Сейчас в Архангельске

00:43 3 ˚С Погода
18+

Политика заселения северов Российской Империи

Ненцы Самоеды Заселение севера Коренные малочисленные народы севера
7 сентября, 2018 | 14:00

Политика заселения северов Российской Империи
На фото: жители Мезени.


Наиболее уязвимым для критики ракурсом российской истории является вопрос о формировании национальной территории, который может подаваться как агрессия Русского государства, часто необоснованная.

Уже немало написано о том, что включённые вместе со своими территориями народы часто именно в составе России получили шанс на своё историческое существование; как писал публицист и мыслитель В. Кожинов, «если уж называть Россию “тюрьмой народов”, то… основные страны Запада - “кладбища народов”».

Обратимся к истории «прирастания» России северными территориями – мало, а иногда и совершенно непривлекательными для русских как носителей аграрной культуры. Угасающая в условиях изматывающей борьбы с тяжёлыми природно-климатическими условиями пассионарность обитателей «северных пустынь» (многие из которых пришли сюда незадолго до русских) ещё в XIX веке заставляла поднимать на уровне общественных дискуссий вопрос об исторической ответственности России за их сохранение.

Практически во все отдалённые северные территории – как в Европейской части России, так и в Азиатской – проникновение русских началось относительно рано и имело характер хозяйственного освоения. Причину таких «географических открытий» (заметим, в те же века расширением географического пространства занимались в первую очередь европейцы, проникая на территории с более благоприятным климатом и, скажем, более «ликвидные», приносящие практически сиюминутный доход) учёные искали в специфической русской хозяйственной культуре, которая отличалась своей экстенсивностью, постоянно требующей расширения площадей. Такая экономическая мотивация требовала и особой национальной психологии. Ещё Екатерина II в расширении Русского государства – первоначально на север, затем на северо-восток (и далее) – видела особенности характера русского человека (его «склонность к приключениям»).

Существует представление и о том, что Россия реализовывала потенциал эпохи Великих географических открытий – продвигаясь на более доступный ей север и северо-восток Евразии за новыми землями и богатствами – будь это «меха» или «нефть и газ» («эра пушнины и эра нефтегаза» - так сформулировал этапы русской колонизации северных территорий культуролог А. Эткинд). М.В. Ломоносов предсказывал, что «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном».

Впрочем, изучение русской колонизации с точки зрения внутренних процессов подталкивает некоторых исследователей видеть в этом проникновении не столько экономический интерес, сколько продолжение формирования русского народа путём приспособления к новым природно-климатическим условиям и создания новых хозяйственных и бытовых форм. Так, современный антрополог и этнограф А.В. Головнев задаётся вопросом: «неужели для русских добыча шкур в таких тяжёлых условиях того стоила?», и вслед за Екатериной Великой он видит в упорном движении на северо-восток особенности характера русского человека, заставляя задуматься не столько о мигрантах-переселенцах, сколько о специфике формирования на северных территориях так называемого «старожильческого» русского населения.

Как бы то ни было, расширение России на северные территории привело к тому, что государство и общество в результате приобрело целый комплекс проблем. Даже эпохи, когда богатства Севера составляли благополучие страны (XVI-XVII века - «эра пушнины», вторая половина XX - начало XXI веков – «эра нефтегаза»), не умаляли объёма этих проблем: ответственность за «туземцев», связанное с колонизацией огромных и неосвоенных пространств истощение народных ресурсов и, наконец, «ресурсное проклятье»: зависимость от природных ресурсов в ущерб экономической и социальной модернизации.

Впрочем, рецепт, который предлагался в 90-е годы либеральными экономистами, - а именно «отказ» России от «северов», вряд ли может быть принят. И не только потому, что «могущество России будут прирастать Сибирью». Проводимая государством (начиная ещё с Ивана Грозного) политика сформировала бесценный опыт по сохранению и устойчивому воспроизводству населения в сложных природно-климатических условиях, по выработке норм, позволяющих в той или иной степени бесконфликтно проживать бок-о-бок представителям различных культур.

***

Рассмотрим в общих чертах процесс расширения территории Русского государства на север и северо-восток.

Европейский север был заселён и освоен относительно рано, в процессе расселения носителей русской аграрной культуры на неосвоенных лесных территориях, а также в процессе военно-торгового продвижения, в первую очередь новгородцев, в поисках источников сырья и рынков сбыта для своих ремесленников.

