера у костра с гитарой, у нас была очень разношёрстная компания, я был самый младший. И мои старшие товарищи играли разные песни, но особенно мне запомнилась песня Бориса Гребенщикова «Боже, храни полярников». Её пела старшая сестра моего лучшего друга, не знаю, почему мне так запомнилась именно эта песня, но это одно из самых тёплых воспоминаний о детстве…

Я сидел у костра и представлял себе отважных и крепких людей, сильных духом, они живут где-то на краю планеты, и никто даже не помнит их имён. Представлял трудности и невзгоды, с которыми они ежедневно сталкиваются. Только повзрослев, я стал понимать, чем занимаются полярники, какая у них тяжёлая работа, совсем не человеческие условия труда, как важен для нашей страны их вклад. Ведь Арктика – это фасад России, и её освоение необходимо. И согласитесь, что не каждый человек променяет свою уютную квартиру в большом городе на маленький тесный и холодный «балок» с печным отоплением, а удобное офисное кресло в огромном бизнес-центре – на бескрайние просторы ледяной тундры. На это идут только поистине крепкие и великие духом люди.

Арктика сурова, и чтобы там выжить, нужно быть верным товарищем и, конечно, специалистом во всем, не только механиком, буровиком, сварщиком или просто рабочим – ты должен уметь всё, ты должен знать, как починить любую сломавшуюся деталь, как разжечь огонь и как сберечь ценное тепло! И люди, которые работают там годами, всё это знают, на них всегда можно положиться, так как по своему колоссальному опыту выживания и работы они знают, что ледяные пустыни совсем не прощают ошибок.

Многие, конечно, скажут, что Арктика – это край невиданных природных памятников и безграничная красота цветущей тундры… Новосибирские острова, плато Путорана остров Врангеля – безусловно, неописуемо красивые места, но я возражу, что главные сокровища находятся не на поверхности земли, а именно в душах людей, в их головах и трудовых мозолях. Только настоящие романтики нашего времени, смелые, самоотверженные и честные люди могут трудиться там, на краю нашей страны.

И именно ради знакомства с героями я хочу посетить их совсем не дружелюбный, но ставший родным дом. С самого детства я бесконечно восхищаюсь этими людьми. Пусть их труд не будет забыт, а мы будем всегда помнить о них и своими мыслями согревать.

Денис Кензин-Баландин, Екатеринбург. "Я не мог оставить его одного"

Я хотел бы побывать в Арктике, потому что у меня там остался друг...

История началась ещё в далёком 1974 году. В то время моего отца как ведущего сотрудника Арктического научно-исследовательского института отправили в экспедицию на остров Греэм-Белл, что находится в архипелаге Земля Франца-Иосифа, в Баренцевом море. Отец взял меня с собой. Мы долго готовились, собирались, и вот в один прекрасный день я оказался в этом необычном и интересном месте. Отец занимался исследованиями, проводил какие-то научные расчёты и вычисления, а я тем временем, как говорится, был предоставлен сам себе.

Однажды я решил прогуляться по острову, хоть отец и не разрешал мне этого делать ввиду большого количества различных опасностей и неизученных особенностей архипелага. Но, тем не менее, я не послушался отца и пошёл «изучать» остров. Оказавшись у мыса Олни, я заметил на берегу бухты Илистой достаточно крупный ледник, непонятно как оказавшийся в этом месте. Приблизившись к нему, я услышал мягкое и тихое рычание вперемежку с детским то ли воем, то ли плачем. Словно маленький котёнок просил маминого молочка. Мне стало не столько интересно и любопытно, сколько жалко обладателя этого рычания. Обойдя ледник вокруг, я увидел того, кто издавал этот берущий за душу звук. Им оказался детёныш белого медведя. Совсем маленький. К тому же у него была ранена задняя правая лапка. «Видно придавило глыбой льда», - подумал я тогда. Оставить его одного, даже несмотря на то, что рядом обязательно должна была быть его мама, ведь он был ещё таким маленьким (я был уверен, что в одиночку он не мог здесь оказаться!), мне не позволяло сжавшееся в комок сердце. Да, я рисковал, понимая, что если медведица увидит меня рядом со своим детёнышем, мне точно будет несдобровать. Об этом говорил ещё отец, там, на большой земле. Но то ли любовь к животным, то ли жалость к этому малышу, то ли человеческая доброта, передавшаяся мне с молоком моей матери, то ли всё это вместе запретили мне тогда остаться равнодушным и покинуть это место, не предприняв даже малейшей попытки помочь малышу-медвежонку.

