На кордоне Енгаю. Часть I: Шалости браконьеров и полярные туманы

Фото Михаила Пустового

Предгорья Полярного Урала. Обтекая скальные прижимы несётся Енгаю. Порождённая среди снегов юго-восточных склонов Райиза река пронзает тундру, а затем петляет по лиственничной тайге. В её окрестностях бродят медведи и пролегают тропы лосей. К реке приходят оленеводы ханты и ненцы, а вслед за ними появляются разбойники-волки. Зимой на урочища Енгаю опускается сводящая скулы стужа, и ложатся глубокие снега. Где-то здесь стоит кордон природного парка Полярно-Уральский. За ним следит инспектор. И он, зачастую, один. Корреспондент GoArctic провёл три дня на Енгаю, наблюдая этот мир.   

Дорога в полярный рай – болотами и пригорками 

Кордон Енгаю лежит вдали от окружной столицы нефтегазового округа, названного, словно в шутку, в честь обособленного полуострова Ямал. Почти в сотне километров, на Урале. С последним анклавом урбанистического мирка – посёлком Харп, его связывает грунтовая дорога, а затем – труднопроходимая колея. В октябре из Лабытнаног (или Лабытнанги, если вам угодно) направляются, один за другим, конвои Службы биоресурсов ЯНАО – на грузовиках идёт завоз тюменского сена для живности на кордоне. С оказией еду и я. 

Водитель Саня – старожил обского левобережья, живёт уже чёрт знает сколько зим в Лабытках (как мы говорим). Приехал, да так и не уедет. Мотается по тундрам и зимникам – от Байдараты до Таза. Много повидал. Под разговоры о Севере путь летит быстро. А под колесами могучего КамАЗа шероховатая трасса Лабытнанги – Харп. Дорогу на закате СССР проложили по лесотундре, чтобы связать когда-то перспективный горняцкий посёлок с городом. Тракт дался с трудом. Первое полотно тонуло. Местами под отсыпку попросту клали брёвна. Но за годы она основательно просела – внизу линзы вечной мерзлоты. 

Но зато вокруг, после однотипных окрестностей Обдорска (его родовой топоним в своё время коммунисты зачем-то перекрестили на ненецкий Салехард) – тальниковых чащ и ощетинившихся лесом оврагов – праздник для глаз. Чернеющие отроги Полярного Урала застилают горизонт, вырастая на глазах. Разбросанные ледником валуны облагораживают лиственничное тундролесье. Прозрачная река Ханмей белеет ледяными заберегами. 

Но вот мы въезжаем в Харп – Северное сияние. Тоска и индустриальные руины. Посёлок пережил эпоху расцвета, чуть не стал горняцким городом, как наш кольский Хибингорск (Кировск), но что-то пошло не так. Бюджетников в камуфляже в разы больше рабочих. Пересекаем единственный автомобильный мост через красавицу Собь. Вода в энергичной реке заметно упала, обнажив камни на пороге. Запоздалая зима близка, уже 12 октября 2021 года. 

Заезжаем на дорогу на хромитовое месторождение Райиз, по которой самосвалы челябинского «КонгорХрома» тянут руду. Технику пускают только по пропускам. Затем – неприметная отворотка в лес. Тонкие лиственницы расступаются просекой. Едем медленно. Глубокая, топкая колея. Грузовики переваливаются через пригорки, уходят в резкие спуски. Саша мечтательно предвкушает морозы, которые выровняют направление.  

Кордон Полярно-Уральского природного парка на участке-тёзке появляется неожиданно.   

Он стоит на правом берегу катящейся с горного массива Райиз реки Енгаю – резвого, но не везде глубокого притока Соби. Место суровой красоты. Неподалёку от него – теснина между отвесных скалистых утёсов. Вокруг построек усадьбы рвутся вверх мощные лиственницы. Крутят ветки берёзки. Стоит мистическая тишина, нарушаемая лишь естественным рокотом ласкающего валуны и камни переката. Сотовая связь в урочище пробивается с трудом. 

Кордон Енгаю своеобразный. Это не только база для маршрутного учёта живности в парке и поисков браконьеров. Есть настоящее хозяйство, необычное для Полярного Урала. Лошади, стадо овечек и россыпь кроликов. Быт и летом, и зимой, полон фермерских хлопот. Инспекторы живут по одному. Сегодня хозяин на кордоне – Евгений Иванов. Уралец, врач, и мужчина, голову которого тронула седина.  

Ели лося мужики: интерес у браконьеров был мясной 

Вечереет. Урчат моторы. Четверо мужчин – водители двух КамАЗов и инспекторы, быстро разгружают с помощью крана десятки тяжеленных тюков с сеном перед коралем. Растёт горка жёлтого сена. Затем обедают борщом и домашними блинами в усадьбе кордона у хлебосольного Евгения. И уезжают, чтобы засветло прорваться на харповскую дорогу. Я остаюсь, свалившись на кордон Енгаю как-то неожиданно.     

Усадьба кордона, она же – домик или избушка, а так в ЯНАО называют любую постройку-приют серьёзнее шалаша, ведёт свою историю от посёлка Полярный (110-й километр). После того, как сердце Полярно-Уральской геологоразведывательной экспедиции в 2004 году вычеркнули из списка населённых пунктов, из посёлка многие брали строительный материал и балки. Оленеводы растащили перекрытия чердаков в бамовских домах. Биоресурсы отправили экспедицию через горные долины за добром. Так домик попал на Енгаю. 

