Северный вектор русской культуры
В XII–XVI веках Север осваивали уроженцы новгородско-псковских, владимиро-ростово-суздальских и московских земель. В советской историографии утвердился классовый подход к пониманию причин и движущих сил колонизации. Для бояр Север был привлекателен «мягкой рухлядью» и «рыбьим зубом», для крестьян – пахотной землей, для монахов – возможностью уединённой молитвы в надежде на спасение.
Исторический путь России ориентирован на север и северо-восток: от степи – к морю. Духовный смысл движения «встреч солнцу» и бесценный опыт аскетики – условия осознания русской национальной идеи. Родовые черты русской культуры – бинарность и потенциальная расколотость между Западом и Востоком. Как сказал английский поэт Р. Д. Киплинг, «Запад есть Запад, / Восток есть Восток, / И с места они не сойдут, / Пока не предстанут небо с землей / На Страшный Господень суд».
В русской культуре Запад и Восток «сходят с места». «Запад» – это демократия, частная собственность, линейное время. «Восток» – монархия, отсутствие частной собственности на землю, цикличное время. Краеугольный камень западной культуры – личность, восточной – «космически санкционированный коллективизм». «Западное направление» предполагает преобладание таких качеств, укоренённых в менталитете европейской культуры, как рационализм, мировоззренческий дуализм, социальную и экономическую динамику. «Восточное направление» характеризуется значимостью социальной иерархии, утверждением политической стабильности и незыблемости религиозно-культурного уклада.
Координата «Запад-Восток» представляет собой горизонталь земных ценностей, подразумевающих материальное устроение жизни («дольнего мира»). Координата «Север-Юг» имеет вертикальное, духовное («горнее») значение. «Южное направление» располагает к расслабленности, созерцательности, самодостаточности. «Северное направление» инициирует готовность к творчеству как возможности выживания, к диалогу, познанию нового, к расширению экзистенциальных границ.
Уместно сопоставить русские и норвежские представления о Севере, потому что для европейцев именно русские и норвежцы являются «северными народами». Слово «Норвегия» в переводе с древнескандинавского означает «путь на север», а «норвежец» (nordmenn) – «человек севера». Главную роль в формировании самосознания норвежцев играли географические условия, тогда как самосознание русских складывалось под влиянием православия.
Слово север происходит от праславянского severъ, что означает «холод», «холодный ветер» – сиверко. Существительные, объединённые значением инобытийности – мор, море, мороз, – имеют общий корень, восходящий к индоевропейским глаголам умирания –mor, –mer. Образ Cевера для восточных славян отождествлялся с долгой зимой, снегом, морозом, дикими народами, населяющими враждебное пространство, но со временем трансформировался в представления о преддверии Рая, где обретается спасение души: «Здесь покой мой, здесь вселюся» (Пс. 131:14). Когда на Руси был усвоен христианский идеал, невозможность его осуществления здесь и сейчас уводила боголюбцев на поиск обетованного пространства, где «никаких времён не будет». Русский путь к Северному Ледовитому океану на северо-западе ограничен государственными рубежами, а на востоке – природными препятствиями. В их преодолении рождалось новое качество русской культуры.
Освоение Севера воплощает идею перехода, идеал Преображения, идеологию, принимающую формы духовной оппозиционности и маргинальности: язычество-христианство, мир-монастырь, киновия-пустынножительство, осифлянство-нестяжательство, никонианство-староверие. Устремлённость русских крестьян на север и северо-восток не была инициирована «сверху». Она усиливалась в периоды политической и экономической нестабильности, была реакцией на апокалипсические ожидания.
Православная теология ориентирует человека на расширение духовных, культурных, экзистенциальных границ и поощряет стремление личности к подвигу. Один из архетипических образов русской культуры – витязь на распутье. Правильный выбор труден и опасен. В ценностно-смысловой топографии этот вектор указывает в сторону инобытийности – на Север. Восприятие Севера в русской культуре соотносится с образами Зимы, Монастыря, Моря.
Предельные для земледельцев климатические условия предопределили появление Северной Фиваиды в районе Вологды и Белоозера (сопоставление высокой концентрации северных монастырей с исторической Фиваидой принадлежит Андрею Николаевичу Муравьёву). Со временем центр Северной Фиваиды из Кирилло-Белозерского монастыря сместился к Белому морю – на Соловки.
