"Мы похитили тайны полярного мира". Ко дню рождения Александра Борисова
Музей художественного освоения Арктики… Очень часто, когда кто-то впервые слышит это название, удивлённо поднимает бровь, или взгляд устремляется куда-то вдаль. Само название музея даёт пищу для размышления. Действительно, в сочетании слов «художественное освоение» скрыт глубокий смысл, который становится понятен не сразу. Освоение предполагает изучение, исследование. Но – художественное освоение – означает ли это исследование художником всей сути изображения арктических широт на полотне? «Мы похитили тайны полярного мира…», - написал в своей книге Александр Борисов – первый русский живописец Арктики. И действительно, глядя на его работы, иногда кажется, что он подсмотрел, тонко уловил у природы почти невидимые оттенки, тщательно их изучил, а потом всё это передал в полотнах. Перед нами не просто картины, а результат долгой внутренней работы.
Родился художник в середине XIX века в небольшой северной деревне в крестьянской семье. Образ жизни северного крестьянина отличался от крестьян России в целом: отсутствие крепостного права накладывало отпечаток на характеры и мышление людей. Работать приходилось много, с раннего детства, но этот труд был не по принуждению, а потому, что так надо, иначе нельзя. Трудолюбие всегда было отличительной чертой северян. А относительная независимость порождала желание мыслить, реализовывать порой очень дерзкие мечты. Именно такими чертами характера и обладал Александр Борисов. Нельзя также не отметить особую способность замечать красоту вокруг себя, среди природы. Умение находить прекрасное в самых, казалось бы, банальных видах – это то, что стало свойственно потом Борисову как художнику. В каждой льдинке, в каждом всплеске волны умел увидеть он особое очарование и поделиться им со зрителем.
Умение любоваться природой, наслаждаться её красотой – всё это говорит и о способности мечтать. Неслучайно впоследствии Борисов назовёт свою яхту «Мечта». Мечта – это не просто самое сокровенное желание - это образ мысли, образ чувства и восприятия мира, то особое состояние, пребывая в котором человек как бы оторван от реальности, он создаёт свой мир вокруг себя, тем самым реализуя свою мечту. А мечта об Арктике зародилась у Борисова ещё в ранней юности. Большое впечатление производили на него сказки и небылицы старой няньки-зырянки, действие которых развёртывалось где-то в полярных областях, а действующими лицами были коренные жители этих мест. «Мысли мои неслись куда-то далеко, в неведомые страны на север; я думал: «вот где простор и раздолье, вот где можно пожить![2]»«Моя мать принадлежала к чутким и впечатлительным натурам. Особенно сильное впечатление производила на неё природа, и в особенности – лес. Она описывала это так: «Войдёшь в лесок, а берёзки-то зелёные, зелёные, а листочки – те так и трепещут, а тут ручеёк и водичка-то такая чистая, чистая, да холодная, а птички – те поют, и польники-то (тетерева) токуют, и всё кругом-то баско, так баско (то есть красиво)»!
Мне думается, что если и есть во мне искра божия, то она передалась мне от матери, а энергию и неутомимость я унаследовал от отца»[1].
Даже о своём пребывании на Соловках Борисов вспоминает с особой мечтательностью – не сохранилось в его памяти трудных дней и многочасовой работы, всё пребывание на Соловках он описывает как светлое воспоминание, зародившее в его душе тот порыв, то стремление к достижению цели, которое он пронёс через всю жизнь.
«После природы родных лесов Вологодской губернии, наибольшее впечатление произвели на меня льды и белые ночи Соловецкие, и, может быть, по этой причине меня всегда тянуло на север, хотя и до того рассказы и описания полярных путешествий не давали душе моей покоя[3]».
Эта способность увидеть необычную красоту там, где далеко не всякий способен её разглядеть, выразилась у Борисова не только в картинах. Обладая литературным даром, он оставил множество удивительных описаний состояния природы. Вот как он описывает ночной лес:
«Иногда едешь лунной ночью и думаешь себе… что едешь среди какого-то гигантского античного храма, который весь заставлен множеством колоссальных мраморных статуй[4]».
