Сейчас в Архангельске

02:33 3 ˚С Погода
18+

Арктика: атлас кочевых технологий

Чукчи Ненцы Саамы Оленеводство Кочевники российской арктики
28 февраля, 2019 | 14:16

Арктика: атлас кочевых технологий

Головнёв А. В., Куканов Д. А., Перевалова Е. В. Арктика: атлас кочевых технологий. — СПб.: МАЭ РАН, 2018. – 352 с., 300 экз.

"Атлас кочевых технологий", созданный по результатам полевых исследований 2013-2018 гг. и представленный в нынешнем году в петербургской Кунсткамере, на бумаге издан тиражом всего 300 экземпляров. Между тем, кажется полезным познакомить читателей с этой книгой, ведь авторы уверены в её своевременности и актуальности: 
«Мы исследуем кочевников не как увядающую традицию, а как школу движения, которая дает нам уроки мобильности и адаптивности. Соответственно, книга больше напоминает руководство «как быть кочевником», нежели историко-этнографический очерк». 

В атласе подробно описаны эпизоды кочевой жизни на Чукотке, Ямале и Кольском полуострове.
Несомненным достоинством книги является то, что она прекрасно проиллюстрирована.


На стыке Арктики и Пацифики (Чукотка)

«Название народа происходит от самоназвания тундровых (кочевых, бродячих) чукчей — чаучу/чавчу, чавчавыт — «оленный человек», «богатый оленями» (другое название в значении «тундровый» — эмнукальян/эмнукальыт). В отличие от кочевников, береговые (оседлые, «сидячие») чукчи именовались аӈкальыт/ аӈкальэн — «морской народ» или рам’аглыт — «прибрежные жители». Общим для оленных и береговых чукчей служило название лыоравэтлян/лыгъоравэтлян — «настоящие люди», переозвученное на русский лад как луораветлан (так в 1930-е гг. официально именовали чукчей)».

«Этническая история чукчей прочно связана с оленеводством, которое в XVIII в. разрослось до крупностадного: в XIX в. стадо оленного чаучу насчитывало в среднем полтысячи голов, достигая в ряде случаев трёх-пяти тысяч голов. Одновременно чукчи расширили пространство кочевий, выйдя на западе за пределы Колымы и достигнув Алазеи, а на юге перевалив Анадырь, на севере и востоке выйдя на побережье, прежде контролировавшееся эскимосами. По данным В. Г. Богораза, в начале XX в. из 12 тыс. чукчей кочевых тундровых оленеводов было около 9 тыс., оседлых морских зверобоев — около 3 тыс.; общая численность чукотских стад составляла около полумиллиона голов. Согласно материалам Приполярной переписи 1926– 1927 гг., домашних оленей на Чукотке (в современных границах Чукотского АО) насчитывалось 557 тыс. голов. Примерно такое же поголовье сохранялось на Чукотке в течение всего ХХ века, пока не случился крах СССР. Постсоветский кризис по-разному отозвался на Чукотке и Ямале, которые в советскую эпоху были мировыми лидерами оленеводства. В 1990 г. в Ямало-Ненецком и Чукотском АО насчитывалось оленей поровну: 490 и 491 тыс. соответственно. В 1995 г. численность оленей у ненцев выросла до 508 тыс., а у чукчей сократилась до 236 тыс. Сейчас на Ямале около 700 тыс. домашних оленей, на Чукотке — чуть более 150 тыс. Каждая тундра переживает свой кризис: Ямал — перепроизводство оленей, Чукотка — катастрофический спад. Чукотское оленеводство пошатнули три обстоятельства: тотальное огосударствление (коллективизация) стад и отсутствие частной инициативы оленеводов; подрыв самодостаточности оленеводства вследствие внедрения вездеходно-тракторной техники; массовый отток квалифицированных кадров при нагнетании атмосферы разрухи и мародерства».

«По статистике начала 2010-х гг., на Чукотке пригодны для оленеводства 42 670,8 тыс. га (59,14 % от площади округа), но реально используется только 32 386,3 тыс. га. Сокращение поголовья оленей и числа бригад привели к стихийному перераспределению пастбищ и складыванию новых маршрутов. На Чукотке нет дефицита пастбищ, но есть проблема их рационального использования и распределения: вольный передел пастбищ чреват не только разногласиями между оленеводами, но и уязвимостью кочевий для браконьеров, промышленников и администраторов».

