Книги об Арктике: новинки издательства "Паулсен"
Д.П. Беляев «История открытия и освоения Арктики». – М.: Паулсен, 2019.
Границы Арктики до сих пор ещё окончательно не определены, чего нельзя сказать о её северной крайней точке – Северном полюсе. Неизвестно, когда люди впервые проникли за полярный круг: полярный день и полярная ночь упоминаются в древних индийских «Ведах» и священной книге персов «Авеста». Но хотя неведомые северные края внушали страх, люди упрямо двигались на север, осваивали и заселяли север. И довольно скоро между первопроходцами началась конкуренция.
Беляев замечает, что «такие единичные стычки не мешали активному хозяйственному освоению Севера».«Известно о походах новгородцев в самую северную провинцию Норвегии Хологаланд в 1316 и 1323 годах. А норвежский отряд из 500 человек в 1419 году ограбил и разорил селения в устьях Варзуги, Онеги и Северной Двины».
Однако вскоре дело осложнилось тем, что великие морские державы того времени – Англия, Голландия – начали искать более короткий путь в Китай и Индию, чем вокруг африканского материка. Как известно, эта идея имела многовековую историю и дожила до наших дней, преобразившись в идею Северного морского пути как кратчайшего морского сообщения между Западом и Дальним Востоком.
Несмотря на всё рвение, британцы тогда не достигли Китая или хотя бы Таймыра. Однако их активность помогла русскому государству осознать важность труднодостижимых северных земель. Пусть тогда люди ещё не знали нефти и газа, они уже умели ценить пушнину и китовый жир (ворвань). Добытые в далёкой холодной Арктике, эти товары, как впоследствии углеводороды, тоже использовались для тепла и освещения.
Отголоски морской конкуренции, начавшейся ещё в Средние века, ярчайше проявились совсем недавно – в веке двадцатом, – когда решался вопрос о принадлежности Шпицбергена, ведь главным аргументом в территориальных притязаниях становилось право первооткрывателя. Но открыли ли этот архипелаг викинги, назвавшие его Свальбардом? Или русские поморы, оставившие там следы своих стоянок и могилы? Или экспедиция Баренца и Рийпа, как считается официально? Очевидно, что это увлекательная история со многими участниками.
…Если на ранних порах Арктику, за редкими исключениями, исследовали, обобщённо говоря, «викинги» или «поморы», то с XVI века можно говорить о целой плеяде конкретных первопроходцев, чьи жизнеописания и составляют историю северных открытий. Значительная часть книги Д.П. Беляева составлена именно биографиями, и с XVII века среди этих славных имён появляется всё больше русских. Такой формат – люди и корабли, удачные и трагически окончившиеся экспедиции, обширные цитаты из дневников, карты и фотографии – помогает автору рассказывать об освоении Арктики одновременно лаконично и наглядно, сочетая черты хроники и живого присутствия.
Учитывая, что именно России принадлежит самый большой сектор Арктики, и что в XX веке «освоение северов» стало государственной программой, нет ничего удивительного в том, что в какой-то момент история арктических исследований становится заметной частью истории Отечества. Вдобавок, хотя люди пришли в Арктику гораздо раньше, чем в Антарктику, к XX веку самая северная точка – Северный полюс – всё ещё не была достигнута, и здесь тоже хватало пространства для международного соперничества, тем более что «первым на полюсе» можно было стать по воде и по воздуху, на лыжах, на вездеходах, на собаках… Впрочем, интерес тут был, скорее, спортивный: полюс оставался эталоном человеческой выносливости.
«На смену романтическим приключениям и рекордам предыдущих лет в Арктику XXI века пришли научные исследования и масштабные индустриальные проекты. Слова «платформа „Приразломная“», «порт Сабетта», «Северный морской путь» ежедневно употребляются в средствах массовой информации. Таковы современные реалии территории, казавшейся когда-то недостижимой и враждебной».
Однако пусть Арктика стала гораздо более достижимой, дружелюбной человеку она не является и сейчас. В наши дни её называют «кухней планетарной погоды», при этом прогнозы климатического будущего разнятся от страны к стране, что по сути означает одно: изучение Арктики только начинается. Книга Д.П. Беляева – неплохое пособие для людей, которые находятся в начале этого пути.
Эрик Торм «Когда цвет – больше чем цвет. Гренландские пейзажи Рокуэлла Кента». – М.: Паулсен, 2019.
Американский художник Рокуэлл Кент побывал в Гренландии трижды – в период с 1929 по 1935 годы. Он провёл в Гренландии много месяцев, видел её во все времена года и завёл здесь много друзей.
