"Немецкое становище" на Кузовах

Каждый, кто путешествует на Соловки из Кеми, обращает внимание на острова-исполины, носящие непривычное для русского слуха название «Кузова» - странное имя, «выплывшее» из глубин истории Беломорья…

И что за удивительная сила вытолкнула эти камни на морскую поверхность! С Соловецкого берега Кузовской архипелаг кажется неким Авалоном, едва проступающим на горизонте. Глядя в бинокль на одинокую, вздыбленную к небу землю, с трудом веришь в её существование… Кузова и притягивают, и пугают одновременно. Кажется, это – некий предел, за которым лежит что-то неведомое, непреодолимое для человека.

Но, если подплыть к архипелагу поближе, то эта воздушность исчезает. И вот уже двугорбый Немецкий Кузов нависает над капитанской каютой, давя своей исполинской мощью на хрупкое сознание человека XXI века. Я запрокидываю голову: скалы острова уходят ввысь на 140 метров – это самая высокая точка Карельского Беломорья! Пристани на Кузовах нет, поэтому наш теплоход «причаливает» прямо к шершавой скале… Удар, ещё удар… Канат летит на берег. Трапа не подают – все прыгают прямо на скалы. Ну, здравствуй Немецкий Кузов!

Отряхиваю землю с ладоней и иду штурмовать вершину. Такое ощущение, что я попал в мезолит: отвесные расколовшиеся скалы и беспорядочное нагроможденье камней поражают воображение. С трудом поднимаюсь на вершину острова. Отсюда открывается фантастическая, захватывающая дух панорама: по безбрежной морской синеве рассыпаны красноватые купола скалистых островов, которые, кажется, вечно дрейфуют в сторону горизонта. А далеко-далеко, на самом краю моря, лежит длинное тело Соловецкого острова. На нём различаю белеющий собор... И стоя здесь, на вершине Немецкого Кузова, в окружении загадочных каменных выкладок, вспоминаю слова историка С.В. Морозова: «Кузова – самое красивое место на свете». Воистину так!

Поднимаю к глазам бинокль и всматриваюсь в силуэт обители Зосимы и Савватия. Теперь на память приходят слова архимандрита Досифея, сказанные им о Немецком Кузове: 

«Там находится довольно высокая гора, с высоты коей в ясный день как остров Соловецкий, так и монастырь бывают видны»[i].

Поговорим же об этом любопытном предании.

Оно встречается в разных вариантах. Но одним из первых, кто упомянул о нём, был П.И. Челищев, посетивший Белое море в 1791 году: 

«Немецкий варак – так его называют потому, - писал путешественник, - что в старинные времена, как сказывают тамошние обыватели, на нём приставали, подходя к Соловецкому монастырю шведы, прибавя ещё к тому, будто все они на нём окаменели; но я, ходя из любопытства по острову, не видал ни одного камня, похожего на человека, а такое же каменье, как и на прочих островах»[ii].

В XIX веке был записан более подробный вариант этой легенды: 

«Говорят, что на вершине скалы, называемой Немецкою варакою, однажды сидели шведы, пришедшие ограбить Соловецкий монастырь, и во время обеда разговаривали о добыче, которая им вскоре достанется.

Один из шведов во время этого разговора, взглянув на монастырь, белеющий среди моря, воскликнул:

- Недолго тебе красоваться!

Но в эту минуту говоривший окаменел внезапно и вместе с ним все собеседники его превратились в камни. Устрашённые чудом, остальные шведы спешили сесть на свои суда и скрыться»[iii].

«Путь как из Сороки, так и из Кеми лежит мимо двух гряд островов, известных под именем Кузовых, - сообщал Свиньин, - те, кои ближе к Кеми, называются Русскими, а дальше – Немецкими. Сии последние возвышаются из моря в виде безобразной кучи голых камней и служат единственно убежищем морским зверям и дерзким мореплавателям, пускающимся в Монастырь на утлых челнах с матераго берега… Пасмурная погода не допустила меня взобраться на Немецкую вараку, которой называется самая высокая часть Кузовых островов, - продолжает Свиньин, - с неё, как уверяют меня, в ясный день виден простыми глазами Монастырь и матерой берег <...>»[iv].