«Годичный цикл миграций многих бригад кругообразен, и пастбища Чукотки разделены на бригадные «круги кочевий». Площадь такого круга может составлять (например, в Чаун-Чукотке) около 5–6 тыс. км2 с радиусом 40–60 км; оленевод пешком или на упряжке способен его пересечь в любом направлении за сутки или двое (чукчи считают дневной ход в 40 км обычным для мужчины); таким образом, весь круг в течение года находится под контролем оленевода. Круговое кочевье даёт возможность летнего вольного отпуска оленей с эпизодическим дозором и последующим осенним сбором стада. В последние годы на Чукотке происходит одичание оленей и собак. Запустение пастбищ вызвало быстрый рост поголовья диких оленей, которые уводят за собой «куски» стад или целые стада, а от их скрещивания появляется полудомашне-полудикая «порода» (олени чукотской породы харгин вообще легко возвращаются в дикое состояние)».

«До ХХ в. чукчи не использовали собак для окарауливания оленей (сегодня ситуация изменилась благодаря завезенным с Ямала ненецким оленегонкам), поэтому для них скрестившиеся с волками одичалые поселковые псы представляют реальную угрозу. Потери от волков и диких собак велики, как и потери от увода стад дикарями. Конкуренция за стадо с дикарями и волками — одна из главных угроз и забот чукотских оленеводов».

Инфраструктура чукотского оленеводства.png


«В «Чаунском» работает 130 человек; средняя зарплата 17 тыс. руб. (чуть выше средней по округу), плюс доплаты, субсидии от государства (существенные, из расчета 25 000 на оленя, в год на СХП — 70 млн руб.), а также экипировка: кухлянка верхняя и нижняя из оленьих шкур по 8 500 руб., штаны верхние и нижние из оленьих шкур по 3 000 руб., штаны из камуса по 5 000 руб., торбоса средние и короткие 2 пары по 3 000 и 2 000 руб., чижи из камуса 2 пары по 2 000 руб., чижи из оленьих шкур 4 пары по 1000 руб., рукавицы из камуса 2 пары по 1 000 руб., малахай из камуса по 1 000 руб., кукуль меховой по 7 000 руб. Кроме того, по нормативам на одну ярангу при сроке службы четыре года полагается: полог из оленьих шкур (50 000 руб.), меховое покрытие на ярангу (2 шт. по 40 000 руб.), брезентовое покрытие на ярангу (2 шт. по 20 000 руб.), палатка меховая (150 000), кораль переносной (800 погонных метра, 30 000 руб.) (Постановление Правительства Чукотского АО…, прил. 1, 2). Главная проблема сельхозпредприятия — ограниченный внутренний рынок (включающий соседние поселки и прииски) сбыта оленины при отсутствии выхода на внешние рынки. Необходимость первичной переработки оленины на местах с целью её вывоза за пределы района побудила дирекцию «Чаунского» закупить установки по первичной переработке оленины на местах забоя в Рыткучи и Айоне. Объем реализации ограничен даже с учётом плановых закупок учреждениями образования и здравоохранения. К тому же на прилавках торговой сети продукция «Чаунского» соседствует с мясом дикого оленя, которого местные жители добывают по квотам, выделенным окружным охотуправлением (цена на оленину 180 руб. за кг)».

«Чаунские бригады гонят отобранных для забоя оленей к концу ноября к Рыткучи, где сооружен кораль и открыт пункт убоя оленей. Забой длится 7–8 дней силами поселковых забойщиков, с обработкой 60–70 туш в день. Осенью 2018 г. открылся новый стационарный высокотехнологичный оленеубойный пункт в 5 км от моста через р. Паляваам, по дороге Певек — Билибино, в 200 км от Певека. Установка забойного пункта — часть финско-российского проекта поставки чукотской оленины в страны Евросоюза. Ежегодно планируется экспортировать около 240 т мяса, большая часть которого пойдет в Финляндию и Швецию».

«В отличие от ненцев, которые будто слиты со стадом и кочуют внутри него, чукчи держат стадо на расстоянии, окарауливают со стороны, добираясь до него пешком, на оленях или снегоходах. Если ненцы регулярно (раз в день) пригоняют своих оленей на стойбище, то чукчи собирают к ярангам лишь небольшое стадо ездовых быков. Чукотское кочевье выглядит как перестановка стойбища с одной точки контроля стада на другую. Эта манера напоминает охотничьи маневры преследования и подстерегания дикого стада».

