Русские старожилы арктической Якутии
За почти четыре столетия, минувшие после вхождения Ленского края в состав России, в Якутии сложилось постоянное русское население, которое современные исследователи относят к категории старожильческого. Уже к концу XVII–началу XVIII вв. на территории Якутии возникли два очага компактного проживания русских. Первый – южный – находился в таежной зоне и охватывал побережье р. Лены от поселка Витим (граница с Иркутской областью) до г. Якутска и деревни по р. Амге, а также возникшие в конце XVIII в. селения на р. Мае. К этой зоне тяготели и русские поселения по Вилюю. Второй – северный или арктический – располагался в зоне тундры и включал в себя населённые пункты в низовьях рек Колымы, Индигирки, Яны, Лены и Оленька. Природно-ландшафтные особенности каждой зоны определили различие хозяйственно-культурных типов и моделей адаптации русских к экстремальной среде региона. И если в южных и западных районах основой хозяйства русских осталось земледелие, то в арктической зоне у групп старожильческого населения постепенно сложилось комплексное промысловое хозяйство, основными составляющими которого стали рыболовство, песцовый промысел, добыча нерпы, охота на диких северных оленей и ленную дичь. Позднее, в качестве отхожего промысла, распространение получила добыча мамонтовой кости. Именно эта группа русских старожилов Арктики, сумевших сохранить, несмотря на интенсивное внешнее воздействие, свой язык и этническое своеобразие, привлекает в настоящее время внимание отечественных и зарубежных исследователей. Интерес вызывают история их происхождения и формирования, напрямую связанная с русским полярным мореплаванием, функционирование в новых условиях русской культуры, степень взаимовлияния с коренными народами, механизмы сохранности и устойчивости их этнической самоидентификации.
Первые документально зафиксированные русские поселения на арктическом побережье Якутии появились уже в начале 40-х гг. XVII в. – всего через десять лет с момента присоединения края к Московскому царству. К концу столетия весь север Якутии был покрыт сетью временных и постоянных острожкев, «ясашных» и «промышленных» зимовий. Здесь селились, в основном, промышленники и торговые люди – выходцы с Русского Севера: устюжане, усольцы, мезенцы, холмогорцы, пинежане и др.[i] Как считает Е.А. Строгова, значительную роль в образовании русских поселений в этом районе сыграло то, что с конца XVII в. Алазейский и колымские остроги были опорными пунктами в пути на Анадырь, а с начала XVIII в. и далее — на Камчатку и Чукотку. Энергичная деятельность государства в этом направлении, связанная с активным сопротивлением народов этого региона русской колонизации, стала причиной перемещения большой массы людей через остроги арктического побережья Якутии, необходимости тылового обеспечения военных действий и т.п., что, в конечном счёте, привело к оседанию здесь посадских и разночинцев из бывших служилых людей, а также промышленников, и образованию зоны компактного расселения русских в, казалось бы, совершенно неподходящих природных условиях. Большинство промышленных и служилых людей прибывало на север временно, однако некоторые из них проживали в крупных («коренных») зимовьях десятки лет. Именно из этой группы поселенцев стало складываться в дальнейшем русское население Якутской Арктики. Особенностью этой категории старожилов стало то, что, в отличие от Центральной Якутии, где сохранялся высокий процент миграции, воспроизводство с конца XVIII в. определялось естественным приростом, что способствовало высокой степени метизации малочисленного русского населения[ii].
В силу природно-ландашафтных особенностей зоны тундры с вечномёрзлыми почвами, множеством озёр и речек, среднегодовой температурой –15°С и снежным покровом в течение 8-9 месяцев, здесь полностью отсутствовали возможности для ведения земледельческого хозяйства и разведения крупного рогатого скота. Главным и основным занятием русских старожилов Арктики являлось и до настоящего времени является рыболовство. Все рыболовные участки были традиционно закреплены за отдельными семьями. Это определило и особенности поселенческой структуры старожилов, которые дисперсно расселились на небольших заимках по 1–4 хозяйства вдоль реки[iii].
