Сказание об "Отрадном". Корабли как люди

На западном берегу Кольского залива, укрывшись среди высоких сопок из серого северного гранита, находится Сайда-губа. Таких укромных местечек на Севере много. Её облюбовали ещё в седые старые времена рыбаки и китобои. Потом, в конце восьмидесятых годов позапрошлого века, на берегу Сайда-губы возникла небольшая финская колония, которая просуществовала практически до Великой Отечественной войны. После Октябрьской революции здесь возник рыбзавод и небольшая фактория предприятия «Мурманрыба». Перед войной там уже проживало около тысячи человек. Размеренная и спокойная послевоенная жизнь посёлка внезапно резко изменилась. В стране, в силу волюнтаризма и стратегической безграмотности Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва, начиналось сокращение состава Вооружённых Сил, в первую очередь коснувшееся Военно-Морского Флота. 

Флотские начальники были не в силах противостоять прямым указаниям первого лица в СССР. Но они сделали всё, чтобы, по крайней мере, сохранить на будущее наиболее современные и ценные корабли. Не стал исключением и Северный флот. Приказом командующего СФ №076 от 31 августа 1957 г. предписывалось числить сформированной с 18 июля 1957 г. 176-ю бригаду кораблей резерва и консервации 6-ой эскадры Северного флота, в составе управления бригады и кораблей — КР «Мурманск», ЭМ «Отрадный», «Оберегающий» и «Отрывистый». Новые, с иголочки, корабли выводились из строя и отправлялись в резерв. В качестве места дислокации 176-й бригады командование Северного флота определило губу Сайда. В короткий срок пыхтящие паровые буксиры притащили из Североморска и завели в воды губы громадину крейсера проекта 68-бис и два эсминца великолепного 30-бис проекта. "Отрадный" в это время был в море. Длинно свистнув на прощание, буксиры покинули воды Сайды и ушли обратно в Ваенгу, оставляя за собой едва заметный дымок из высоких труб. Крейсер стоял на бочках, эсминцы пришвартовали к причалам. Сайда зажила новой жизнью. Утром горны играли «Повестку», «Подъём флага», экипажи строились по «Большому сбору», образуя чётко видимые на сером фоне надстроек белые линии из бескозырок и парусиновых роб. Или чёрные линии – когда на построение экипажи выходили в бушлатах или шинелях. Взмывали в высь флагштоков военно-морские флаги. Не было только на топах мачт длиннющих красных вымпелов с косицами и с маленьким флагом в крыже – знака принадлежности к кораблям первой линии, то есть сдавшим все задачи боевой подготовки и готовым к бою. В Сайде стоял резерв флота. Здесь, пришвартованные друг к другу и к причалам, спали и видели сны корабли. И каждый из них ждал и надеялся вновь услышать задорный свист буксира, который придёт именно за ним, за ним, чтобы увести его в Североморск, где он примет вновь полный экипаж и опять начнёт жить той замечательной и славной жизнью, для которой его и создавали руки построивших его людей.

Сайда

Каждый, кто служил на кораблях и ходил в море, знает, что корабль – это живое существо. У корабля есть своя душа, как это не удивительно будет слышать людям, от флота и моря далёким. Особенно в наш продвинутый XXI век с его повальной компьютеризацией и воинствующим материализмом. Современный человек, прочитав эти строки, насмешливо ухмыльнётся и скажет: «Да ладно вам…» и обвинит автора в мракобесии и язычестве. «Какая там душа? Да их клепают на верфях поточным способом – и что ж, - скажет мне оппонент, - у всех у них есть своя душа?» Я не ставил перед собой задачу навербовать неофитов, поэтому никого убеждать ни в чём не буду. Но если вы, читатель, спросите о корабельной душе любого, кто чувствовал под ногами дрожь палубы и свист ветра в такелаже, кто вручную выбирал швартовные концы, драил медяшку и сверял часы со склянками – то он, безусловно, на полном серьёзе и ничуть не удивившись кажущейся нелепости вопроса, ответит: «Конечно же, есть!»

