Сейчас в Архангельске

10:38 -4 ˚С Погода
18+

Сезон "жизни в тундре": практики полуострова Канин

Для тесной связи с тундрой не обязателен кочевой образ жизни.

Природа Арктики Шойна Полуостров канин Торна Морошка Тундра
3 сентября, 2021 | 16:17

Сезон "жизни в тундре": практики полуострова Канин

Иллюстрация из книги: Гудаев М.В. Гремиха и Шойна. Два посёлка, но одна судьба. 2020. С. 17



Проживание в тундре, в том числе непостоянное и даже не очень долгое, устойчиво ассоциируется либо с коренным населением Севера, ведущим кочевой образ жизни, либо с профессиональной деятельностью оленеводческих бригад и различных экспедиций. На полуострове Канин проходят кочевые маршруты оленеводческих бригад ненецкой общины «Канин». Сюда регулярно приезжают исследователи природы и путешественники. Но кто ещё, кроме оленеводов, исследователей и редких туристов, связан с Канинской тундрой постоянными маршрутами, жилищами и регулярными возвращениями в одни и те же места?

По по образному выражению одной из жительниц посёлка Шойна, для многих её соседей и для неё самой в августе и сентябре наступает время «жизни в тундре». Мы постараемся посмотреть, что составляет этот комплекс сезонных практик, зачем и куда едут жители, и какие отношения с ландшафтом за пределами посёлка формируются в результате этих регулярных сезонов.

Территория, о которой пойдёт речь, охватывает тундру, ближайшую к Шойнскому сельскому поселению (Шойна и Кия), среднее течение реки Шойны, часть побережья Белого моря -- от деревни Кия на юге до бывшей промысловой базы Тарханово на севере. Иногда промысловые маршруты могут достигать Канина Носа.


Сезон ягод

Одна из самых ярких сезонных практик, известных за пределами региона и связанных с тундрой, – сбор ягод. Сезон морошки приходится на часть августа или – как в 2021 году – может начаться в конце июля[i] в зависимости от погодных колебаний.

Сбор морошки на продажу – специфический сезонный заработок для многих посёлков в тундровой зоне, Канинский полуостров -- не исключение. Морошку покупают перекупщики[ii], при средней цене 500 рублей за килограмм для жителей это хороший, но очень кратковременный и ненадёжный заработок. Урожай морошки бывает не каждый год, в Шойне отмечали периодичность раз в три года.

«Морошка-то не каждый год бывает. Так мы её взяли, да, два года назад, один раз и успели… Один раз я всё-таки собрал. 17 дней я прожил в избушке, 17 дней. И 17 дней я собирал её, изо дня в день. И собрал я 300 килограмм морошки, один! Мой сын-то на работе... Он меня завёз туда [на моторной лодке – Н.К.], ну в выходные пособирает, поможет мне…» (Мужчина, около шестидесяти лет, 2018 г.)

«Золото тундры» – не единственная ягода, на сбор которой регулярно отправляются в окрестную тундру или за десятки километров от посёлка, хотя она наиболее коммерчески выгодна. Кроме нее собирают чернику, голубику, бруснику, клюкву и менее известную городскому жителю воронику или шикшу (локальное название – сиха).


  Вороника.


Продаются эти ягоды реже и исключительно внутри посёлка или ближайшим соседям, когда они предполагают, что не успеют или не смогут собрать сами. Так, бруснику заказывают в Шойне односельчане и знакомые из соседней деревни Кии. Существует и обратная ситуация, когда жители Шойны заказывают ягоду в соседней Кие (как мотивация может выступать предположение, что ягода в конкретный сезон лучше где-то в другом месте, а не у себя рядом). Заказы эти небольшие: чаще 3 или 5 кг, средняя цена 300 рублей за килограмм. В посёлке свежую бруснику и воронику осенью может купить пекарня (для ватрушек), но эти заказы также небольшие и нечастые. В отличие от сбыта морошки, такой доход не составляет значимой части бюджета, а занимаются сбором на продажу этих ягод лишь несколько человек. 

