"Лопарская королева" Татьяна Куковерова

Внизу— шум волн, а наверху, как струны,
Звенит-поёт решётка маяка.
И всё плывёт: маяк, залив, буруны,
И я, и небеса, и облака.

И.А. Бунин. На маяке

Маячная смотрительница Татьяна Куковерова (Мариева) - "женщина-легенда", "народница", "первая северная феминистка", её судьба достойна книг и кинофильмов - в рассказе об этой героине невозможно избежать литературных клише. В своё время её называли «матерью лопарей» и даже «лопарской королевой». О её жизни на далёком северном маяке можно снимать фильмы и писать книги.

Начало жизни Татьяны Мариевой полно загадок. Предположительно, она родилась в 1846 года в мещанской или купеческой семье в Архангельске (по другим сведениям, в Великом Устюге). Девочка рано осталась сиротой, воспитывалась в Архангельском приюте, а затем была взята в дом родственника – помощника аптекаря. Татьяна и сама стала ученицей лекаря, освоила основы медицинских знаний, которые ей так пригодились в жизни.

В 16 лет Татьяна вышла замуж за унтер-офицера Кузьму Максимовича Куковерова. Венчались молодые 27 января 1863 года в Соломбальском Морском соборе. Род Куковеровых был связан с морской службой, и Кузьма Максимович, после двадцатипятилетнего пребывания в армии, с готовностью принял назначение на должность смотрителя маяка. Местом дислокации стал восточный берег Кольского полуострова, самая выдающаяся его оконечность -- мыс Орлов-Терский – Толстый. Сам Орловский маяк -- один из самых старых и красивых в Арктике. История его появления такова.

Как известно, «горло» Белого моря, пожалуй, самое коварное место в прибрежной Арктике: здесь множество течений, вызванных отливами и приливами, есть подводные скалы, «банки» - мели, известные как Северные кошки. Не напрасно эти места поморы назвали «кладбищем кораблей» и отмечали, что здесь часто меняется погода, а туман иногда такой, что «хоть топором руби». Вот как описывал эти места в 1817 году гидрограф капитан-лейтенант Дзюрковский: 

«Нигде не было более неблагоприятных условий для плавания, как в Горле Белого моря. Здесь много мелей, о которых разбиваются суда, есть сильные течения и очень часты густые туманы». 

В начале XIX века Александр I «указал» позаботится о безопасности плаваний в Арктике. В 1806 году в Адмиралтейств-коллегии (точнее – Адмиралтейском департаменте) начали готовить проект строительства маяка при входе в Белое море, однако война с Наполеоном помешала этим планам сбыться. Лишь в 1821 году на возвышении мыса Орловского Толстого появилась деревянная призматическая башня, однако такого навигационного ориентира было явно недостаточно в этих гиблых местах – здесь нужен был настоящий маяк.

«Крёстным отцом» Орловского маяка можно считать Михаила Францевича Рейнеке. Молодой Лейтенант в 1827-1832 гг. на бриге «Лапоминка» проводил гидрографические работы в этом районе, промерил мелководья, составил подробные карты (позднее издал «Атлас Белого моря и Лапландского берега») и дал рекомендации для возведения маяка на Орловском мысу. И действительно, 1 сентября 1842 года маяк начал действовать.

В 1842 году на высоком скалистом берегу Орловского мыса в 180 метрах от моря была возведена круглая каменная башня высотой 19 метров. Венчало башню железное сооружение с катоптрическим (зеркальным) осветительным аппаратом с 15 лампами и 15 рефлекторами. С наступлением сумерек на маяке зажигали огонь и посылали спасительный луч света в ночную даль. Маяк светил белым постоянным огнём (бывают ещё красный и зелёный огни, а сигналы - импульсами) в секторе от 340 до 120°, освещая пространство на 13 миль. Горючим для ламп служило сурепное масло, которым пропитывали хлопчатобумажный фитиль. Масло приходилось всё время добавлять, и смотритель по нескольку раз за ночь поднимался по винтовой лестнице внутри здания для того, чтобы пополнить запасы масла и почистить фитиль.

