Комитет для помощи поморам. Часть II

Продолжение. Начало здесь.

Вне сомнения, проведение научно-исследовательских изысканий в морях Арктики и научно-промысловых исследований на Арктическом побережье Лапландии было необходимо. Данный вопрос обсуждался на собрании Общества для содействия русскому торговому мореходству, куда был приглашён великий князь Александр Михайлович. Члены общества (Н.А. Варпаховский) приводили примеры государства Европы, где правительство не скупится на расходы на морские научно-промысловые исследования. Но на заявление о Северной Америке, где Конгресс ассигновал около 1 миллиона рублей комиссии для изучения и развития рыбного дела, князь Александр Михайлович парировал, что там используются военные суда («Альбатрос» и «Фиш Хок»), то есть большую часть расходов покрывает морское министерство. На севере России предполагалась вести научную работу «на казённый счёт» и за счёт сборов Комитета помощи поморам. Император Николай II распорядился выдать из казначейства 150 тысяч рублей. Во главе экспедиции был поставлен молодой (30 лет!) учёный Николай Михайлович Книпович. Он предполагал производство «изследований зоологических, гидрологических, гидрографических и метеорологических» и лишь по полном завершении программы обещал составить промысловую карту Мурманского моря. Кстати, северяне ставили в вину экспедиции, что, дескать, «с легкой руки» её начальника их море стали называть на европейский манер Баренцевым (на самом деле это название официально принято с 1853 года). Но главное обвинение прозвучало спустя несколько лет, когда стало ясно, что практическую помощь поморам в промысловой деятельности учёные оказывать не торопились и вообще интересы мировой науки ставили выше нужд земляков. Рыбаки-поморы рассуждали так: Вот ведь, добрый царь-батюшка отвалил денег нам на поморскую «нужду» (Комитет же назывался «для помощи ПОМОРАМ»!), а мальчишки эти деньги разбазаривают, да ещё и «вражинам» сведения о «нашей» рыбе отправляют!

Н.М. Книпович и правда для начала отправился набираться опыта за границу, побывал в Дании, Северной Германии, Норвегии, Великобритании, и Международный Совет по изучению морей поручил ему проводить изыскания в Арктике. На деньги, выделенные КПП для экспедиции, в 1899 году в Германии было построено судно «Андрей Первозванный» - первое в России и мире (!) научно-исследовательское судно. Судно было построено по новейшим образцам – с электричеством и паровым отоплением в каютах. На нём были оборудованы лаборатории и за годы работы Мурманской экспедиции были обследованы миграции рыб, океанические течения: температура, солёность, плотность, прозрачность воды содержание газов, определены рельефы дна и характер грунта, измерены глубины водных просторов Арктики. Таким образом, была заложена научная база изучения Северного Ледовитого океана. Интересно, что в работе экспедиции приняла участие женщина – из Стокгольма была приглашена госпожа Пальмквист, специалистка по химии («химичка» звучит уж очень неблагозвучно!).Она провела химические анализы вод, и это дало возможность российским учёным представить подробную гидрологическую карту изученной территории. Позднее исследования были продолжены океанографами К.М. Дерюгиным, С.В. Аверинцевым, П.А. Клюге. Своими исследованиями Н.М. Книпович доказал наличие огромных запасов рыбных ресурсов Баренцева моря и необходимость усовершенствования промысловых судов и способов лова. Именно во второй части выводов экспедиции (о методах рыболовства) и крылась разгадка парадокса: если рыбы в море много, то – странное дело! – отчего же бедствовали поморы?? Почему эта рыба им не доставалась?