Помимо сбора ягод и грибов, осенний сезон в числе прочих практик в тундре включает охоту на дичь (предпочтительно на гусей) и речное рыболовство. Собранное и добытое в основном заготавливается впрок, часто замораживается[iii], в большей степени идёт на свой стол, используется как посылки родственникам в города и как подарки.


«Она сейчас в тундре живёт»: гибкое время тундры

Кто же чаще всего совершает регулярные поездки, и как сезон «жизни в тундре» совмещается с постоянным рабочим графиком и семейными обязанностями?

Самыми свободными в отношении бюджета времени оказываются пенсионеры, затем – люди, работающие сменами, например, на дизельной станции, в недалёком прошлом – также кочегары. Пятидневная рабочая неделя оставляет не так много времени: учителя и воспитатели в школе-интернате и детском саду или единственный сотрудник центра связи НКЭС могут выезжать только в выходные.

Некоторые виды работ практически полностью исключают возможность далеко уходить от посёлка. Так фельдшер, когда оставалась единственным медиком в посёлке, должна была находиться в границах досягаемости на случай возможных экстренных обращений и не покидать зону покрытия мобильной связи в том числе в свой выходной. А при поездке морем в избушку резкая смена погоды может сделать невозможным быстрое возвращение. Фельдшер ограничивалась короткими (несколько часов) прогулками в ближайшей к посёлку тундре до воинской части, где есть охват сотовой связи, а ягоду ей приносили в качестве подарков.

Тем не менее, в сезон, которым является период сбора ягод, грибов (август - сентябрь) и охоты на гусей (сентябрь), часть жителей села (многие из которых – работающие люди) чаще на квадроциклах, но иногда и пешком в свободное время отправляется в тундру.

Например, в 2018 г. в сентябре неделя у Р., которая работает банщицей, выглядела так: понедельник, вторник – женский день (полные рабочие дни до позднего вечера); среда – работа до 12 и уезжает в тундру; четверг, пятница – мужской день (полные рабочие дни до позднего вечера); суббота и воскресенье уезжает в тундру. Почтальон Л. всю вторую половину августа и первую декаду сентября уезжала на квадроцикле в тундру каждый рабочий день после закрытия почты и на целый день в выходные; про себя она говорила, что «сейчас живёт в тундре». Обе женщины собирали ягоду только для своих семей, то есть время, проведённое в тундре, не использовалось для дополнительного заработка, а оценивалось скорее как досуг: «А чем живём? Работаем. В выходные в тундру, когда лето да осень» (женщина, около 47 лет, 2018 г.).

Время «жизни в тундре» может конкурировать с семейным временем. Два примера показывают, как по-разному подстраиваются семейные обязанности под график сезонных практик. Так, осенью 2018 г житель Шойны А., единственный пенсионер в семье, был вынужден сидеть с маленьким внуком, которого ещё не взяли в детский сад. И так как брать с собой на охоту двухлетнего ребенка он не мог, приходилось ждать возвращения жены с работы и только после этого ехать на квадроцикле в тундру. Другой пример: молодая женщина, мать трёхлетнего ребенка, работающая пять дней в неделю до пяти и иногда дольше, весь сентябрь не рассчитывала, что её мать-пенсионерка сможет забрать своего внука из детского сада или что ребёнка можно отдать бабушке на выходные, так как в этот период мать ходит в тундру (на сбор ягод). В обоих случаях поездки в тундру, так или иначе, учитываются, а иногда и сказываются на распорядке жизни всей семьи.

И если границы сезона жёстко определены природными факторами (время поспевания ягод, погодные условия, шторма и т.п.), то внутри периода время для тундры оказывается гибким. Как мы видим, нет какого-то единого признаваемого правильным времени поездки за ягодами -- например, ранних утренних часов; при использовании квадроциклов люди подстраивают тундру под свой рабочий график. Однако при маршруте по морю эта вариативность уменьшается, большее значение приобретает погода:

"Мы с мужем морем ездили… морем ездили далеко, 25 километров. Там морошки было!.. Вообще! Да… Там да, такой берег, что там… Вот надо погоду подугадать, посмотреть по-хорошему, чтоб не было ни вала, ни шторма. Если вал… если шторма даже нет, а вал, там не пристанешь вообще. Там торфяник высокий, торфяник. И надо, чтоб было тихо. И вот мы с ним как-то в 6 утра уехали… И как-то так подугадали до шести вечера только с водой. Можно было заночевать, но там избушек нету. И уже ж и дождик, и холодно всё равно вечерами-то. И мы как-то подугадали так: мы пять вёдер быстро-быстро-быстро. Но хоть и чай три раза пили. Но вёдрышки конечно небольшие, по 10 литров, да.  Домой, чисто домой". (Женщина, около 50 лет, 2018 г.)

