Сейчас в Мурманске

13:10 -11 ˚С Погода
18+

Три системы для севера

Зачем людям было идти туда, где без соответствующей системы жизнеобеспечения выжить невозможно?

Коренные народы Севера Освоение севера Таймыр Русские в арктике
Вадим Денисов
22 июля, 2021 | 14:07

Три системы для севера
Автор фото Пётр Ушанов, GeoPhoto.ru.


К сожалению, многообразие работ по этногенезу северных народов пока так и не позволило выстроить однозначную историю их появления в Заполярье, учитывая, что практически все письменные источники изучены, а комплексных археологических исследований в Арктике крайне мало до сих пор. Критическому анализу мешает излишняя опора на мифологию и сохраняющиеся с советских времён идеологические подходы с закреплением за малыми народами их избыточной древности.

В статьях и монографиях до сих пор циркулируют примерно такие штампы: «По некоторым данным нганасане живут тут более двух тысячелетий». Вот только подтверждений этому найти решительно невозможно. Расплывчатые утверждения, что современные северные этносы являются потомками некого древнейшего населения Циркумполярья, неолитических охотников на дикого оленя, сами по себе ни в чём не убеждают. Так или иначе, все народы планеты являются счастливыми потомками, выжив по факту и пройдя путь от кремневого копья до смартфона. Этнографической науке порой мешает сама этнография, и в определённый момент она вполне способна принять за основу какой-либо малоубедительный идеологический допуск. Мы же вправе, опираясь на рациональные, жизненные, скажем так, подходы, попытаться смоделировать процессы развития с привлечением экономики, климатологии и обыкновенного здравого смысла. Что же нам поможет?


К вопросу заселения Таймыра

Давайте рассмотрим проблему на примере освоения Таймыра. Наступило очередное похолодание, граница тайги опустилась к югу, климат значительно изменился, и некие древние металлурги, неплохо прописанные в научных исследованиях археолога Л.П. Хлобыстина, ушли на юг. «Материковская» система жизнеобеспечения больше не соответствовала арктическим условиям. Неведомые нам специалисты по примитивной выплавке бронз исчезли, не оставив будущим жителям полуострова технологического наследия, нынешние местные народы никакого отношения к производственно-материальной культуре древнейших металлургов Таймыра не имеют.

К концу 1 тысячелетия н.э. на Таймыр попробовало зайти население из Западной Сибири, принёсшее вожпайскую культуру, памятником которой считается стоянка Дюна-3 на реке Пясина, где люди инерционно попытались снова начать производство изделий из бронзы. Не получилось, племя быстро покинуло полуостров, причиной чему стали всё те же суровые условия среды. Прекратилась меновая торговля, исчезала система примитивного сбыта. Попытка заселения оказалась безуспешной, люди вернулись на родину. Мы можем допустить, что попытки освоить территорию Таймыра не прекращались и в более позднее время — племена и рода пытались подняться по широте и закрепиться тут, но безуспешно. Изменение климата повлекло за собой цивилизационный откат. 

Исчезает не только бронза. Принято считать, что к концу XVI века и керамика почти полностью исчезает из обихода народов, обитающих гораздо южнее Таймыра, как и практика изготовления таких изделий. Вопрос, почему это произошло, повисает в воздухе.

Осторожное предположение Хлобыстина, что причиной стало распространение кочевого образа жизни и появление неких «металлических котлов» не убеждает, кажется, и самого автора. Непросто привести примеры, когда социальная эволюция поворачивала вспять, и оседлое племя с развитыми ремеслами — гончарными, кузнечными и металлургическими, умеющее строить дома на большую семью, — вдруг отказывалось от всех благ, превращаясь в кочующих охотников с примитивным способом производства. Пришедшие на север из Забайкалья якуты, к примеру, сохранив кочевой уклад с частичной заменой лошади на оленя, до позднейших времен не утратили гончарное и кузнечное производство. Не стоит забывать, что отказ от керамики неизбежно влечёт за собой спад в культуре, и это одним металлическим котлом не компенсируешь. Известно также, что в XVIII-XIX вв. оленеводы охотно покупали в факториях фарфоровую посуду. Что касается гипотетического появления исчезнувших позже металлических котлов, якобы «убивших» керамику, то встаёт вопрос: откуда товар? Непонятно, как от кого могли появиться столь древние котлы на Таймыре. Глядя на карту, понимаешь, что подобные изделия разными путями могли быть привезены со стороны Руси или Китая, но это недоказуемо и не прослеживается материально. Котлы могли поставляться через якутов или эвенков, но уже в гораздо более поздние времена. 