«В марте (лъоргықа — «месяц появления шерсти на головах утробных оленят») проводят кораль и отделяют маточное стадо (беременных важенок) от прошлогодних телят, холощёных быков и самцов-производителей. После разделения стада одна бригадная палатка уходит с маточным стадом, вторая — с быками, третья — с телятами. «Месяц отела» (гройильгын, апрель и начало мая) — кульминация оленеводства (дикий олень телится на две-три недели позже). По признанию пастухов, «отельное время — самое трудное. Сторожить важенок приходится постоянно, так как звери и птицы готовы растащить и последы, и телят. А если погода плохая, пурга, то может погибнуть половина оленят». После отела части стада и части бригады воссоединяются и совершают последний переход к Сопке-гвоздю, где по окончании месяца тронувшейся воды (имлыръильгын, май) ставят летние яранги».

«Дикарь отличается от домашнего оленя статью, однородносветлой окраской и легким стремительным бегом; он высокий и длинноногий, с большими рогами и растопыренными ушами («слушает, когда пасется»), с белым подхвостьем и отвислой, как у лося, нижней губой. Домашние олени охотно поддаются воле красавцев дикарей, теряя привычную стадность, разбиваясь на «куски» и уклоняясь от подчинения пастухам. Ведомые дикарями «куски» сложны для загона. На них нельзя пускать собак, потому что от испуга дикари уводят «кусок» далеко. Пешим маневром отделить дикарей от домашних удаётся крайне редко. Преследование убегающего «куска» ведётся на вездеходе, от вида и рёва которого дикари вырываются вперед, а домашние отстают. В этот момент нужно вклиниться между дикими и домашними оленями, разделяя их криками, махами и бросанием палок. Однако среди домашнего «куска» часто находятся преданные самки, которые упорно следуют за дикарями и разворачивают стадо. Тогда в ход идет карабин, и дикарь становится жертвой собственной красоты и силы.

По чукотской традиции, к дикарям наставник 3-й бригады «дед» Антылин относится двойственно: с одной стороны, он ценит «метисов» (потомство диких и домашних оленей) за силу, красоту и умение вести стадо по хорошим пастбищам; поэтому он не гонит из домашнего стада приблудившегося самца дикаря: «Пусть гуляет, хороших оленей нам наплодит». С другой стороны, дикари разбивают домашние стада на части и уводят их за собой. Особенно часто это происходит осенью, во время гона. В 2008 г. дикари увели все стадо 1-й бригады, а оставшиеся не у дел оленеводы перешли в другие бригады или осели в поселке Рыткучи, где, по словам местных жителей, до сих пор не приспособились к оседлой жизни и постоянно пьют. Когда приходит пора августовского сбора стада, дикари для Антылина — не олени, а враги. Прослышав об «импортозамещении», он предложил организовать специальную бригаду по отстрелу дикарей, завезти холодильники и контейнеры для хранения и транспортировки оленины: «Сейчас, говорят, чукотское мясо нужно государству, потому что из заграницы товары запретили».

***

«Искусство скорого хода с давних пор служит для чукчей основанием их самонадежности в самых разных арктических измерениях, от военных действий до температурной саморегуляции: по чукотской традиции, мужчина согревается не огнем очага, а собственным движением (Головнёв 2015б:15). На обыденном уровне, по рассказу пастуха Аркадия Куковякина, это выглядит так: «Я сегодня ночевал в тундре. Мы с собой плащи берём. В полночь легли спать. Проснулся от того, что холодно, пошел оленей гонять, час погонял, согрелся. Еще на час лег, потом снова проснулся, еще оленей погонял». Это эпизод конца августа, когда ночная температура лишь стремится к нулю. Однако и в лютые морозы чукчи не изменяют правилу саморегуляции и не жмутся к тёплому очагу. Зимой ритм учащается: пастух согревается, бегая за оленями, а разогретый, падает на снег и спит, пока не замёрзнет; затем, вскочив от холода, он снова гоняет оленей и согревается; и так весь день — то бежит, то спит. В этой вечной тундровой игре людей и оленей обнаруживается удивительная способность пастухов быстро чередовать состояния крайнего напряжения и расслабления».