Чтобы до конца разобраться в ситуации конца XIX века, обратимся к истории поморской колонизации Мурмана. Поселившись в этих краях в период заселения Севера новгородцами, поморы (термин известен с XVI века) пережили несколько периодов «взлётов» и «падения» уровня жизни. «Русский странник» - путешественник Е. Львов -- так назвал одну из глав в своей книге «По студёному морю»: «Светлые и чёрные пятна в туманной истории русской Лапландии и Мурмана». Действительно, в истории поморов были очень светлые дни, а бывали и кризисные моменты. Например, в XVIII в. поморы плавали ловить треску на всём побережье Мурманского моря вплоть до мыса Нордкап (до 200 судов в навигацию) и пользовались доброй славой. В 1782 году губернатор Финмаркена писал: 

«Я хотел бы поселить у себя колонию русских. Она, без сомненья, принесла бы большую пользу нам, потому что русские научили бы наших людей быть трезвыми, прилежными, бойкими и расчётливыми, обладать достоинствами, знакомыми нашим жителям понаслышке». 

Во-вторых, и на российской территории норвежцы стали вытеснять русских поморов с мест промысла. На берегах Мурманского моря во второй половине XIX века появились норвежские колонисты и промышленники. «Удобнейшие места для ловли трески находятся на нашем берегу и усердно посещаются норвежскими промышленниками… Тогда как в их владениях норвежцы установили строгий порядок, на нашей территории господствует анархия, которой пользуются норвежцы... Здесь нет никакого управления, и весь мурманский берег можно считать как бы не принадлежащим никакому государству», – писал в 1860-е годы Архангельский губернатор С.П. Гагарин. Кстати, именно князь Гагарин разработал проект хозяйственного освоения северо-западного побережья Кольского полуострова, полуостровов Рыбачий и Средний. 

В 1868 г. император Александр II утвердил «Положение о даровании льгот колонистам»: им разрешался беспошлинный ввоз товаров из‑за границы (для личных нужд и продажи), выдавали ссуды на хозяйственные нужды (50 – 150 рублей), можно было бесплатно заготавливать лес (до 100 деревьев) для строительства домов и лодок (увы, ста брёвен не хватало даже на избу, не то что на шняк или карбас, да и лес был далеко от поселений, а транспорт взять негде). Кроме того, колонисты на восемь лет освобождались от налогов, а молодые люди на три ближайших призыва – от службы в армии. В 1869 г. сорок шесть русских семей переселились на Мурман – в Печенгу, Западную Лицу, Ура-Губу, Териберку и Гаврилово. В том же году в бухте Корабельной появилась первая фактория, открытая датским консулом Паллизеном. На Мурман стали приходить корабли из Англии, Германии, Норвегии, а также из Архангельска и Петербурга.

В 1894 г. на Мурманском берегу было уже двенадцать факторий, а среди колонистов – русские, лопари и иностранцы, принявшие российское подданство. Приехавшие на Мурман финны и норвежцы выстроили дома, завели хозяйство: у них были и деньги, и транспорт для доставки леса. Так возникли Ура‑Губа, Вайда‑Губа, Земляная, Червяная и другие колонии. Правительство надеялось, что русские колонисты будут заимствовать зарубежный опыт, особенно в деле рыбных промыслов, однако переселенцы не принимали в свою среду русских колонистов. Например, на полуострове Рыбачий в семи поселениях колонистского общества не было ни одного русского. Русские колонисты долгое время не могли получить «способие» и жили в страшной бедности. Они влезали в долги, а норвежские торговцы спаивали их ромом. Современники отмечали: «самым надёжным элементом переселений на эти отдалённые берега могут считаться трезвые, работящие и честные финны, затем следуют русские, корелы и шведы (их немного). Норвежцы…служат здесь комиссионерами иностранных торговцев ромом. От этих колонистов, распространяются… пьянство, нищета и бездеятельность». 

В.И. Немирович-Данченко приводит пример «вредной деятельности» норвежца ромоторговца Даля: 

«Ему даны права русского колониста, и он… споил всю Печенгу, разорил её в лоск, так что теперь переселенцы этой губы все вместе должны ему за ром до 5,000 р. или по 33 р. каждый, включая детей и женщин. … Всё проедено, пропито, а с голодными желудками работается невесело и плохо».

