Сейчас в Архангельске

01:19 3 ˚С Погода
18+

Два села у самого Белого моря

Белое море Карелия Поморы Удалённые поселения
6 мая, 2019 | 09:49

Два села у самого Белого моря

Статья является продолжением серии материалов, основанных на экспедициях, проведённых автором летом 2013 года в рамках исследовательского проекта «Социальная структура локальных сообществ, пространственно изолированных от институтов публичной власти», поддержанного Фондом «Хамовники». Тексты посвящены жизни труднодоступных северных сёл и деревень, отличающихся друг от друга степенью пространственной изоляции. 



Если в предыдущей статье рассказывалось о значительно изолированном оленеводческом селе, то в этой речь пойдёт о двух весьма удалённых, но гораздо более транспортно доступных поморских сёлах, расположенных по соседству друг с другом на карельской части побережья Белого моря. В советское время селообразующими предприятиями там были рыболовецкие колхозы, также занимавшиеся морским зверем и водорослями. Лов вёлся не только у берега, но и с судов в Белом и Баренцевом морях. После развала СССР в хозяйствах традиционно начались кризисные процессы, приведшие к оттоку населения, который, в свою очередь, только углублял кризис. В итоге, в конце 2000-х – начале 2010-х годов предприятия окончательно закрылись. От 150-250 человек, живших в каждом из сёл до Перестройки, осталось несколько десятков.

С большой земли туда надо ехать по одной и той же дороге, которая разветвляется уже ближе к концу. От дальнего села (второе ближе на десять километров) до районного центра, если ехать на автомобиле, 260 километров, из которых более ста – грунтовка. Общее время в пути – шесть часов. Примерно на полпути к асфальту находится железнодорожная станция, с которой можно уехать и в районный центр, и в Петрозаводск. Электричка до районного центра ходит три раза в неделю, и, уехав, человек сможет вернуться лишь через пару дней. Есть вариант доехать проходящим поездом дальнего следования, но это ощутимо дороже, и, главное, на станции закрыли кассу. Так что попасть на поезд теперь можно, дав взятку проводнику или купив билет заранее – в районном центре или через интернет, с которым в сёлах напряжённо, поскольку мобильной связи нет, а спутниковый интернет слишком дорог. Один из жителей Б[1] организовал рейсы «буханки», осуществляемые по заявкам. На момент экспедиции проезд стоил 500 рублей от Б и 400 рублей от развилки. Чтобы доехать до развилки, жители А должны были нанимать соседа-частника за 300 рублей. Таким образом, 50 километров пути обходились людям в 700 рублей, поездка в районный центр и обратно – чуть меньше, чем в 2000. Ситуативно извозом зарабатывают несколько автовладельцев. За так называемый спецрейс, то есть внеплановую поездку на легковой машине, они брали до 3000 рублей. С уверенностью рассчитывать на попутку нельзя даже летом. Когда я шёл со станции, меня подобрала первая же машина, но к тому времени я успел пройти уже около 15 километров. Когда же я переходил из одного села в другое (26 километров), в моём направлении проехала лишь одна машина, и она не остановилась.

Следы

На фотографии, сделанной во время перехода из А в Б, видны следы медведицы и медвежонка. Они совсем свежие, поскольку буквально за несколько минут до этого прошёл сильный дождь. Долгое время звери шли в сторону Б и лишь незадолго до него свернули с дороги. Впоследствии выяснилось, что они живут рядом с сельской свалкой.


Дорога, хотя и является грунтовой, имеет статус дороги регионального значения из-за того, что проходит по территории двух районов, – железнодорожная станция и выезд на асфальт находятся в соседнем, то есть чтобы попасть в свой районный центр, жители должны проехать через другой район. Возможно, именно благодаря статусу дороги зимой её чистят более-менее исправно, и поэтому сёла никогда не бывают отрезаны от большой земли дольше, чем в течение нескольких дней – после больших снегопадов и (не каждый год) в период сильной распутицы. Местные традиционно на дорогу жалуются, но в целом она вполне приличного качества. Основной проблемой является обилие крупных камней, езда по которым быстро разбалтывает машины, и их приходится регулярно чинить. С подобравшей меня попутной машиной как раз передали запчасти людям, сломавшимся примерно на полпути. Водитель не только передал запчасти, но и помог починиться. Такая взаимопомощь на дороге в порядке вещей.