«В одежде чукчей-оленеводов преобладают оленьи шкуры, хотя они широко комбинируются со шкурами морских и пушных зверей.  Августовский забой оленей — основной период заготовки шкур для верхней одежды и обуви, так как к этому времени телята успевают перелинять, и их шкура имеет мягкий и короткий ворс (шкуры взрослых животных идут в основном на постели). Оленеводы тщательно подбирают рисунок для одежды: особо ценятся шкуры белые и пестрые. На опушку и съёмные шарфы идут волчьи и собачьи шкуры, роскошной считается опушка из шкуры росомахи, выдры и бобра. В старые времена бедняки использовали для пошива верхней одежды прочные и теплые собачьи шкуры. «Раньше на забое (в августе) подбирали рисунок шкуры для одежды, чтобы пятна были красивые. А опушки делали в основном собачьи. Собачья шкура тёплая и очень мягкая» — рассказывает О. В. Такы (Певек, 2017). Особенно внимательно подбирают шкуры для пошива обуви. На каждый сезон полагается соответствующая обувь: из нерпичьих шкур шерстью наружу или тонкого оленьего камуса с подошвой из кожи лахтака (морского зайца) — на весну и осень, из оленьего камуса и щеток с копыт оленя зимнего забоя на зиму, из нерпичьей шкуры или старых продымленных покрышек яранги — на лето. В лахтачьих тоборках, поясняют чукчи, удобно подниматься на сопки, в щеточных — выпасать оленей, так как щетка регулирует скольжение. В лесной полосе обувь делали из прокопченных лосиных шкур. Чукотские, так называемые черные «голые» торбаса с высокими голенищами из скобленой нерпичьей кожи, пропитанные нерпичьим жиром, по наблюдению С. В. Обручева, были непромокаемы и легки, но подошва из лахтака очень тонка, поэтому «даже в тундре такие торбаса снашивались за десять дней». В советское время тоборки из шкур морских животных были вытеснены резиновой обувью. Чукотская обувь, как и одежда, двойная: ее носят с меховым чулком-чижом (ворсом внутрь) и травяными стельками».

«Меховая одежда требует постоянного ухода: ежедневной сушки, поскольку мех быстро отсыревает, и своевременной починки, поскольку меховые изделия быстро изнашиваются и рвутся. Отсыревшая меховая одежда не защищает от холода и не сохраняет тепла. Мелкие предметы одежды сушат в помещении (в пологе или палатке), а одежду вымораживают, просушивают на холодном сухом ветру и выколачивают. Перед входом в помещение одежду и обувь тщательно оббивают колотушкой, которая неизменно лежит у входа и сопровождает хозяина на поясе или в нартах. «Пастух бежит за оленями, вспотеет и кухлянка намокает. Ее надо сразу выбивать. Выбился и ты сухой, влаги нет. У оленевода выбивалка всегда при себе. У мужчин она маленькая и лёгкая, сделана из оленьих рогов», - рассказывает А.Ф. Антылин.


Край земли (Ямал)

"Нигде столь ярко, как на Ямале, не выражен контраст традиций и новаций, в конкурентном развитии и взаимодействии которых очевидны преимущества технологий мобильности".

"При оленеёмкости в 110 тыс. оленей ямальские пастбища уже много лет несут нагрузку вдвое большего стада (достигающего в отдельные годы 300 тыс.). Впрочем, развитие индустрии открывает новые возможности реализации продукции оленеводства благодаря появлению прямо в тундре рынков сбыта, а также строительству коралей, факторий и забойных пунктов, оснащённых современными технологиями заготовки, хранения и переработки сырья… Ныне почти все оленеводы имеют квартиры, в которых сами останавливаются при посещении поселков несколько раз в год и предоставляют их в распоряжение родственников, в том числе учащейся молодёжи. Тем самым среди молодёжи приоритет кочевья постепенно замещается ценностями оседлости, а пристрастие к технологиям оленеводства уступает место hi-tech привязанностям. К числу «соблазнов» относится и перспектива (не в последнюю очередь за счёт дотаций Газпрома) переоснащения оленеводов новыми средствами транспорта и навигации, что чревато снижением уровня традиционной транспортной культуры ненцев-оленеводов. Сегодня самые сложные манёвры кочевий сбора оленей нередко выполняются уже не на упряжках, а на снегоходах".

«В XX в. оленеводы пережили ряд радикальных советских преобразований, включая коллективизацию 1930–1950-х и кампанию перевода на оседлость 1960-х гг. Однако кочевая традиция в очередной раз успешно адаптировалась к новой административной системе. Многие оленеводы сберегли небольшие частные стада оленей и сохранили наследственные права на использование участков пастбищных территорий; за порядковыми номерами совхозных бригад скрывались традиционные ненецкие родственно-соседские объединения ңэсы, таңоч, ханинеда. На Ямале и Гыдане чиновники не имели лёгкого доступа к стойбищам ненцев, разбросанным по бескрайней тундре. Со своей стороны, пастухи-ненцы не позволяли чужакам глубоко проникать в технологию оленеводства и изобрели нехитрые приемы сбережения оленьих стад от чиновников. Одним из таких приёмов было смешение государственных и частных стад: молодые оленеводы, зарегистрированные как колхозные пастухи, пасли государственные стада, а их старшие родственники, формально записанные в «пенсионеры» или «охотники», — частные. Два стада двигались бок о бок, и пастухи двух поколений согласованно регулировали их количество и качество исходя из собственных интересов».