Адаптация русских старожилов в условиях новой экосистемы и иноязыковой среды прошла не просто за счёт восприятия традиционных форм хозяйствования местных жителей, но приспособления этих знаний и умений к стандартам русской материальной культуры XVII–XVIII вв. Как отмечает С.Е. Никитина, «в условиях географической изоляции, вызванной транспортной недоступностью и дальностью расстояний, происходили постоянные контакты с местными юкагирскими и чукотскими племенами, при этом заключаемые брачные союзы приводили к растворению палеоазиатского компонента в русском населении». Уже к середине ХVIII в. сформировалось смешанное потомство – особая общность, в жизни которой «равнозначными доминантами стали русский язык, православие, русский фольклор и свойственный аборигенам края материально-хозяйственный быт рыболовов-охотников»[iv].
Основным видом транспорта русскоустьинцев и походчан были ездовые собаки. В отличие от северных якутов, перенявших оленеводство от автохтонов, русские так и не смогли освоить этот вид транспорта. Даже в условиях насильственно внедрявшегося в советский период разведения оленей в колхозах, русскоустьинцы, например, нанимали для ухода за ними юкагиров[v]. Причина крылась здесь, очевидно, в необходимости ведения для развития оленеводства кочевого образа жизни, что для русских означало кардинальное изменение не только системы жизнеобеспечения, но и всей ментальности.
Собак называли скотом или скотинкой, а собачью конуру – стаей, стайкой, вообще о ездовых собаках говорили, используя термины коневодства. Применялся парный способ расположения собак в упряжке в отличие ненецкого и гренландского веерного.
Заметно отличались от домов других жителей Якутской области русские жилища (по направлению с запада на восток, с двумя дверями, открывавшимися вовнутрь на случай заносов во время пурги), подворье (точнее, оно отсутствовало в традиционном его понимании), одежда, пища, особенности промысловых занятий русских старожилов Арктики. В духовной культуре русскоустьинцы и походчане имели значительно большие заимствования от коренных малочисленных народов Севера (например, обычай нимат – обязательное равное разделение добычи между всеми членами общины, включая немощных и малолетних, участниками охоты, известны также попытки русскоустьинцев стать шаманами и т.д.). В Центральной Якутии, где позиции Русской Православной Церкви были более устойчивы, русские, несмотря на соблюдение некоторых якутских обрядов (кормление духов охоты, повязывание ленточек на деревьях, почитание священных деревьев), в быту сохраняли приверженность собственным обычаям и традициям.
Правовой статус русских старожилов Заполярья долгое время оставался неопределённым. Немногие переселенцы–промысловики, осевшие в низовьях Оленька, Лены, Яны, Индигирки и Колымы, были переведены в разряд тяглых людей – посадских и крестьян. В основном они были приписаны к городам, возникшим на месте ясачных зимовий и острогов: Жиганску, Зашиверску, Среднеколымску. Кроме того, было образовано два крестьянских общества: Усть-Янское и Нижнеколымское[vi]. При этом население низовьев Индигирки было разделено на два сословия: жители 27 из 29 поселений были отнесены к зашиверским мещанам, а жители двух селений – Косово и Колесово – к Усть-Янскому крестьянскому обществу. Смешанный характер носило население и низовьев Колымы: здесь были и среднеколымские мещане, и крестьяне, и казаки[vii].
В конце XVIII в., в ходе ревизии 1795 г., была предпринята попытка упорядочения и приведения в соответствие с сословной принадлежностью системы расселения русских жителей арктического побережья. В 1797 г. Жиганский земский суд предписал переселиться в Жиганск приписанным к нему, но жившим в устье Оленька промышленникам в количестве 70 чел., объявив, что в округах «при жительствах своих остаются одне крестьяне, а мещане все должны жительствовать при городах». Однако жители Оленька не захотели переселяться за 1000 верст и обратились к властям с просьбой о перечислении их в крестьяне с тем, чтобы они «могли остаться при жилищах своих по-прежнему». Вопрос был решён положительно, и в самом конце XVIII в. на Севере Якутии появилось ещё одно крестьянское общество – Усть-Оленёкское[viii]. После упразднения в 1805 г. Зашиверска всё население низовьев Индигирки, включая крестьянские селения, было приписано к г. Верхоянску[ix].