Но что же всё-таки заставило молодого, сильного и уже хорошо образованного человека покинуть привычный для него мир, оставить уют и комфорт, получив взамен тяжкие испытания, риск и лишения? Для художника Крайний Север привлекателен необычными новыми красками. Новая тема, никем не раскрытая прежде, давала и новые возможности. Но вот что удивительно: такое яркое явление природы, как северное сияние, нигде и никогда не изображалось Борисовым. Впервые попав в Арктику в составе экспедиции С.Ю. Витте, Борисов сделал несколько работ с изображением солнечного затмения. Есть в его работах закаты, восходы, туманы, метель… А вот северного сияния – нет. Предположить, что он его не видел нельзя, поскольку он провёл зиму на Новой Земле. А перед этим была долгая экспедиция по северной тундре, где ему приходилось даже спать на снегу. Но нигде – ни в картинах, ни в книге – нет описания северного сияния. Возможно, это явление природы само по себе слишком яркое, даже вызывающе и неестественно яркое. А для такого художника, как Борисов, важны тонкие оттенки, нюансы, в которые хочется вглядываться, рассматривать. А может быть, на тот период времени полярное сияние было недостаточно изучено, и Борисов, как человек практический, хоть и тонко чувствующий, не мог браться за то, в чём его знаний было недостаточно. Но как бы там ни было, полярного сияния в картинах Борисова мы не увидим. Как нет среди его работ сияющих звёзд, мерцающих на ночном небосклоне. Видимо художник был лишён интереса ко всему тому, что сразу, с первого взгляда бросалось в глаза. Для него было важно показать изысканную красоту оттенков теней на снегу, деликатных переливов нетающих льдов, морской воды, в которой отражается небо… Много работ с изображением туманов – вот уж где действительно непростая задача для художника! Однако именно туманам посвящено немало этюдов, упоминает о них художник и в своей книге:
«Ох уж эти туманы! Они наполняют душу путешественника какой-то тоской, каким-то отчаяньем. Они покрывают всё своей таинственной пеленой, как бы желая скрыть дальше неведомые края от пытливых взоров человека[5]».
Но именно в этой, на первый взгляд, неброской красоте художник находит необычно яркие краски и удивительные сочетания оттенков. Такое красочное изображение снега и льда было действительно чем-то новым в изобразительном искусстве того времени. Вот как художник сам описывает красочность северной природы: «Всё небо было залито золотистой зарёй и напоминало глазам тёплый летний вечер юга. Только снег разбивал всю эту иллюзию и составлял полный контраст с небом. Он настолько казался голубым, что если бы художник написал такую картину, сказали бы: «это неестественно и красочно»[6]».
Это и есть художественное освоение – вдумчивое, глубокое изучение, полное погружение в среду. Как ученый-естествоиспытатель комбинирует процесс наблюдения с тщательными расчётами, так и художник всматривается в натуру и «вычисляет» необходимый цвет, нужное сочетание:
«В этой природе главная красота рефлексов – в тех необыкновенно нежных переливах тонов, которые только и можно сравнить с драгоценными камнями, отражающими одновременно лучи зеленоватые, голубоватые, желтоватые и пр. Мне кажется, что если нашу обычную природу средней России можно изобразить тонами и полутонами, то даже для приблизительного изображения Крайнего Севера необходимо отдавать себе отчёт даже в одной десятой тона. И не дай Бог вспомнить не вовремя какую-нибудь условность, какие-нибудь тона, виденные на понравившейся когда-то картине: неминуемо уйдёшь от природы, и она, оскорблённая, оставит вас навсегда! Только правдой, глубокой правдой, самой верной и чуждой всякого резонёрства, передачей странных, порою поразительных, сочетаний тонов можно достигнуть того, что через два-три месяца, вдали от мест, где написан этюд, полотно даст некоторое слабое представление о виденной картине природы: когда же смотришь на этот самый этюд рядом с природой, то какой жалкою и дерзостной попыткой представляется он разочарованному художнику[7]».