Хозяйственное освоение этих малопривлекательных для земледельцев территорий связано и с монастырской колонизацией, при этом насельники монастырей развивали не только промыслы и ремёсла, но также сельское хозяйство, делая территории всё далее на север обитаемыми для русского человека.

Проникновение в Сибирь происходило сначала через северный Урал (промышленное, а затем военное освоение), позднее – через средний и южный Урал (в основном военное, а потом крестьянское продвижение).

Северная часть Сибири (зона тундры и вечной мерзлоты) в XVII веке осваивалась прежде всего промышленниками, которые занимались чрезвычайно выгодной в то время добычей пушного зверя. К началу XVIII века эти территории стали терять привлекательность для русских. Это было связано не только с истощением ресурсов в результате хищнического их уничтожения. Со стороны государства стала проводиться жёсткая политика по защите прав коренных народов.

Центральные районы Сибири в процессе её освоения заселялись русскими более активно, и это было связано с решением задачи обеспечения мирного сосуществования с местными племенами. Чтобы не вынуждать казаков, направляемых сюда для сбора ясака, «кормиться» за счёт местного населения или, к примеру, похищать местных женщин для создания собственных семей, сюда направляли «чёрных», то есть казённых крестьян (в том числе – «на женитьбу» «крестьянских девок и жёнок»), затем – ссыльных преступников и различных «гулящих людей», включая «гулящих женщин», на поселение.

Принудительное направление в Сибирь крестьян дополнялось мощной программой по предоставлению льгот на первоначальное обзаведение. С конца XVI века переселяющимся выдавались деньги «на подъём, на дворостроение, на платье и на всякий обиход», семенной и продовольственный хлеб, скот, инвентарь и прочее. Особые льготы давались «гулящим и промышленным людям», согласившимся «оседло» жить и трудиться в Сибири.

В результате такой комплексной политики, в земледельческом «поясе» Русского Севера и Сибири постепенно сложилось постоянное русское население. С конца XVII века продолжалось заселение отдалённых территорий преступниками. Были приняты правительственные указы «Об отсылке бродяг и беглых крестьян в Сибирь» (1729), «О замене смертной казни ссылкой в Сибирь» (1753), «О приёме в Сибирь на поселение от помещиков дворовых, синодальных, монастырских, купеческих и государственных крестьян с зачётом их за рекруты…» (1760). Таких переселенцев освобождали на три года от уплаты подати и оброка, после чего они уравнивались в правах с государственными крестьянам.

Преступники, а также «принятые от помещиков в зачёт рекрутов на поселение, бродяги не имеющих родства, ссылаемые за шалости церковники» или высланные по приговорам сельских обществ (тунеядцы, пьяницы, мелкие уголовники) создавали дополнительное напряжение с укоренившимся в Сибири русским населением. В 1907 года сибирский генерал-губернатор докладывал, что ссылаемые в Сибирь с целью «обращать их к заселению края» разного состояния люди отягощали этот край, поскольку «не только как тунеядцы служат к великой тягости земледельцев, но находясь всегда в праздности, по отвычке их от земледелия и по самой несвойственности оного многим из них, не подают никакой надежды, чтобы они могли быть когда-либо полезными поселянами…»[1]

Высылка «на поселение» в северных европейских губерниях была прекращена в начале XIX века, в Сибири – с 1900 года. Но продолжалась административная ссылка; довольно часто она имела положительное значение, поскольку таким способом (например, по «политическим» статьям) сюда попадали образованные, интеллигентные люди, занимавшиеся изучением культуры и быта местного населения, исследованием природных ресурсов, а также нередко и их практическим применением.

«Добровольное» заселение отдалённых территорий земледельцами активизировалось в связи с преследованием во второй половине XVII века старообрядцев. Расселяясь в отдалённых от дорог и магистральных рек районах (что придало новый импульс земледельческой колонизации), спасаясь от преследования властей, они уходили в наиболее труднодоступные места и тем самым осваивали их.

Собственно, добровольное переселение в северные районы и в Сибирь для государства было более выгодным, поскольку не требовало расходов на доставку и «укоренение». Затрудняло такое расселение наличие крепостного права, а также в целом малочисленность населения России.