Ярус – это рыбацкая снасть типа продольника: крепкая верёвка, а к ней через 80–100 сантиметров навязаны уды – большие крючки с наживкой: мойвой, песчанкой, моллюском или морским червём-пескожилом. Наживляли крючки обычно мальчишки-зуйки. Длина яруса могла быть до 10 вёрст! Ярус ставили в полосе прилива-отлива на расстоянии 5-25 верст от берега и время от времени проверяли – поднимали снасть, снимали рыбу и снова наживляли. Однако очень большого улова ждать от поддёвы и даже яруса на приходилось: у берегов Мурмана рыбы год от года становилось меньше, тогда как множество трески скапливалось в области тёплого течения, примерно в ста верстах. На таком расстоянии парусные судёнышки поморов – шняки и ёлы – не могли вести лов. Иностранцы же приходили на современных судах (моторных ботах) и ловили не только ярусом, но и тралом, и сетями. «Финн промышляет энергичнее русского: он ловит треску и на уду, и ярусом и ставными сетями», - отмечали радетели поморских промыслов.

Северная комиссия изучила способы поморских промыслов и сделала вывод: поморам необходим траловый флот. Чтобы показать пример применения новых методов и мест лова, Комитет для помощи поморам Русского Севера купил в 1898 году в Норвегии рыболовецкое парусное судно – куттер, которое назвали символично - «Помор». Капитаном на судне был потомственный помор Григорий Иванович Поспелов, команду набрали из архангельских моряков. И действительно: весенний лов у берега был неудачен, а «Помор», который ловил ярусом в 175 верстах, вернулся с отличным уловом палтуса. Один из участников «разведочной экспедиции» (К.П. Ягодовский) вспоминал: 

«У берегов рыбы нет, и промышленники сидят без дела. Добыли наживки (покупать у норвежцев пришлось), собираем яруса, и поморы чуть не хохочут над нами! Рыбы, мол, нет..! …Отошли мы на верст 100 от берега и на сравнительно короткие яруса наловили 80 пудов…самой лучшей мурманской рыбы!» 

Таким образом, Мурманская экспедиция выяснила: для того, чтобы поднять жизненный уровень поморов (имеются в виду только те поморы, что занимались промыслом или жили на Мурмане, в других частях Севера России поморы жили весьма зажиточно и стабильно), нужны новые суда, усовершенствованные технологии лова и посола рыбы, а также снабжение поморов картами, орудиями лова, наживкой, тарой и качественной солью. О том, чтобы почистить берега, где так ужасны были «миазмы от гниющих тут же органических остатков» от чистки улова речи даже не шло. А представьте себе, сколько отходов оставалось гнить на берегах, если, например, в Териберской губе нередко скапливалось до 150 рыболовных судов с 800 промысловиками и до 20 грузовых кораблей, в самом многолюдном становище Гаврилова — до 400 судов с 2000 рыбаков, в мелких — по 10—40 судов. Столько «корма» птицам явно не склевать…

Как известно, «и радость, и горе – помору всё от моря». Самое страшное горе - гибель судов и команды во время непогоды. Историки (В.Н. Булатов) приводят такие цифры: за восемь лет (1898-1905 гг.) в Белом море и Ледовитом океане потерпели бедствие 640 поморов. И поскольку Комитет для помощи поморам Русского Севера был создан при Обществе спасения на водах, то его деятели в 1902 году выступили с инициативой организации спасательных станций. Средства были выделены из государственной казны и пошли, прежде всего, на приобретение судов и оборудование станций. Постройку двух судов заказали в Норвегии в фирме Арчера. Колин Арчер был известен как создатель легендарного «Фрама», на котором Ф.Нансен совершал свои арктические походы. Одному из них дали имя «Великая княгиня Ксения Александровна», другому - «Великий князь Алексей Михайлович». Это были двухмачтовые парусники, корпус каждого был выполнен из дуба, киль – из американской сосны. Судно разделялось четырьмя поперечными водонепроницаемыми переборками из сосновых досок толщиной 63,5 мм с плотно запиравшимися дверями. В трюме находился дополнительный балласт – чугунные чушки. Интересно, что при переходе домой «Ксения» попала в шторм и перевернулась, но за счёт балласта судно возвратилось в нормальное положение и благополучно продолжило путь. Суда были приписаны к спасательным станциям: «Александр Михайлович» в становище Рында, а «Ксения Александровна» в становище Териберка. Судам, которые делали своё дело под «флагом креста и якоря, флагом веры и надежды», вменялось «в штормовую погоду постоянно держаться в море, лавируя в полосе, занятой промысловыми судами… и в случаях, где требуется помощь… принять меры к спасению людей, затем стараться спасти судно, отбуксировывая его в ближайшее становище». По подсчётам историка - знатока края И.Ф. Ушакова, за 1903-1910 гг. спасатели оказали помощь 347 судам, на борту которых находилось 1 247 поморов.