Семейный караван (мюд)


"Недавно ненецкая писательница Нина Ядне составила свой расчет базовых потребностей кочевой семьи из 10 человек (муж, жена, шестеро детей, два старика), получив суммарный итог — 550–600 оленей. В её расчётах сложились 100 хабтов (быков-кастратов) для транспорта, 120 важенок и 10 хоров (производителей) — на воспроизводство, 25 — в пищу, 60 — на сдачу, продажу и приобретение промышленных товаров, 50 — неприкосновенный запас (страховой фонд на случай болезней, гололеда и прочих невзгод), остальные (по мере необходимости) — на изготовление одежды и покрышек для чума (на четыре нюка уходит 100 шкур), приобретение и ремонт дорогостоящей современной техники, прежде всего снегоходов (импортный снегоход стоит 150 оленей)…. Н. Н. Ядне значительную долю (едва ли не половину) стада в 550 голов отписывает в расход на приобретение современной техники — снегоходов, электростанций, гаджетов. Это новое веяние в жизни тундровиков, преобразующее традиционное натуральное ненецкое оленеводство в товарное: покупка техники предполагает сбыт оленпродукции. Вместе с тем снегоходы и прочие современные технологии снижают значение транспортного поголовья оленей и смещают акцент на наращивание маточного поголовья, поскольку высокий приплод обеспечивает рост сдачи/продажи оленины и приобретение транспортно-навигационной техники. Снегоходная техника (вкупе с другими современными технологиями коммуникации, ветеринарии, эффективного окарауливания) позволяет тундровикам быстро наращивать поголовье оленей. Ограничителем этого тренда выступает оленеёмкость пастбищ Ямала, уже сегодня существенно (местами кратно) превышенная и предполагающая адекватную сберегающую экологию (ныне предлагаются различные меры по сокращению стад)".

«Выбирая место для стойбища, оленевод соскакивает с нарты или снегохода и первым делом зарывается в снег (иногда снаружи видны только его меховые кисы), раскапывает его до почвы и проверяет, есть ли ягель и зелёная трава, которую едят олени. Пригнав стадо, он наблюдает, зарылись ли олени мордами в снег. Если да, все в порядке: они едят, им нравится место; если они идут, значит, место им не нравится; если лежат, значит, место неплохое, они отдыхают и переваривают пищу; сочетание копания и лежания — отличная характеристика места».

«Искусство ненца-оленевода состоит в маневре со стадом в «море оленей». Навигация среди множества стад, особенно в потоке массового кочевья по хребту Ямала, предполагает умение избегать столкновений с другими стадами и при этом не отставать (опоздавший идёт по опустошённым пастбищам). Успешные манёвры невозможны без поддержки родни и благорасположения соседей. В родственных и межродовых отношениях оленевод должен быть столь же виртуозен, как в обращении с арканом и упряжкой оленей. Тундровые миграции напоминают, по словам самих оленеводов, игру в шахматы; эту ассоциацию усиливает ненецкое правило  движения: «Мы кочуем в шахматном порядке, чтобы не смешать оленей».

«Круговая система выпаса чем-то напоминает вращающийся маховик, который позволяет охватить большое пространство пастбищ и сберечь их кормовые ресурсы. Впрочем, этот маховик может столкнуться с подобным вращением соседнего стада, особенно в условиях тумана (пурги, гололеда, атаки волков, ошибки пастуха), что ощутимо нарушает ритм кочевий и выпаса. На «шахматной доске» кочевий многотысячное стадо представляет собой главную фигуру: оно движется быстрее мелких стад и его «маховик» охватывает огромные площади. Если большое стадо «накроет» оленей нерасторопного мелкого оленевода, ему предстоит либо трудоёмкий отлов своих оленей в огромном стаде соседа, либо покорное следование за ним».

«Конкуренция считается едва ли не обычаем среди ненцев, и скрытое соперничество служит одним из драйверов их движения (у ненцев есть на этот счет поговорка: «У нас рога большие, они нам жить мешают»). Особенно это заметно при сборах стойбища, когда обитатели каждого чума внимательно следят за соседями, стремясь не опоздать с отправкой. Дружные спутники (среди которых обычно один ведущий, другой ведомый) говорят о себе: «Мы, когда каслаем, во всем сходимся, мы — в один шаг (ӈопой  еӈга)». Кочевники с разным темпераментом обычно расходятся порознь, избегая разладов и конфликтов».

