Робинзонада британских матросов в Гренландии в 1630-1631 годах

Корабль во льдах. Гравюра XIX в.

Глобальное похолодание

История зимовки на Шпицбергене шестерых российских промышленников в 1740-х годах широко известна. Гораздо менее известна вынужденная робинзонада восьмерых английских матросов, которая имела место столетием ранее в Гренландии. Этот случай, упомянутый Депертом в «Истории кораблекрушении» (1799), особенно интересен тем обстоятельством, что в XVII веке плавания в «Зелёную страну», как называли Гренландию скандинавы, были единичны из-за сурового климата, охватившего на несколько столетий северную Атлантику и часть Европы. Исследователи называет этот период (XIV – XVIII вв.) Малым Ледниковым периодом и связывают с замедлением течения Гольфстрима. Возможно, это и привело к разбалансировке Северо-Атлантического течения и прекращению формирования Азорского антициклона. Уже в 1310-х годах Западная Европа, судя по летописям, пережила настоящую экологическую катастрофу: в Англии и Франции с 1314 года стал формироваться устойчивый снежных покров: явление, почти исчезнувшее с середины IX века. Последовавшие затем необыкновенно сильные зимы привели к гибели нескольких урожаев и вымерзанию фруктовых садов в Англии, Шотландии, северной Франции и Германии. В Шотландии и Германии прекратилось виноградарство и производство вин. Зимние заморозки докатились даже до Италии. Ф. Петрарка и Дж. Боккаччо фиксировали, что в XIV веке снег нередко выпадал в Италии.

Американский палеоклиматолог Мартин Спессер, изучив циклические изменения климата Земли, установил, что предельное похолодание в Европе относится примерно к 1433 году. Парижские хроники отмечают столь суровую зиму за тот год, что волки, обитавшие в Булонском лесу, забегали в поисках тепла на городские улицы…

В северной Атлантике ситуация была ещё более критичной: например, в Гренландии стали наступать ледники, и к концу XV века здесь прочно установилась вечная мерзлота. По этой причине связи с гренландскими поселениями и Европой прекратились порядка на два с половиной столетия, и только в XVII веке – с развитием китобойного промысла – единичные корабли подходили к ледяному острову. Лишь с 1721 года – с прибытием в Гренландию датского миссионера Ханса Эгеде – с «Зелёной страной» установилась регулярная связь.

Отставшие от судна

Прежде чем перейти к повествованию, замечу, что историю о зимовке в Гренландии восьмерых англичан, Деперт позаимствовал из дневника одного из моряков – некоего Пелгама.

Итак, в 1630 году Английская китобойная компания отправила к берегам Гренландии три судна для ловли китов и тюленей. Один из кораблей – «Салют» – благополучно прибыл к месту своего назначения, где несколько дней занимался промыслом; затем на берег были посланы восемь человек для охоты. В шлюпку погрузили двух собак, ружьё, две пики и огниво. Корабль находился, примерно, в пяти милях от мыса Мэйден Пэп, получившего такое название от множества прекрасных диких коз.

15 июня стояла отличная ясная погода, и шлюпка в четыре часа дня достигла побережья. В тот день охота на редкость была удачной: матросы подстрелили четырнадцать диких коз. Утомившись, люди решили устроить небольшой пикник. После обильных возлияний матросы уже были не в состоянии грести к кораблю и остались на ночь в импровизированном лагере. Это и решило их судьбу.

На другой день была пасмурная погода, затем с юга поднялся ветер, который нанес множество льда между кораблем и землей. По этой причине судно было вынуждено отойти дальше в открытое море… Когда корабль исчез с горизонта, матросы пришли в большое беспокойство: посоветовавшись, они решили плыть вдоль берега в местечко Порт-Верде, где должен был стоять другой корабль. Там они надеялись получить известия о «Салюте», хотя были уверены, что он затерт льдами.