Первый Указ, санкционировавший добровольное переселение, был подписан императором в 1822 году («О дозволении крестьянам поселиться на земли сибирских губерний»). В 1843 году, в рамках реформы государственных крестьян (известной, как «реформа графа П.Д. Киселева»), был принят закон об их переселении в Сибирь, наделение пятнадцатью десятинами на «душу» с предоставлением различных льгот и пособий. С конца XIX, и особенно в начале XX века (в рамках реализации «Столыпинских реформ») правительственная деятельность, направленная на стимуляцию крестьянских переселений, активизировалась.

Таким образом, ещё недавно суровая, Сибирь становится богатым земледельческим регионом. Переселение особенно активизировалось со строительством Сибирской железной дороги, администрация которой различными льготами поощряла заселение в район строительства. С этого времени стремительно теряет своё значение северный путь в Сибирь; экономическое развитие северных территорий Европейской России, и особенно Сибири, фактически прекращается. Заинтересованные в подъёме северных территорий предприниматели и исследователи видели основную причину этого в отсутствии трудовых ресурсов и в наличии законов, защищавших права на территории традиционного землепользования малых коренных народов, которым не свойственно было стремление к интенсификации своей хозяйственной деятельности. 

Мезенские ненцы, 1894

*** 

Государственная политика России в области законодательства была направлена, на обеспечение бесконфликтных отношений с коренными народами (что в условиях огромных слабозаселённых территорий, недостатка государственных чиновников и полицейских сил уменьшало опасности для власти и проживавшего по соседству русского населения), а также на минимизацию расходов по привлечению для государственных нужд природных богатств тех территорий, что занимали коренные народы. Первоначально это была пушнина, мамонтовая кость, ценные породы рыб; затем – полезные ископаемые, в первую очередь – нефть и газ.

Политика в отношении коренных народов была направлена также на их постепенное включение в общую социальную и культурную жизнь государства.

Рассмотрим эти вопросы на примере Архангельской губернии.

События начала ХХ века заставили задуматься, что недооценка культурной работы с коренными народами чревата проблемами в политическом отношении. Например, финны с первых десятилетий XIX века вели активную культурную работу с карельским населением, норвежцы – с лопарями (саами), проживавшими на сопредельных территориях России. В революционный период Финляндия договорилась с Советской Россией о проведении референдума среди населения западной части Кольского полуострова о государственном самоопределении. События Гражданской войны не позволили реализовать этот проект. Западная переориентация экономических интересов лопарей, жителей столь привлекательного для Норвегии Мурмана, при определённых условиях также могла привести к потере Россией этих земель.

Не меньшую имплицитную опасность создаёт прецедент признания отдельных территорий собственностью «коренного народа». Случилось так, что северные, непривлекательные для жизни и неудобные для аграрного освоения земли были заселены малочисленными (в силу невозможности большего демографического давления на эти территории), преимущественно кочевыми или с присваивающей экономикой народами. «Самоеды, владеющие тундрой с незапамятных времён, …платившие и платящие за нее ясак, должны быть настоящими хозяевами тундры», - писала в 1870-х годах А.Я. Ефименко, опираясь на свидетельства и мнения других исследователей. Такая постановка вопроса (достаточно неожиданная, поскольку не ставился же он в отношении русских, поляков или других народов империи) была связана с экономическим освоением этих территорий русскими и коми. 

Мнения как любознательных наблюдателей, так и экспертов (учёных-путешественников и государственных чиновников) разделились: одни (например, побывавший здесь в 1840-е годы чиновник Министерства земледелия и государственных имуществ В.А. Иславин, Н.Д. Голицын, бывший в 1880-е годы архангельским губернатором) придерживались того мнения, что пришельцы обманывают наивных и простодушных ненцев, спаивают их, в результате чего происходит их обеднение. Выход из создавшегося положения видели в своего рода «резервациях», патерналистской защите ненцев от любого внешнего влияния и воздействия.

Другие (архангельский губернский ветеринар С.В. Керцелли в 1910 году, архангельский губернатор А.П. Энгельгардт в 1890-е гг., и пр.) исходили из того, что необоснованно «ради сохранения горстки самоедов <…> …задерживать экономическое развитие обширного богатого края и подорвать благосостояние другого более многочисленного…, трудолюбивого, предприимчивого, способного к дальнейшему развитию и культурной жизни населения». По мнению А.П. Энгельгардта, «тундры, составляющие государственную собственность, должны быть представлены в общее пользование всего местного населения без различия племенного состава».