Инок Кирилло-Белозерского монастыря преподобный Савватий ушёл на Ладогу в Валаамский монастырь. Некоторое время спустя, в поисках большего уединения он поселился с преподобным Германом на Соловецком острове в Белом море. Это было в первой трети XV века. Уже в конце XVI века Соловецкий монастырь становится крупнейшим землевладельцем на Русском Севере. Его вотчины на северо-западе граничили со Швецией по реке Печенге. В наше время это граница с Норвегией. Соловецкий монастырь дал начало Пертоминскому, Яреньгскому, Трифоно-Печенгскому, Ущельскому монастырям. Иноки уходили от «мира», а «мир» шёл за ними. Так постепенно оформлялось социокультурное пространство Русского Севера, которое можно представить в геометрическом образе мировых кругов, вписанных друг в друга, где центрами являются монастыри, пустыни, храмы, часовни, деревянные кресты.
Русским Севером принято называть северные районы европейской части России. Территория Русского Севера на северо-востоке ограничена природными, а на западе – историческими рубежами. Русская культура на Русском Севере выдвинута на последний рубеж своего существования. В ней сконцентрировались и отлились в образы вековые духовно-моральные и социокультурные искания русского народа. «Самое главное, чем Север не может не тронуть сердце русского человека, – это то, что он самый русский».
В смутное время междуцарствия начала XVII века Русь исподволь прирастала Сибирью. Примерно в течение сорока лет был освоен Северный морской путь. Кочи русских первопроходцев добрались до Аляски. Это было стихийное движение казаков и промышленников на Восток («на всток», «встреч солнцу»). В сакральной географии Восток сополагается с Севером, где первопроходцы «открывали сияющие чертоги рая и зияющие бездны ада».
Странничество в русской культуре стало духовным вызовом, возможностью решения социальных и экономических проблем. Смена пространственных координат подразумевала отказ от собственности и привычного образа жизни, предполагала после символической смерти рождение в новом качестве – Преображение. Промысловиков, которые зимовали на Груманте (на Шпицбергене), а возвращались, когда их уже отчаялись ждать, называли отпетыми. Это был высокий морально-нравственный статус людей, ещё не исполнивших своё земное предназначение.
В эпоху парусного мореплавания и визуальной навигации условия северного мореплавания предполагали знание береговых примет и знаков, цикличности приливов и отливов. Сувои (столкновения встречных течений), сложный рельеф морского дна, быстро меняющаяся погода, студёная вода, ледовые условия воспринимались как естественные препятствия, преодоление которых ставило перед человеком вопрос о смысле жизни. Промышленники говорили: «Кто в море не ходил, тот Бога не маливал». Для Преображения необходимо пройти путь испытаний.
В освоении русскими промышленниками арктических морей выстраивались новые ценностно-смысловые парадигмы, мобилизовались духовные и жизненные ресурсы. Предельные обстоятельства предопределяют «перемену ума» – покаяние и готовность начать жизнь по-новому. Морская практика соотносится с опытом христианской аскетики. Преодолевая трудности, мореплаватель невольно приходит к мысли о том, что он ещё не знает своих возможностей, что у него всё самое главное – в будущем. Опасность побуждает к покаянию, а покаяние предшествует Преображению. Помощь на море приходит к терпящим бедствие людям внезапно, как ответ на молитву и просьбу о помощи отчаявшихся, но уповающих на чудо людей. Море испытывает человека и наказывает его: «Море – измена лютая, одна волна положит на борт, вторая – накроет».
Море учит монашеским добродетелям – смирению и дисциплине. Если подвиг и гибель монаха произошли во время исполнения морских послушаний, это приравнивалось к мученичеству и исповедничеству. Жители Умбы как святого почитают неизвестного инока, нетленное тело которого было обретено на морском берегу. У северных крестьян прославлены «взятые морем» соловецкие монахи Иоанн и Лонгин, Иона и Вассиан. Святой Варлаамий, Керетский чудотворец, избавил поморов от червей, истачивающих деревянные корпуса судов. Когда туман опускается на воду, норвежские рыбаки говорят: «Русский поп жену везет».