Издатель признаётся, что потратил немало усилий, чтобы найти причину такого необычного названия этого высокого скалистого острова. В итоге ему удалось узнать, что это место «служило главным образом, безопаснейшим сборищем для Шведских и Норвежских разбойников, которых шайки приходили неоднократно грабить Корелию»[v].

Обращались к оригинальному преданию и другие русские путешественники XIX века. Например, В. Верещагин связывал легенду об «окаменевших немцах» с попыткой шведов напасть на Соловки в 1611 году. По его словам поморы, стоявшие на Кузовах, неизменно рассказывали знаменитое предание, указывая при этом на несколько камней странной формы, «кругообразно расположенных на вершине Немецкой Вараки. Эти камни суть останки Шведов»[vi], - заверяет читателя Верещагин[vii].

Стоит отметить, что первый кто связал «Кузовское сиденье» с 1611 годом был архимандрит Досифей. В своем «Описании» Соловецкого монастыря он мимоходом упоминает о неудавшемся походе шведов летом 1611 года. В то время шведский король Карл IX решил воспользоваться междуцарствием в России (1610-1613 гг.) и завладеть «Московским престолом». Известно его письмо, отправленное через Улеаборгского губернатора Эрика Харе к игумену Соловецкого монастыря Антонию, с требованием признать шведского монарха своим царём. На это мужественный настоятель обители отвечал: 

«Буде тебе ведомо, что литовские люди, целовавшие крест в Москве, великому святителю святейшему патриарху… изменили и во всем солгали; того, кто назывался в Московском государстве ложным царевичем Дмитрием Иоанновичем убили и его нет в живых… Все хотят выбирать на Московское государство царя и великаго князя из своих природных бояр, кого всесильный Вседержитель Бог изволит и Пречистая Богородица; а никого не хотят выбирать из иноверцев иных земель… Писан в Сумском остроге. Лета 7117 (1611) марта в 12 день»[viii].

В ответ на дерзкое послание соловецкого игумена шведы отправили в Беломорье вооружённый отряд. Весной того же 1611 года неприятель безуспешно осаждал Кольский острог и разорил несколько сёл. Этим мелким разбоем успехи шведов, собственно, и ограничились. В каком положении оказались скандинавы, заброшенные в Западное Беломорье, наглядней всего показывает письмо руководителя этого предприятия Кнута Ханда, адресованное королю Швеции Карлу IX. Это даже не отчёт о неудачной экспедиции, не оправдательное письмо – это просто крик души, который и сейчас, четыре века спустя, трогает за живое…

Король Швеции Карл IX

Ханд замечает, что не представляет, «как можно взять пехотой город (Кольский острог – А.Е.), расположенный за 60 лье в чужой стране без того, чтобы быть замеченными горожанами»[ix]. Он пишет, что прежде, чем достичь вражеской земли, шведы проехали 50 лье «по почти необитаемой пустыне, где никогда не проходила кавалерия и там, где снег был глубиной с рост лошади». 

«Вы можете подумать, - пишет Ханд к королю, - в каком состоянии была бедная пехота и наши бедные лошади, когда мы пришли в Московию. Честное слово, мне кажется, что тот, кто посоветовал Вашему Величеству предпринять это путешествие не имел ни капли разума, или же это был предатель, который хотел предать нас остальных и, может быть, разорвать связь между двумя государствами… Мой государь, верьте, пожалуйста, я был очень опечален [тем что] попал в это несчастное положение и, если бы я раньше знал страну так, как я знаю её теперь, я бы никогда не согласился туда пойти»[x].

«Я нисколько не сомневаюсь, что мы потеряем много людей в этом сумасшедшем предприятии на реке с маленькими лодками, - резюмирует шведский военачальник. - Против неприятеля мы сумеем себя защитить, но от голода и наводнения (?) нисколько… Дано в Улео 30 апреля 1611»[xi].