Корабли вообще очень похожи на людей! У них есть свои роддомы – верфи и стапели, имена – названия, документы – этих-то у кораблей вообще гораздо больше, чем у среднестатистического человека, регистрация – порт приписки для гражданских судов (приписки – прописки, правда, даже звучит почти одинаково?), или принадлежность к одному из флотов для военных кораблей (я – москвич, я – североморец, ведь похоже?). У каждого свой путь, своя судьба, своя история – всё как и у людей. И каждому кораблю, как и человеку, отмерен свой жизненный срок. У одних жизнь проходит размеренно и спокойно, строго по расписанию – от пристани к пристани, от причала к причалу. Жизнь других насыщена событиями, историями, о них слагают легенды, пишут книги, снимают фильмы, и мальчишки, забираясь вечером под одеяло, накрывают себя с головой и там, в темноте подкрадывающегося сна, видят себя отважным капитаном на мостике такой легенды. Некоторые корабли удостаиваются высочайшей чести – их ставят на вечную стоянку и жизнь их, в отличие от человека, может продолжаться практически вечно. По всему миру в разных гаванях и бухтах, на реках и озёрах, у причалов и в доках стоят они, овеянные своим прошлым блеском или пороховым дымом своей великой славы, год за годом отдаляясь от тех незабываемых дней и подвигов. 

У кораблей военных, признаться, больше шансов стать на вечный якорь – они воюют, защищают свою страну, совершают подвиги вместе со своими командирами и экипажами. Суда гражданские реже, но всё-таки тоже становятся живыми памятниками. Как бились в своё время моряки, чтобы не отдавали «на иголки» «Ермака»! Великий ледокол, созданный при непосредственном контроле адмирала Степана Осиповича Макарова, первый, по сути, специально построенный для работы и плавания в ледовых условиях, для проводки кораблей в тяжёлых льдах. Он прошёл сотни тысяч миль, провёл тысячи кораблей и судов, его вклад в развитие океанографии полностью оценить невозможно, а жизнь его закончилась под газовыми резаками рабочих «Вторчермета» (опять-таки по личному распоряжению того самого Н.С. Хрущёва!). И лежат его, «Ермака», ржавые останки в воде недалеко от берега у посёлка Ретинское напротив Североморска. Сейчас на правом берегу Невы в Санкт-Петербурге пришвартован ледокол «Красин» - наследник «Ермака». Судьба его пока туманна, хотя силами энтузиастов ледокол поддерживается в идеальном порядке и состояние его машин и механизмов позволяет выйти в море. Дай Бог, если он будет сохранён для потомков! В Мурманске у плавпричала Морвокзала навечно (дай-то Бог!) ошвартован первый в мире атомный ледокол «Ленин». У кого-то из высокого начальства хватило ума не утилизировать его, а оставить будущим поколениям ветерана освоения Арктики. На Тихом океане моряки гордятся своим «Красным вымпелом» во Владивостоке, в Санкт-Петербурге рядом с Нахимовским училищем дремлет прошедшая Цусиму, Первую мировую и Великую Отечественную войны «Аврора», у пассажирского причала Новороссийска застыл крейсер «Михаил Кутузов». Прожив яркую и красивую жизнь, они отдыхают на местах своего вечного успокоения.

Но сохранить навечно все корабли при всём желании не удастся. И большую часть всё равно ждёт в конце жизни утилизация, разделка на металл, который, пройдя через очищение огнём – переплавку, может быть, вновь даст жизнь другому кораблю – новому, сверкающему сталинитом иллюминаторов, с устремлёнными в небо мачтами и антеннами, сияющему свежестью краски.

Как человек военный, я не очень хорошо знаком с судьбами гражданских судов. Знаю только о самых-самых известных. Я хочу рассказать о корабле военном – об эскадренном миноносце проекта 30-бис «Отрадный». Просто потому, что одно время, пока он ещё не был в консервации, на нём служил старпомом, а потом командовал мой отец, тогда ещё капитан-лейтенант Александр Александрович Трофимов.