Умка меня боялся. Я видел это по его дрожащей шкурке и глазам, чёрно-синим, смотрящим на меня. Забившись буквально под ледник, медвежонок начал издавать протяжный вой. 

"Тише, не бойся, - приговаривал я, когда, достав из кармана завалявшуюся конфетку, пытался угостить ею животное-малютку, - не бойся, я тебя не обижу, возьми, угощайся", - стараясь двигаться как можно медленней, я бросил лакомство прямо под нос медвежонку.

Умка конфету взял. А через мгновение съел. Страх немного прошёл, но он всё равно не желал вылезать из своего импровизированного убежища. А ведь, когда соприкасаешься со льдом, волей-неволей становится холодно. Я попятился назад. Медвежонок, следуя моим движениям, также немного выкарабкался из-под глыбы льда. На задней лапке виднелась кровь. В этот день я навещал своего арктического друга ещё два раза. Приносил ему хлебушек и конфет. Отец ничего не заметил.

На следующий день умка встретил меня уже более раскованно и смело. Он ожидал от меня новую порцию вкусненькой еды, я видел это по его настроению и поведению. Что ж, я его не подвёл. Но к вкусной еде я добавил небольшое шерстяное одеялко, которое я специально взял из кладовой учёной группы. Там оно валялось без дела, здесь же оно принесёт гораздо больше пользы, а именно, как я считал, поможет детёнышу белого медведя если не укрыться от сильных и пронзительных арктических ветров и морозов, то, по крайней мере, обеспечит ему тёплую и мягкую лежанку. Я не ошибся. На следующий день, когда я в очередной раз пришёл попроведать медвежонка, он лежал на принесённом мной одеялке. Я искренне радовался этому событию, радовался за этого маленького хищника, зная теперь, что ему не приходится более лежать на голом снегу и мёрзнуть.

В течение недели я каждодневно по несколько раз приходил в гости к своему другу. Кормил его, играл с ним, заботился о нём. Он тоже начал ко мне привыкать. Я понял это, когда умка лизнул мне руку. Я аж расплакался. Хотел было обнять медвежонка на радостях, но сдержался – вдруг испугаю его, или сделаю ему больно, чего я категорически не хотел. К тому же у меня из головы не выходила мысль о его матери. Где она? Почему она бросила своего малыша? Как получилось так, что судьба разъединила их? Это несправедливо! Это неправильно! Так не должно быть!

Пошла вторая неделя моих частых прогулок по острову Греэм-Белл. Отец, - я узнал об этом позже, когда мы уже прибыли на большую землю, - выяснил причину моих регулярных «исчезновений» из научного лагеря достаточно быстро – через два дня, как я впервые нашёл медвежонка. Он знал, что медведицы рядом нет – она погибла, когда очередной челнок с провизией и научным оборудованием, направляющийся на соседний остров архипелага Земля Франца-Иосифа, наткнулся на неё в открытом море. Он знал, но ничего мне не сказал, продолжая, тем не менее, следить за мной, следить с такой аккуратностью и осторожностью, что за всё оставшееся время пребывания с медвежонком, а провёл я с ним две полноценные недели, я этой слежки так и не заметил. А если бы заметил, что бы я сделал?! Вот и отец не даёт однозначного ответа на этот сложный вопрос.

К концу второй недели умка привязался ко мне настолько, что готов был бежать за мной до самой научной станции. Я ему не разрешал, хоть у самого слёзы бежали из глаз. Я объяснял ему, что мама может не найти его, если он убежит со мной. Она потеряет его окончательно, если медвежонок останется жить в нашем лагере, чего допустить я просто не мог. Я искренне верил и надеялся, что в один прекрасный день на горизонте объявится мама-медведица и заберёт своего ребёночка, заключив его в свои крепкие медвежьи объятия. Я искренне в это верил. И когда спустя две недели умки не оказалось на месте, я был в полной уверенности, что мама-медведица всё-таки нашла его. Нашла и забрала с собой.

Веретенников Олег, Санкт-Петербург. "Тепло во всех его проявлениях"

Я хотел бы побывать в Арктике, потому что я знаю и понимаю Север, чувствую его Душу.