Но Стюарт и его люди не оправдали королевских надежд: они смогли лишь достичь Кузовов, где ограничились наблюдением за Соловецким монастырем. Вероятно, узнав, что обитель Зосимы и Савватия хорошо укреплена и имеет надёжный гарнизон, воины Карла IX решили не рисковать и повернули обратно. Это было мудрое решение: вспомним, что впоследствии стрельцам Алексея Михайловича понадобилось восемь лет, чтобы овладеть Соловецкой крепостью…

Любопытно, что о водном походе 1611 года мы имеем куда меньше документов, чем о первом зимнем предприятии. В своё время историк И.П. Шаскольский полагал, что Досифей черпал информацию о вылазке Стюарта из какой-то «старинной летописи», хранившейся в архиве Соловецкого монастыря. 

«После Досифея никто из историков этой летописи не видел… - отмечает исследователь, - но сомневаться в достоверности известия нет оснований – оно прямо перекликается с данными шведских источников, говорящими о подготовке того же похода, который зафиксирован в этом [летописном] известии»[xii].

Речь идёт о записках голландского купца и бухгалтера компании «Иоганна ванн-Рейде и К°» Симона ван Салингена, который на протяжении двадцати лет ездил по Русскому Северу, что и позволило ему написать сочинение «По Северу Лопии». Проезжая через селения Карельского Поморья, голландец беседовал со старожилами края, то есть фактически получал информацию из тех мест, где проходили описываемые им события. Сам Салинген замечает, что описал только то, что видел и слышал о Лапландии и прилегающих к ней странах за двадцать лет (с 1566 по 1588 гг.). Впервые его сочинение было опубликовано в Англии в 1773 году[xiii]. В нём Салинген подробно рассказывает о торговле голландцев с Россией и возникновении Печенгской обители. Последний рассказ записан автором со слов самого основателя монастыря, преп. Трифона, с которым голландец лично общался в 1568 году в Монкефорте (Monkefort).

Затем Салинген переходит к повествованию о русско-шведской войне, которую его информаторы – жители Кеми, Вирмы и Кандалакши – именуют «Корельской», так как она велась из-за северной Карелии. Поморы поведали голландцу, что русские первыми начали эту войну и что вся земля от Новгорода до Двины и Выга во времена Ивана Грозного «была Корельская и завоевана Московитами, а земля от Выга до Кандалакши, на север вся принадлежала Норвегии»[xiv].

Говоря о причинах этой затяжной войны, следует сказать, что Московское правительство унаследовало её от Новгорода. Ореховецкий мир 1323 года явился компромиссным решением многовекового спора России и Швеции о границах. В итоге западная часть Карелии отошла к Швеции, а восточная и приладожская стали местом небывалого напряжения, где пограничные инциденты стали обычным делом.

Вторым объектом спора России и Швеции с конца XIV в. стала Северная Карелия. Здесь борьба разгорелась вначале из-за земель у Ботнического залива, где обитали лопари, испокон веков считавшимися данниками Великого Новгорода. Несчастные северяне даже были вынуждены на какое-то время перекочевать в «Норвежскую или Шведскую Лапландию», где за них «взялись» чиновники трёх держав: ведь Новгород тоже претендовал на этот район. Естественно, возникал вопрос, кому платить дань, так как было не ясно, какой именно короне принадлежит земля. В итоге к коренным жителям Приботнии надолго пристало выражение «данники трёх королей». Любопытно, что потребовалось 500 лет (!), чтобы установить на этих спорных землях постоянную границу между Россией, Швецией и Норвегией.

Но если в XV в. борьба за Приботнию шла с переменным успехом, то уже в XVI в. – ввиду отдалённости этого района от русских земель – соотношение сил стало складываться в пользу Швеции. В итоге множество карел ушло в русские пределы – к Белому морю. Однако скоро шведы обратили свои взоры и на эти благодатные места: выход к морю и возможность богатых промыслов привлекали шведскую корону. Это порождало не только напряжение между двумя державами, но и постоянные вооружённые конфликты, перерастающие в походы вглубь территории неприятеля.

