"Письмо на коже дерева": юкагирская пиктография
В 1895 году на страницах журнала «Землеведение» ссыльный народоволец С.М. Шаргородский впервые представил широкой публике юкагирские послания на берёсте, записанные с помощью самобытных графических символов [1]. Тремя годами позднее юкагирское пиктографическое (рисуночное) письмо описал крупнейший исследователь юкагиров В.И. Иохельсон[2]. С этого времени берестяные письма, которые сами юкагиры называли «тос», или «шангар-шорилэ» (то есть «письмо на коже дерева») стали подлинным символом культурного наследия юкагирского народа. Они обязательно упоминаются во всех общих очерках, посвящённых юкагирам, современные исследователи изучают происхождение юкагирской пиктографии, и даже появляются новые (не всегда научные) способы её прочтения [3]. Действительно, рисуночное письмо юкагиров очень своеобразно и не имеет близких аналогов у их соседей, а его изучение представляется очень важным для исследования знаковых систем архаики – от каменного века до наших дней.
Вообще-то рисуночное письмо у архаических народов не редкость, а использование берёсты как материала для письма известно по всей лесной зоне в масштабе северного полушария Земли (вспомним, например, древнерусские берестяные грамоты, известные от Новгорода до Москвы). Наибольшего расцвета пиктография достигла у индейцев Месоамерики, которые с помощью пиктограмм записывали довольно обширные тексты. У индейцев Великих Равнин и ряда других североамериканских племён рисуночное письмо использовалось для фиксации исторических событий и эпоса.
На северо-востоке Азии памятников рисуночного письма гораздо меньше, и юкагиры со своими тосами здесь однозначно занимают лидирующие позиции. В современной литературе можно даже встретить мнение, что только неблагоприятный ход истории (войны и эпидемии) помешал юкагирам развить графику тосов в полноценное идеографическое письмо (по типу, например, китайской иероглифики) [4].
Все известные нам юкагирские письма происходят из верховий реки Колымы и принадлежат лесным юкагирам бассейнов рек Коркодон и Ясачная. Техника исполнения у них также сходная: на ровный кусок берёсты (лучше всего – свежесодранной) с помощью острого кончика ножа наносятся те или иные знаки. Удобнее всего передавать таким образом прямые или, по крайней мере, спрямлённые линии (буквы в берестяных грамотах Древней Руси, выполненных в похожей технике, тоже имеют спрямлённые контуры), но можно рисовать и сложные изображения в кривых линиях. Среди юкагирских писем на берёсте чётко выделяются две группы, совершенно разные по своему назначению, и за каждой группой стоит отдельная знаковая система. Познакомимся с ними поближе.
Охотничьи тосы мужчин
Первую группу образуют письма, авторами которых выступают мужчины-охотники. Охотничьи тосы предельно функциональны и вполне доступны для понимания даже неподготовленного человека. Практика этих писем тесно связана с образом жизни лесных юкагиров, главным занятием которых были охота и рыболовство. Именно охота и является главной темой мужских тосов. Мы видим на них фигуры лыжников с палками и ружьями, оленей, собак (иногда – запряжённых в нарты), жилища, из которых охотники отправляются на промысел. Эти отдельные элементы могут быть связаны между собой – например, условными изображениями рек. Характерная особенность мужских тосов – реалистичность изображений. Мы легко узнаем и оленя, и собаку, причём живые существа (включая людей) зачастую показываются в движении.
Рис. 1. Тос, изображающий выход юкагиров из селения на реке Коркодон на весеннюю охоту по насту (по В.И. Иохельсону[5]).
Задача мужских писем – максимально понятно рассказать о действиях охотников, отправившихся в тайгу. Такие тосы составляли во время охоты или по её итогам и закрепляли на дереве где-нибудь у тропы, по которой могли пройти другие юкагиры, а иногда оставляли на месте покинутого лагеря. Читатель письма мог понять, кто и в каком составе отправился на охоту, сколько и каких зверей добыл, и (самое главное!) где всё это происходило. «Маршрутные» тосы (кстати, у юкагиров известны и полноценные берестяные географические карты, весьма точно передающие расположение рек) – очень важная форма взаимопомощи во время жестоких весенних голодовок. Для голодающего рода найти с помощью такого тоса более удачливых на охоте соплеменников означало порой единственную возможность спастись от голодной смерти.