Ещё одним важным мероприятием для поморов была организация «Промыслового телеграфа». Во второй половине XIX века телеграфные линии связали между собой центр России, губернские и даже большинство уездных городов. Однако север страны оставался без связи. Архангельский губернатор А. П. Энгельгардт писал, что «одним из главных тормозов для усиления колонизации Мурманского берега… является отсутствие быстрых сношений как между отдельными промысловыми пунктами, так и с главными центрами сбыта предметов промысла». Опять же русским поморам был известен опыт соседней Норвегии, где с 1870-х годов действовали линии берегового телеграфа. О необходимости провести современные линии связи докладывал граф Витте после поездки на Север. На эти цели были выделены деньги: по смете на 1895 г. 500 000 руб., однако затем эта сумма была сокращена до 260 000 руб. В 1895-1897 гг. крупные поселения Мурмана были соединены связью между собой, с губернским центром и всей Россией, а с 1901 г., стараниями Комитета для помощи поморам Русского Севера, на Мурмане появился так называемый «Промысловый телеграф». В городе Александровске было организовано Центральное бюро, которое получало по телеграфу сведения из промысловых пунктов Мурманского побережья, Северной Норвегии, Архангельска. Затем информация циркулярно распространялась среди населения. Сбором данных на местах занимались агенты из числа местных жителей и членов экипажей судов, которые сообщали о ходе рыбных и звериных промыслов, лове наживки, ценах на рыбу и соль, численности прибывающих на Мурман промышленников и судов, несчастных случаях и природных явлениях. «Промысловые» телеграммы передавались бесплатно. Их наносили на специальные бланки, которые вывешивались у входных дверей почтово-телеграфных учреждений. Однако затея всё же не до конца увенчалась успехом. Сообщения поступали редко, зачастую содержали недостоверную информацию об уловах, семужьем промысле, о числе промышленников и пр. Центральное бюро долго обрабатывало телеграммы, и информация во многом теряла своё значение. Но само появление телеграфа на российских берегах Арктики уже было показателем достижений цивилизации и заботы о поморских промыслах.

Следует отметить, что Комитет в деле помощи поморам сотрудничал с военным ведомством, министерствами, научными учреждениями и это принесло свои плоды. Например, в начале ХХ века на побережье Ледовитого океана увеличилось количество маяков, весьма неплохо оснащённых, и опознавательных знаков в водах «Студёных морей». Специалисты (П.И. Башмаков) приводят такие цифры: первые семь маяков появились на побережье Мурмана в 1896-1897 гг., а к 1908 году их было уже 22. Кроме того, в Арктике, отчасти благодаря активности КПП, появились много новых метеорологических станций. К 1917 году они были в 16 пунктах, в том числе на Югорском шаре, Маточкином шаре, северной оконечности Новой земли, на Новосибирских островах, мысе Дежнёва и др. Комитет помощи поморам пытался содействовать открытию и комплектации метеорологических станций. Здесь опять вставала проблема финансирования. Каждая станция должна была быть оборудована метеорологическими инструментами, что обходилось в 400 р., гидрологическими – 2500 р., магнитными – 1000 р., и т.п. К сожалению, в начале ХХ века, Комитет уже не располагал такими финансовыми возможностями, как в первый период своей деятельности. Не будем забывать, что в эти годы Россию потрясали экономические кризисы, а финансы страны были подорваны расходами на ведение Русско-японской войны. Платёжеспособность населения упала, а вместе с ней и пожертвования на благотворительную деятельность. Политическая нестабильность привела к Первой русской революции и страна даже поменяла политический режим, превратившись из абсолютной монархии в парламентскую. Проекты по финансированию экспедиций министерствам теперь нужно было согласовывать с Государственной думой.