На многие сотни лет Таймырский полуостров опустел. Вплоть до XVI в. В хронологии зияет археологическая лакуна: не обнаружено ничего. То есть материальных свидетельств постоянного обитания на Таймыре кого бы то ни было не обнаружено. Что в высшей мере странно для тезиса о «потомках древнейших охотников на оленя» и «таинственных котлах».

Ведь рельефы практически не изменились. Если сегодня вам удобно поставить палатку у водоёма в закрытом от ветра месте с удобным ручьем рядом и глубокой бухтой, то таким же удобным это место видели и люди древние. Именно в таких точках обнаружены древние стоянки и культурные пласты. И вдруг — провал на тысячелетие. Получается, что вопреки ранее принятому мнению, необходимо отметить: огромные северные земли до прихода русских практически пустовали. Однако и этот тезис нужно подтвердить.


Три системы выживания в Заполярье

Вот и настало время поговорить о ключевом факторе — возможности заселения любых территорий вообще. О системах жизнеобеспечения, позволяющих существовать в условиях Заполярья. О тех наборах практик, комплексах построек и элементов материальной культуры в целом, что в совокупности позволяют жить здесь достаточно уверенно и даже комфортно. Эти системы должны обладать большой степенью автономности, обеспечивая человека жильём, теплом, пищей и транспортом, обязательно включая решение проблемы экономических связей.

Что касается Севера, то их немного. Их очень мало. Всего три.

1. Всем хорошо знакома северная система жизнеобеспечения русско-европейского типа. В неё входит базовая рубленая изба с энергосберегающей русской или голландской печью и отъезжие зимовья, дрова или уголь из ближайших залежей, сезонные комплекты раздельной многослойной одежды. В транспорте приоритет у большой лодки на реке, позволяющей вести сетевой промысел; зимой выручает санная повозка с лошадью либо же собачья упряжка. Пропитание даёт охота с помощью самоловов разных типов и огнестрельного оружия, рыбалка, сбор дикоросов и примитивное сельское хозяйство, где это возможно. Основной инструмент — топор. Обменный ресурс — пушнина северной тайги и лесотундры, продукты питания. Лучшей системы жизнеобеспечения северного типа человечество не придумало. По сей день именно такие комплексы, от простых до предельно модифицированных, отлично работают в самых экстремальных уголках планеты, включая Антарктиду. Это самая эффективная система. Но и максимально влияющая на природу.

2. Самой древней является система жизнеобеспечения береговых охотников на морского зверя. Добыча высококачественной белковой пищи и необходимого для обогрева и пропитания жира позволяет жить с большой степенью автономности в безлесной местности. Просторное базовое жильё типа яранги строится с помощью плавника, костей крупных морских зверей и шкур. Олени в этой системе изначально не предусмотрены, транспортом для охоты и обмена служат морские лодки разных типов, а для перемещения по заснеженным тундрам — ездовые собаки. В качестве примера народностей, использующих такую систему, можно привести алеутов, инуитов и чукчей. Основной инструмент — большой нож, часто на древке, достаточный для разделки туши морского зверя и, конечно же, гарпун. Практикуется прибрежная охота с луком и рыбная ловля, но главное — именно морской промысел. Одна успешная охота в море с добычей крупного млекопитающего на долгое время обеспечивает необходимым всю общину. Морем же осуществляются и обменные операции, когда летом прибывшие из более тёплых краёв торговцы начинают объезжать побережье. Обменный ресурс — продукты морского промысла. На Чукотке такая система была частично потеснена появившимся там в XVIII веке домашним оленем, а на европейском севере полностью ассимилирована первой системой, этот синтез мы видим у поморов.