***

Практические наработки по защите ненцев от деятельности недобросовестных торговцев и по включению их в общую цивилизацию стали оформляться достаточно рано.

Сделаем небольшой исторический экскурс.

Платившие дань Новгороду, а затем Москве обитатели северных тундр стали обращаться за защитой к русским правителям по двум причинам: для защиты от агрессивных зауральских соседей и для подтверждения своих прав на тундры в связи с экономической экспансией русских. Эти проблемы вытекали одна из другой. Охрана северо-восточных рубежей выражалась в строительстве острогов и размещении в них военных отрядов. Появившееся в результате русское население стало заниматься экономической деятельностью, ущемляя, как казалось ненцам, их интересы. В правление Ивана Грозного ненцы Тиманской и Канинской тундр получили грамоты на владение тундрами в обмен на уплату ясака; никто другой не имел права промышлять здесь. Эти права подтверждались и позднее.

Первоначально ненцы уплачивали ясак мехами, которые должны были сдавать государственным чиновникам. По информации путешественников, ненцы были настолько законопослушны, что отказывались продавать меха, опасаясь наказания (П.М. де-Ламартиньер. Путешествие в северные страны. 1653) . С 1767 года они были освобождены от «луковой подати», а уплачивали фиксированную сумму за пользование каждой тундрой – по 16 р. 48 коп. в год со всех обитатенлей.

С 1818 года всем европейским ненцам «натуральный» ясак заменяется денежным эквивалентом, что должно было способствовать их активному включению в товарно-денежные отношения.

Управление ненецким населением изменялось в зависимости от приоритетов государства. Так, грамотой Ивана Грозного, кроме прочего, определялось, что «пинежским властителям запрещено было судить самоедов в каких-либо делах кроме убийств и кражи с поличным, так и притеснять их; суд же над ними представлен даньщику, который собирает с них подать на государя». Такие «даньщики», выбираемые на год самими ненцами из своих «именитых людей» (по всей видимости, родовой аристократии), были старшинами, имевшими право суда. Ламартиньер, побывавший на Европейском Севере в середине XVII века, писал о «начальниках» местных «дикарей», говорящих «по-московитски» и одетых «по московитской» моде, которым беспрекословно подчинялись все остальные туземцы. В.П. Верещагин описывал одного из «самоедских аристократов», которых он встречал в тундре во время своего путешествия туда в 1840-х годах: «и осанка его важна, и одежда лучше».

Старшину ненцы называли «человек большого ясака», так как он уплачивал ясак в десять раз больше остальных. Здесь присутствовала традиционная ответственность богатых людей за своих бедных сородичей. Впоследствии старшины уплачивали в казну ясак из своих средств, а потом собирали его с остальных обитателей тундры.

Кроме старшин были ещё «князья» - так называли лицо, с которым государственная администрация вела переговоры по основным вопросам. Первоначально такой «князь» был общим для ненцев Европейской части и Зауралья. Однако на основании Указа об управлении инородцами (1822 год) кочевые оленеводы, проживавшие с обеих сторон Уральских гор, получили различный статус (остяки были причислены к «кочевым инородцам», а самоеды – к «бродячим»), а соответственно – и разных «князей». Ненецким «князем» был избран Пайгол из рода Карачеев. Некоторые ненецкие роды этим были недовольны и открыто поддерживали своего бывшего «князя», остяцкого старшину Матвея Тайшина; но вскоре смирились.

Первые попытки включить ненцев в общегосударственные отношения начинаются в петровскую эпоху. Воеводе Пустозерского уезда, в состав которого входили тундры, с 1707 года, кроме сбора с ненцев ясака, были переданы права по их административному и судебному управлению. Переход на денежный эквивалент ясака позволил обитателям северных тундр включиться в торговый оборот и в более тесные контакты с другими жителями Архангельской губернии. Что и произошло; однако признавалось, что более наивные и неискушённые «туземцы» нередко становились жертвами обмана со стороны предприимчивых соседей – русских и коми-зырян (вернее, их северной группы, так называемых ижемцев, которые продвинулись в тундры и стали заниматься оленеводством). Стали констатироваться случаи обеднения ненецких семейств, которые вынуждены были не только идти в работники к своим сородичам, богатым оленеводам, но и переходить на оседлый образ жизни, нанимаясь батраками к русским и коми.