Кроме огня на башне, который можно было и не увидеть в белые ночи или в тумане, необходимо было подавать кораблям звуковые сигналы. Для этого рядом с маяком была выстроена деревянная ферма с тридцатипятипудовым колоколом. А неподалёку появился каменный дом для смотрителя и служителей маяка. Однако как раз с персоналом на северных маяках до второй половины XIX века были большие проблемы.

Как известно из истории маячной службы в России, первоначально на должности смотрителей маяков назначались морские офицеры из корпуса флотских штурманов, а служителями были матросы. Причём набирали их из так называемого «ластового экипажа» (в ластах измерялось водоизмещение судов), который состоял при портовой конторе и представлял собой нечто среднее между инвалидной командой и штрафной ротой: в ластовый экипаж «сплавляли» призывников, негодных к строевой службе. Отправлять таких «вояк» надолго на маяки, которые располагались «на голых утёсах или на островах, никем не обитаемых» было негуманно, и по «Положению о маяках» 1843 года их меняли каждые три-четыре года. Однако служащие -- временно, к тому же принудительно, «сосланные» на край земли маячники -- не слишком рачительно относились к службе. Поэтому с 1860 году было разрешено принимать на маяки вольнонаёмных служителей. Их предписывалось искать из отставных штурманских офицеров и боцманов, но зачастую на маяки попадали списанные со службы унитер-офицеры, проштрафившиеся матросы, а иногда и спившиеся артисты, искавшие морской романтики и стабильного жалования. Жалобы смотрителей на низкую дисциплину и беспробудное пьянство персонала вынудили морское ведомство дать разрешение работать на маяке членам семей смотрителей, в том числе – женщинам. И это сказалось положительно: на маяках наконец-то удалось навести порядок, и на дальних точках стали складываться маячные династии.

Именно в такое время на Орловский маяк и прибыла семья Куковеровых. В их владениях оказались каменный дом, баня, кладовая. Однако место было совершенно безлюдным: кругом на многие мили простирались голые скалы, до ближайшего селения Поной - по современным меркам около 20 км пути, точнее - бездорожья. Сообщение с губернским центром было лишь летом на попутных судах (регулярных рейсов в Арктике в те годы ещё не было). А ведь всё необходимое (горючее для маяка, строительные материалы, продукты питания, дрова и прочее) приходилось завозить извне. Казалось бы – рядом море, главная путевая артерия, однако не напрасно же маяки ставили в самых опасных местах побережья: подходить кораблям к таким берегам было рискованно. Ещё до приезда Куковеровых вблизи маяка разыгралась страшная трагедия. Летом 1872 года на маяк везли строительные материалы на шхуне «Самоед». Со шхуны на берег груз перевозил гребной катер. На пути к берегу катер перевернулся, и в холодной воде погибли 17 матросов, 3 мастеровых, офицер и корабельный инженер. Об этом событии напоминала прибывшим на Терский берег часовня, установленная служащими Архангельского порта. Поэтому рассчитывать на регулярную доставку всего необходимого не приходилось. К сожалению, обеспечивать себя продуктами питания тоже было сложно: в сопках вырастить хороший урожай возможности не было. Вот как описывал данную местность чиновник из Дирекции маяков: 

«Особенное отличие земли при Орловском маяке состоит в том, что … пахотной земли, ровно как сенокосной не находится, ибо суровость климата служит тому препятствием». 

Единственным способом прокормить семью смотрителя было рыболовство, но тот же служащий предостерегал, что «легко могут возникнуть распри между крестьянами и служителями маяка во время промысла сёмги». И если в более южных районах Белого моря при маяках была земля «для разведения огородов и содержания маячного скота», то на берегах Арктики маячников ждали полуголодные долгие зимы. Как известно, отсутствие свежего мяса и зелени приводит к цинге. И это подтверждает грустная статистика смертей маячных служащих в Заполярье. За тридцать лет второй половины XIX века на семи беломорских маяках переболело цингой 142 человека и умерло 49 человек. В 1858 году на Моржовском маяке умерло от цинги трое служителей и смотритель с женой, на Орловско-Терском – два служителя. В 1863-1864 годов на Святоносском маяке из восьми человек персонала цинга унесла семерых. В 1873 году на Жужмуйском маяке погиб весь состав служащих – четыре человека.