3. Наконец, существует самая мобильная система северного жизнеобеспечения, появившаяся позже всех. Это система так называемого отгонного оленеводства ненецкого типа. Главное место в ней занимает разборный чум, возимое жильё, которое перемещают в процессе кочевья и ставят там, где нет даже кустика: многоразовые шесты снимают зависимость от наличия на территории леса. Транспорт — грузовые нарты с оленьей упряжкой, которые при перекочёвке объединяются в караван-аргиш. Собаки не ездовые, а пастушьи. На воздухе человека защищает уникальной в своём роде комплект особо тёплой одежды из оленьих шкур. Достаточно большое стадо оленей, перемещающееся от одного пастбища к другому, позволяет транспортировать от стоянки к стоянке не только жильё и имущество, но и нескончаемый запас пищи, то есть всего необходимого для регулярного воспроизводства системы. Топливо для чумов либо находится на месте, либо возится с собой. В безлесной местности до сих пор практикуется заготовка своеобразных «дров» из нарубленного кустарника, связанного в пучки. Охота и рыбалка имеют второстепенное значение, как и у всех скотоводов. Основной инструмент — поясной нож северного типа. Обменный ресурс — тундровая пушнина и продукты оленеводства. Только ненецкая система даёт возможность осваивать бескрайние просторы столовой тундры. 

Вот и всё, других систем не существует. Все остальные — уже таёжные или городские. Например, тунгусская, с верховым оленем-учагом, позволяет жить и работать зимой в тайге, для которой и создана. Но для полярной ночи в тундре она не подходит. Пространства ровных тундровых земель, открытых, отлично просматриваемых чутким диким зверем, накладывают известные ограничения на ходовую охоту, особенно зимой. Охота с луком возможна только летом в местах скрадывания, добыча северного оленя — на летних «поколках» (от слова колоть) с лодок в местах речных переправ. Огромные расстояния невозможно преодолевать пешим ходом, а практика полуземлянок не позволяет кочевать по тундрам в поисках добычи. Нужны надёжный транспорт, компактное возимое жильё и относительная независимость от итогов зимних охот. Отгонное оленье стадо всегда берегли, но часть его можно использовать для жизненно необходимых нужд.

Возникает закономерный вопрос: а имелась ли в древности у кого-либо из этносов, живущих по соседству с Таймыром, любая из вышеперечисленных практик? Нет, не имелась. На территории современной России оседлым промыслом морского зверя занимались и занимаются лишь древнейшие русские поселения (с русско-европейской системой жизнеобеспечения) в районе Архангельска и Мурманска и чукчи — с системой арктическо-морской. Подобные системы и практики у современных северных народов Красноярского Севера не зафиксированы. С некоторой долей вероятности мы можем допустить существование некого народа, живущего на Ямале и якобы добывавшего морского зверя в совершенно иных климатических условиях и временах, о чём говорилось в начале статьи. Речь идёт о так называемых «сихиртя» или «сиртя», однако сейчас мы не будем рассматривать мифологию ненцев о досамодийском населении тундры. 

Акцентирую: проживание на огромных заснеженных просторах прежде всего требует решения транспортного вопроса. Этому и помогло табунное ненецкое оленеводство. Но дело в том, что освоение и поныне прекрасно работающей отгонной практики произошло достаточно поздно, что фиксировалось письменной историей. Нужно учесть, что отгонное оленеводство появлялось у народов в разное время. Движение ненцев от Урала на север и восток совпадает по времени с началом проникновения в эти земли первых русских торговцев. Нам известны годы, когда ненцы, которые и разработали таковую систему, впервые появились в районе Мангазеи, где система была существенно усовершенствована. Две системы: русская и ненецкая, оказались крайне нужными друг другу.