Корабли очень похожи на людей. Родившись на верфи, корабль ещё ничего не может – как беспомощный младенец после своего появления на свет. Сначала ему дают имя. А потом начинается детство. Его так же заботливо учат ходить – шаг за шагом. Заселившийся на него экипаж начинает проходить заводские, а потом и государственные испытания. И только когда все убедятся, что корабль здоров, хорошо видит и слышит, умеет ходить -- потихонечку, его выпускают в жизнь. А дальше, как и у человека, начинается учёба: вместе со своим экипажем он учится маневрировать в бухтах, заливах и проливах, фьордах, учится ходить в разную погоду, днём, ночью, учится стрелять. Корабль ещё сам не знает, как правильно надо стрелять из всего того, что установлено на его палубе и скрыто под палубой. Он ещё не до конца понимает, зачем ему эти сверхчувствительные антенны, локаторы, гидроакустика и только вместе с людьми, живущими на нём, он постигает то величие разума, которое воплощено в его сущности. Корабль учится быть самим собой! Потом приходит бесшабашная юность и молодость – полный сил и энергии, щегольски покрашенный, гордящийся своей новизной и способностью «вот прямо сейчас, в сию минуту, от причала – в поход, в море, в океан, в бой, в бой, в бой…!!!», корабль рвётся туда, где ему так хорошо, где он может взвыть всеми своими турбинами и полететь, рассекая волну и оставляя за собой бурлящий белой пеной кильватерный след. Пулемётной очередью хлопает на ветру длинный красный вымпел, дрожит на туго натянутом фале флаг, свистит ветер в ажурных переплётах локаторов, а сил ещё много: «Я могу быстрее, командир, давай телеграфы вперёд и вниз, до упора, и я побегу 38 узлов, и пусть штурман смотрит с изумлением на окошко лага, пусть не верит, но ведь я ещё молодой, я всё могу, я могу!..» Недолгие передышки у причала вызывают лишь досаду – ведь есть ещё столько мест в морях и океанах, где надо побывать, показать свой флаг, свою отлаженность, выучку, силу и красоту. И начальство гоняет корабль нещадно, затыкая им все дырки в планах боевой подготовки. На мостике или надстройке начинают появляться красные звёзды за первые места на соединении или на флоте по разным видам подготовки – противолодочной, ракетно-артиллерийской, минно-торпедной… Меняются командиры, получив повышение по службе. Приходят и уходят в запас матросы. Молодые лейтенанты становятся зрелыми офицерами, получают назначения на новые должности, а корабль всё так же рвётся в море. Но со временем лицо командира БЧ-5 (электромеханической боевой части) всё чаще начинает посещать озабоченная нахмуренность, и на совещаниях он сначала робко, а потом всё настойчивее начинает требовать полноценного времени на планово-предупредительные осмотры и ремонты. На вдруг восставшего против нещадной безостановочной эксплуатации корабля командира БЧ-5 (или механика – на флотском жаргоне) начальство поначалу рыкает, аки лев, на корню пресекая мысли о ремонтах, недвусмысленно намекая ему на подозрения в уклонении от выхода в море: «Что, механик, по берегу и по жене соскучились?». И опять моря, моря, моря, отработка боевых задач, стрельбы, боевые службы… В какой-то момент внезапно корабль начинает чувствовать одышку – уже не так легко ему внезапно, по «боевой тревоге», по экстренному приготовлению к бою и походу оторваться от родного причала и побежать куда-то по воле требовательного начальства, уже всё чаще щёлкают в щитах электропитания автоматы, обесточивая тот или иной агрегат, насос, систему. Становится привычным долгое сидение «рогатых» и «пассажиров» (то есть специалистов ракетно-артиллерийской боевой части и боевой части управления) перед выдвинутыми из стоек неисправными приборами с тестерами в руках, на столах раскладываются, как замысловатые скатерти, мудрёные электрические схемы, по которым с карандашом ползают по линиям соединений уставшие инженеры, командиры групп и батарей. После «колдовства» над схемами и осторожных проверок щупами тестеров неисправности, конечно, отыскиваются, после чего из ЗИПов достаются запасные блоки, реле, платы, панели -- и всё начинает работать вновь. Если кораблю повезёт – то через некоторое время его отправят на завод на ремонт – как человека в санаторий! На заводе его обследуют, полечат, кое что заменят, что-то отрегулируют, что-то отремонтируют – и он, так же, как и человек после санатория, уже опять полон взбрыкивающим здоровьем и опять готов наперегонки с дельфинами взрезать