Проникновение в тундру русских промысловиков и коми-оленеводов создавало и другую проблему, которая особенно беспокоила ненцев: природные особенности, казалось бы, огромной и богатой тундры таковы, что её эксплуатацию можно было проводить на основе выработанных веками правил, опирающихся на принципы возобновления природных ресурсов. В 1803 году ненцы Большеземельской тундры провели «полюбовный раздел» своих земель с русскими и коми, желавшими обустроиться в тундре. Судя по всему, «полюбовный раздел» стал результатом мошенничества по отношению к наивным жителям тундры; опытные чиновники увидели в нём немало нестыковок, что давало возможность дезавуировать это соглашение, что, впрочем, сделать так и не удалось.

На протяжении последующих десятилетий большинством чиновников и представителей общественности, радевших о ненцах, разделялось мнение, что все беды этого народа – из-за проникновения в тундру их экономических конкурентов. Предполагалось в частности ограничить права ненцев на тундру, передав их чиновникам, с тем, чтобы не допустить новых обманов доверчивых «туземцев».

***

Все проекты по устройству ненцев – а за XIX век их было несколько – чётко делятся на две группы: согласно одним предполагалось ввести опеку над населением тундр. По другим – планировалось создать своего рода резервации, предоставив ненцам жить по собственным представлениям, а государство должно было гарантировать, что в тундры не проникнет никакое чужое влияние.

В 1833 году архангельский губернатор И.И. Огарёв (как было принято в ту просвещённую эпоху, заботившийся прежде всего о «малых сих»), ссылаясь на «жалкое положение самоедов, порабощённых русскими, как поселившимися в тундрах, так и наезжавшими туда для торговли, а затем заведшими значительные стада оленей, которые они приобретали от самоедов главным образом путём спаивания их спиртными напитками», попросил распространить на них действие Устава об управлении инородцев в Сибирских губерниях 1822 года.

«Устав об управлении самоедами» (адаптированный для ненецкого населения, малочисленного и более регулярно, чем сибирские «инородцы», вступавшего в отношения с русскими и зырянским населением) был экспериментально введён на три года в 1835 году (потом неоднократно продлевался). По аналогии с Уставом 1822 года был создан «особый временный Комитет для собрания сведений об обычаях, по коим самоеды должны были управляться». Комитет был должен заниматься выявлением и записью юридических обычаев, существовавших у ненецкого народа, чтобы на их основании разработать наиболее эффективную систему управления им. В 1837 году все собранные сведения были сведены в единый документ – «проект законов самоедских, извлечённых из обычаев самоедов, обитающих в Мезенском уезде». Конфликты, возникающие в среде ненцев, предлагалось решать по нормам их «обычного права», а между ними и представителями других групп населения (например, русскими) – по существующим в государстве законам.

Эти «законы самоедские», представленные в Министерство внутренних дел в 1837 году, было рекомендовано напечатать и на ненецком языке, чего сделать не удалось, поскольку в типографии не было соответствующих «самоедской азбуке» литер. Решено было эти документы перевести на ненецкий язык, но не публиковать (поскольку среди ненецкого населения грамотных не было), а объяснять им через священников, что способствовало бы возникновению доверительных отношений между ними, а в конечном счёте – постепенной модернизации ненцев, их включению в общегосударственную жизнь.

Уже в XVIII веке ненцы по формальным признакам стали вполне законопослушными гражданами: «подать, которой разделение предоставлено им на волю [то есть путем самообложения. – ТТ], платят по привычке, …без роптания и супротивления, добровольно в определённых отдаточных местах»2 .

***

Попытки реализовать программу по переводу ненцев к оседлости имели несколько положительных примеров, связанных, прежде всего, с христианизацией.