Всё внешнее снабжение, если не считать торговцев спиртом (по всей видимости, техническим, поскольку бывали случаи отравлений), ограничивается еженедельным приездом почтовой машины и привозом товаров в магазины. В каждом селе всего один магазин, и оба они работают от райпо. Летом, когда приезжает много родственников и дачников, завоз осуществляется раз в неделю, в остальное время – раз в две недели. Кто хочет всегда есть свежий хлеб, вынужден печь его самостоятельно.

Топлива здесь требуется много: для машины, лодки, снегохода, инструмента и дизельного генератора, используемого рыбаками на своих тонях. При этом до ближайшей заправки ехать более ста километров, и люди запасаются топливом при любом удобном случае. Например, некоторые, отправляясь в районный центр на электричке, берут с собой канистры.

В А мобильной связи нет совсем, но она ловит на 6-м и 9-м километрах дороги, если ехать от села. Поэтому, направляясь в село, люди обычно делают остановку на 5-м километре, чтобы сделать последние до следующего выезда звонки. Стационарные телефоны есть, но их всего четыре: у мастера, обслуживающего телефоны, в администрации, «на квартире» и уличный таксофон. Последний пользуется большой популярностью, и к нему регулярно выстраивается очередь. Поскольку почта закрыта, почтовая машина привозит таксофонные карточки одной из жительниц, которая торгует ими на дому. Таксофон принимает входящие вызовы, поэтому, договорившись о звонке заранее или позвонив и сбросив, можно поговорить бесплатно. Номер указан даже в шапке группы села «Вконтакте», как основной канал связи. Если таксофон занят (или в случае плохой погоды), можно договориться об использовании другого телефона при условии поминутной оплаты. Больше всего от работы таксофона зависит продавщица.

"- А с 12 [магазин открывается] – это чтобы утром успеть все дела дома сделать? 
- Да нет. Я здесь работаю пятый год, это ещё до меня расписание было. Утром нам надо на телефон, созвониться, отчёты передать по телефону, заявки, накладные сверить. У нас как бы телефонные дела до 12 и с 9. 
- Вы с таксофона звоните? 
- Да. 
- За свой счёт? 
- Половину да, половину мне оплачивают. Они мне карточки посылают. Но есть так ещё на квартире телефон, мне разрешают оттуда ещё звонить. 
- Сколько там снимают за минуту? 
- Рубель, по-моему. Это типа домашнего телефона. На мобильный, конечно, дороже. А если заявку передавать, так это мне надо где-то час, наверное. 
- По всем пунктам? 
- Да. Я сама составляю заявку. Телефон нам, считай, не дают. Мы обращались в райцентре. Сказали, что номеров здесь нет. Где поставлены – и всё. Других здесь нет. Никак нельзя поставить нам один. А когда связи нет – на 6-й по дороге с мобильника звóним. 
- А часто нет связи? 
- Когда бывает, что электричества нет, когда поломки. А то у нас не совсем хорошая… Отключают. Иногда две недели можно сидеть без света[2]".

 
            В Б таксофон не работает, зато установлено больше домашних телефонов. Более того, мобильная связь ловится непосредственно в селе, но лишь в одном конкретном месте – на крыльце закрытого общественного здания. Я смог поймать сигнал лишь после того, как местный житель взял меня за плечи и установил нужным образом. Раньше связь ловилась на одном из участков, но хозяева посетовали, что после постройки соседской бани она пропала.

           ФАПы (фельдшерско-акушерские пункты) в обоих сёлах формально существуют, но фактически закрыты. Ставки есть, но нет людей, готовых их занять. Из А фельдшер уехала за пару лет до моего приезда, поскольку сын её закончил местную начальную школу, а отдавать его в интернат она была не готова. Ближайший ФАП находится в посёлке при железнодорожной станции, но оттуда фельдшер не приезжает, поскольку это территория другого района. Скорая же едет из районного центра полдня или, что бывает гораздо чаще, доезжает только до железнодорожной станции, до которой больного ещё нужно как-то доставить.

Многие мужики здоровые в пятьдесят лет умирали, хотя им всего-то нужно было укольчик сделать.