И всё же работа Комитета для помощи поморам продолжалась. КПП даже принял участие в международных морских и рыбопромышленных выставках: в 1902 г. в Санкт- Петербурге, в 1903 г. – в Вене, в 1906 г. – в Марселе, в 1907 г. в Бордо. На этих выставках были продемонстрированы карты Арктики, фотографии и издания по Русскому Северу, модели промысловых судов, оружия лова, чучела птиц и зверей Арктики и многое другое.

Мурманской научно-промысловой экспедицией была собрана и передана в Зоологический музей АН коллекция флоры и фаун Арктики, насчитывающая 2400 экземпляров.

Огромна была издательская деятельность КПП. Только одна Мурманская экспедиция за девять лет своего существования издала 130 наименований научных и справочных работ, которые и по сию пору являются бесценными источниками для краеведов. Справедливости ради заметим, что не всегда авторы исследований были добросовестны. Например, курьёзные моменты можем мы прочесть в книге некого А.Г. Слезскинского «Промыслы Беломорского населения»: «некоторые из поморов утром, чтобы помыться, раздеваются и бросаются в воду, затем набрасывают на себя совик и, как ни в чем не бывало, ложатся на снегу, разжигая огонь». СовИк – это верхняя одежда с капюшоном из оленьего меха. Представили себе такого помора в совике на голое тело, спящего на снегу?? 

Но это, пожалуй, единственный случай непрофессионализма. Ученые и исследователи подобрались в составе КПП и, в особенности, в Мурманской экспедиции замечательные, каждый из них достоин отдельного рассказа. Например, нельзя не сказать о деятельности главы (с 1902 г.) Мурманской экспедиции - ученом, полярнике, одном из лучших знатоков Арктики (не случайно в 1920-х он будет создателем вместе с Ф. Нансеном общества «АэроАрктика»), авторе более 200 работ о севере России и Европы Леониде Львовиче (Людвиговиче) Брейтфусе.

Как раз в период «правления» Брейтфуса экспедиция и Комитет сделали больше всего для улучшения жизни поморов на Мурмане. В Териберке, Гаврилове и других пунктах были открыты церковно-приходские и миссионерские школы, в Коле и Александровске – двухклассные училища. В Александровске было построено общежитие «для колонистских детей, обучающихся в городском училище», где было организовано питание, введена ученическая форма. Приятным новшеством для промысловиков было открытие общественных бань, где в период навигации успевало помыться, по данным статистики, 10 тысяч человек (вероятно, всё же это было 10 тыс. посещений бань!). Пытался Комитет помочь с дорогами, снабжением и медицинской помощью населению Мурмана. Ещё несколько лет до того путешественники отмечали: «На всём Кольском полуострове нет ни одного доктора. Пьяницы-фельдшера, распространяющие сифилис и мошенничающие, едва ли составляют врачебную помощь…». И вот при Мурманской экспедиции КПП был открыт амбулаторный прием больных, где врач А.К. Гаусман вёл приём населения. Он же заведовал и больницей в Александровке. В зимнее время экспедиционный пароход «Андрей Первозванный» совершал рейсы вдоль берега от Александровска на восток до Восточной Лицы и запад до Вардё, попутно оказывая населению медицинскую и социальную помощь от КПП. Вёл Комитет и культурно-просветительскую деятельность среди населения Мурмана, пытаясь распространять прогрессивный опыт рыболовства. Например, была составлена инструкция по солению трески голландским способом и по замораживанию наживки. Приглашённые специалисты даже проводили то, что сейчас бы назвали «мастер-классами», демонстрируя новейшие приемы обработки, посола, укупорки морской рыбы. КПП были изданы и пособия по деревянному судостроению с чертежами норвежских судов, наиболее пригодных для дальнего плавания мелкими артелями, что было в традиции поморов. Трудно сказать, насколько привились и пригодились новые знания поморам, однако со временем, мурманские рыбные и звериные помыслы пошли вверх.