упругую гладь моря, разваливая её острым, летящим над волнами форштевнем на два пенных уса, бегущих вдогонку за кораблём, но постепенно уходящих вдаль и пропадающих из глаз. Другим везёт меньше – их гоняют, гоняют, они всегда незаменимы, без них нельзя, «…что – ремонт?!!! Да будет вам ремонт, будет, вот только ещё разок сбегайте с кораблями КПУГ (корабельной поисково-ударной группы) на поиск лодки и потом всё – точно на ремонт!» Но «потом» вдруг выясняется, что некому стоять в дежурстве, «потом» прибывает инспекция Министерства обороны: «Ну как же мы без вас?!!! Командир, это дело чести всего флота, давай напрягай экипаж, что вы, не моряки, что ли?». И экипаж напрягается (ведь это ж дело чести!), корабль из последних сил, напрягая каждую турбину, дизель, систему держится в строю и даже свысока поглядывает на своих более молодых и менее заслуженных однотипных братьев (терпеть не могу постепенно всё более часто употребляющееся слово «систершип» -- очередное англосакское новоприобретение в русском языке!). Мол, смотрите на меня – я ещё вас всех перебегаю! Учитесь, пока я с вами! И часто бывает так, что после победных реляций, после очередных наград корабль вдруг ощутит доселе неизвестную боль, когда откажется запускаться турбина, когда начнут по ночам разрывать сон сигналы «Аварийной тревоги» из-за сгоревшего в вентиляторном отделении электродвигателя, из-за поступления в корабельные помещения воды через неисправную забортную арматуру. И на командира, старпома, механика и других командиров боевых частей обрушится «праведный» гнев многозвёздных адмиралов: «А вы где были? Почему не проявили принципиальность? Что – вы докладывали? Докладывать мало! Почему не настояли? Что, за карьеру страшно стало? Вредители!» Корабль отведут к самому дальнему причалу, сопровождая эту печальную процедуру уже привычными обещаниями «вот-вот прямо сейчас и начнём вас ремонтировать! Да конечно же, как же ж можно-то, такой заслуженный корабль, такой отработанный экипаж – ну вот прям щас и в ремонт!» Командиру строго-настрого приказывают беречь экипаж, продолжать отработку боевой слаженности и поддерживать корабль в технически исправном состоянии (хотя все сроки технического ресурса уже давным-давно прошли) и быть готовым после быстренького ремонтика показать всем кузькину мать! А дальше всё катится по накатанной схеме – на экипаж потихоньку спихивают все гарнизонные наряды, на уходящие в моря на боевую подготовку корабли сначала откомандировывают, а потом и вовсе переводят лучших специалистов – старшин и матросов, мичманов и офицеров, оставляя корабль без тех, кто ещё был в состоянии поддерживать в нём едва теплящуюся жизнь. И усталый корабль не может понять: «Что это? Что происходит? Не-е-е-т, это не со мной, это просто сон! Так не может быть, ведь я же ещё живой, помогите мне! Я столько для вас сделал, я так люблю жизнь, море! Почему вы так со мной?» Но на место ушедших с корабля людей со всего флота начинают списывать разгильдяев, негодяев и мерзавцев – потому что командиры ходовых кораблей на совещаниях требуют убрать от них скверну, так как им «некогда воспитанием заниматься – у нас план боевой подготовки горит, вон пусть его на неходовом корабле воспитывают, там на это времени хватит!» И сокращённый экипаж с преобладанием деструктивных элементов медленно, но верно доводит историю корабля до логического конца – до его корабельной смерти. Усталые и обездвиженные корабли тонут у причала, горят, прибывающие многочисленные комиссии требуют представить тонны бумаг с планами учений, воспитательной работы, акты приёма зачётов по всему, чего только не придумает изощрённый мозг штабного проверяльщика, и никто при этом не захочет вспомнить как они все вместе губили этот корабль! И очень-очень-очень кораблю повезёт, если среди всего этого флотского бардака вдруг незаметно прозвучит слово: «Консервация!». Тогда тебя, корабль, ждет не смерть, а полноценный ремонт, отработка задач, а затем долгий-долгий летаргический сон в отдалённой губе, заливе или бухте, когда с тебя выгрузят боезапас, тщательно обмажут смазкой всё оружие и технические средства, рассуют по блокам приборов разноцветные патроны с силикагелем (чтобы влага не вывела из строя контакты), оставят для проживания несколько кают для офицеров и мичманов, самый просторный кубрик на нескольких матросов для проведения периодических работ и осмотров – вот это и будет для тебя, корабль, - консервация!