Рис. 2. Тос, изображающий охоту на оленей (цифры проставлены В.И. Иохельсоном).
«Ты уезжаешь, полюбишь русскую…»: любовные письма девушек
Вторую группу дошедших до нас юкагирских тосов образуют женские письма. У них другая графика и совершенно другое назначение.
В мужском юкагирском письме звери, люди и предметы в большей или меньшей степени похожи на самих себя. В женском письме ничего подобного нет – оно оперирует исключительно условными символами. Но если мужские тосы только рассказывают о фактах, то женские могут передавать мысли и эмоции!
Составлением таких тосов занимались исключительно незамужние девушки. Содержание этих писем – всегда рассказ о чувствах автора и о препятствиях, которые эти чувства встречают (или могут встретить). Для девушки-юкагирки берестяной тос был единственной возможностью признаться в любви своему избраннику: хотя юкагирские обычаи не воспрещали юношам и девушкам свободно общаться друг с другом, говорить о своих чувствах или брачных намерениях вслух мог только мужчина.
Рис. 3. Женский «тос». Буквенные обозначения проставлены С.М. Шаргородским.
Люди – и мужчины, и женщины – изображаются в женских тосах в виде стилизованных деревьев. Эти деревья очень похожи друг на друга – всё письмо выглядит как ряд однообразных «ёлочек», соединённых между собой тем или иным набором линий. Но это только для стороннего глаза – на самом деле все фигурки обладают индивидуальными чертами и обозначают конкретных людей. Более того: контекст использования женских тосов предполагал, что все изображённые персонажи хорошо известны читателям письма, требовалось их угадать и разгадать зашифрованную историю. Такие игры происходили на собраниях молодёжи, которые иногда устраивались в юкагирских селениях в свободное от работ время.
Фигурки-«ёлочки» в женских письмах верхнеколымских юкагиров выполнены с высочайшей, поражающей воображение тщательностью – множество тонких линий словно прочерчены по линейке. Извилистые линии, протянутые от верхних точек фигур, изображают мысли героев письма, прямые линии, соединяющие «ёлочки» друг с другом наискось, – чувства людей (можно видеть, что эти чувства далеко не всегда взаимны). Наконец, вокруг отдельных фигур могут быть отрисованы сложные рамки, обозначающие препятствия, не дающие героям письма быть вместе.
Рис. 4. Женский «тос». Буквенные обозначения проставлены С.М. Шаргородским.
Вот как расшифровал С.М. Шаргородский письмо с рис. 3: «Всяк находит себе пару, но я одна обречена думать о том, кто уже принадлежит другой, и довольствоваться лишь тем, что он меня ещё не совсем забыл» (так пишет девушка под буквой S о юноше под буквой h). А в письме на рис. 4 выделяется необычная фигура в выделенной юбке. Читатели сразу видели, что это не юкагирка и понимали, что речь идёт о русской женщине. Молодые юкагиры время от времени должны были ездить по делам в Среднеколымск – например, для выплаты долгов русским и якутским купцам. По-видимому, собрался туда и герой этого тоса. Неравнодушная к молодому человеку девушка-юкагирка чувствовала грусть и ревность и нарисовала письмо примерно следующего содержания: «Ты уезжаешь, полюбишь русскую, которая загородит тебе путь ко мне, пойдут у вас дети, и будешь ты наслаждаться семейной жизнью. Но я, вечно печальная, буду думать лишь о тебе, хотя здесь же рядом есть человек, любящий меня…».
Память Каменного века
Где же искать истоки юкагирской пиктографии? Ответ подсказывает сходство графики тосов (в первую очередь, мужских) с памятниками наскального искусства – петроглифами и писаницами (изображениями, нарисованными краской на камне). Ближайшие к области расселения юкагиров скопления памятников первобытного искусства сосредоточены в бассейне реки Лены и на западе Чукотки (в бассейне реки Пегтымель). Петроглифы, созданные в древности, почитались (а иногда и дополнялись) аборигенами Сибири вплоть до сравнительно недавнего времени (вблизи петроглифов Пегтымеля тоже есть следы позднейших жертвоприношений).
Рис.5. Одно из граффити со стоянки Раучувагытгын (по М.А. Кирьяк) [6].