            Бывает, что человек умирает не из-за отсутствия фельдшера и невозможности быстрого приезда скорой, а, напротив, из-за того, что его повезли в больницу. После смерти одной из местных жительниц врачи пришли к выводу, что, если бы не вызвали скорую, она осталась бы жива – её растрясли по дороге.

            Представители контролирующих инстанций с проверками и рейдовыми мероприятиями сюда практически не выезжают. Сама по себе удалённость при наличии транспортной доступности, как правило, не является препятствием, но здесь на неё накладывается ещё и малая численность постоянного населения.

- А проверки всякие приезжают? Пожарные, санэпидемстанция…

- Пожарных давно не было, санэпидстанции сто лет не было. Не видела ни разу. 
- А Роспотребнадзор? 
- Не-а. Не хотят в глубинку ехать.

Участковый исправно приезжает по вызову, но профилактически – крайне редко. Он знает о наличии во многих домах незарегистрированного оружия, но никаких мер не принимает, поскольку понимает, что охотничье ружьё – это необходимость. В свои редкие приезды он штрафует людей, скорее, для видимости и выполнения плана – например, за непривязанных собак. Впрочем, несмотря на лояльное отношение со стороны участкового, у некоторых местных к нему всё равно есть претензии: он игнорирует неоднократные сообщения о приезжих торговцах техническим спиртом.

Возможность уйти в лес прямо из села или даже со своего участка (к слову, глухари и тетерева могут залететь практически на окраину села – я сам видел) и не пользоваться дорогой для выезда на охоту позволяет местным практически беспрепятственно охотиться и не опасаться рейдовых мероприятий, которые, по большей части, проводятся на дорогах. 

Лайка

Карело-финская лайка, с которой её хозяин ходит на охоту.


Однако для поморских сёл рыбалка была всегда гораздо важнее охоты, а с ней дела обстоят сложнее. Если постановка сетей на многочисленных озёрах связана лишь с небольшими рисками, то в море уйти от Рыбнадзора (и, кстати, пограничников, которые тоже могут ловить браконьеров) гораздо тяжелее. Попасться можно и в заливе, куда Рыбнадзор без проблем заходит на своих лодках, а промышляя возле открытой береговой линии, люди и вовсе находятся, как на ладони. Если в тайге охотника не найти, то на море рыбак всегда на виду. Ситуация осложняется ещё и тем, что инспекторы Рыбнадзора приходят не только из районного центра (они ведь почти свои, с ними может быть проще договориться), но и из Архангельска. Чтобы не рисковать, некоторые рыбаки оформляют ИП, но это связано с дорогостоящей бюрократической необходимостью регулярных поездок в районный центр и даже в Петрозаводск, которые к тому же не всегда бывают результативны.

Проверка сетей

Проверка формально браконьерских сетей в морском заливе.


Часто присылают какие-то пени. Пени могут составлять 68 копеек, а их тут не оплатить. И рубль с чем-то тоже было. Хотя у меня по другим статьям переплата, но нельзя перекинуть с одной статьи на другую. Все эти квоты получать, лицензии… Сейчас будет выдаваться разрешение на лов красной рыбы на десять лет по конкурсу. Конкурс выиграет человек, который будет предлагать лучшие условия. А это, понятно, будет человек побогаче. Может сесть здесь богатый, всё захапать. Тогда все местные будут недовольны. Как же, это же их земля, их море. Тогда и до убийства может дойти[3].

Если с контролирующими инстанциями, помимо Рыбнадзора, местные практически не сталкиваются, то другого преимущества изоляции – отсутствия нежеланных чужаков – они лишены. В первую очередь, это относится к приезжим охотникам и рыбакам, которые регулярно приезжают сюда благодаря наличию дорог. Помимо основной дороги, связывающей сёла с большой землёй, есть ответвление, ведущее к заброшенной военной части, и сегодня оно используется преимущественно именно охотниками-чужаками. Основная претензия заключается в том, что они бьют зверя и птицу для удовольствия и часто даже не забирают добычу: «Однажды целый мешок рябчиков оставили гнить».

Благодаря приемлемой дороге летом приезжает масса туристов: они начинают и заканчивают здесь свои водные маршруты, неделями стоят лагерем рядом с А и оставляют за собой горы мусора.