Знаменитые «тридцатки-бис»

Кораблями-трудягами, на палубы которых ложится основная тяжесть морской службы, на всех флотах мира были, есть и будут ещё долгое время корабли класса эскадренный миноносец – эсминец. Именно они выполняют всю повседневную и непарадную работу флота. И наш ВМФ – не исключение! За время Великой Отечественной войны Военно-Морской флот Советского Союза в кровопролитных сражениях потерял безвозвратно тридцать два эсминца (из них три – лидеры эсминцев, то есть крупные эскадренные миноносцы, почти что лёгкие крейсера, изначально предназначенные выводить в атаку и прикрывать огнём своих меньших братьев). Поэтому после окончания войны перед руководством страны встал вопрос – чем восполнить такие значительные потери, тем более что срок службы переживших войну эсминцев уже тоже подходил к концу. Сохранявшиеся в составе флота корабли морально устарели, их технический ресурс был практически исчерпан. А флоту надо было выходить в океан! Результатом долгих споров в руководстве страны было решение немедленно начать строительство больших серий эсминцев и в кратчайший срок насытить флота новым корабельным составом. 

Одной из таких серий и стали эсминцы проекта 30-бис. Главным конструктором проекта был Арвед Людвигович Фишер. Корабли делались одновременно на нескольких судостроительных заводах, одним из них был завод №402 в городе Молотовск (ныне Производственное объединение «Северное машиностроительное предприятие», знаменитый на весь мир «Севмаш», город Северодвинск). На стапелях этого завода под строительным номером №188 10 мая 1950 года был заложен эсминец «Отрадный». Северные корабелы своё дело знали, но при производстве этих кораблей они показали невероятное. Эсминцы собирались поточным способом – впервые в истории отечественного кораблестроения. Корабль собирался и сваривался из 101-й технологической секции, впервые широко применялись сварочные полуавтоматы, впервые весь корабль становился полносварным, в отличие от ранее применявшегося способа соединения заклёпками. Технологические секции собирались в корпусном (или сборочном) цехе на специальных опорах-постелях, насыщались оборудованием, после чего их перевозили в стапельный цех, где и соединяли с другими секциями сваркой. Сварных швов на корабле было больше шестнадцати километров, на создание их уходило более 20 тонн специальных электродов. Зато и скорость постройки была невероятной даже для нынешних времён – уже 30 декабря 1950 года «Отрадный» был спущен на воду и поставлен к достроечному причалу. 20 июля 1951 года, то есть всего через год и два месяца после закладки, эсминец прошёл заводские и государственные испытания и был готов к передаче в состав Военно-Морского флота. 27 июля «Отрадный» прибыл в Североморск (с 18 апреля 1951 года посёлок Ваенга, где базировались основные надводные силы Северного флота, стал городом Североморском), где 19 августа 1951 года на нём был поднят Военно-Морской флаг. Корабль вошёл в состав 121-й бригады 20-й дивизии эскадренных миноносцев Северного флота. У «Отрадного» началась нормальная, то есть полная опасностей, штормов, стрельб, учений, тренировок, дежурств жизнь боевой единицы флота. Именно в это время на эсминец после окончания Высших офицерских классов ВМФ был назначен новый старший помощник командира капитан-лейтенант Александр Александрович Трофимов. 