Правовой статус русских арктических старожилов был подтверждён в ходе реформ М.М. Сперанского, закрепивших за ними общие с русскими крестьянами Сибири податные и прочие фискальные сборы. В 1822 г. «Устав об управлении инородцев» впервые определил экономические и правовые аспекты жизнедеятельности коренных народов Сибири и законодательно оформил за «бродячими инородцами» охотничьи и рыболовные угодья, а также возможность беспрепятственного перехода из округа в округ для ведения промысла. Очевидно, с этого времени между русскими старожилами и аборигенным населением возникли земельные споры за право владения местами промыслов. Так, в 1831 г. началась тяжба, длившаяся не одно десятилетие, между индигирскими якутами и русскоустьинцами за право обладания богатыми рыболовными и песцовыми участками в низовьях Индигирки. В попытках остаться на своих исконных землях, где, как они писали, «постоянное жительство наше с предков», русскоустьинцы пытались перейти из мещанского в крестьянское сословие, однако, так и остались верхоянскими мещанами[x].
Постепенно, с увеличением численности населения побережья Северного Ледовитого океана, в основном, за счёт мигрантов из центральных районов Якутии, русские всё больше ассимилировались с местными народами. Полностью объякутились к концу XIX в. усть-оленёкские и усть-янские крестьяне. По данным А.Г. Чикачёва, объякутившиеся потомки этих групп русских старожилов при проведении Приполярной переписи 1926–1927 гг. называли себя якутами, а в ряде случаев на вопрос о национальности отвечали: «Крестьян». Родным языком все они указали якутский язык[xi].
Этническая самоидентификация русских старожилов Арктики оказалась весьма устойчивой, она не потеряла своего значения даже в условиях форсированного внешнего воздействия, связанного с индустриальным освоением Заполярья в ХХ в. Признавая себя русскими, тем не менее, они продолжали осознавать свою «особенность», отличие от основного населения метрополии и этнокультурную общность с коренным населением края. В 1930–1950-е гг., до введения сплошной унификации, жители Русского Устья и Походска в графе «Национальность» в паспорте имели отметку «местнорусский» или «местнорусская».
Таким образом, в настоящее время русские арктические старожилы Республики Саха (Якутия) представлены группами русского населения, компактно проживающими в с. Русское Устье Аллаиховского улуса (71° с.ш.) и с. Походск Нижнеколымского района (69° с.ш.). На начало 2017 г., по данным органов статистики, численность населения с. Русское Устье составляла 128 чел., в том числе коренных местных русских примерно 85%. В с. Походск проживают 254 чел., из них к коренным походчанам относится около 80% населения.
Всплеск этнического самосознания народов республики в 90-е годы прошлого столетия стал катализатором консолидационных процессов среди русского, в том числе старожильческого населения Якутии[xiii]. Следствием этого стало оформление самостоятельных, независимых от других общественных организаций русскоязычного населения края, объединений (Якутский казачий полк, «Потомки государевых ямщиков», Союз русских старожилов РС (Я), «Русскоустьинцы» и др.). По представлению лидеров этих организаций законом РС (Я) «О перечне коренных малочисленных народов Севера и местностей (территорий) их компактного проживания в Республике Саха (Якутия)» от 11 апреля 2000 г. в этот перечень, как ведущие традиционный образ жизни, были включены русские старожилы Арктики (русскоустьинцы и походчане) с распространением на них полагающихся прав и льгот (следует отметить, что по Конституции РС (Я) (ст. 42), русские и другие старожилы уравнены в правах с коренными народами и им гарантируется их сохранение и возрождение).