Неслучайно работы Борисова имели такой грандиозный успех на европейских выставках. Всё-таки северные широты писали художники и из других стран. В конце XIX века интерес к далёким холодным территориям был огромен, и не только среди исследователей, путешественников, учёных. Среди художников мы знаем таких живописцев, как Уильям Бредфорд (США), Педер Балке (Норвегия), и другие. Но в их полотнах Арктика предстаёт романтически-возвышенной, величественной. Для Борисова же Арктика стала своего рода местом духовного и профессионального паломничества, местом, где он смог познать всю глубину северной природы. В своей книге «В стране холода и смерти» художник напишет:
«Мы похитили тайны полярного мира, воспроизвели его таинственные красоты, и это сладостное сознание сторицей вознаградило нас за всё, что было вынесено, за все те долгие дни, когда, казалось, не было никакой надежды вырваться из ледяных лап смерти в мёртвой стране[8]».
Проект Музея художественного освоения Арктики имени А.А. Борисова был реализован в 2013-2017 гг. При создании музея, где основное место занимают картины Борисова, возникали определённые споры и разногласия. Основой стала идея показать культуру Севера через личность художника, через то окружение, в котором он находился. Эта тема проходит через все залы и служит фоном для представленных картин. Зеркальные вставки-сполохи на стенах, огромные экраны-айсберги, сияющие звезды – великолепный дизайн музея, безусловно, привлекает посетителей. Но не забирает ли эта яркость на себя всё внимание зрителей? Всё-таки Борисов – очень тонок, он сумел передать игру света и тени, вникнуть в самую суть северного колорита. Такого же внимательного и вдумчивого изучения требуют и его работы.
Несмотря на некоторые изменения, основная идея, разработанная на стадии сценарной и художественной концепций музея, была воплощена в жизнь. При этом существует определённый ресурс, позволяющий и в дальнейшем безболезненно внедрять в существующую экспозицию дополнительные мультимедийные комплексы. Таким образом, был создан современный пространственный образ, способный изменяться в процессе появления новых музейных технологий и дающий всякий раз несколько иную «окраску» и новую жизнь уже существующим художественным произведениям. «В семиотическом тексте потенциально заложены все смыслы, раскрывающиеся затем в ходе его исторического «проживания». Само по себе художественное произведение остаётся неизменным, но меняется язык его знаков, их значение и смысл, которыми их наполняет новая эпоха или новое поколение в зависимости от культурно-исторической действительности. Произведение не может исчерпываться содержанием, которое в него вложил художник. В его историческом движении в нём обнаруживается гораздо больше значений, чем было задумано автором при его создании»[9]. Думается, что в действительности картины Борисова не утратили своей привлекательности на ярком и динамичном фоне, а приобрели иной, дополнительный смысл, который нам, как зрителям, ещё предстоит разгадать.
Автор: Ксения Мацегора, заведующая Музея художественного освоения Арктики им. А.А. Борисова.
[1] А.А.Борисов. У Самоедов. От Пинеги до Карского моря
[2] А.А.Борисов. У Самоедов. От Пинеги до Карского моря
[3] /А.А.Борисов. У Самоедов. От Пинеги до Карского моря. Стр.4/
[4] /А.А.Борисов. У Самоедов. От Пинеги до Карского моря. Стр7,8./
[5] /А.А.Борисов. У Самоедов.От Пинеги до Карского моря. Стр.84/
[6] /А.А.Борисов. У Самоедов. От Пинеги до Карского моря. Стр.32/
[7] /А.А.Борисов. У Самоедов, От Пинеги до Карского моря. Стр.101./
[8] А.А.Борисов. В стране холода и смерти
[9] Таланцева О.Ф. Музей как семиосфера культуры // Международная научно-практическая конференция «Музей как креативное пространство культуры». Минск. ООО «Белпринт». 2005, с.66-67