Север располагает не к семейной, а к монашеской жизни. В материалах Архангельского губернского статистического комитета по Онежскому уезду в начале ХХ века отмечена самая высокая в губернии женская смертность. Уровень материального благосостояния крестьян Поморского берега Белого моря был сравнительно высоким, но на женские плечи ложился нелегкий груз ответственности за семью и хозяйство, когда мужья на полгода уходили на Мурман. Старшие в доме женщины («большухи») жили в постоянной тревоге за детей («зуйков»), которых отцы приучали к морю. Невесты беспокоились о женихах, ушедших на промысел, жёны – о мужьях. Перенапряжение проявлялось в эмоциональной неустойчивости, в истовой религиозности. В Кушереке и Нименге можно было услышать присловие: «Иду в поле, дети – в доме. Мать Богородица с детишками водится».
В морской культуре мерцают смыслом образы Храма-Маяка, Корабля- Дома, Креста-Мачты. Хождение по водам соотносится со странствием по житейскому морю. Крестьянские избы – пятистенки («хоромины») – напоминают лодии, плывущие по небесному океану. Килевая часть судна и несущая балка дома называются одинаково – «матица». Хоромина – храм. Церковь, подобно кораблю, приводит человека в Царство Небесное. Судно – суд – испытание. Корабль – короб – гроб. Дом – домовина. Ванты на поморских судах назывались «ноги». С их помощью, благодаря «ветрилу» (парусу), корабль идёт по воде. Этимологические ряды близких по значению понятий напоминают о водных погребениях восточных славян, о восприятии корабля как дома и храма.
Идея «перехода» как возможности спасения (в буквальном и духовном смысле) по мере христианизации Севера выкристаллизовывалась в идеале обретения нового человеческого качества и Преображения. Евангельский сюжет о Преображении на горе Фавор интуитивно близок и понятен людям, чья жизнь связана с «хождением по водам», поэтому островные монастыри Русского Севера, как правило, называются Преображенскими. Это Соловецкий монастырь (на Белом море), Валаамский (на Ладожском озере), Спасо-Каменный (на Кубенском озере).
Условия парусного мореплавания воспитывали в людях Севера спокойное мужество, терпение («мы привычны!»), умение ценить слово, наблюдательность, готовность к самопожертвованию и упование на чудо как естественное явление в предельных обстоятельствах.
Поморы говорили: «Островито наше морюшко: прислону в нем много». «Прислоны» отмечены церквями, часовнями, обетными крестами, холмами, приметными скалами и гуриями – насыпями, сложенными из камней. «Мореходные книги» – лоции – отмечают береговые ориентиры: «гурьеватые наволоки», «крестоватые сопки» и «взглавья». Деревянные кресты ориентированы по сторонам света, указывают опасные места, подходы к берегу, вход в бухту. Иногда на мачте и перекладинах крестов встречаются надписи, рисунки. В них могли быть врезаны медные иконы.
Крест – орудие спасения, выражение благодарности за спасение и, одновременно, приметный знак для мореходов. Наиболее древнее средство навигации – это костёр, который разводили на берегу. Во второй половине XIV столетия костер могли заменять железные шесты с бочками смолы или корзинами угля на вершинах. По мере освоения русскими поселенцами морских побережий, особое место в маркировке «морского хода» занимали деревянные кресты. На берегах Белого и Баренцева морей ещё в начале XX века возвышались тысячи деревянных крестов: могильные, обетные, поклонные. Они напоминали об опасности и возможной гибели, давали надежду на спасение. Морские побережья Севера были маркированы знаками перехода: крестами, часовнями, церквями и маяками.
В известном смысле «колонизация» Севера продолжилась и в XVIII – XX веках. Она была не только добровольной, но также и насильственной. Север – это место ссылки. Соловецкий монастырь оставался государственной тюрьмой до начала ХХ века, а Соловки в 1923–1939 гг. были Управлением Соловецких лагерей особого назначения (СЛОН – до 1937 года) и Соловецкой тюрьмой особого назначение (СТОН – до 1939 года). Образы монаха и заключённого сопоставимы в аскезе, но принципиально различны в её мотивах: заключённый лишён не только телесной свободы, но ещё и свободы воли.
Среди тех, кто оказался на Севере вопреки своему желанию, немало людей, которые обрели здесь вторую Родину. Север формирует спокойное отношение к небытию и восприятие жизни как высшей формы творчества. Север требует не пассивного ожидания спасения, а действия и движения, освоения новых территорий, технологий, навыков и умений. Не только люди выбирают север, но и Север «выбирает» людей.
Автор: Василий Николаевич Матонин, к.и.н., доктор культурологии,
профессор кафедры культурологии и религиоведения
Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова,
главный редактор альманаха «Соловецкое море».