Однако приведение правотворчества субъектов в соответствие федеральному законодательству на основании п. 1 ст. 1 ФЗ обнаружило, что «русские старожилы» отсутствуют в Перечне коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ, и «к русским арктическим старожилам не могут быть адресованы нормы законодательства о малочисленных народах, предоставляющие им определённые права и обязанности». Поэтому в 2002 г. русские старожилы из перечня коренных малочисленных народов Севера Якутии были исключены.
Законом Республики Саха (Якутия) от 15 апреля 2004 года №269 «О распространении положений Федерального закона от 30 апреля 1999 года №82 «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» на русских арктических старожилов Якутии (походчан и русскоустьинцев)» старожилы были восстановлены в своих правах. Однако лишь через пять лет, исходя из редакции Федерального закона «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» от 05.04.2009 № 40-ФЗ п. 3 ст. 3, о том, что, «положения настоящего Федерального закона могут распространяться на лиц, не относящихся к малочисленным народам, но постоянно проживающих в местах традиционного проживания и традиционной хозяйственной деятельности малочисленных народов», окончательно был принят Закон РС(Я) о приравнивании русских арктических старожилов к коренным малочисленным народам Севера.
Таким образом, противопоставление русской идентификации локального анклава иноязыковому ландшафту в условиях географической изоляции определило сохранность культуры русских арктических старожилов Якутии. Несмотря на процессы трансформации экономических и социокультурных систем, в целом их русская самоидентификация показала высокую степень устойчивости. Она не потеряла своего значения даже в условиях советской унификации и насаждавшегося нивелирования национальных и этнокультурных особенностей, сумев сохранить в достаточно высокой степени свои основные культурные маркеры. В настоящее время происходит рост этнического самосознания русских арктических старожилов Якутии, характеризующийся всплеском интереса к своей истории и происхождению, что выражается в установлении культурных связей русскоустьинцев со своими «предками»-новгородцами, проведении фестивалей, традиционных праздников и обрядов, создании фольклорных ансамблей, восстановлении храмов и часовен, общественно-политической активности.
Автор: Сардана Ильинична Боякова, доктор исторических наук, главный научный сотрудник отдела истории и этносоциологии Арктики, Институт гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера Сибирского отделения РАН, заведующая сектором арктических исследований.
[i] Чикачев А.Г. Русские в Арктике: полярный вариант культуры: историко-этнографические очерки.– Новосибирск: Наука, 2007.- С. 10.
[ii] Строгова Е.А. Истоки культурой традиции русских старожилов Нижней Колымы// Арктика и Север.- 2014.- №16.- С. 145.
[iii] Зензинов В.М. Старинные люди у холодного океана.– Якутск: Якутский край, 2001.- С. 152-154.
[iv] Никитина С.Е. Трансформации культуры русских арктических старожилов Якутии// Гуманитарные науки в Сибири.– 2015.– Т. 22.– № 1.– С. 104.
[v] Ширкова З.А. История Аллаихи: учебное пособие.– Якутск, 2001.– С. 56.
[vi] Сафронов Ф.Г. Русские промыслы и торги на северо-востоке Азии в XVI – середине XIX в.– М.: Наука, 1980.- С. 50-52.
[vii] Чикачев А.Г. Указ. соч.- С. 12–13, 15.
[viii] Сафронов Ф.Г. Указ. соч. – С. 51.
[ix] Чикачев А.Г. Указ. соч.- С. 13-14.
[x] Зензинов В.М. Указ. соч.- С. 30-32.
[xi] Чикачев А.Г. Указ. соч.- С. 12.
[xii] Никитина С.Е. Указ. соч.- С. 105.
[xiii] Русские: этнокультурная идентичность/ Отв. ред. и сост. И.В. Власова.- М.: ИЭА РАН, 2013.- С. 26.