Синтез северных практик

Ненцы принесли на Ямал и север Красноярского края самую настоящую транспортную революцию. Комплекс не остался незамеченным, его моментально начали перенимать, адаптировать и усовершенствовать под свои нужды и привычки соседи. Новым народам открывались огромные территории. В тундре камня нет, с собой для устройства очага не навозишься, поэтому чуму критически нужен большой железный котёл и металлическая посуда вообще. Нужен выносливый железный инструмент и капканы.

Русские же моментально усовершенствовали нарты, поставив на них домик, вскоре получивший и железную печку с трубой — так появился «балок», от слова волочить, волок. Главное же, промысловики и торговцы обрели незаменимых помощников в пушном промысле, способных добывать пушнину на огромной территории, а не выбивать её на одном месте. И оперативно, в ближнем соседстве, обменивать добычу на нужные товары. У симбиоза возник огромный экономический смысл глубокого проникновения в Арктику.

Однако времена появления ненецкой системы у разных народностей говорят нам однозначно: ни о каких других способах предыдущего освоения Заполярья не может быть и речи. В той древности, где, согласно устоявшимся взглядам, якобы и появляются предки тавгов-нганасан, никаких учителей-носителей эффективных систем жизнеобеспечения по соседству с «древними таймырскими тавгами» просто не было. Последние же, якобы ступив на территорию будущей Хатанги задолго до прихода русских и ненцев, своей арктической системы почему-то уже не имеют. У них нет практики кочевого оленеводства, чумов, санок и прочего. Землянки и снегоступы. Нганасаны не знали даже лыж. Как же они перемещались по зимним просторам на необходимые в тундровой охоте расстояния?

Это были общинные добытчики дикого таёжного зверя с охотой загонного и засадного типа, либо методом поколки. Известно, что именно на Таймыре тавги перенимают ненецкий тип оленеводства, их жилище и систему жизнеобеспечения. И не от хорошей жизни, потому что собственная система реальным природным реалиям Арктики и задачам промысла не соответствовала, возможности выжить в условиях тундрового Таймыра не предоставляла.

Во второй половине первого тысячелетия на севере Западной Сибири и Таймыре началось резкое похолодание. Каким же образом они, в таком случае, смогли прожить тут минимум тысячу лет до появления первых русских и кочевников-ненцев на западе полуострова? А учитывая присущую каждому этносу специфику взаимодействия с привычным кормящим ландшафтом, который отсутствует на севере Таймыра, спросим: а зачем они вообще пришли сюда?


Зачем селиться там, где так трудно выжить?

Давайте поговорим именно об этом важном моменте.

Зачем кому бы то ни было селиться в самых негостеприимных уголках планеты? До сих пор распространённое мнение о том, что северные народы якобы бесконечно отступали на севера под давлением неких могущественных племён, -- совершенно ненаучно. Посудите сами: станет ли кто-то отправлять выключенный из производящего или завоевательного процесса отряд крепких мужчин, само содержание которых требует огромного ресурса, туда, где величина предполагаемой добычи на порядки меньше издержек? Да и как найти вероятную жертву? Татаро-монголы, например, на север Руси не пошли.

До начала русской экспансии общая численность всего коренного населения Сибири составляла около 200 тыс. чел. Численность же всех сибирских самоедов, включая южные племена, достигала всего 8 тыс. чел. То есть, если иметь в виду южные границы административного Таймыра, речь может идти о сотне-другой жителей, не больше. Представляя площадь территории, любой поймёт, что с такой численностью растворение на ней сложности не представляет. Да так, что никто не найдёт. А уж огромные пространства северо-енисейской тайги способны поглотить несколько дивизий с достаточной степенью скрытности последних. Они всю эту армаду и прокормят.

Так зачем же людям нужно было идти туда, где без соответствующей системы жизнеобеспечения выжить просто невозможно? Отчего не жить в хорошо знакомой тайге, где в изобилии есть топливо, возможности для ходовой охоты и лето подлинней? Откуда ближе к местам сбыта и обмена, наконец?

Ответ один, и он очевиден: решительно незачем.