Река Енгаю носит красивое и звучное имя. Откуда гидроним? Перевод с ненецкого слова енга – шаг, а зырянское существительное «ю» – река. Или это плод усечения ненецкого прилагательного  вэнгалёда (протянутая)? А ведь и в Карелии есть реки Енга. В «Словаре гидронимов ЯНАО» Енгаю переводится как «река, отмеренная шагами» и как «протянувшаяся река».   

Поначалу кордон стоял на противоположном от нынешней низовой поляны берегу реки –  на возвышенности среди редколесья. Затем, ради удобства контроля над окрестностями, его перенесли. За правым берегом Енгаю начинаются по-полярному особенные таёжные массивы и заболоченная лесотундра. Места интересные. Как для живности, так и для людей. 

– Кордон находится на пересечении дорог миграций животных. Проходит у нас путь миграции лося. Есть заяц. Птички хорошие летают. Куропатка. Ястреб живёт. Орлов порою фиксируем. Появились глухари. Бывает росомаха. Волки иногда приходят, но этой осенью их ещё не видели. И медведь захаживает. Сейчас он не следит на снегу, видать уже готовится ко сну, – перечисляет мне инспектор Евгений Иванов. 

Некогда в окрестной природе промышляли дичекрады (браконьеры). Поселковые и городские, приехавшие издалека и поселившиеся на Севере люди. Любителей охоты в ЯНАО хватает. Русские брали сохатого – это 150-200 килограммов чистой лосятины. Оленеводов-хантов, которых здесь в зимний сезон хватает, такое мясо не интересует.  

– Браконьеры пошаливали. Интерес у них, в основном, мясной был. Теперь, когда встал наш кордон, чтобы в парк кто-то с ружьем наведывался – таких людей мы давно не встречали. Знают, что нельзя, – продолжает Евгений Васильевич.

Насчёт нелегальной охоты. В начале октября севернее парка в районе фактории Паюта был отловлен Биоресурсами браконьер-сириец на джипе. Воровал на продажу кречетов. Искали его долго и упорно. Такие чудеса бывают в Приуральском районе… 

Самая бурная пора на базе Енгаю – когда застывают от свирепых полярных морозов болотины и сложный, сдобренный камнями приуральский рельеф становится проходимым для техники. Зимой с кордона стартуют на снегоходах рейдовые группы, чтобы осматривать заповедные владения участка парка или вести по следам на снегу маршрутный учёт лося, медведя и другой живности, которая даст о себе знать. 

Ещё инспекторы разносят гостинцы для сохатых – соль на солончаки. Это не просто лакомство для лосей, для исполинов: самцам она требуется для  нароста рогов, а лосихам для вынашивания телят. 

Тревожный туман и запах хлеба 

Сам пост или же кордон Службы биоресурсов ЯНАО – это одноэтажный жилой дом, баня, дизельная (там же ночует снегоход), две уборные. Между постройками проложены деревянные тротуары – чтобы не месить снег и не шлепать по лужам. Всё это инспекторы год за годом доводили до ума своими руками. Поодаль, на пригорке, подворье со скотом. 

Тихо вечереет. Из широких окон усадьбы просматривается периметр. Каменистая, но проседающая почва заставила домик чуть перекоситься, а морозы прижали пластиковые окна. Стекла рассекли трещины. Но жить можно – стены в порядке, крыша не течёт, а щелей нет. Поедает топливные брикеты добротная печка. Закручивается разговор, как-то уходящий с природного парка на свои малые родины. У инспектора – это переживший лихолетье девяностых Екатеринбург, у автора гаснущее величие полярного Мурманска. Жизнь в городах и посёлках здешнего округа совсем не похожа на то, что было дома. Чужбина. 

На Енгаю почти опускается долгая северная ночь. Выхожу во двор и отдаляюсь от кордона. Длинные ветви облысевших лиственниц тонут в синеве, а затем их поглощает темнота. Усилившиеся туманы, парящие от сырого снега и ещё не вставшей реки, усиливают ощущение отрешённости от мира. Посторонние звуки не проникают. Изредка вздрагивают ветки, потревоженные дикими животными. О присутствии человека говорит только сноп света, вырывающийся из окна. 

В сенях пахнет овчарней от сохнущей одежды. А в комнате всё ещё гудит печка, распространяя своё тепло. Евгений варит богатый борщ на газовой плите и на медленном огне разогревает хлеб в сковородке, что делает его мягким и хрустящим. От запахов еды ноет в желудке. Но на кордонах не всегда такое изобилие. На отдалённых постах можно и подзаждаться завоза, если техника – КамАЗы и «Трэколы» – подведёт на заболоченных направлениях в приуральской тундре. Не пробьется сразу по размокшим снегам.  

Завтра будет долгая возня с живностью и обход периметра кордона. И, возможно, мы выйдем на свежий след бурого медведя. Если нам повезёт. 

Автор благодарит Службу биоресурсов ЯНАО за возможность познакомиться с кордоном Енгаю. 

***

Михаил Пустовой, специально для GoArctic