Маршруты в тундру можно условно разделить по дальности: пешие в радиусе нескольких километров от посёлка, на квадроцикле, позволяющем уехать дальше по побережью, и самые дальние – на моторных лодках морем за двадцать и более километров на север от устья Шойны. Дальние поездки совершают на «свои» места, как правило, ориентируясь и рассчитывая на возможность остановиться переночевать или пожить.


Пространство «своей» тундры: точки и связь с местом

Вопрос о границах этого «своего» пространства применительно к тундре сложен; скорее, речь идёт о маршрутах и точках в этом пространстве. Часть из таких «своих» мест маркирована домами – «избушками». Традиция изб (промысловых, охотничьих) имеет широкое распространение по всему Русскому Северу, часть изб традиционно фиксировалась на картах.

Следует отметить, что избушкой становится не только специально построенный небольшой охотничий домик с запасом всего необходимого и возможностью переночевать. Помимо охотничьих изб, во множестве нанесённых на карту, в роли временных или сезонных жилищ во второй половине XX века начинают использоваться дома когда-то переселённых деревень, оставленные промысловые базы. Явление это не уникальное для Канинского полуострова. Исследователи фиксируют такие сезонные возвращения на территорию, где располагались посёлки, покинутые жителями во время принудительных укрупнений населённых пунктов, и в Красноярском крае, и на Чукотке [iv]

Для северной части Канинского полуострова в такой роли выступает давно расселённая деревня Торна на побережье севернее Шойны. Часть семей, живущих сейчас в Шойне, – это выходцы из Торны и их дети. Когда-то жилые дома ныне сохраняются и подновляются родственниками бывших владельцев и используются как временное жильё.


 Торна, 2016-2017 гг. Фото отсюда.


Таким же статусом «своего» места обладает бывшая база морского зверобойного промысла в Тарханове, где в 1970-е добывали белух (там работали жители Кии и Шойны и иногда проводили каникулы их дети).

Избы, в том числе и новые (постройки последних двух десятилетий), возникают в устьях и низовьях небольших речек (Бугреница) и наследуют более старым домам на давно «обжитом» месте:

"...у меня муж в Бугренице, ловит рыбу там, ездит с другом, они построили избушку. В Бугренице, да, по морю вот 40 километров-то я тебе говорила, ездят-то куда. Он у меня построил избушку, ну года три, наверное, четыре [2014-2015гг. – Н.К.], новую. Там старые есть избы, и вот новую построили для себя. Потому что берег-то подмывает, изба где вот стояла – где они жили – её подмыло, унесло. Шторма. Она ста-арая, старая. Берег же подмывает сильно очень" (Женщина, около 50 лет, 2018 г.).

Избушки стоят вверх по реке Шойна, в том числе на старых покосах. Такие домики принадлежат конкретным семьям иногда на протяжении трёх поколений. Они могут служить ночлегом любому человеку в экстренной ситуации и не запираются на замок, что является универсальным многократно описанным для Русского Севера явлением.

Построенная усилиями семьи и поддерживаемая в порядке избушка – предмет молчаливой гордости и часть репутации хозяина. Чужие избушки хвалят: «Он вообще молодец! А избушка! Вот, говорю, ездим вот за брусничкой-то вот за этой. Какая у них избушка! Вылитая дачка! Так всё аккуратно, так всё чистенько». Функционально эта избушка используется хозяином и его семьей как охотничий домик[V], ночлег и место хранения ягод во время сезонного сбора морошки.