Ямал.png


***

«Ненцы отличают изящную нарту от неуклюжей, причём в их оценках характеристики «красиво» и «практично» неизменно совпадают. В отношении грузовых нарт к «скелетному» строению добавляется эстетика увязки нарты: в упаковке, рассчитанной на долгое хранение и противостояние разным стихиям, сочетаются элегантность и надёжность. Ненецкое восприятие нарты как живого существа дополняется обычаем всегда при остановке, даже недолгой, поворачивать носы нарт на восход. И на стойбище нарты ставятся «носами на солнце» (юго-восток); повёрнутые в противоположную сторону нарты оставляются на кладбище, на них ездят покойники. У нарты есть свой век — от 3 до 10 лет (хотя в рассказах тундровиков упоминаются нарты, которым более 30 лет). Срок службы нарт можно увеличить, если к стёртым полозьям прикрепить накладной полоз (нярма) из лиственницы (а ныне – из пластика или листового металла)… На нартах не только ездят, но и зарабатывают. Среди ненцев есть признанные мастера, которые «хорошо держат в руках топор». Некоторые на этом ремесле восстанавливают поредевшее из-за болезни или волчьей потравы стадо: разорившийся оленевод оседает на промысловом угодье, ловит рыбу и мастерит нарты на заказ. За мужскую нарту дают быка, за женскую — важенку (с теленком в брюхе). По сегодняшним ценникам, мужская нарта стоит 10–20, женская — 40–50 тыс. рублей. Древесное сырьё для нарт запасают в ходе зимних кочевий в полосе лесов, и эта заготовительная кампания — важный мотив сезонных миграций оленеводов в лесотундру. Материалом для изготовления нарт служат лиственница, ель и берёза».

«Чум — главный признак жизни в тундре. Ненецкая загадка «Посередине тундры остроконечная куча, покрытая шкурами» (отгадка — чум) описывает эту примету обитаемого пространства. Остроконечность — один из эстетических канонов, выраженных в ненецком орнаменте, а также в описаниях одеяний и жилищ богов и героев. В равнинной тундре чум виден издалека и всегда «похож на чум», поскольку треугольником выглядит как весь его силуэт, так и одна макушка. По мере приближения путник замечает, что макушка треугольника задымила — значит, хозяева заметили гостя и кипятят чай к его приходу. Несмотря на свой временный характер, чум служит надёжным приютом не только для его хозяев, но и для скитальца: по старому обычаю, гость мог оставаться и жить в чуме сколько угодно без объяснений, извинений и оплаты (ныне из-за бурного развития этнотуризма об этом вспоминают как о золотом веке). Ненцы-кочевники считают чум эталоном мобильного уюта, который, в отличие от прочих его разновидностей, можно носить с собой. Здесь все под рукой, всего достаточно, и нет излишеств. Чум можно считать «чистым вариантом» (или дизайн-проектом) этики минимализма. Есть в чуме и особого свойства уют, доступный только человеку, живущему в открытом диалоге с природой. Чум остаётся частью тундры: в верхнее дымовое окно смотрят звезды и капает дождь, по хлопанью нюков ощутима сила пурги, треск копыт снаружи оповещает о приходе оленей. В свое время В. Иславину довелось ночевать в избах с его проводниками-самоедами и наблюдать, как они среди ночи, «один за другим выходя из избы, оставались на дворе и проводили ночь, кто скорчившись на саночках, а кто просто развалившись на снегу». Неприязнь кочевника к «глухому и слепому» дому иногда граничит с клаустрофобией».

«Геометрическая форма чума – конус, самая устойчивая из всех фигур; в тундровой природе такой формой наделены горы и сопки. Коническая форма придаёт жилищу исключительную устойчивость: воздушные потоки, огибая конус, прижимают его к земле по всему периметру, поэтому при сильных ветрах чум никогда не опрокидывается, а лишь сильнее прижимается к земле. Чум-конус отражает всевозможные внешние воздействия в виде ветра, снега, попыток сдвинуть его с места или перевернуть. Не было случая, чтобы правильно поставленный чум (угол образующей не более 50°) при сильном ветре переворачивался или рассыпался, хотя отдельные шесты чума ломались (обычно из-за изъянов древесины или неверной установки). Еще одна ценность конической формы чума — он никогда не заносится снегом. С крутой и гладкой поверхности конусообразного чума снег легко скатывается, и его можно очистить, не снимая покрышек, постучав по нюкам специальной колотушкой янгач».