Очень важным для поморов было то, что в 1903 году им бесплатно раздали промысловые карты, где были указаны глубины и другие важные для них сведения. Карты были напечатаны тиражом в две тысячи экземпляров, следовательно, их получили многие из рыбаков и судоводителей. Помогал Комитет и в комплектации поморских судов навигационными приборами, и оружием для морских зверобоев. По просьбе КПП военное ведомство выделило Комитету навигационные приборы, инструменты и передало 125 берданок с патронами. Всё это было продано поморам по доступным ценам, а вырученные средства пошли на создание фонда для дальнейшего снабжения поморов. Всего Комитетом для поморов было приобретено более 1500 берданок с патронами.

Однако с течением времени комитет, как отмечали его члены, «мало-помалу сокращал свою деятельность, которая свелась почти исключительно лишь к заведованию научно-промысловой экспедицией и к представительству её интересов перед правительственными установлениями». В 1907 году междуведомственное совещание, в котором приняли участие и представители Комитета, признало задачи Комитета «как бы уже исчерпанными» и постановило, что «для осуществления мероприятий, в которых так нуждается Северное Поморье, нужны органы более к тому приспособленные, лучше вооружённые и ответственные». Мурманскую экспедицию вывели из-под юрисдикции Комитета, обвинив её руководителей в «безответственности и разбросанности деятельности», в том, что они «уклонились от данной им программы», что «Комитет привёл свои денежные дела, а вместе с тем, и дела экспедиции к… печальному положению… в середине 1906 года», что «жизнедеятельность общества … самая инертная.. повлекла за тобой полный застой в деятельности и полное расстройство денежных дел». 

Трудно согласиться с мнением об «инертной деятельности» или «уклонении от программы» - всё шло в русле «помощи поморам», в соответствии с целями, прописанными в Уставе КПП. Однако, финансовые дела у КПП и экспедиции действительно, шли все хуже. Сначала перестали вовремя выплачиваться пенсии вдовам и сиротам, затем пенсии были сокращены. Наконец, потребовался полный залог парохода «Андрей Первозванный» норвежскому банку. Банк дал ссуду в 55000 крон, но судно год простояло в Тронхейме. Вместо большого экспедиционного парохода была куплена парусно-паровая шхуна «Святой мученик Фока» (да, та самая, связанная с именем Г. Седова!), на что Комитет затратил не только остатки ассигнований правительством на исследования, но и «затронул» капитал (свыше 200 тыс. р.), который был собран для помощи осиротевшим семействам промышленников. Исследования продолжались и на «Св. Фоке», но уже как чисто промысловые. Однако, и здесь начались проблемы, поскольку шла «весьма неаккуратно высылка денег экспедиции, ставившая её в весьма тяжёлое, а временами и прямо унизительное положение». Члены экспедиции, не получив жалования, вынуждены были закладывать личные ценные бумаги, занимать деньги у команды и даже продавать промысловый инвентарь. В 1907 году экипаж «Св. Фоки» не получил вовремя жалование и отказался идти на звериный промысел.

В 1908 году у Комитета имелся долг свыше 80 тыс. рублей, о чём адмирал Де-Ливрон сообщал в «СПб ведомостях» № 153. Председатель Комитета оправдывался тем, что были незапланированные расходы: необходимость публикации отчётов исследований экспедиции и проведение статистических исследований, кроме того, Комитет предпринял исследование звериного промысла, для чего понадобилось приобретение «специально назначенного для плавания во льдах» парохода и пр.