Я увидел его впервые в апреле 1964 года, когда в осеннем пальтишке, коричневой «шестиклинке» и летних сандалиях вместе с братом восторженно смотрел на выплывающие из-за густого тумана спящие сопки, покрытые сверкающим снегом.  Мы только вчера прибыли в этот заполярный посёлок и вышли познакомиться с местными достопримечательностями того советского Севера.

Несмотря на весенний месяц, всё вокруг было покрыто тёмным снегом, редкие прохожие ходили в зимней одежде и лишь единицы из них подставляли свои обнажённые головы под мельком выглядывающее строгое северное солнце. Но больше всего нас поразили сопки, их величие и молчание. Они упирались в тяжёлое свинцово-серое небо и с равнодушием взирали на происходящее внизу. И не было им дела ни до копошащихся людей, ни до упирающихся гружённых рудой "БЕЛАЗов", ни до просыпающегося холодного озера.

Поселились мы в одноэтажном финском домике с печным отоплением и удобствами на улице. Прежние хозяева получили новую квартиру и неиспользованные дрова продали. В доме давно было не топлено, что заставило нас отправиться на поиски потенциального топлива. Вскоре был обнаружен маленький мебельный магазин, во дворе которого валялись деревянные бруски, которые ещё недавно служили каркасами для нехитрой мягкой мебели. Получив разрешение на вынос, мы с братом перетащили весь этот деревянный хлам к своему домику и соседской ножовкой по очереди всё перепилили, с удивлением обнаружив на ладошках первые трудовые мозоли.

Потом я уверовал, что душа этой суровой земли – её природные богатства. Мох ягель, янтарная морошка, подосиновики и подберёзовики, хариусы и щуки. Всего этого было много и в избытке, даже не надо было ходить далеко от посёлка. Можно было пойти вдоль сопки, набрать корзину «красных», перевалить следующую сопку на обратном пути и встретить ещё больше грибов, которые были лучше и привлекательнее.

Как описать рыбалку в белые ночи, когда под утро рыба, как чумовая, так и прёт на крючок?.. А потом раз – и как отрезало… Кончилась, как в поселковом магазине. Ведь всему есть предел…

Человек вгрызался в заполярные недра, добывая всё, что могло пригодится для строительства социализма, потеряв чувство меры и здравый смысл, превращая окружающую среду в помойку, в выжженную землю… Дни и ночи натруженные грузовики возили руду в комбинат, забивая до отказа обогатительную фабрику, которая отравляла всё вокруг. Даже та самая страшная великая война не искорёжила так северные ландшафты, как это сделал «царь природы». Да, она перепахала Север вдоль и поперёк, оставила тонны смертоносного разлагающегося оружия в его промёрзшей земле, которое убивало даже после того, как взаимное человекоубийство было прекращено. Мы играли в войну с настоящим оружием и в настоящих стальных касках и бросали в деревянные щиты настоящие, изъеденные ржавчиной, немецкие штыки. Но никогда мы не могли понять, почему можно было так безнаказанно гробить эту первозданную природную красоту.

А может быть душа Севера – это люди? Я видел там разных людей, но в основном это были простые и открытые люди. Некоторых я запомнил навсегда.

По субботам мы ходили в баню, которая находилась на другом конце нашего посёлка. Отстояв в очереди добрых четыре часа, мы попадали в совершенно иной мир со своими неписаными законами. Рядом с парилкой располагались лавки для инвалидов, которые никогда никто не занимал. Увечных было много, так как война закончилась не так давно и они ещё доживали своё отмеренное. Самых слабых мыли их родственники, просто знакомые, иногда женщины. Обыденно и спокойно, не обращая никакого внимания на окружающих.

Среди белых худых тел выделялись бывшие заключённые: по татуировкам можно было изучать географию их мест пребывания. Профили вождей пролетариата синели наравне со звёздами на выпирающих ключицах недавних зека. Некоторые приходили не только смыть пот и грязь, но и «поработать» и раздевалке. Часто им это удавалось. Когда не удавалось, то били их жестоко и беспощадно.

Со временем и инвалидов и закоренелых осуждённых становилось меньше, голые мужские тела обрастали жирком, «жизнь становилась веселее».

Люди сюда приезжали, в основном за заработком, ехали со всего бывшего Советского Союза; были и те, кому просто некуда было деться на той одной шестой планеты. И Север этот воспитывал их, делал лучше и проще. Я знаю это точно. Конечно, были и преступления и преступники, но это было досадным исключением из общего северного правила.