Результатом деятельности миссионеров, с той или иной степенью активности работавших в ненецкой тундре с 1820-х годов, стали нескольких поселений, в которых крещёные ненцы приучились жить оседло. Это были деревни в верховьях Печоры, на территории современной Республики Коми. Архангельский губернатор А.П. Энгельгардт во время своих поездок по Печорскому краю в 1890-е годы застал одну из таких деревень «вполне благоустроенной», в ней были церковь и школа. Жители ненецких поселений занимались либо промыслами, либо сельским хозяйством, при этом последние «жили значительно зажиточнее». Оседлые ненцы, по словам другого чиновника, были «народ общительный, разговорчивый и весёлый, внутренность помещений отличается сравнительной чистотой и аккуратностью, а сами они зажиточные…»

Второй эксперимент по изменению образа жизни ненцев начался в 1870-е годы переселением нескольких семейств на Новую Землю; в последующие десятилетия ненецкая колония продолжала расширяться. Этот проект преследовал две цели: обеспечить присмотр за только что построенной спасательной станцией и начать экономическое освоение архипелага, пока этим не занялись норвежцы. Переселенцы занимались промыслами, жили в русских домах (не сразу они к этому привыкли); здесь были устроены школа и церковь. Приходящим сюда пароходам запрещено было продавать ненцам спиртное и скупать их продукцию. Все торговые операции делались централизованно, губернскими чиновниками. Доходы шли на приобретение по заказам новоземельских ненцев различных товаров, часть денег откладывалась на их счетах в банке.

За исключением этих нескольких примеров перевод ненцев на оседлость не удавался. По словам посетившего тундру в 1831 году доктора Белявского, ненцы «хотя и видят преимущества жизни русского народа, но привязаны к своим обыкновениям и образу жизни». И всё увеличивавшийся в последние десятилетия XIX века переход ненцев к оседлости был вызван не возможностями более обеспеченной и культурной жизни, а напротив – их обнищанием; такие оседлые ненцы «кормились» возле русских поселений, устраиваясь работниками или нищенствуя.

Использовалось для модернизации обитателей тундры и извлечение части молодёжи из традиционного ненецкого социума и прививка им через образование новых культурных ценностей. Императрица Анна Иоанновна поставила задачу выявить толковых молодых людей, привезти их в Санкт-Петербург с целью подготовить миссионеров для работы в тундре. Этот проект не был реализован. Но в 1774 году для обучения в Архангельской семинарии было доставлено несколько ненецких мальчиков. Учились они успешно, однако непривычный образ жизни и питания привели к тому, что мальчики заболели туберкулезом и все умерли.

***

Кроме законодательного обеспечения отношений между коренными народами и государством, между ними и соседями, была попытка создания системы льгот, которые должны были обеспечить особые условия для коренного населения. Важнейшей льготой для кочевого населения было освобождение от воинской службы. При этом, если для живущих оседло «инородцев» такая льгота предоставлялась, как правило, в обмен на принятие христианства, ненцам такого условия не ставилось.

Согласно Уставу об управлении самоедами 1835 года, ненцы были полностью освобождены «от рекрутской повинности натурою и деньгами». После введения всеобщей воинской повинности, согласно соответствующему указу, от неё было освобождено инородческое население ряда губерний и областей. Такая льгота для отдельных народностей объяснялось тем, что они по своей «некультурности» совершенно не годились для привлечения в войска. В 1880-е годы «инородцы – самоеды Мезенского уезда» могли привлекаться к отбыванию всеобщей воинской повинности на основании особых положений, чего, впрочем, даже во время Первой мировой войны не практиковалось.

Посетивший в 1879 году Канинскую тундру профессор Н.Ю. Зограф рассказывал, что когда он начал фотографировать и проводить антропологические измерения ненцев, одни испугались, решив, что он желает «их описать и взять в солдаты». Другие же такие слухи восприняли «с радостью…и просят… похлопотать о позволении служить им в армии; один из них, Максим Шаньгин с большим пафосом доказывал, что “мы не хуже русских можем драться, ходим один на один на медведя, сумеем срубить голову татарину; позволь, барин, служить богу и великому государю”». Далее Зограф приводит ненецкое предание, объясняющее, почему их не берут в солдаты: «…Пётр Первый обратил в бегство войско какого-то короля, выпустивши на него войско самоедов на оленях, …потом… лошади царского войска, испугавшись оленей, понесли и разбили много солдат; с тех пор император Пётр указом запретил брать самоедов в военную службу».