Крайний Север до поры был просто не заселен. Этому мешали климат и удаление от центров торговли, отсутствие экономического смысла. Страшные морозы, полярная ночь и короткое лето не позволяли заниматься круглогодичной добычей или производством продуктов питания. Охота на оленя из лука редко была удачной, о чём свидетельствовал А.Ф. Миддендорф, а зимние загонные охоты требуют транспорта, которого ещё не было. Часто единственным средством пропитания для большинства экспериментаторов являлась рыба. Люди, в очередной раз попробовавшие покорить Таймыр, жили очень маленькими сообществами, недолго и чрезвычайно бедно.

Итак, становится очевидным, что предки современных нганасан и эвенков, юкагиров и энцев если и могли заходить на Таймыр, то исключительно летом, в виде небольших заготовочных групп, устраивая сезонную загонную охоту на дикого оленя в коралях и забой на переправах. Да, не имеющие отгонных стад, но использовавшие ездовых и грузовых оленей-учугов таёжные тунгусы передвигались верхом на огромные расстояния. Однако на зиму и они отходили в места с более щадящим климатом, пока на границе тайги и лесотундры они, как и охотники-тавги, не переняли оленеводство ненецкого типа с использованием нарт, поняв, что других способов существования в Заполярье нет.

Впрочем, была ведь и русская система рубленой избы с печью, а это сеть промысловых зимовий, позже и факторий. Увы, надо признать, что нынче целые народы пришли именно к ней, уже не пользуясь ни системой отгонного оленеводства, ни старой таёжно-охотничьей, с лыжами и полуземлянками. И теперь живут в посёлках европейского типа по берегам таймырских рек. 


Новая экономическая система: обоюдный интерес

Теперь детальней об экономике.

Даже ненецкая система требует железных или медных котлов, как и посуды вообще. Да и многого другого, что нужно покупать либо выменивать. Чай, соль, сахар, табак, мука, капканы, сети. А торговать можно только с тем, кто находится рядом с тобой. Что делать, если торговцев поблизости нет, — затевать специальные рейды на тысячу километров? Не проще ли поселиться поближе друг к другу? И ещё — чем торговать?

До прихода русских в лесотундру редкому местному населению незачем было заниматься добычей пушнины, кроме как для удовлетворения собственных нужд, ведь ни торговли, ни пушного рынка в Сибири фактически не было. Более того: шкуры не на что было менять. И лишь русские смогли предложить то, от чего житель северной тайги не мог отказаться: порох, соль, муку, качественную сталь для орудий, металлическую посуду. Пушного зверя добывалось не только мало, но и в усечённым ассортименте. А вот с приходом русских главными объектами промысла стали песец, соболь и горностай. На Ямал, Енисей и Хатангу русских привлекала далеко не романтика дальних странствий и северных сияний (хотя и желание заглянуть за горизонт нельзя сбрасывать со счетов), а жажда заработка. Казне остро была нужна пушнина. Спрос на неё был таков, что моментально появлялся коммерческий смысл проживания здесь, а молодой северный бизнес не дремал.

С выходом к Енисею русские люди не поленились переплыть великую реку и собрать сведения о перспективах торговли. Самых ранних дат у нас нет, и вряд ли они когда-либо появятся. Письменная история края началась лишь с приходом в эти земли государственной машины, которая первым торговцам и промысловикам была ни к чему: бизнес на фронтире любит тишину. Частные зимовья одно за другим без лишней рекламы возникали на таймырских реках. В исследованиях В.С. Мыглана и Е.А. Ваганова, основанных на исследовании элементов старинных зимовий, доказан факт строительства промысловых русских зимовий в районе Хатанги не позднее 1585 года, когда великий Ермак, начавший гораздо южней пробивать ворота в Сибирь, был ещё жив. До того в истории заселения Таймыра было принято отталкиваться от 1625 года, даты первого ясачного зимовья на Хатанге.