Следует отметить, что на исход работы комитета сильно повлиял конфликт между первым председателем КПП издателем журнала «Русское судоходство» Михаилом Фёдоровичем Мецем и руководителем Мурманской экспедиции КПП Леонид Львович Брейтфусом.

3 окт. 1908 года Л.Л. Брейтфус сделал доклад в Промысловом отделении Императорского Общества судоходства «О необходимости дальнейших научно-промысловых исследований на Севере». Он надеялся продолжить исследования, о чём свидетельствует его публикация «Предположения о деятельности Комитета на 1909 и 1910 гг. О прежней и предстоящей деятельности Комитета. Указанные государственной Думой задачи и возможность нетложного их выполнения». Однако комитет распустил весь состав экспедиции, а с 1 января 1909 экспедиция перешла в ведомство Министерства Торговли и промышленности. Всё же, на правах собственника имущества экспедиции, Комитет в 1909 году назначил двух новых заведующих ею и весной снарядил пароход «Св. Фока» для тюленьего промысла, а пароход «Андрей Первозванный» представил г. Држевецкому «под личную денежную ответственность». Увы, исследовательская деятельность Мурманской экспедиции на этом была завершена. Л.Л. Брейтфус ещё многое успел сделать для Русской Арктики: издавал свои работы, готовил карты, занимался поисками пропавших экспедиций 1912 года, содействовал появлению авиации в Арктике. Однако поскольку он эмигрировал из Советской России, его имя было стёрто со страниц истории Русского Севера. Тем не менее во всех крупных библиотеках страны, от Петербурга до Томска, хранятся его многочисленные труды, посвящённые исследованию Арктики.

Такой же благодатный след в истории оставил Комитет для помощи поморам Русского Севера. За более чем десять лет плодотворной работы он использовал на нужды края и исследовательскую деятельность 1 300 тыс. рублей «казённых денег» и 200 тыс. рублей народных пожертвований, вёл успешно филантропическую деятельность, принял меры, необходимые для улучшения жизни поморов на Мурмане. Напомним вкратце, что Комитет развивал деятельность в двух главных направлениях: практическом (помощь семьям моряков, строительство спасательных станций, организация «промыслового телеграфа», меры по развитию северного торгового флота, улучшение условий плавания в северных водах, жизни и быта поморов, открытие церковно-приходских школы и училищ) и научном (издание морских и промысловых карт и руководств, сбор метеорологических и гидрометеорологических сведений о регионе, организация промысловых исследований, охрана промысловых богатств северных морей, попытка создания инспекций рыбных и звериных промыслов в этих районах, проведение статистических исследований на Мурмане). Особое значение в работе Комитета для помощи поморам Русского Севера имела деятельность Мурманской научно-промысловой экспедиции, выполнившей большой комплекс научных изысканий по исследованию морей Арктики. Однако, обстановка в стране менялась. С одной стороны, в конце XIX – начале ХХ века шла форсированная индустриализация, и многие нововведения на Мурмане были обусловлены именно этими процессами, что было «на руку» Комитету помощи поморам. С другой стороны, в период кризисов экономических и политических (Русско-японская война, Первая российская революция) казна пустела, народные пожертвования иссякали… К тому же, внутри Комитета разгорелась борьба между чиновниками – деятелями Комитета и научными руководителями экспедиции КПП, что привело к том, что Комитет для помощи поморам Русского Севера, которым было «уделено Северу столько денежных средств, научных сил и тёплого участия», прекратил своё существование. Некоторые его начинания продолжило Общество изучения Русского севера. Нам же, живущим в XXI веке радетелям Русского Севера, стоит извлечь уроки из истории деятельности этих замечательных общественных организаций.

Автор: Чуракова Ольга Владимировна, доцент кафедры отечественной истории САФУ.