Вторая льгота касалась освобождения от подушной подати, вместо которой уплачивалась индивидуальная «луковая подать» (ясак), которая развёрстывалась не на все «мужские души», а только на способных «держать лук» - то есть на мужчин от 17 до 60 лет; при этом, в случае неспособности по состоянию здоровья заниматься промыслами, мужчина от этой обязанности освобождался. Списки на уплату ясака составлялись старостами; других форм контроля (метрических книг, переписей) в тундре либо не было, либо получение таких сведений было затруднительным.

Другие повинности были для ненцев не слишком обременительны. Пожалуй, единственной их повинностью было предоставление транспорта для чиновников, крайне редко объезжавших тундры.

В 1860-х годах северные «инородцы» были приписаны к сословию государственных крестьян. Решение «крестьянского вопроса» касалось, кроме прочего, предоставления прав собственников другим крестьянам, жившим в тундре и пользовавшимся правом «арендаторов». Губернаторы находились в непростом положении: с одной стороны, необходимо было оказывать поддержку инородцам, что требовали и столичные власти. С другой – «пришлый элемент» был экономически более предприимчивым. Например, в Архангельской губернии коми-зыряне и русские, занимавшиеся в тундре оленеводством и промыслами, были в этих отношениях более «культурные», получали высокую прибыль и менее ненцев нуждались в государственной поддержке.

***

Встаёт вопрос: почему ненцы, много десятилетий проживая рядом с иноэтничным элементом, также занимавшимся в тундрах промыслами и оленеводством, и более того – привлекавшим к этим занятиям ненцев в качестве работников, не заимствовали более эффективные методы хозяйствования?

Экономические знания, как известно, легче передаются от одной культуры к другой, чем иные знания и ценности. Ненцы же, заимствуя многое у русских и коми (употребление растительной пищи, посуду, одежду; относительно легко подвергаясь некоторым внешним формам христианизации), в отношении хозяйствования сохраняли традиционные подходы. За это их обвиняли в слабой инициативности, в лени и прочих недостатках. Однако время показало, что ненцам была свойственна культурная устойчивость, которая отмечалась и у других народов, проживавших в условиях хрупкой приарктической природы, что позволяло им выжить в экстремальных природно-климатических обстоятельствах.

Один из первых инициаторов природоохранных мероприятий в тундре А.В. Журавский выступил в 1908 году с проектом законов, направленных на сохранение традиционного жизненного уклада ненцев. Среди прочего, рекомендовалось оказывать всяческое содействие к мягкому переходу кочевых народов к оседлости; учредить центральный казённый склад по приёму продуктов промыслов по фиксированным ценам (опираясь на опыт Дании в отношении гренландских эскимосов). Выявить признаваемые ненцами административные центры («самоедские волости») и устроить в них государственную сберегательную кассу, аптеку, почтово-телеграфное отделение, школу (обязательно с опытным полем для подготовки учеников к оседлой жизни).

Одним из обсуждаемых вопросов было «спаивание» ненцев. Став добрыми и покладистыми после выпитого вина, они готовы были сделать большие уступки продавцам, и в этом виделась причина обеднения коренных жителей тундры. Водочная торговля здесь началась с 1748 года, когда сбор ясака стал отдаваться на откуп, а чтобы откупщиков заинтересовать, им было разрешено реализовывать среди ненцев казенное вино. Пристрастившись к спиртному, ненцы отказывались даже разговаривать об обменных операциях, пока их не угостят «чаркой». Введённые запреты на торговлю спиртным в тундре постоянно нарушались, так как эта торговля была слишком выгодной, чтобы испугать предприимчивых людей штрафами…

В итоге, политика в отношении коренных народов, патерналистская по своему содержанию, ожидаемых результатов не дала. Накопившийся комплекс проблем достался уже советской власти.

  Дальний Север.jpg

Автор: Татьяна Игоревна Трошина, д.и.н., профессор кафедры социальной работы и социальной безопасности САФУ.

 


[1] Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА) Ф. 1 (Канцелярия военного министра) Оп. 1, т.1 Д. 1248 (1807 г. По отношению Сибирского генерал-губернатора Пестеля об обращении некоторых тамошнего края посельщиков, не обзаведшихся хозяйством, на военную службу)

[2]  Георги И. Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов: их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопамятностей. 1799

 


далее в рубрике