По пути к Порту-Верде, моряки несколько раз выходили на берег, где убили ещё восемь коз, которых забросили к себе в шлюпку. Однако, когда они достигли цели, их глазам предстала пустая бухта, в глубине которой чернели несколько брошенных на берегу бочек: судно ушло… Исчезновение корабля поразило охотников, так как несколько коз – это не та провизия, с которой можно рискнуть возвратиться на прежнее место. Однако надо было что-то предпринимать: где бы ни были корабли, через три дня они отплывали в Англию.

И снова совет… Большинством голосом решили плыть в Белл-Зоунд (Красивый Пролив), где была назначена встреча трём кораблям. Чтобы облегчить шлюпку, пришлось бросить в море всю добычу. Это помогло: 16 миль были быстро пройдены на вёслах, и в тот же вечер китобои достигли Несского мыса, который лежал примерно на полпути.

…Неожиданно на воду лёг такой густой туман, что «нельзя было видеть вперёд себя ни на один шаг». На другой день около полудня погода прояснилась, и моряки продолжили грести, однако Белл-Зоунд всё не показывался. Впрочем, стоит ли этому удивляться: среди моряков не было штурманов, знакомых с навигацией, а на шлюпке не было компаса… После очередного совещания, наши герои пришли к выводу, что проехали слишком далеко к югу и, несмотря на возражения пушкаря Виллиама Факели, поплыли назад, на север. Однако побережье оставалось пустынным. Пушкарь внимательно его осмотрел и с гневом сказал, что это место совсем непохоже на Белл-Зоунд, где он некогда бывал. Наконец, ему удалось уговорить всех повернуть шлюпку обратно к югу, что в итоге и стало катастрофической ошибкой и причиной всех несчастий, которые пришлось претерпеть морякам.

Пройдя долгое время на юг, брошенная команда не увидела ничего, кроме пустынного гренландского берега. В итоге большинством голосов снова повернули на север, чем ещё больше разозлили упрямого пушкаря. Последний отказался грести…

Вскоре поднялся попутный ветер, и на шлюпке поставили парус. Наконец, моряки усмотрели Белл-Зоунд, но тут ветер сник, и пришлось снова браться за вёсла. Самое печальное, что моряки осознали свою ошибку, и даже Факели был вынужден согласиться, что место, от которого они несколько дней назад ушли, и было Белл-Зоундом. Теперь надо было выяснить: ушли ли корабли, ведь, блуждая вдоль берега в спорах и дрязгах, они потеряли столько драгоценного времени.

Оставалось найти место для высадки, чтобы не повредить шлюпку. Двоих матросов решили высадить, чтобы они пошли берегом к Белл-Зоунду – вдруг встретят кого-то из китобоев. Впрочем, надежды на это было мало: попутный ветер обеспечил кораблям путь в Англию, и шкипера не преминули этим воспользоваться. Потерявшихся же моряков никто не считал: погибли, утонули, исчезли… Каждый, кто вербовался на китобойное судно, идущее в Гренландское море, знал, на что идёт…

Возвратившиеся моряки объявили, что никого не встретили. Это известие привело команду в совершенное отчаяние. После горьких сетований на свою судьбу, несчастные решились «возложить упование на промысел Всевышняго» и стали готовиться к арктической зимовке.

Удачные обстоятельства

Посовещавшись, моряки решили возвратиться в Порт-Верде и там запастись дикими козами. 25 августа они прибыли на место, где организовали лагерь: вёсла использовали вместо шестов, на них накинули парус – получилось нечто вроде палатки. Утром же они направились в местечко Коль-Парк, где водилось много диких коз. Этот день, можно сказать, выдался удачным: с помощью собак они выследили и убили семь коз и четырёх белых медведей. Убили больше, чем могли съесть: теперь морякам пришлось думать о пище впрок, благо арктический климат позволял сохранять мясо.