Вот в такие условия попала семья смотрителя маяка Кузьмы Максимовича Куковерова. Поморы в таких случая приговаривали: «спереди море, сзади горе, кругом ох да мох, одна надежда - бог». Тем не менее, Куковеровы прожили на Орловском маяке с 1877 по 1888 гг., здесь родились их младшие дети, последний – Гавриил, за год до смерти отца. Всего за 25 лет совместной жизни у Кузьмы и Татьяны родилось девять детей. Шестеро сыновей и две дочери были помощниками отца и матери и в маячном деле, и в промыслах; большинство из них продолжили династию маячных смотрителей, пройдя обучение уже в детстве.

Жизнь на маяке – это особый мир. Маяк – сложный механизм, где всё подчинено одной задаче: бесперебойно должно работать сердце маяка – «пламенный мотор», должен гореть в ночи огонь на башне. В соответствии со строгой инструкцией, «маячный смотритель обязан зажигать лампы каждый вечер при захождении солнца, наблюдать, чтоб они постоянно горели, чисто и ярко, до восхождения солнца». За неисполнение обязанностей полагалось наказание, а если халатность смотрителя приводила к гибели кораблей, ему грозила тюрьма. Причём отдыхать «ни в фонаре, ни в комнате под фонарем - в вахтенной» не дозволялось. Запрещено было иметь в служебном помещении диван, кровать или другую мебель, «на которую можно было бы склониться». А вот что предписывалось иметь в вахтенной комнате, так это «стол, стул, набор инструментов, карту и таблицы с указанием времени захода солнца». В обязанности вахтенного входило наблюдение за морской акваторией и ведение журнала, куда заносились метеорологические, гидрологические и орнитологические сведения. Описывали маячники в своих отчётах северное сияние, грозы, разные природные явления. Поскольку основная работа шла в вахтенной комнате, которая не отапливалась, и на смотровой площадке, открытой всем ветрам, простуда и болезни были постоянными спутниками даже закалённых полярников. Не стал исключением и Кузьма Максимович Куковеров - летом 1888 года он умер от чахотки. Родные погребли его у часовни при Орловском маяке.

После смерти мужа Татьяна Ивановна стала сама управляться на маяке, хотя официально смотрителем маяка числился её сын Александр. История северных маяков знает и другие примеры, когда женщины становились хранителями маячных огней. Увы, это не всегда заканчивалось благополучно. Например, в 1924 году порывом штормового ветра на землю сбросило смотрителя Зимнегорского маяка Марину Третьякову - по всей вероятности, она чистила от снега стёкла фонаря. Но кроме трагических случаев, были и примеры героического участия женщин в маячной службе. Самый уникальный из них пришёлся на годы Первой мировой войны. В это время в Белом море появились немецкие корабли, ставившие мины и охотившиеся за «гражданскими судами». Поэтому маячные смотрители несли вахту круглосуточно, чтобы успеть вовремя предупредить о появлении вражеской подлодки или германского рейдера. И в такое сложное время заболевшего смотрителя маяка на мысе Святой Нос Евлампия Багрецова две недели замещала его двенадцатилетняя дочь Мария. Причём девочка не только отбивала телефонограммы в дирекцию маяков, но и подавала флажные и туманные сигналы кораблям. "В воздаяние отличной доблести … в тяжёлых обстоятельствах военного времени" "девица Мария Багрецова" была награждена серебряной Георгиевской медалью.

Вдов маячных смотрителей, принявших на себя заботы о сложном организме навигационных ориентиров, никто ничем не награждал, хотя их труд, особенно в условиях Арктики, – это ежедневный подвиг. Представьте себе, что вы – женщина, и вам надо успеть несколько раз в день (и ночью!) с тяжёлым грузом подняться на башню, поддерживать в рабочем состоянии все механизмы, достать продукты и накормить детей, следить за порядком в доме и на маяке. А Татьяна Куковерова успевала ещё помогать местным жителям, она была у них и акушеркой, и врачом, и юристом.