С самого начала своей творческой деятельности, ещё в США, Кент вдохновлялся дикой, нетронутой природой – и в Гренландии он нашёл её в избытке. «Я не ищу банальной свободы самовыражения, - писал он. - Я ищу простоты и бесконечности. Я хочу запечатлеть ход самой вечности». В поисках простоты и бесконечности жил он и на Аляске, но Гренландия стала его любимой натурой.
Произвёл на него впечатление и гренландский образ жизни: общины, где жизненно-необходимые ресурсы распределялись поровну. Кент был симпатизирующим социализму романтиком – неудивительно, что в пору американской «охоты на ведьм» его обвинили в приверженности коммунизму. В ответ на это Кент отправил в СССР ряд своих работ, большая часть которых, к сожалению, сегодня пребывает в запасниках.
В арктических пейзажах Кента и впрямь сквозит нечто божественное, в высоком смысле экологичное: маленькие фигурки людей на фоне природы, от которой зависит вся их жизнь. В его картинах – величавые серо-коричневые горы, белые льды, голубизна пространства – есть что-то напоминающее Рериха, но этот гренландский мир, хотя и грандиозен, гораздо более конкретен и определённо населён не духами, но людьми.«В США Рокуэлл Кент считается одним из наиболее влиятельных современных реалистов и символистов, а также известен как иллюстратор многих произведений классической литературы. Работы художника находятся в музейных коллекциях и галереях США, Канады, России и бывших советских республик. На аукционах в США стоимость созданных Кентом произведений искусства, особенно живописи, зачастую превышает 100 000 долларов, а наиболее известные уходят с молотка и за более солидную цену».
Эти маленькие люди – как правило, эскимосы – не были для Кента «все на одно лицо»: он присматривается к их особенностям, к выражению чувств. Его гренландской музой стала конкретная женщина – Саламина, работавшая у него экономкой, - она не только изображена на нескольких его картинах, но Кент напишет ещё и книгу о ней. Вдохновению художника могли послужить и охотник в каяке (Кент считал местные каяки совершенством!), и погребальная процессия, и просто следы от собачьей упряжки на снегу.
Отправляясь в путь с эскимосскими охотниками, художник тоже вёл своеобразную охоту – на картины. Он писал их, используя вместо мольберта нарты, и в мощной северной природе, окружавшей его, ему важно было запечатлеть и своё скромное присутствие, ведь он остро чувствовал свою связь с нею. Из окон его дома открывался вид на ледники на вершинах гор – трудно и придумать лучшую природную декорацию для вечности, к тому же Кент замечательно чувствовал и умел передавать скульптурные формы. Однако на многих его полотнах первое, что притягивает взгляд, - вода фьордов, так мастерски подобран её цвет.«Человек оставляет свой след, куда бы ни забросила его судьба. Величественный пейзаж может казаться диким и необитаемым, но люди есть и здесь. А значит, и здесь они оставят свой, пусть и неприметный, след. Впрочем, следы — явление преходящее, в отличие от солнца, неба и гор. Они, в свою очередь, являются олицетворением вечного и фундаментального».
…Уезжая из Гренландии во второй раз, художник построил здесь небольшой домик для танцев. Это было воспринято как важный дар для посёлка Иллорсуит, где прежде не было ничего подобного. Не зная языка эскимосов, художник, благодаря его открытости и искреннему интересу к людям, всегда находил с ними общий язык. Память о нём и сегодня бережно сохраняется в Гренландии.
Книга Эрика Торма опубликована с параллельным текстом по-русски и по-английски. Проиллюстрирована она не только работами Рокуэлла Кента и архивными фотографиями, но также и удачными снимками, которые сделал сам Торм, побывав в некоторых особенно важных для художника местах.
Сигерт Патурссон «От Фарер до Сибири». – М.: Паулсен, 2019.
Уроженец Фарерских островов Сигерт Патурссон предпринял своё путешествие по Сибири в 1889-95 годах. Книга, о которой сейчас будет рассказано читателям, в начале XX века выходила в Копенгагене на датском, а в 1994-м году была издана на фарерском. И вот – вновь «от Фарер» - впервые приходит к российскому читателю.
Эта книга – не труд академического исследователя, а живой и субъективный опыт знакомства, переводчику даже потребовалось написать к ней предварение, где он призывает читателей не удивляться, например, тому, что обычный на Севере гнус Патурссон считает ядовитым (видимо, столь сильно было произведённое укусами впечатление). Тем не менее, путевые записки фарерца – свежий взгляд и интересное свидетельство, вдобавок и не без юмора.