Против России, кстати, воевала также и Норвегия, северо-восточные границы которой Москва оспаривала вплоть до середины XIX века.

 Фрагмент карты Белого моря. Из голландского издания книги А. Олеария «Описание путешествия в Московию». 1719 г.

Но вернёмся к запискам Салингена…

В Кандалакше голландцу посчастливилось встретиться с Фёдором Циденовым (или Чудиновым), «слывшим за русского философа, так как он написал историю Корелии и Лапландии, а также рискнувшим изобрести письмена для корельскаго языка, на котором не писал ни один человек»[xv]. Фёдор показал купцу свою рукопись с алфавитом, а также заявил, что когда-то Лапландия принадлежала Норвегии, а Карелия – Швеции.

Узнал Салинген и о том, «как святые мужи Зосима и Савватий построили на острове монастырь Соловки, с разными прикрасами»[xvi]. К сожалению, этот рассказ Салинген счёл за басню и не включил его в свое сочинение.

Зато информация о шведском укреплении на Кузовах, которую помор поведал голландцу, действительно уникальна. Фёдор рассказал, что когда русские «завоевали Корелию, короли Швеции и Норвегии ещё раз приходили с тремястами парусными судами, большими и малыми яхтами и кораблями, и стали в Немецком Становище (Nemetskoy-Staneuwitza) на острове Кузове, на котором находился ещё в ту пору старый замок, ими построенный»[xvii]. К этому Чудинов добавляет следующие подробности: на Кузовах неприятель пробыл достаточно долго, и Бог наказал шведов и норвежцев, «ниспослав на них такой дождь, туман и мрак, что они стали почти как слепые»[xviii].

Помор, между прочим, упомянул, что иноземцы, отступая, дали большое сражение при Княжой губе (Kneios Sagguba), которая лежит в заливе между Ковдой и Кандалакшей и где русские князья наголову разбили врага. После этого бухта и получила название Княжой губы.

Что касается разбитых скандинавов, то они были вынуждены заключить с русскими договор о том, что смогут беспрепятственно уплыть обратно. 

«И как только договор состоялся, небо опять прояснилось над шведами и норвежцами, - пишет Салинген со слов своего информатора. – Впрочем, говорили также, что они должны были удалиться из-за недостатка в провианте, [и] что с того времени Корелия мирно пребывала за великими Князьями до тех пор, пока король Ян[xix] снова не начал войны из-за Корелии»[xx].

Любопытный рассказ… После знакомства с ним, невольно хочется соотнести его с событиями 1611 года, когда шведы намеревались захватить Соловецкий монастырь. Но голландец общался с Федором Чудиновым в 1568 году. В этом и состоит ценность сообщения Салингена: оно показывает более ранний характер предания о Кузовах и обосновавшихся там шведах, а также подтверждает происхождение названия «Немецкий Кузов», отражённое в более позднем беломорском предании.

К какому же времени можно отнести этот крупный шведско-норвежский поход в Белое море, в котором участвовали триста судов? И что известно о битве в Княжой губе? Это очень важный момент, так как он поможет нам датировать и пребывание шведов на Кузовах.

В своё время упоминаемой битвой интересовался историк Русского Севера И.Ф. Ушаков, посвятив событиями в Княжой губе целую главу своей замечательной книги «Кольская старина». Он отмечает, что, если бы не записки голландца Симона ван Салингена, происхождение названия Княжой Губы осталось бы загадкой…

По мнению Ушакова, Княжегубское сражение не могло произойти после 1490-х г., так как вплоть до второй половины XVI в. между Россией и Швецией существовали мирные отношения. Местные жители говорили Салингену о битве в Кандалакшском заливе как о событиях далёкого прошлого. Они не знали имён русских князей, и их рассказ носил характер исторического предания. 