За плечами нового старпома были Великая Отечественная война, война с Японией, а затем обучение в Каспийском Высшем Военно-морском училище в Баку, служба в городе Полярный в должности командира штурманской боевой части базового тральщика, помощника командира, а потом и командира тральщика. Сбылась его мечта – служить на большом современном корабле! В 1956 году корабль вошёл в состав вновь образованного соединения – 5-й дивизии крейсеров эскадры Северного флота. «Отрадный» выполнял задачи по всему Северному театру, от Нордкапа до Новой земли (запомните это место!), стоял в дежурствах в базе и с каждым выходом своих старших товарищей – крейсеров -- он заранее срывался с места и бежал впереди своего флагмана, осуществляя разведку и охранение. Он последним, только после того, как крейсера «Чапаев» или «Железняков» становились на бочки на внутреннем рейде Североморска, швартовался к причалу. Это была замечательная школа морской выучки! Весь экипаж учился воевать, ведь ещё слишком свежи были воспоминания о только что отгремевшей самой большой войне в истории человечества. «Отрадный» жил морем, каждый день пребывания у причала для корабля был досадной паузой, мешавшей лететь в облаке брызг, стелиться серой тенью по свинцовым водам Баренцева моря, поднимать на реях разноцветные комбинации флагов, тем более что на мостик встал новый, молодой командир в звании капитан-лейтенанта (27 августа 1957 года А.А.Трофимов был назначен командиром эсминца). 

Как прекрасно море, когда ярчайшая радуга от незаходящего за горизонт в полярный день солнца вдруг появляется в мириадах брызг, взлетающих над форштевнем при встрече с бегущей из неведомых далей волной! И какой вдруг страшный удар получил «Отрадный», когда после очередного выхода в море, на отработку проводки конвоя, молодого командира вызвали в штаб 120-й бригады эсминцев и командир 120-й бригады эсминцев капитан 1 ранга Александр Герасимович Микитенко, пряча глаза, сказал: 

-- Александр Александрович, трудно мне это тебе, командиру, говорить после твоего первого выхода в море в командирской должности на эсминце, но что делать – сегодня пришёл приказ Командующего СФ – твой корабль идёт в консервацию!

-- Как же так, кораблю только шесть лет, в прекрасном состоянии, всё оружие и технические средства исправны, экипаж подготовленный и наплаванный, - потухшим голосом проговорил командир «Отрадного, - почему именно мой корабль?

Комбриг вдруг взорвался гневом: 

-- Почему именно твой? Да вот не только твой – с тобой вместе в Сайду идут «Оберегающий» и «Отрывистый», а «Оберегающий» на полгода моложе твоего! А теперь, ты только представь себе и не падай в обморок от удивления, – новенький крейсер «Мурманск», на котором только два года назад Военно-морской флаг подняли – уходит в консервацию вместе с вами!

Комбриг с размаху ударил кулаком по столу так, что подпрыгнул и возмущённо зазвенел персональный комбриговский хрустальный стакан в серебряном подстаканнике. 

-- Что делают, едрить их, якорь им с якорь-цепью до жвако-галса в одно место! - не удержался обычно спокойный Александр Герасимович. – Всё, иди, командир, завтра переход в Сайду к новому месту дислокации. Там у тебя будет новый комбриг, но помни – при первой же возможности перетащу тебя к себе на плавающий корабль!

Командир «Отрадного» возвращался на корабль. Казалось, потускнели все краски яркого полярного дня. Красавец-корабль, ещё ничего не зная о резком манёвре в его судьбе, радостно встретил командира тремя длинными звонками колоколов громкого боя. «Смирно!» - скомандовал дежурный по кораблю. Командир быстро поднялся на борт по сходне, отдал честь флагу и отрывисто бросил: «Вольно! В 7.00 завтра играть «Приготовление корабля к бою и походу»!»

«Отрадный» обрадовался – опять в море! Но почему так не весел командир? Почему закрылся в каюте? Но ничего, завтра мы дадим «самый полный вперёд» и помчимся, срывая пену с гребней волн, взорвём тишину моря резкими залпами главного калибра, грохочущими очередями зенитных автоматов, протяжными «Бу-у-х!» пороховых зарядов, выбрасывающих толстые сигары 533-миллиметровых торпед из пятитрубных аппаратов! И некогда будет хмуриться командиру!