Затем погода стала портиться, пришлось возвращаться в Порт-Верде, к своему лагерю. Недалеко от него они увидели выброшенную на берег корабельную шлюпку, которую расценили не иначе как подарок с неба… Моряки разделили провизию по двум лодкам и сами распределились на две партии, намереваясь отправиться в Белл-Зоунд, где собирались зимовать. Однако ехать в ночь они не решились, а на следующий день было Воскресение, и поездка тоже была отложена. В понедельник же море волновалось, и англичане не смогли пройти и половины пути. Во вторник они достигли местечка Боттле-Кова, где поднялся такой сильный ветер, что пришлось шлюпки вытаскивать на берег.

Между тем ветер перешел в штормовой, и одну из лодок стало захлёстывать. Сначала провизия подмокла, а затем вода настолько заполнила шлюпку, что куски медвежьего и козьего мяса «уплыли» через борт и были унесены волнами. Людям пришлось грести к берегу и вытаскивать шлюпки на землю. Лишь 3 сентября морякам удалось достичь Белла-Зоунда, где планировалась зимовка. Здесь они поставили палатку…

Очень скоро наступили жестокие морозы, и море сковало льдом. Страдавшим от холода морякам пришла идея поставить в большой палатке маленькую. Впрочем, вряд ли бы это сильно помогло… К счастью, один из моряков обнаружил на побережье хижину, которую использовали фламандские китобои для хранения китового жира. Деперт приводит размеры этой, по-видимому, образцовой гренландской (промысловой) избы: она сколачивалась из брёвен и покрывалась черепицей. Длина избы была 11 м, ширина – 17 м.

Итак, обнаружив заброшенную избу, моряки её быстро разобрали и перенесли брёвна в лагерь. Помимо дерева они прихватили также трубы и печки.

Зимовка в Арктике. Гравюра 1599 г. Экспедиция В. Баренца.

Строить новый дом вызвались два матроса ранее владевшим этим ремеслом. Они предложили возвести деревянное укрытие внутри большой палатки. Пригодилась и найденная известь, которую просто смешали с песком. Из текста следует, что печей было несколько, и их решили употребить на кирпичные стены. К строительству дома были привлечены все матросы: один ломал трубу, другой очищал кирпич, третий носил его к тем, кто клал стену, четвёртый приготовлял извёстку, пятый штукатурил стену, остальные – готовили дичь.

Так как кирпича хватило только на две стены, остальные возвели из дерева. Щели же замазали извёсткой и песком, стараясь набить их как можно плотнее. Сверху брёвна для тепла покрыли досками, а во внешней палатке сделали отверстие для трубы. Окна сделали в крыше – с кровли сняли несколько черепиц. Теперь дым уходил через крышу, и оттуда же падал свет. Дверь обили войлоком. Затем моряки оборудовали четыре «каюты». Получилось – по два человека в каждом «кубрике». Постелями послужили козьи шкуры, которые оказались «весьма тёплыми». На топку печей пришлось изрубить семь ветхих шлюпок, найденных на берегу. Эти дрова снесли на чердак, что также послужило бы защитой от снега, если б он пробил черепицу.

Между тем дни становились холоднее; особенно холод чувствовался по ночам. В избе приходилось весь день поддерживать большой огонь, который к ночи затухал, и дом обогревался жаром, идущим от раскалённых угольев и золы. Остатки топлива ссыпали на вязовую доску, и всё это «тлело» у ног матросов, обогревая их по шестнадцать часов в сутки. Таким образом удавалось экономить дрова.

12 сентября в пролив занесло несколько льдин, на одной из которой моряки высмотрели двух спящих морских котиков. Тотчас была спущена шлюпка, в неё кинули старый крюк, пики и верёвку… Охотники плыли так тихо, что животные пробудились только тогда, когда пушкарь метил в них пику. Сначала была загарпунена мать, а потом детёныш, который не хотел расставаться с матерью и плавал вокруг шлюпки. Мясо котиков было тотчас изжарено на берегу и показалось команде отменным.