Графический язык древних изображений был известен и (по крайней мере, частично) понятен таёжным охотникам. Впечатляющий пример (впрочем, проверить его каким-либо образом не удалось) приводит археолог М.А. Кирьяк, изучавшая памятники первобытного искусства Западной Чукотки. Это далеко не только петроглифы Пегтымеля – например, на древней неолитической стоянке Раучувагытгын-1 найдена целая серия плоских каменных плиток с граффити (процарапанными изображениями). Когда исследовательница в 1982 г. показала такую пластинку коркодонскому юкагиру Н.Н. Дьячкову и спросила его о возможном смысле некоторых изображений, тот ответил: «Так рисовали мёртвых» [7].
«Знамя шаманово»
Однако путь от наскального рисунка к берестяному письму был, скорее всего, не вполне прямым. Между тосами, зафиксированными в конце XIX столетия, и отстоящими от них на тысячу-две лет в глубину петроглифами Лены и Пегтымеля лежит ещё один этап в развитии юкагирских символов. Фиксация этих символов стала возможна исключительно благодаря деятельности русской администрации XVII века – приказных людей, занимавшихся сбором ясака в зимовьях Яны, Индигирки, Алазеи, Колымы и Анадыря. Речь идёт о «знамёнах» или тамгах – своеобразных автографах, оставленных юкагирами на русских документах.
Мы уже писали о том, что отношения туземцев-плательщиков ясака и русской администрации развивались в определённом правовом поле. В частности, у местных жителей была возможность жаловаться на произвол и притеснения – для этого нужно было подать челобитную на государево имя по установленной форме. Всё было серьёзно и подчинено строгой процедуре: любые показания «ясачного иноземца» удостоверялись его «знаменем» (или, иначе, «пятном») – личным знаком ясачного человека. Так сложилась огромная коллекция символов, бытовавших у разных народов Сибири: обских угров, эвенков, эвенов, якутов… Были зафиксированы и юкагирские знаки. Большую работу по систематизации и публикации сибирских «знамён» проделал в середине 1960-х гг. этнограф Ю.Б. Симченко на материале Российского государственного архива древних актов [8]. Оказались в поле зрения исследователя и юкагирские знамёна – на нескольких документах, составленных в Колымских зимовьях. Ещё раньше, в 1936 г., отдельные знамёна юкагиров были опубликованы в иллюстрациях к сборнику «Колониальная политика Московского государства в Якутии» (далее – КПМГЯ [9]).
Рис. 6. Знамёна верхнеколымских юкагиров (по Ю.Б. Симченко).
При анализе знамён выяснилось, что разные народы понимали акт «рукоприкладства» по-своему, а сами рисунки отражают особенности их социума. У обских угров существовали полноценные родовые знаки – можно проследить как они менялись, как переселялись с места на место различные родовые группы, какие знаки появлялись у вновь возникших родов и т.д. Ситуация с юкагирами оказалась значительно сложнее. Знаки представителей одного рода могли быть разными и напротив – один и тот же символ (например, олень) мог встретиться у представителей разных родов. Это показывает, что у юкагиров, скорее всего, не было в то время жёсткой связи «конкретная семья/род – конкретный знак». При этом в масштабе племени рисунки вполне самобытны – мы уверенно можем различать знамёна колымских омоков и когимэ или индигирских шоромба по манере или сюжетам, а в тех случаях, когда под одной челобитной «подписываются» представители разных этносов, можем отличить юкагира от эвена.
Рис. 7. Знамёна нижнеколымских юкагиров (по КПМГЯ).
Знамёна проставлялись на оборотной стороне документа, конкретное их расположение могло зависеть от того, как приказный человек, составлявший челобитную, организовал процедуру: иногда знаки расположены в строгом порядке и даже примерно соответствуют имени юкагира в тексте на лицевой стороне, иногда – хаотично разбросаны по листу. Чтобы было понятно, где чей «автограф», знамёна обычно подписывались по-русски, например, «пятно Килтежкино» (на рис. 8) или «знамя шаманово».
По сюжетам знамёна юкагиров XVII века сходны с тамгами их ближайших соседей – эвенов (или, как их называли в старину, ламутов). Как и ламуты, юкагиры чаще всего рисовали либо оленей и лосей, либо луки со стрелами, встречаются у них и стилизованные изображения шаманских бубнов. Среди колымских знамён есть (в относительно небольшом числе) условные, схематичные фигуры, похожие на стилизованные деревья. Очень редки изображения людей, но и они встречаются на челобитных индигирских и янских юкагиров.