***

«Невесту принято выбирать по красоте не лица, а шитья. По одежде, сшитой для себя и своих близких, судили о достоинствах женщины. Выросшей из пеленок девочкой считалась не та, что научилась ходить или выговаривать слова, а та, что «держит иглу». День, когда девочка впервые осмысленно брала в руки иглу, становился маленьким женским торжеством. Бабка или мать изготовляли ей швейный мешочек и игольницу. С той поры и до последнего своего дня женщина шила.  Умение «обращаться с иголкой и наперстком», «шить одежды из звериных шкур» в большей степени, нежели возраст и телесная зрелость, определяли готовность женщины к замужеству. Девочку могли отдать в жены в 7–8-летнем возрасте. Но, как повествуют сказки, если девушке уже пятнадцать лет, а она «не может пришить подошву к своему пиму», «не умеет шить даже рукавичек», ей замуж выйти не суждено».

«Для швеи особую заботу и ценность представляла нить: в XIX в., по свидетельствам очевидцев, когда женщине приходила очередь (после мужчин и гостей) отведать свежей оленины, она не только ела, но и вытягивала зубами жилы для шитья. Нити для шитья одежды получают из сухожилий оленя. Самые длинные и прочные сухожилия из ножных и спинных мышц оленя используют при сшивании покрышек чума и наружной одежды. Изготовление сухожильных нитей — занятие кропотливое, и каждая тундровичка обучена приёмам обработки жил с детства. Как правило, заготовка нитей происходит в зимнее время года, чтобы к лету (длинный световой день) иметь необходимый запас ниток. Сухожилия извлекаются из ножных и спинных мышц оленя при разделке туши. Удалив ножом с сырых сухожилий остатки мышечных волокон, их сушат, подвесив на верёвке в чуме или снаружи. Хорошо высушенные сухожилия могут долго храниться. Перед дальнейшей обработкой их «разбивают» (обухом топора или молотком). Расщепленное сухожилье разделяют зубами на части, а потом «теребят» — разделяют на тонкие волокна специальным инструментом таскатченан. Нитки для шитья одежды делают только из спинных сухожилий. Их осторожно раздергивают пальцами на тонкие волокна и скручивают друг с другом. Конец одной пряди берут в рот, смачивают слюной, присоединяют к ней следующее и скручивают. Нитка должна получиться одинаковой толщины. Известно несколько способов скручивания ниток: правой ладонью на бедре, на щеке или на левой ладони правой рукой. Готовую нитку протаскивают сквозь зубы, чтобы она была ровной».


Русская Лапландия

«Кольский полуостров, как Чукотка и Ямал,  издавна был оленеводческим краем, а традиционный саамский образ жизни определялся  как полукочевой. В хозяйстве саамов оленеводство играло если не главную, то важную  роль наряду с рыболовством и охотой. Олень  использовался преимущественно как транспорт и манщик в охоте на диких оленей (дикарей), память о которых сохранила поговорка: «Куда дикарь, туда и лопарь». Стада  оленей у саамов были немногочисленны —  от 5–6 до нескольких десятков голов на семью  (стадо в несколько сот оленей было редкостью  и считалось богатством). Зимой саамы «жили  в оленях» — содержали их вблизи жилья с использованием изгородей, отчего кольское  оленеводство называют «избным». После  отела оленей отпускали на лето в приморскую  тундру на свободный выпас, а осенью вновь  «имали» (собирали) под зимний избный надзор».

«В последние годы, благодаря близости  Скандинавии и развитию транспорта, ассортимент продажи пополнился шкурами, которые  идут на экспорт в Финляндию. «Все шкуры  уходят в Финляндию. Они все подряд берут, лишь бы свищей от овода было поменьше». Со слов Алексея Филиппова, «шкуры раньше не нужны были никому, а теперь за евро их продаём. Хороший доход дает, например, камус  (в местном варианте — койба, шкура с нижней части ног; четыре камуса с четырех ног  называются «ход»): телячий ход — 1 300 рублей, бычий — 1 500, белый и пёстрый — 1 600»  (примечательно, что расчёт производится  всё же в рублях, а не в евро). 

Менее процента, но символически значимую долю прибыли составляет продажа оленей (обычно белых и ветвисторогих) Дедам Морозам по всей России,  вплоть до Краснодарского края, и за рубеж. Мотивация оленеводов во многом определяется не зарплатой (12–20 тыс. рублей  в месяц), а реализацией собственного пая  в стаде (до 100 голов, но самых красивых и упитанных)».

«Территория кольского оленеводства, ограниченная берегом моря и промышленными зонами, напоминает огромный вольер, в котором пасётся и перемещается 50-тысячное  стадо оленей. Сходство усиливается тем, что  пастухи не кочуют со стадами, а перегоняют  оленей на снегоходах по маршрутам выпаса  среди изгородей и наволоков (участков, ограниченных водоёмами). 