То есть древнейшее зимовье неизвестных русских промысловиков стояло здесь во времена, когда ещё и Мангазеи не было, как города. Что подтверждает факт освоения северных территорий русским предпринимателем задолго до появления первого государева стрельца. Но никаких системных сведений от первых русских на Таймыре не поступало, люди просто жили и работали, ставили на реках избы зимовий и начинали добычу капканами пушнины, но этого было явно мало.

При всём совершенстве русская система не могла обеспечить ударный пушной промысел. От использования лошадей вообще пришлось отказаться до момента появления почтового сообщения через станки. А собачья упряжка не обеспечивает автономности проживания и пригодна лишь для коротких радиальных поездок. Совсем другое дело, когда рядом появились северные рода, уже имеющие подходящую систему жизнеобеспечения. Они были готовы свозить пушнину с огромных территорий, выменивая её в промысловых, а позже и в ясачных зимовьях. Экономический интерес был обоюден, а глобальный смысл в поселении на енисейском севере наконец-то появился.

Русские получали отличную одежду, оленьи упряжки и мясо, пушнину и ровдугу; тавги, энцы и эвенки — привозимыми русскими издалека железные и тканные изделия, орудия и оружие, отчасти продукты питания. На бытовом уровне выживания все отлично видят и понимают свои финансовые либо обменные выгоды. Огромные территории были очень быстро освоены. Впрочем, что касается Таймыра географического, ограниченного срезом по устьям рек Енисей и Хатанга, то он никогда не был заселён. Там нет названий, кроме русских. Исключения — наиболее заметные географические объекты, получившие имена от беспокойных разведчиков, как река Пясина от тунгусов. И даже взаимодействие систем жизнеобеспечения не подвигло людей к освоению территорий выше узкой полосы лесотундры, окаймляющей плато Путорана с севера и чуть более восточного участка вдоль рек.

Симбиоз должен был состояться, и он состоялся. Промысел в тундрах не был похож на практики Британской Колумбии, расположенной гораздо южней, где потребный объём добычи выполнялся силами трапперов. У нас же нужны были ещё и кочевые практики, а не только оседлые. Скорость, с которой при помощи столь успешного симбиоза опустошались от пушного зверя огромные территории, была высока: несколько десятков лет — и нужно было совместно двигаться дальше на восток. 


Освоение Севера – в сочетании разных систем

Резюмирую: движение на Таймыр началось одновременно. Автор предлагает к осмыслению следующее — древние предки нганасан пришли на Таймыр не 2000 лет назад, а лишь в XVI веке. Их расселение по Таймыру фактически совпало с появлением первых русских и ненцев, знакомство с которыми произошло на самой ранней стадии расселения пранганасан на полуострове. Вместе с русскими на восток и север двинулись кочевые и таёжные рода, готовые осваивать местность. Представляется, что только такая датировка начала продвижения народов в Заполярье наиболее реалистична.

Выгодоприобретателями стали не только русские промысловики и купцы, а затем и государство, но и главы самоедских родов, князьки, увидевшие свои резоны. Получая столь необходимые для повышения качества жизни товары, люди, совершенствуя тундровые практики, постепенно доводили отгонные стада до сотен, а затем и тысяч голов.

Симбиоз двух систем жизнеобеспечения был столь нерушим, что когда русские по разным причинам откатывались с уже освоенных земель, с них уходили и самоеды. И наоборот. Экономика требовала обоюдного присутствия, так продолжалось до прихода советской власти. Да и в первые её годы зависимость таймырских экспедиций от социального самочувствия самоедских этносов была огромной. Не надо забывать, что именно оленные аргиши и многие сотни голов копытных обеспечивали транспортировку и пропитание первооткрывателей и первоосвоителей богатств земных недр. Самоедские рода внесли огромный вклад в историю развития и освоения Норильского промрайона.

Теперь, по мнению автора, мы должны окончательно осознать, что русские в Заполярье — коренной северный народ, а без коренных малочисленных народов освоение этих земель с несметными богатствами было попросту невозможно. 

 

Автор: Вадим Денисов, Норильск, 2021.



далее в рубрике