- Раньше там [полянка на берегу рядом с кладбищем] День Рыбака проводили. Музыка играла, массовые гуляния. А потом туристы стали там и всё замусорили. 

- А часто туристы туда приезжают? 

- Приезжают каждое лето. Я как-то пошла – там знакомые были у нас из-под Москвы – мы посмотреть. Ну там как городок! Они первый раз приезжали одни, потом семьями стали. Там даже телевизоры, всё-всё. Кабинки – помыться можно в душе.



            Среди туристов тоже встречаются желающие отправиться на охоту или морскую рыбалку. Организация таких развлечений позволяет местным зарабатывать, что, хотя и не одобряется многими соседями, позволяет контролировать пришлых и не давать им взять слишком много. В А даже появился гостевой дом, специализирующийся именно на приёме и сопровождении приезжих охотников и рыбаков. Также туристы предъявляют спрос на добытое и выращенное, нанимают транспорт до железнодорожной станции и повышают выручку магазина, от которой зависит зарплата продавца.

            До закрытия колхозов выезжать "на большую землю" было гораздо проще и дешевле. В советское время проезд на колхозном транспорте для местных был бесплатный, в постсоветское – очень дешёвый. Люди это не ценили, о чём сейчас очень сожалеют. В развале хозяйств они винят не только смену социально-экономического строя, бюрократизацию рыбной ловли и чехарду со сменой пришлых собственников и руководителей, но и самих себя.

Он [последний руководитель] добрый, и когда здесь уже почти ничего не было, он держал людей на зарплате. Правда, на минимальной совсем. Зато у всех шёл стаж. Были всякие колхозные поблажки, почту возили два раза в неделю бесплатно. Был транспорт до железнодорожной станции. Стоил 5 рублей, потом 10. Потом для приезжих сделали 50 (для местных всё равно 10). Спецрейс для одного человека 300 рублей всего стоил. И всё равно люди были недовольны. Когда он приезжал, они даже не выходили на работу. Они и так не ходили на работу, но даже когда он приезжал, не выходили. Люди не ценили всех этих благ. И в итоге пришлось ему всё это дело прикрыть. Люди не ценили, использовали, требовали ещё и ещё. […] Раньше бензин был прямо в колхозе и бесплатный, потом очень дешёвый. Люди здесь привыкли к халяве и к тому, что за них думают. Раньше привёз рыбу, сдал в колхоз – и гуляй.

Например, 2 воды в сутки бывают, куйпаги. На каждую куйпагу надо съездить за ламинарией. Приедешь – надо выгрузить эту лодку. Вручную всё это делалось. Очень тяжёлый труд был. Теперь они разве будут на две ездить? Они один раз съездят – и всё. И то если погода позволит. На дожде они не поедут или на ветре на сильном. Вот к развалу и прошло. Стали торговать спиртными напитками, возить в деревню, спаивать колхозников. […] Так что сами колхозники помогли всё это… Не выполняли задание, которое давали. Ленились. Энтузиастов, как раньше, не было.


На Белом море очень сильно заметны приливы и отливы. При плавном понижении дна ширина литорали во время отлива может доходить до нескольких сотен метров. Куйпага - это самая малая вода во время отлива, то есть момент, когда обнажена вся литораль или, иначе говоря, море максимально отошло. Подобраться к ламинарии можно только при малой воде, потому что в остальное время она находится слишком глубоко. 

Карбас

Деревянные морские лодки здесь по-прежнему на поморский лад называют карбасами, даже если они не вполне соответствуют своему историческому прототипу. В обоих сёлах ещё остались люди, умеющие их шить.

             
Оставшиеся от предприятий здания были либо растасканы на стройматериалы, либо распроданы. Приезжие покупали их под базу при приезде на рыбалку, а местные – для приёма туристов. В итоге, насколько мне известно, практически все эти здания не используются. 

Колхозный склад

Колхозный склад на острове при входе в залив.