Ещё одна обязанность смотрителя маяка - следить за безопасностью акватории вблизи маяка. За время своей службы Татьяна Куковерова много раз спасала жизни матросов и зверобоев. Во второй половине XIX века основной флот севера был парусный, и аварийность таких судов была высока. Например, в 1862 -1869 гг. в Белом море погибло 144 судна. В 1872 году силами Архангельского окружного правления общества при кораблекрушениях на берегах северных морей стали создаваться спасательные станции. Участвовала в работе «Общества спасения на водах» и Татьяна Ивановна Куковерова.

В 1886 году при её участии было спасено девять норвежцев с разбитого корабля, в 1889 году - 25 человек с потерпевшего крушение британского парохода. Известно и то, что Татьяна Ивановна отказалась от денег, предложенных ей за спасение соотечественников английским консулом Коксом. По легенде, Татьяна Куковерова произнесла такую фразу: «Жизнь людская дороже всякого золота, я и мои лопари спасали их от души, добра желая, а не денежной выгоды».

Ещё одна легенда об отважной маячной смотрительнице повествует о том, как она спасла от голодной смерти экипажи сразу нескольких десятков кораблей. В 1893 году у Зимнего берега Белого моря оказались зажатыми льдами около 60 судов, в том числе – пароходы Мурманской компании. Больше месяца продолжался этот ледовый плен, и запасы пищи на судах истощились. Узнав об этом, Татьяна Куковерова отправилась в село Поной, достала из казённого склада муку, раздала её местным жителям, наказав печь хлеб, а затем на оленьих упряжках отвезти его на корабли. Думается, многие моряки действительно были спасены тем самым от голодной смерти.

Известность Куковеровой принёс и такой случай: в 1897 году в район Городецкого маяка, что находится на Мурманском берегу Ледовитого Океана, была отправлена группа плотников, обеспеченная провиантом до осени. Судно, посланное за строителями, потерпело крушение, а весть об этом пришла, когда навигация была уже закончена. Губернатор Александр Платонович Энгельгардт попросил организовать помощь вынужденным полярникам Татьяну Ивановну Куковерову. По слухам, Татьяна Ивановна, которой было уже за пятьдесят, добралась до Терского берега, провела «47 дней на лыжах, при револьвере, барометре и сумме в 2500 рублей» и при помощи лопарей доставила рабочих домой. К тому же, вдова смотрителя Орловского маяка вернула губернатору остатки денег, выделенных на спасательную экспедицию. Так ли это было, установить ныне трудно, но доподлинно известно, что А.П. Энгельгардт всегда положительно отзывался о Татьяне Куковеровой. Очень трогательные отзывы оставил об этой «женщине-легенде» чиновник морского ведомства Николай Макишев. Побывав на Орловском маяке, он писал: 

«Это талантливый самородок с сердцем удивительно отзывчивым на всякую беду… Начиная от Кузомени до Семистровского погоста включительно… к ней обращаются больные, находя не только медицинскую помощь, исцеление, но и помещение на маяке, в трудных случаях полное содержание во время болезни и даже денежное пособие». 

Однако и на этом не заканчивается вклад Т. Куковеровой в жизнь заполярного края: помимо лечения местных жителей, она занималась улучшением их экономического благосостояния, добивалась субсидий и кредитов для организации промыслов. Татьяна Ивановна помогала поморам и саамам создавать рыбацкие артели, налаживать сбыт продукции без посредников. Саамы (в то время их называли лопари) любили и уважали её, называли «матерью» и даже «лопарской царицей». Самая известная легенда о Татьяне Куковеровой гласит, что, прослышав о её титуле, император Александр III, радетель Крайнего Севера, произнёс: «Царицей считаться дерзостно, пусть именуется королевой лопарской!». Этот возможный миф красиво дополнил известный северный сказочник Степан Писахов. В журналах того времени он сообщал, что Татьяна Ивановна для поддержания «имиджа» королевы «приобрела себе полдюжины белоснежных оленей и на них совершала торжественные выезды по лопарским становищам». Увы, документальных, а особенно визуальных свидетельств подобных кортежей не осталось. Более того, до последних десятилетий не было найдено и подлинных фотографий «царицы саамов». Краеведы ХХ века публиковали статьи о ней, снабжая текст рисунками либо изображениями совершенно других женщин. И только стараниями члена Мурманского родословного общества Эммы Васильевны Волковой были восстановлены и облик Татьяны Куковеровой, и судьбы её потомков.