Но утром, привычно убегая от острова Сальный на норд, на выход из Кольского залива, «Отрадный» вдруг получил команду: «Лево руля!» И через некоторое время корабль с удивлением увидел себя стоящим у причала в губе Сайда. «Что это? - думал корабль. – Может быть, отрабатываем выход из-под удара?» Но через некоторое время на причале появились автомашины, и из артиллерийских погребов главного калибра матросы начали выносить 130-миллиметровые снаряды, укладывать в укупорки и грузить в открытые кузовы грузовиков. И день за днём бесчисленное количество снарядов, обойм с зенитным боезапасом, глубинных бомб для противолодочных бомбосбрасывателей уезжало от «Отрадного» на флотские склады, и с каждой машиной из корабельных жил уходили силы и кровь, накатывали непривычная усталость и дремота. «Что происходит? Что со мной делают?» - думал корабль. Наконец, из развёрнутых на углы заряжания торпедных аппаратов на специальные тележки вытащили торпеды, перегрузили их на палубу пришвартованного к правому борту военного транспорта, и он неторопливо пошёл в Полярный, в Екатерининскую гавань. Подошедший вслед за ним к «Отрадному» танкер принял в свои огромные танки флотский мазут из цистерн корабля, оставив самую малость для питания вспомогательного котла. «Отрадный» непривычно высоко вылез из воды – на нём уже не было ни боезапаса, ни топлива. Затем на корабле появились гражданские, очень непривычные для «Отрадного», которые зачем-то стали выключать одну за одной корабельные системы. Капля за каплей уходила жизнь из корабля. Через некоторое время стали уходить на швартующихся к борту катерах матросы, старшины, свехсрочники и офицеры. И когда улетела короткая северная осень, задули зимние ветра, занося палубы и надстройки хлопьями первого снега, «Отрадный» уже спал глубоким-глубоким сном, и о том, что в нём ещё теплится жизнь, говорили только негромкий свист вспомогательного котла, согревающего корабельные помещения, регулярно расчищаемая от снега верхняя палуба, построения сокращённого экипажа по «Большому сбору» и развевающийся на ветру Военно-морской флаг! Всё чаще стал убывать в командировки командир – начальство стремилось дать ему возможность ходить в море на других кораблях, подменяя других командиров на время отпуска и краткосрочных учебных курсов. Но настал один из редких солнечных дней сентября 1959 года, когда необычно весёлый командир прибыл из Североморска с незнакомым капитан-лейтенантом, бодро взбежал на борт и проследовал с сопровождающим к себе в каюту, радостно сел за стол и сказал: «Ну что ж, теперь это твоя каюта – привыкай! Теперь ты – командир «Отрадного»!».

«Мой новый командир… - дремотно прозвучало в душе «Отрадного», -…командир… командир…»

Трофимов передал дела своему сменщику и в последний раз обошёл корабль. Это был уже третий корабль, которым он командовал. До этого он был командиром базовых тральщиков ТЩ-115 и ТЩ-117 – бывших американских тральщиков типа «АМ», или «амиков», как их называли на флоте. Эти тральщики приходили на флот по ленд-лизу в годы Великой Отечественной войны. Но «Отрадный» был первым большим кораблём, на котором он выходил в море старпомом и командиром. Каждый метр палубы, каждый кнехт, трап, поручень, иллюминатор врезались в память навсегда – ещё через десятилетия он смог бы пройти с закрытыми глазами по всем его боевым постам, кубрикам, каютам, кладовым… Он остался на корабле до вечера – и когда с последним лучом убегающего за горизонт солнца флаг спустили, он поцеловал уголок флага, повернулся к построенному для проводов командира экипажу, попрощался с ним и в последний раз сошёл с «Отрадного» по сходне на берег, повернулся на причале к борту корабля, ещё раз отдал честь и направился к ожидающему его большому крейсерскому командирскому катеру, потому что в кармане его кителя лежала выписка из приказа Главнокомандующего Военно-Морским флотом о назначении его старшим помощником командира крейсера «Чапаев». Чувствуя удаляющиеся от борта шаги командира, «Отрадный» радовался за него и сквозь сон мечтал, что придут, наконец, буксиры и уведут его на завод, где проверят все механизмы, подлечат, прибудет пополнение экипажа, опять закипит жизнь и снова прозвучит команда: «Курс чистый норд! Самый полный вперёд!». Но вот шаги затихли вдали, «Отрадный» слегка качнула волна от отходящего от причала командирского катера, и над гладью Сайды зазвучала медь корабельного горна, играющего сигнал «Захождение» для убывающего командира. И когда растаяли вдали последние нотки сигнала, «Отрадный» опять затих привычным сном корабля консервации.

   Продолжение следует.

Автор:  Никита Александрович Трофимов, капитан I ранга Северного флота в отставке.