Протяжённость маршрутов от зимних пастбищ в Ловозерских тундрах до летних пастбищ у Баренцева моря  не превышает 100–150 км; благодаря компактности и удобному рельефу пастбищной  территории возможен летний вольный отпуск  оленей: как говорят оленеводы, «у нас сам  Кольский пасёт».

«Кружение — стадный жест замешательства. Вращаясь на месте, стадо не сбавляет ход,  не ложится, не разбредается, а ждёт действия  своего вожака, вернее вождихи, той самой матёрой оленухи, которая его ведёт. Стадо само  начинает кружение в жаркое летнее комарное  время (особенно в безветрие), спасаясь тем  самым от гнуса. «В центре круга олени стоят,  а вокруг пыль такая поднимается, что туда  ни овод, ни комар не летят, и запах пота такой,  что гнус туда не летит. Те олени, что в середине, отдыхают, а те, что по внешнему кругу —  бегут, потом меняются» (В. К. Филиппов). Есть  и другие поводы вращения, например, болезнь «вертячка», которая доводит оленя до измождения и смерти. Говорят, старики раньше умели «крутить  стадо», используя его вращение вместо кораля, умудряясь отловить в вертящемся круге  нужных для упряжки оленей. Обычно стадо кружит по солнцу, но пастухи говорят, что  можно закрутить его и в обратную сторону.  Кружение с отловом оленей «на вольной» (без  использования тандары или кораля) — это  своего рода дрессура: по словам оленеводов,  вращение способствует «осмирнению стада».  Они крутятся, пока не успокоятся от усталости или не найдут выхода в открытое пространство, и тогда круг стада в одно мгновение вытягивается во вьющуюся по тундре пёструю ленту».

Кольский полуостров.png


***

«Саамы Скандинавии и Кольского полуострова издавна использовали набор жилищ и сооружений, комбинировавших свойства  стабильности и мобильности. Оленеводы кочевали от зимних селений — погостов с избами  (пырт, тупа) по пастбищным и промысловым  угодьям, на которых ставили каркасные вежи  (куэдть) или жердевые чумы (лавву, кувакса).  Впрочем, даже стационарные саамские селения были по-своему временными: погосты с вежами стояли несколько лет на одном месте, а затем переносились на новое место, с учётом истощения промысловых и 

пастбищных угодий. По описанию лопарей середины XVI в., «свои шалаши они прикрывают древесною корою и нигде не имеют определённых жилищ, 

но, истребив на одном месте зверей и рыб, переселяются в другое». Уступая по интенсивности протяжённым  миграциям ненцев и порывистым манёврам  чукчей, саамы практиковали перемещения в размеренном ритме в ограниченном пространстве (диаметром 50–150 км), осуществляя «обмен веществ» разных промыслов и оленеводства. Даже мобильных горных оленеводов Скандинавии можно лишь с долей 

условности причислить к кочевникам, поскольку они располагают постоянной резиденцией со стационарными жилищами. Саамы обычно не перевозят 

с собой жилища, а передвигаются по цепочке жилищ, и ихпоходные  станы, собранные из подручных материалов,  оказываются скорее частью окружающей  среды, чем переносным кочевым реквизитом».


Контуры неономадизма (Вместо заключения)

Северный кочевник, обычно представляемый примитивным пастухом, давно пересел  на снегоход и освоил GPS-навигатор. Высокая  адаптивность кочевников демонстрирует  динамизм в восприятии и освоении культурных и технических новинок — от снегоходов  и мотолодок до коммуникационных hi-tech изделий. Сегодняшний скандинавский опыт подсказывает, что самым эффективным методом сбора оленей служит вертолёт — «летающая собака-оленегонка», и его дороговизна вполне окупаема снижением затрат на содержание пастухов. Во всяком случае, компактные пастушеские вертолёты 

и дроны могут сыграть важную роль в регулировании наиболее критических зпизодов оленеводства — осеннего сбора стад после  летнего вольного отпуска, поиска оленей, разбредшихся в тумане и др. Кстати, исследуемые нами арктические кочевники со своей  стороны именно под таким углом наблюдали за работой съёмочных дронов, отмечая их способность подгонять оленей и интересуясь  дальностью облёта и ресурсом батарей. Судя  по всему, использование дронов в оленеводстве — почти реальность. 


Подготовила Татьяна Шабаева

Иллюстрации взяты из представленной книги.

Полностью книгу можно посмотреть здесь.

Атлас кочевых технологий.jpg

 











далее в рубрике