«Следовательно, - рассуждал Ушаков, - если искать другое морское сражение, то надо обратиться к более раннему периоду – эпохе борьбы новгородцев с «мурманами» (жителями северной Скандинавии). В русских летописях XIII – XV вв. есть упоминания и о других столкновениях на море, но они имели место не в Кандалакшском заливе, и ни в одном из них не участвовали «русские князья». К тому же не все сражения кончались успешно для русских»[xxi].

«Княжой» губа стала называться после сражения в ней новгородских князей Ушатых. К такому выводу исследователь пришёл, когда встретил в Вологодско-Пермской летописи под 1496 годом следующую запись: 

«Того же лета, июня, посылал князь великий Иван Васильевич воевод своих князей Ушатых, Ивана Бородатого да Петра за море немец воевати каян, а с ними силы: устюжане, пермичи, двиняне, важене. И повоеваша землю ту, и взяша три бусы со всем на море, и полону приведоша…»[xxii].

Ушаков не сомневается, что в сообщении Салингена и Вологодско-Пермской летописи речь идёт об одном и том же событии.

Каким же образом был организован этот крупный поход новгородцев?

Ввиду отсутствия в то время на Белом море какого-либо постоянного войска или государева флота, князьям пришлось выступить против шведов на свои средства. Они собрали четыре рати на Двине, Ваге, Устюге и в Перми, и снабдили людей судами и оружием. Цель похода была предельно проста: изгнать шведов с территорий, принадлежавших прежде Великому Новгороду.

К этому времени шведские суда базировались на Немецком Кузове, где, по сообщению Салингена, неприятель имел «старый замок, ими построенный»[xxiii]. Русская же флотилия заняла позицию где-то недалеко от «Немецкого становища», на одном из Кузовских островов. Скорее всего, это был «сосед» Немецкого острова, ныне именующийся «Русский Кузов»… Новгородцы следили за передвижением шведских судов и, наконец, настигли неприятеля в заливе между Ковдой и Кандалакшей. Князья Ушатые воспользовались тогда ненастьем: на море стоял «такой дождь, туман и мрак, что шведы и норвежцы стали почти как слепые»[xxiv]. Остатки разбитого флота ушли на Кузова, где засели в своём укреплении. Когда у скандинавов закончился провиант, они были вынуждены подписать с новгородцами мирный договор; «с того времени Карелия мирно пребывала за великими князьями…», - завершает свой рассказ Салинген[xxv].

Кстати, упоминание, что договор был заключён «под Кузовом», скорее всего, имеет определённый смысл: мирное соглашение было подписано на борту судна.

На мой взгляд, самая неожиданная информация из сообщения Салингена – упоминание о шведско-норвежским «замке», возведённом на Кузовах ещё до описываемых событий. По всей видимости, скандинавы действительно построили в своё время на самом высоком из Кузовских островов небольшой деревянный форт, представлявший собой частокол с помещениями, где можно было укрыться от непогоды. Источник пресной воды, закрытая причальная бухта и возможность вести наблюдение за морем с высоких отметок – всеми этими преимуществами обладал остров, ныне именующийся Немецкий Кузов. Можно предположить, что своё «немецкое» название остров получил именно от старого «замка», ставшего своеобразным форпостом для шведов, по крайней мере, на одно столетие.

Где же стояла эта крепостица, и какова была её дальнейшая судьба?

На первый вопрос ответить легче, чем на второй… Самое удобное место (и, кажется, единственное) для возведения крепости на Немецком Кузове – отлогая бухта в юго-восточной части острова. Здешняя местность представляет собой довольно ровную площадку на фоне остального гористого Кузова. Отсюда рукой подать до питьевого источника и отсюда же начинается самый удобный путь к вершине острова. Тем более бухта скрыта от чужих глаз Вороньими островами. Таким образом, шведы могли спрятать свои суда и ничем не обозначать своё присутствие в «Немецком Пристанище».