С поездками в тундру, в том числе на охоту или на рыбалку, оказывается связано поддержание родственных отношений. Под сезон могут планировать отпуск или родственную поездку: жительница Архангельска приезжает на месяц в Шойну к сестре каждый год именно осенью, не только чтобы помочь с дровами перед зимой, но также чтобы походить в тундру, собрать ягод и грибов сестре и своей семье в город. Когда дети-студенты или уже взрослые дети, оставшиеся жить в городе, приезжают в гости, в их каникулы или отпуск обязательно входит поездка в избушку (если она у семьи есть), или поездка на квадроцикле по ближайшей тундре. Семейные избушки связаны с воспоминаниями о родителях и\или времени детства.

"У меня у папы избушка за рекой [р. Шойна – Н.К.] была, он там у меня и жил. Только весна вот придёт, гуси прилетят. Он у меня уезжал ещё по льду. Братья завезут. Мы вот туда поедем с ним, к нему. Варим чего-нибудь. Варю там суп, второе". (Женщина, около 50 лет, 2018 г.)

Избушки воспринимаются как часть родительского дома. Рассказы о времени, проведённом в тундре и на побережье (о сенокосе и охоте с отцом, когда рассказчик сам был мальчишкой, или о поездке на летние каникулы на промысловую базу Тарханово), становятся частью воспоминаний, оцениваемых как счастливые.


***

Таким образом, практики жителей Шойнского сельского поселения в летне-осенний период показывают, что с тундрой оказывается тесно связана жизнь не только оленеводов; строго говоря, для этой связи не обязателен кочевой образ жизни. Многим жителям удаётся гибко встраивать время «жизни в тундре» в рабочий график. Существование сезона с частыми и в некоторых случаях продолжительными отъездами в тундру из посёлка обусловлено, как кажется, не только экономическими потребностями домохозяйств; сами люди эти практики могут воспринимать как часть досуга, когда так проводят все выходные дни.

Эти практики, совсем не обязательно имеющие целью заработок (хотя сбор морошки может быть коммерчески успешным) или направленные исключительно на обеспечение семьи запасами на зиму (хотя охота и сбор ягод выполняют такую функцию), связывают людей, часто именно семьи или близких друзей, с обширной территорией части Канинской тундры и побережья. Находящиеся вдали от посёлков "свои избушки" с привычными маршрутами формируют чувство принадлежности к пространству, гораздо более широкому, чем сельское поселение. Эти длительные отношения с ландшафтом можно описывать как практики принадлежности месту (practice of belonging)[Vi], представляющие самостоятельную ценность.


Северная часть полуострова Канин.


Архангельская область и южная часть полуострова Канин.



Автор: Наталья Косяк, младший научный сотрудник Центра социальных исследований Севера Европейского университета в Санкт-Петербурге.



[i] https://nao24.ru/promyshlennost/28445-v-nao-nachalsya-sezon-sbora-moroshki-yagoda-podorozhala.html

[ii] В НАО работают, в том числе, компании из Коми, приобретающие ягоду у населения. Подобные компании нечасто открыто позиционируют себя в сети, это характерно в большей степени для мурманских посредников и недавно вышедшей на рынок северных ягод ЛавкиЛавки.

[iii] Это стало возможным в последние пятнадцать лет с установлением бесперебойного режима электроснабжения, когда в Шойне установили новую дизельную станцию и электричество стали подавать в дома без перерыва с 24:00 до 06:00; с 2006-2007 гг жители стали покупать большие холодильники, где заморозки сохраняются в течении года.

[iv] Пример превращения старого чукотского посёлка в промысловую базу см. Ященко О.Е. «Наконец-то я дома»: возвращение в родной Аккани / Прикладная этнология Чукотки. Народные знания, музеи, культурное наследие. М., 2020. С. 74- 94; о близких сюжетах на материале эвенков Хантайского озера писал Дэвид Андерсон  Д. Дж. Андерсон. Тундровики. Экология и самосознание таймырских эвенков и долган. Новосибирск, 1998.

[V] Сам пенсионер в августе и сентябре выезжает морем на две недели, иногда живет дольше; его сын, имеющий постоянную работу с пятидневным графиком, приезжает только на выходные.

[Vi] Thompson N. Settlers on the edge: identity and modernization on Russia's Arctic frontier. – UBC Press, 2009






далее в рубрике