Собственно к Арктике относится период с лета 1890-го по конец 1891 года, когда Патурссон путешествовал по Ямалу. Он объехал его подробно: был в Обдорске (в советское время переименован в Салехард), в Гыданской и Тазовской губе, к тому же добрался и до Таймыра, и до островов Ямбург и Белый. На пути к Обдорску Патурссон размышляет:
Земли, по которым он проезжает, весьма живо интересуют его с хозяйственной стороны. Он отмечает: все цены здесь ниже, чем на Фарерах.«В наши дни ещё встречаются люди с ошибочными представлениями о Сибири. Но, несмотря на свою плохую репутацию, эта земля, надеюсь, постепенно станет известной с лучшей стороны и превратится в страну будущего, причем не только для русских, но и для нас, скандинавов».
В Обдорске Патурссону понравилось: в «маленьком отдалённом городке» оказалось много красивых домов и строящаяся каменная церковь, да ещё и «угощали наилучшим образом». Он отмечает и прекрасный вид с реки, и «красивую обсерваторию». Впрочем, живой характер не даёт фарерцу стать свадебным генералом, которого везде только водят и угощают. То и дело он садится в лодку и «проводит рекогносцировку». Любознательность его касается всех сторон быта и доходит до того, что он не упускает случая заглянуть в могильник аборигенов, а в страшный мороз -- побывать на жертвоприношении (медленном удушении оленя). И всегда, даже в плохом настроении, его душа чутко откликается на красоты природы и многообразие мира, который его окружает.
«4 августа в 5 ч. утра мы подошли к устью Тазовской губы. Ночь была восхитительно красивой, просто мечта! Судно не спеша скользило по блестящей воде. В полной тишине можно было услышать скрежет якорной цепи. На поверхности воды играли миллионы рыбешек, и на них с беззвучным взмахом крыльев бросались стаи полярных морских ласточек и клуш. А наверху в небе клуш высматривали короткохвостые поморники черной окраски с белыми пятнами на груди. Они не владели искусством рыбной ловли, но лучше всего умели отбирать добычу у других птиц, хватая ее в воздухе, когда атакованные ими жертвы выпускали ее из клюва. Мелкие птички приветствовали наше прибытие в Тазовскую губу, расположившись на такелаже. Капитан поймал одну из них шапкой на палубе. По мере того как солнце поднималось на небе, начала устанавливаться тропическая жара. Команда ходила в одних рубахах, да и в них было жарко. Для охлаждения перегретых тел многие из нас снимали рубашки, окунали их в воду и опять надевали».
Арктика оказалась добра к Патурссону, а он проявил хорошую способность к адаптации. Оставленный спутниками в самоедском селении, он ощутил одиночество и «плача, пошагал в тундру, где утолил жажду сочной, спелой морошкой». Но вскоре привык и прожил некоторое время отшельником на острове Находка, занимаясь рыбалкой и охотой, а также наигрывая фарерские мелодии на скрипке, которую привёз с собой. Как и Рокуэлл Кент (см. выше), Патурссон почувствовал, что одиночество «оказывает полезное влияние на духовную жизнь человека… человек становится кротким духом и преданно хвалит Всесущего Создателя». Для этого, несомненно, нужно оставаться отзывчивым к суровой красоте Севера. Отлично умея сходиться с людьми, он деятельно общался с аборигенами, а с русскими пел песни долгими зимними вечерами, разучив на скрипке несколько русских мелодий. Успел он пожить зимой и в удобных домах состоятельных русских промышленников, и в чуме, основательно поездил на оленях по заснеженной тундре, в том числе и в метель, – а вот до Новой Земли, где планировал встретиться с К.Д. Носиловым, не добрался: всё же помешала погода.
Вот как он описывает возвращение в Сургут:
Книга содержит много интереснейших сведений как из жизни аборигенов (в том числе есть глава, посвящённая шаманизму), так и прочно обосновавшихся на Севере русских, пусть даже не во всех случаях сообщаемое следует безоговорочно принимать на веру.«Какое было беспредельное счастье войти в тёплое помещение в городе после долгой собачей жизни в дыму и холоде чумов, и какой счастливый и довольный я был, когда, оттаяв и обогревшись, вскоре вместе с городской знатью сел за праздничный стол, ломившийся от яств. Не только переход к теплу от холода и трудных и утомительных поездок — хотя в них была своя прелесть, — но и человеческое общество, весёлые праздники, а в первую очередь невероятное гостеприимство северосибирского города позволили мне начать высоко ценить жизнь — причём намного выше, чем когда-либо ранее».
Подготовила Татьяна Шабаева