Несколько лет назад, будучи на Кузовах, я посетил в эту бухту: в ней, почти у самого уреза воды, стоит старая промысловая изба. Поморы, поставившие её лет сто назад, вероятно, руководствовались теми же соображениями, что и средневековые шведы: исключительно выгодным местоположением.

Промысловая изба на о. Немецкий Кузов. Фотография начала XX в.

Если говорить о судьбе островного шведского «замка», то надо иметь в виду, что кроме Салингена никто о нём более не упоминает. Не потому ли, что никто его и не видел… Предположу, что скандинавское укрепление уничтожили князья Ушатые. Вероятно, это произошло сразу после заключения мирного соглашения: ведь Новгород не был заинтересован, чтобы неприятель снова укрепился в Западном Беломорье[xxvi]. Однако, покинув Кузова, шведы навсегда остались в местном предании, связавшем их души со священными камнями-сейдами, расставленными на вершине «Немецкого» острова.

И если вы когда-нибудь подниметесь сюда, то присядьте на камень, потрогайте его замшелую поверхность и взгляните на море: на самом краю его что-то белеет. Это – Соловецкий монастырь. Светлый и неприступный...

 Вид с вершины Немецкого Кузова. Фото А. Епатко.

Автор: Андрей Епатко, ст. научный сотрудник Государственного Русского музея.  

[i] Досифей. Географическое описание. М., 1853, С. 10.

[ii] Челищев П.И. Путешествие по Северу России в 1791 году. Дневник П.И. Челищева. СПб., 1886, С. 39-40.

[iii] Северные предания (Беломорско-Обонежский регион). Л., 1978, С. 98.

[iv] Свиньин П. П. Путешествие в Соловецкий монастырь издателя «Отечественных записок» в 1828 году // Отечественные записки, СПб., 1829, ч. XXXIX, С. 68.

[v] Там же.

[vi] Верещагин В.П. Очерки Архангельской губернии. СПб., 1849, С. 200-201.

[vii] Топоним «Немецкий остров» встречается не только в Белом море. Недалеко от Мурманска, на реке Туломе есть небольшой островок, носящий название «Немецкий». В 1591 г., «свейские немецкие люди» вошли на лодках в Тулему, чтобы напасть на Кольский острог. Коляне отбили штурм крепости, и неприятель отступил на маленький речной островок, где побитые шведы провели трое суток. В конце концов шведы ретировались, а память о «Немецком острове» осталась на века. (Ушаков И.Ф. Кольская старина. М., 1986, С. 168).

[viii] Смутное время (начала XVII в.) и Русский Север // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. Арх., 1913. С. 175.

[ix] Шаскольский И.П. Шведская интервенция в Карелии в начале XVII века. Петр., 1950. С. 146.

[x] Там же.

[xi] Там же, С. 147.

[xii] Там же, С. 94.

[xiii] Busching’s Magaszin fur die nue Historie und Geographie. Halle, 1773, Vol. VII, S. 339-346.

xiv] Филлипов А.М. Русские в Лапландии в XVI веке. Сообщение Симона-ван-Салингена // Литературный вестник. СПб., 1901, С. 301.

[xv] Там же.

[xvi] Там же, С. 302.

[xvii] Там же.

[xviii] Там же.

[xix] Ян II Казимир Ваза (1609-1672), король Речи Посполитой, претендент на шведский престол.

[xx] Там же.

[xxi] Ушаков И.Ф. Кольская старина. М., 1986, С. 171

[xxii] Там же.

[xxiii] Филлипов А.М. Русские в Лапландии в XVI веке. Сообщение Симона ванн Салингена // Литературный вестник. СПб., 1901, С. 302.

[xxiv] Там же.

[xxv] Там же.

[xxvi] Подобной тактики придерживался, например, Пётр I, взорвавший для безопасности - уже после взятия Дерпта (ныне Тарту) - крепостную стену города. То же самое царь сделал со шведской крепостью Ниеншанц, находившейся на территории нынешнего Петербурга: её подорвали в 1710 г.).