- У нас теперь пилораму рабочую разворовали. Зачем? Пусть бы она стояла. Тут вина, конечно, председателя колхоза. Я считаю, что уже когда к ликвидации пошёл колхоз, надо было поступить не так. Надо было тогда имущество разделить между всеми колхозниками. Собрать собрание, разделить. Что на складах было – всё раздать. Также пилорама. Пусть бы она стояла. Вот сегодня кому-нибудь бы потребовалась доска – приехали бы, распилили. Рабочая пилорама! Она далеко. Я не могу там караулить. Да и зачем оно мне нужно? Приду, а мне доской ударят по башке, там и останусь лежать. Я как-то днём пришла, мне сказали: «Кыш!». Там уже полпилорамы было разворовано. Я там поплакала да прочь ушла. 
- Это свои разбирали? 
- Свои. Я вызвала милицию, вызвала главу поселения. Приехали – полпилорамы разобрано. Ну что делать? Милиция плечами пожала да уехала.

           
По состоянию на 2013 год в Б, которое всегда было поменьше, оставалось порядка двадцати фактических (то есть зимующих) постоянных жителей, в А – сорок семь, если не считать трёх архангелогородцев, живущих и работающих в семи километрах на метеостанции, до которой добраться можно только по морю. Всё необходимое им раз в год завозят теплоходом из Архангельска, а сами они держат кур и коз и сажают огород. Поэтому в сельский магазин они приезжают редко и с местными взаимодействуют мало.

В советское время в Б работала начальная школа, а в А – восьмилетка, куда, за двадцать километров, школьники из Б на оленях ездили по заросшей ныне прямой дороге. Позднее восьмилетка была трансформирована в начальную школу, и, наконец, обе школы были закрыты. В А это случилось в 2012 году, когда выпустилась последняя школьница. В Б это сделали чуть раньше, причём там даже не стали дожидаться, пока все доучатся, и вынудили семьи переехать в районный центр. Впрочем, и до этого семьи школьников, как правило, уезжали после окончания 4-го класса: никто не хотел отправлять своих детей в интернат. В 2013 году на два села не было ни одного зимующего ребёнка.

По всей видимости, все, кто хотел переехать, уже переехали. Все мои информанты поголовно заявляли, что в город им не хочется.

- А вы бы хотели когда-нибудь переехать куда-то?

- Ну если здесь вообще безвыходное положение будет, то придётся. А так я бы осталась здесь. Здесь дом. Куда? Дом ведь не бросишь. А там, в городе, у нас ни квартир, ничего. 
Я ни на какой город бы не променяла. Я в Петрозаводске лежала в больнице полмесяца, в райцентре тоже полмесяца – как медика у нас нет, на перевязки ходила. Я говорю: «Домой бы быстрее! Ой, домой!». Мне не нравится в городе. 
Никакая Москва не заманит нас, в суету сует. В Петрозаводск приезжаешь – через два дня уже не могу. В райцентр приезжаешь – в этот райцентр – и думаешь: о боже мой! Обратно бы домой.


Летом население, по меньшей мере, удваивается за счёт родственников и дачников, которых здесь называют «грачами», потому что они «прилетают» на лето, а потом «улетают». Примечательно, что на два села нет ни одного дачника со стороны – все бывшие местные или их потомки. Люди не хотят терять связь с малой родиной и, уезжая, не продают свои дома, а продолжают их использовать в качестве дачи. Поэтому и совсем заброшенных домов здесь относительно немного.

Дети "грачей" катаются на лодке

Дети "грачей" катаются на лодке по заливу.


Значительного притока пришлого населения никогда не было, и все приезжие – это супруги местных, то есть нет таких семей, в которых все были бы чужаками. Но даже породнившись с кем-то из местных (а значит, и с большей частью села), приезжий не всегда становится своим.

В А в постсоветское время не было построено ни одного дома, в Б новых домов два: один построила вернувшаяся ближе к пенсии супружеская пара, второй был выстроен взамен сгоревшего: пожарная машина, базирующаяся в 60 километрах, не успела приехать.

(Продолжение следует.)

Мост
Две половины Б соединены пешеходным мостом. Живущие на той стороне оставляют свои машины на этой.



Автор: Артемий Алексеевич Позаненко, преподаватель кафедры местного самоуправления факультета социальных наук НИУ ВШЭ.

Фотографии автора.



[1] Для удобства дальнее село я буду называть А, а ближнее – Б.

[2] Здесь и далее выдержки из интервью с моими информантами.

[3] Фрагмент приводится не дословно.




далее в рубрике