15 сентября история с ластоногими повторилась, но поскольку они были более осторожными, то никого из них не удалось обратить в жаркое.

Зимовка

10 октября началась настоящая стужа, и море покрылось льдом словно панцирем – до самого горизонта. К этому времени платье у англичан стало рваться. Пришлось заняться штопкой: вместо иголок в ход пошли рыбьи кости, а вместо ниток использовали расплетённую верёвку.

Когда встал вопрос с ночным освещением, кто-то придумал следующее: отломил от котла кусок свинца и сделал из него нечто лампады. Из верёвки наделали фитилей, а постное масло пошло на заправку… С водой проблем тоже не было: возле хижины с холма падал источник. Последним пользовались до января. Правда, для этого приходилось всякий раз пробивать лёд. Однако с февраля стужа сделалось такой сильной, что пришлось растапливать снег с помощью калёного железа.

К весне припасы стали истощаться: охота не всегда была удачной: лишь изредка морякам удавалось подстрелить медведя. Тогда пришлось назначить строгую экономию. Теперь мясо ели пять дней в неделю, а в среду и пятницу обходились китовыми костями[i].

В режиме строгой экономии полярные «робинзоны» жили три месяца, а затем «мясные дни» были сокращены до четырёх дней в неделю. Что касается дров, то боязнь, что топливо скоро закончится, заставила моряков жарить только половину козы. Другую же часть клали в бочку и на мороз, чтобы зажарить её в праздник или воскресные дни.

От 14 октября до 3 февраля англичане не видели солнца, если не считать багровой зари, которая поднималась над горизонтом в первой половине декабря. Впрочем, им светил довольно яркий месяц. И лишь в январе стало заметно приближение длинного, светлого дня.

Один из матросов – Пелгам, на дневник которого, собственно, и опирается Деперт, – сообщает, что у них не было календаря, по которому можно было определять время. Но они, «сколько можно, старались различать дни и часы, к Эпакте и, таким образом, узнавали время лунных перемен»[ii]. Пелгам сообщает, что их исчисление времени оказалось сходно с «подлинным» исчислением, о котором они узнали от матросов прибывшего корабля[iii].

В конце января 1631 года моряки отметили, что у них осталось мяса не больше, чем на шесть недель. Едва прошла эта «ревизия», как к хижине заявилась медведица с медвежонком. Англичане сделали отчаянную вылазку и тут же, у дверей, убили непрошенную гостью, однако медвежонок убежал…

Удачную охоту наши герои расценили не иначе, как божий промысел. Мясом убитой медведицы они питались двадцать дней и нашли его гораздо вкуснее козьего.

Пелгам сообщает, что примерно в это время все они покрылись тонкой кожей, которая, впрочем, скоро «опала». Сам Пелгам не находил этому объяснения, но полагал, что это было и к лучшему, так как с новой кожей он получил новые силы, и «ему казалось, будто он избавился от жестокой болезни»[iv].

Впоследствии англичане убили ещё несколько медведей, между которыми один был очень крупным, высотой в 6 футов. Их мясо поджарили на вертеле, и оно показалось им похожим на бычачье. Это мясо очень укрепило моряков.

Между тем, дни становились продолжительнее и светлее. Световой день принёс свои плоды: птицы стали чаще попадаться в силки. «Самая обыкновенная птица прилетает в Белле-Зоунд вить гнёзда весною, - пишет Деперт: - Она питается рыбою и бывает величиною с селезня: у ней ноги так близко от крестца, что, если случится ей упасть, то тяжесть тела мешает ей опять встать. Вода - её природная стихия. Сих птиц ловят силками из китовой кости, покрытыми медвежьей кожей, так чтобы мясистая часть обращена была наружу. Кожа сих животных, - поясняет Деперт, - служит прекрасною приманкой для птиц».

 Лов птиц у северных народов. Гравюра 1555 г.