По своему стилю знамёна юкагиров XVII века ближе к петроглифам, чем к динамичной графике охотничьих тосов. Олени и лоси на русских документах почти всегда статичны – ноги их либо выпрямлены (как у большинства фигур Пегтымеля), либо равномерно согнуты под одинаковым углом.
Рис. 8. Знамёна индигирских юкагиров в виде фигур лыжников (по КПМГЯ).
Иногда рисунки юкагиров на русских документах настолько похожи друг на друга, что производят впечатление начерченных одной и той же рукой (возможно, юкагир, который «подписывался» после своего соплеменника, старался максимально точно воспроизвести его знамя). Но в большинстве случаев знамёна обладают определёнными индивидуальными чертами – видно, что кто-то рисует лучше, кто-то хуже: искривляет линии, сажает чернильные кляксы. Встречаются и совершенные по исполнению рисунки – например, «автограф» верхнеколымского «кнзяца» Килтеги Калямина – чётко прорисованный схематичный олень с трёхпалыми копытами (подобные изображения есть среди петроглифов Пегтымеля) и обозначенным подшейным волосом.
Рис.9. Знамя колымского «князца» Килтеги Калямина (по КПМГЯ).
Сходство манеры изображений в масштабе племени показывает, что к приходу русских у юкагиров уже были определённые представления о «правильном» графическом воплощении оленя или лося. Возможно, юкагирам и не приходилось часто рисовать животных или охотников на лыжах, но столкнувшись с такой необходимостью, они точно знали, как именно их следует рисовать.
А мог ли вообще юкагиру XVII века понадобиться личный знак вне контакта с русскими, и если мог, то в каких ситуациях? Теоретически, мог – например, для обозначения собственности рода на продуктовые склады-лабазы или на оленей. В более позднее время такие знаки-клейма зафиксировал русский путешественник В. Зензинов у юкагиров Индигирки – те использовали для клеймения животных русские буквы [10].
Вероятно, практика юкагирских «шангар-шорилэ» по своему происхождению – синтетическая, она сочетает в себе как традиционные (и при этом очень древние!) образы, так и поздние элементы (к таким можно отнести, например, само использование берёсты для письма). Примеры, когда представители архаических народов создавали под чужеземным влиянием какие-то особенные, несвойственные местной традиции знаковые системы, известны и в Сибири, и в Северной Америке. Быть может, и юкагирское письмо или какая-то его разновидность имеет вполне конкретного изобретателя (вспомним об узколокальном характере тосов), подсмотревшего эту практику у русских, которые в условиях хронического дефицита бумаги в Якутском уезде тоже нередко писали на берёсте. Конечно, это обстоятельство ни в коей мере не умаляет уникальной самобытности старинной юкагирской пиктографии.
Автор: М.А. Савинов, кандидат истор. наук, научный сотрудник Арктического музейно-выставочного центра (Санкт-Петербург).
Литература:
1. Шаргородский С.М. О юкагирских письменах // Землеведение. 1895. Кн. 1 и 2. С.
2. Иохельсон В.И. По рекам Ясачной и Коркодону. Древний и современный юкагирский быт и письмена. СПб., 1898.
3. Павлов И.С. Пиктографические письма юкагиров. Якутск, 2017.
4. Иванова-Унарова З.И. Рисунки на бересте как ранняя письменность юкагиров // Фольклор палеоазиатских народов: материалы II Международной научной конференции, Якутск, 21–25 ноября 2016 г. Якутск, 2017. С. 39.
5. Иохельсон В.И. Юкагиры и юкагиризированные тунгусы. Новосибирск, 2005. С. 611–612.
6. Кирьяк М.А. Археология Западной Чукотки в связи с юкагирской проблемой. М., 1993. С. 208.
7. Кирьяк М.А. Археология Западной Чукотки в связи с юкагирской проблемой. С. 82.
8. Симченко Ю.Б. Тамги народов Сибири XVII века. М., 1965.
9. Колониальная политика Московского государства в Якутии / Сборник документов под общей редакцией Я.П. Алькора и Б.Д. Грекова. Л., 1936. Табл. 8–12.
10. Зензинов В. В гостях у юкагиров. СПб., 1914. С.12.