Однако вернёмся, к деятельности этой удивительной по деловым качествам женщины. В конце XIX века маячная смотрительница Куковерова превращается, используя современную терминологию, в «бизнес-вумен». Не случайно на фотографии четы Куковеровых у Татьяны Ивановны такие же часы на «цЕпочке», как и у супруга. 

В 1898 году Т. И. Куковерова побывала в Петербурге и добилась аудиенции у министра финансов С.Ю. Витте. Граф Витте сам побывал на Кольском полуострове в 1894 году и видел, как живут поморы и коренные жители Лапландии. Тот 1894 год был роковым для северян: осенью шторм на Белом море погубил много поморских судов. С.Ю. Витте ходатайствовал перед императором Николаем II о необходимости помощи поморам и содействовал созданию Комитета для помощи поморам Русского Севера. И конечно же, граф Витте не мог отказать вдове смотрителя северного маяка. 6 марта 1898 года Т.Н. Куковеровой была выдана ссуда 8500 рублей «с погашением без процентов равными частями в течение десяти лет». Уже летом 1898 года предпринимательница устроила промысловое заведение в Соколиной Лахте неподалёку от селения Поной, на котором планировалось перерабатывать рыбу и выделывать из оленьих шкур замшу. Действовала Татьяна Куковерова с размахом: закупила в Норвегии четыре карбаса, котёл и салотопенные чаны. «Инфраструктуру» предприятия дополняли дом для промышленников, баня, амбар, погреб. Позднее были приобретены ещё паровая шлюпка, наняты 12 человек рабочих. Затраты на предприятие составили более четырёх тысяч рублей. Летом всё было готово к работе, а сама «лопарская королева» находилась в зените славы, имя её было овеяно легендами.

Часть из них передал в своих дневниковых записях профессор-палеонтолог Владимир Прохорович Амалицкий, путешествовавший по северу в поисках доисторических наземных позвоночных (кстати, он действительно нашел на Двине уникальных звероподобных ящеров). В августе 1898 года профессор плыл на пароходе вдоль берегов Кольского полуострова и наблюдал, как, завидев Орловский маяк, «все пассажиры высыпали на палубу … указывали на видневшуюся вдали избу, где живёт знаменитая смотрительница маяка, - она же врач, акушерка, адвокат, просветительница народа и устроительница рыбных промыслов на новых началах».

«Новые начала» действительно были: новейшая техника и снасти, закупленные у Норвегии, однако жизнь в Арктике зависит не только от деловой хватки предприимчивых людей, но и от капризов неустойчивой погоды. Вслед за триумфальным открытием предприятия последовала череда промысловых неудач. В сезон 1898 года улов артели Куковеровой составил всего лишь 80 пудов сёмги. В 1900 году из-за морских бурь судно с готовой замшей не прибыло своевременно в Архангельск, и заводчики пропустили маргаритинскую ярмарку-кормилицу, на которой можно было сбыть продукцию промыслов.

Не заладилось дело и с выделкой шкур морского зверя. Неблагоприятная ледовая обстановка всё в том же злополучном «горле» Белого моря не позволили удачно провести зверобойку: в 1900 году промысловики Куковеровой поймали всего 12 тюленей и потому прибыль этого года составила … 20 рублей. А ссуды были получены на тысячи! Куковерова просит казну об отсрочке платежей, ищет новых компаньонов и частных кредиторов. И что самое поразительное, несмотря на неудачи, «заводчица» Куковерова в 1901 году сооружает гончарно-кирпичный завод в урочище Толстик у села Ковды. Здесь появляются производственные помещения с паровой машиной, два барака для рабочих, конюшня, «обжигательный шатер» – всё общей стоимостью 5 тысяч рублей. Управление заводом Татьяна Ивановна поручила своему сыну Алексею и зятю – Петру Ламанову. Они наняли мастеров, рабочих и намеревались получить хорошую прибыль – 10 тыс. рублей. В 1902 году завод изготовил 120 тысяч кирпичей.