С этого времени проблема с пропитанием отпала, так как вскоре началось настоящее нашествие лисиц. Островитяне за две недели поймали в сети около пятидесяти штук. Однако 16 марта зимовщики лишились одной из собак, которая ушла вглубь острова и не вернулась. Другая же собака так растолстела на медвежьем и лисичьем мясе, что упустила козла, который сам пришёл в лагерь.

Однажды двое зимовщиков отправились в горы и на одной из вершин нашли множество яиц, но с собой взяли только тридцать штук. На следующий день они хотели подняться на вершину всей командой и принести в лагерь не менее тысячи яиц, но вдруг ночью стало так ветрено и холодно, что они были вынуждены сидеть взаперти несколько дней.

Спасены!

Что касается прибытия кораблей, это оставалось главной мечтой зимовщиков и надеждой на их спасение: рано или поздно в Белле-Зоунд должно было прибыть какое-нибудь промысловое судно. Если раньше англичане поднимались на соседнюю гору, чтобы посмотреть, не тронулся ли лёд, ещё в прошлом году сковавший бухту, то теперь, из-за непогоды, они вынуждены были сидеть в хижине.

Неожиданно (это было 25 мая) зимовщики услышали снаружи какие-то отдалённые стуки… Неужели медведь пожаловал?.. Нет, кто-то отчётливо и монотонно бил чем-то тяжёлым по куску металла. Звук шёл со стороны моря... Моряки выскочили из избы… В проливе, свободном ото льда, виднелись две шлюпки. ЛЮДИ!

Оказывается, некоторые из экипажа знали, что с прошлого года на гренландском берегу остались несколько человек. Именно поэтому владелец обоих кораблей послал сюда шлюпки… 

Наши герои поспешили к бухте, и вскоре предстали перед своими спасителями. «Их вид был самый жалкий и ужасный, - пишет Деперт: - Все выпачканы в саже и в дыму, покрыты одними лоскутьями. После первого изумления, экипаж судна с восхищением бросился обнимать зимовщиков. Потом все пошли в островское их жилище и с новым удовольствием дивились найденному там порядку. Им [гостям – А.Е.] сделали честь: потчевали кушаньем, какое тогда случалось; каждый из них выпил стакан холодной воды и съел кусок дичи, изжаренной за четыре месяца перед этим».

Затем моряки отправились на корабль, где «были приняты с равным человеколюбием и сострадательностью». А вскоре в бухту вошли и другие суда… 

Обратно на Родину восьмерка «робинзонов» попала только в конце августа 1631 года, когда корабли покинули гренландские промыслы и после благополучного плавания достигли Англии. Любопытно, что Английская китобойная компания, к которой принадлежали спасённые, по условию контракта, выплатила зимовщикам годовое вознаграждение, «уважив те несчастия, которые они терпели целые 11 месяцев, лишённые почти всех нужных для жизни потребств».

Завершая свой рассказ, Деперт замечает, что, по прибытии на родину, моряки быстро восстановили своё здоровье, однако с трудом могли привыкнуть к хлебу и крепким напиткам. 

[i] В тексте нет упоминания, что моряки во время своей робинзонады, охотились на китов. По-видимому, речь идёт о ките, выброшенном на берег.

[ii] Эпакта (греч. – добавочные дни). Также Эпакта – возраст Луны на определённую дату солнечного календаря.

[iii] Куда менее счастливы были спутники Магеллана. Обойдя земной шар, они, сами того не зная, пересекли линию перемены дат и, таким образом, «потеряли» день. Вернувшись в Европу, португальцы пришли в ужас от того, что не менее двух лет праздновали дни святых не в надлежащие дни, за что всей команде пришлось прибегнуть к церковному покаянию.

[iv] Пелгам приводит очень любопытное сведение: по-видимому, речь идёт о каких-то внутренних резервах человека, проявляющихся как защитная реакция в экстремальных арктических условиях.