Я шёл по ледяной дороге, задрав к небу голову, она почти касалась крышки висящего за плечами школьного ранца. Я не слышал и не видел ничего, кроме переливающейся красоты северного неба, которая манила меня и завораживала… Какой-то звук долетел до меня, он стал усиливаться и превратился в рёв, но я не обращал на него никакого внимания. Внезапно он стих, и я наткнулся на какую-то холодную преграду.

Я опустил голову и обомлел: громадный "МАЗ" стоял прямо передо мной посередине накатанной пустынной дороги, старый водитель стоял на подножке, открыв дверцу, и материл меня самыми последними словами. Бог вселил в мои ноги силу, и я рванулся в сторону ближайшей тропки, петлявшей вдоль рыхлых грязноватых сугробов. Оглянувшись, я увидел весёлое лицо водилы, который беззлобно кричал мне вслед: «Что, шпана, больше места не нашёл, где сиянием любоваться!?». Ответить я не решился, стоя по пояс в сугробе. Он продолжал: «Садись, подвезу, а то ещё простудишься…».

И голос его в конце почему-то дрогнул. Он подвёз меня до самого дома, меня, десятилетнего пацана, на этой громадной машине, так вкусно пахнущей соляркой и "Беломором". Когда я прощался с этим пожилым человеком с большими красными руками, он скупо улыбнулся, прикурив очередную папиросу, и пробурчал: «На дороге не спи…».

Так что же есть душа Севера? Тепло, природа или люди? А может быть, всё вместе?

Прошло достаточно времени, чтобы попробовать осознать, что же есть Север, тот советский Север или вообще Север. Почему едут туда люди, в эту отчуждённость и вечную мерзлоту? Может быть, они всё-таки ищут себя вместе с поисками своей и его души?

Елена Королёва, Челябинск. "Я всегда хотела быть капитаном"

Я хотела бы побывать в Арктике, потому что я всегда хотела быть капитаном, и не просто капитаном торгового флота, а капитаном на одном из наших атомных ледоколов.  Первой женщиной с опытом арктического плавания я уже не стану, меня опередили, но делать самой значимые события – я бы могла.

Порывы ветра такие, что надо хвататься за замороженные перекладины, а в кают-компании домашнее тепло… Или беспощадно светит солнце, так вот где оно – белое солнце пустыни…

«Елен Фёдоровна, немедленно подойдите на капитанский мостик!»

И ты идёшь, даже если нестерпимо хочется спать, и тяжесть в голове от висков поднимается к макушке, потому что – надо, тебя ждут, и нужна именно ты. Такому огромному судно, рядом с которым любой сухогруз теряется.

Перед тобой открывается - что? Земля? Океан? Лёд? Нечто похожее на верхний корж домашнего торта, покрытого белым кремом.  Потом через каждую клеточку твоего тела проходит протяжный гудок, и ты знаешь, что справа и слева кормы будет наползать верхний белый слой, но только верхний. Внизу вы увидите цвет, который можно увидеть только здесь. Это не лазурь неба, не полевые васильки, не кондитерские красители. Пена с мелкими пузырьками будет сопровождать действо, именно этот звук выделяется изо всех остальных – не гул мотора, не треск льда, а безостановочное лопанье пузырьков.

Сон снимает как рукой, в тяжёлый бинокль, от которого быстро немеют руки, видишь бегущих медведей, точно картинка из детской книжки, которую мама читала в детстве. Но медведи – это не единственные животные Арктики. Вспоминаешь первую встречу с животным, у которого раскосые подведённые глазки. Кто ты? Помесь кошки с енотом? Ты просто чудо…

Но больше всего птиц. Ты вторгся к ним, они имеют право поднять неописуемый гвалт и подняться в небо тысячами разбросанных семян. Они – повсюду, это их дом, и ты тут непрошеный гость, который хуже известно кого… Но с этим ничего не поделаешь, вы нужны здесь, нужны незримо, за вами пойдут другие, ещё более отважные люди. Это они будут всматриваться в притягательную синеву вод, это они подружатся с северными оленями и будут насыпать им соль.

Но вся эта жизнь настолько далеко от твоего города с пыльными улицами, что ты можешь только тяжело вздохнуть, когда папа скажет, что его друг детства сейчас в Арктике. Подумаешь, что он, наверное, юродивый – тратить безумные деньги на свой отпуск! Не лучше ли было поехать в Турцию на десять ночей с подругой? Видимо, нет, ведь одно поколение мечтающих об Арктике сменяется другим, не менее решительным поколением.