Увы, недоброжелатели - ковдские промышленники - не желали видеть конкурента, тем более женщину. На соседнем заводе Русанова наладили производство кирпича более высокого качества и начали сбывать его по низкой цене. Это привело к тому, что зять Татьяны Куковеровой вынужден был продать свою продукцию по ценам в три раза ниже предполагаемых, а в итоге новоиспечённым промышленникам пришлось отказаться от производства кирпича. Чтобы расплатиться с рабочими, Куковерова вынуждена была снова залезть в долги.

Тем не менее, и на этот раз, «мать лопарей» не пала духом. В Петербурге вместе с потомственным дворянином А.Н. Григорьевым они учредили акционерное общество Беломорских промыслов с капиталом в 300 тысяч рублей. В 1903 году в вышедшем отдельной брошюрой Уставе общества пафосно значилось: «государь император … устав … высочайше утвердить соизволил». Общество выпустило 1200 акций по 250 рублей. Но это был 1903 год, когда Россия только выходила из экономического кризиса, так что желающих купить акции практически не нашлось. Задолженность по кредитам выросла до 7 тысяч рублей, и за просрочку платежей на имущество Куковеровой в 1904 году был наложен арест. Архангельская казённая палата оценила имущество предпринимательницы (в него входили: локомобиль-паросиловая установка, динамомашина, мореходное судно, невода, ярусы) в 6412 рублей.

Обанкротившаяся Куковерова слёзно просила в письмах Николая II «о полном прощении долгов по казенной ссуде», обещая служить «не для личного обогащения, но для блага Отечества». Канцелярия императора сделала запрос в Архангельскую губернию о личности просительницы. На её беду, в это время губернатором края был Н.Г. фон Бюнтинг (он «правил» губернией всего полтора года с мая 1904 по ноябрь 1905 года), который в ответ на запрос из столицы отписался, что «Куковерова, бросаясь от одного предприятия к другому, ни одно из них не сумела поставить прочно». После этого её стали считать авантюристкой и даже аферисткой.

Между тем, другой архангельский губернатор, контр-адмирал Русского императорского флота Н.А. Римский-Корсаков, знавший Татьяну Куковерову достаточно долго, дал ей более объективную характеристику: 

«О ней ходят легенды… Врагов у неё много, видят в ней конкурента и опасного человека. Я лично про неё составил такое мнение: баба умная, многие дела у неё не идут за неимением денег». 

Последней попыткой спасти положение была телеграмма, отправленная Куковеровой в сентябре 1909 года Николаю II: «нужна ссуда 100 000 р. Просим выдать из сумм собственной Вашей императорского величества канцелярии». Думается, таких прошений в канцелярию императора поступало немало. Ответа унтер-офицерскую вдову государь не удостоил.

Доживала свой век легендарная «лопарская королева» в доме сына в Архангельске. 

Скончалась она в 1918 году, и её могила находится на Соломбальском кладбище, среди могил таких же радетелей Северного края: моряков, корабелов и членов их семей. Дети Кузьмы и Татьяны Куковеровых, помощники матери во всех её начинаниях, пережили на Севере революции 1917 года и Гражданскую войну. После окончательного утверждения советской власти в Архангельске младший сын Гавриил за содействие «белым» и интервентам был расстрелян. По словам очевидцев, до места казни за ним бежал его старший брат Александр, умоляя расстрелять его вместо брата… В настоящее время, под подсчётам мурманских краеведов, число потомков Кузьмы Максимовича и Татьяны Ивановны Куковеровой составляет более ста человек. Потомки морской династии Куковеровых живут по всей России: от Кольского полуострова до Екатеринбурга, а также в Прибалтике и Норвегии. Каждый из них хранит частичку памяти об удивительной женщине – смотрительнице маяка, подвижнице, «матери лопарей», защитнице интересов простых поморов.

Так чего же больше было в судьбе Татьяны Куковеровой: красивых легенд или суровой правды жизни? Счастливых моментов в кругу семьи или трудностей обитания «на краешке земли»? Она грелась в лучах славы и познала тяготы ударов судьбы, не теряя при этом самообладания. Жизнь в Арктике – это всегда борьба, и её с честью выдержала эта маленькая сильная духом женщина – «лопарская королева» Татьяна Куковерова.

Автор: Ольга Владимировна Чуракова, историк, краевед (САФУ, Архангельск).