Арктический город (будущего): в поисках идентичности

Будучи самым урбанизированным регионом мира [1], Российская Арктика сегодня представлена сетью городов, большинство из которых возникли в рекордно короткие сроки в полном противоречии с социально-историческими и географическими принципами «органичной» урбанизации (пример: протяжённое во времени и пространстве становление и развитие городов в Западной Европе [2]). Так, почти все крупные города Российского Севера – это продукт советской модели форсированной индустриализации второй половины XX века: рождённые в ином физическом и культурно-историческом ландшафте, «саженцы» современной цивилизации были искусственно внедрены в «вечномёрзлые грунты» арктических/северных территорий. Масштаб и стремительность произошедшего не могли не сказаться на особенностях образа жизни внутри и вокруг этих городов: по меткому замечанию Виктора Мартьянова, «фактически это заводы и фабрики, увеличенные до размеров городов» [3, с. 125], и в этих условиях любые культурные сообщества, при иных обстоятельствах обособившиеся в виде коммун, анклавов, гетто и пр., просто не могли и не могут сформироваться [3, с. 119]. Следуя своей «фабричной» сущности, арктический город неутомимо и неизбежно перерабатывает, трансформирует, унифицирует попадающие в его нутро культурные объекты и практики – в том числе элементы так называемого «традиционного образа жизни», сложившегося в сельских или кочевых поселениях Арктического региона [3, сс. 117–118]. Арктические/северные города с их пульсирующим характером – неизменно высокими темпами миграционного притока и оттока [4] – уже породили особый вид «городской пассионарной арктической идентичности», характеризующейся высокой степенью необязательности и изменчивости, что не способствует культурной лояльности и потребности в закреплении «временной» идентичности [3, сс. 130–131]. На фоне такой всеядности и культурной размытости особенно удивителен современный ажиотаж, связанный с «сохранением идентичности и историко-культурных особенностей» в контексте формирования комфортной городской среды в Арктике [5]–[7]. Именно об идентичности арктического города – как места долговременного/постоянного проживания – и пойдёт речь в нашем эссе.

Концепцию идеального города в Арктике мы подробно рассмотрели в одной из наших прошлых публикаций, сейчас же попробуем разобраться с понятием идентичности применительно к архитектурной/материальной сущности города. Термин «идентичность» перешёл в архитектуру из гуманитарных наук (психология, социология, культурология) и имеет множество коннотаций и толкований. Ближе всего к нашему контексту определение культурной идентичности: это принадлежность индивида к какой-либо культуре или культурной группе, формирующая целостное отношение человека к самому себе, другим людям, обществу и миру в целом [8]. Вместе с тем городская идентичность – это, прежде всего, идентичность территориальная, где смысловое ядро составляют архитектура, местные жители, природа и пр. [9, с. 35]. Так, ряд теоретиков архитектуры говорит об идентичности уже не просто как о свойстве субъекта (человека), но как свойстве объекта – городской среды с подобными качествами узнавания и тождественности [10, сс. 87–88], [11]. Однако для понимания северной/арктической специфики формирования принадлежности к месту «официальных» определений недостаточно. В случае северных регионов подход к локальной идентичности как отождествлению человека с местным сообществом и территорией проживания посредством многочисленных материальных и нематериальных связей долгое время заслонялся понятием идентичности этнической [12, с. 81].

В своих дальнейших рассуждениях мы будем опираться на источник «северного происхождения» (родом из Квебека, Канада) – концепцию «северности/Nordicity» (автор Луи-Эдмон Хамелен). Нордисити – понятие, первоначально отсылающее к идентичности жителей Квебека (Hamelin, 2012), а в широком понимании – «состояние, степень, осознание и проявление устойчивой/продолжительной привязанности к территориям с холодным климатом в северном полушарии» (Chartier, 2010), иными словами, комплексное явление, всесторонне описывающее отношения жителей северного полушария с местом проживания. По словам Хамелена, Север – это не столько географическая широта, сколько мироощущение; здесь имеется в виду, что рассуждения о Севере и «северности» должны включать в себя культурное и гуманитарное измерение. Современный российский арктический дискурс, казалось бы, соответствует этому требованию, однако далее мы поясним, что же, на наш взгляд, следует скорректировать.

Идея постоянного проживания в Арктике встречает объективное препятствие на уровне создания предметно-пространственной оболочки, адекватной суровым условиям среды. В то время как адаптивный ответ коренного населения воплотился в отшлифованной веками модели мобильного/кочевого образа жизни [13], в контексте города как формы стационарного компактного проживания в экстремальных природных условиях успешных моделей организации жизни и деятельности ещё не сложилось. Существующие примеры северных/арктических городов лишь иллюстрируют собственное несовершенство: на первый план выходят проблемы удалённости от мировых транспортных магистралей, моноотраслевой структуры занятости населения и, в целом, высокой стоимости жизни, а также постоянной нехватки инвестиций в человеческий капитал и городскую инфраструктуру, а сами города несут на себе неустранимый отпечаток «транзитности», временности пребывания в них, связанного исключительно с работой и карьерой [3, сс. 128, 132–133]. В то же время, арктический город – это воплощение достижений и возможностей современных технологий, благодаря которым возможно воспроизвести любую культурную/этническую идентичность, и яркий пример здесь – разнообразие форм внутригородской репрезентации этнического наследия – через музейные экспозиции, тематические праздники, общественные движения и пр., а также прямое цитирование «традиционных мотивов» в архитектуре и элементах городского дизайна. Однако такое воспроизводство происходит лишь в формате симуляции – объектов и событий, искусственного сконструированных для внешнего наблюдателя, которому не нужна их аутентичная суть [3, с. 119] 

Применительно к арктическим городам – их облику и формированию привязанности к месту – нам видятся три подхода. Первый – это вернуться к исконной, рождённой на этой территории архитектуре (а значит, и образу жизни) – кочевым и полукочевым жилищам. Только представьте: вежи, чумы, яранги заполонят пространство от Кольского полуострова до Чукотки, в стремлении вместить всех «новых северян» – уже не в формате туристической экзотики, а как безальтернативный вариант проживания на данной территории. Абсурд? Подобные романтические идеи – о «возвращении к истокам» – иногда проскальзывают в литературе (от фантастической до политической), однако в архитектурной «системе координат» становится очевидна практическая неприменимость и ограниченность данного видения.

Магазин «Дикси» с элементами оформления в виде саамской вежи (бывшее здание гостиницы), Ловозеро, Мурманская обл. Фото отсюда.

Второй подход – это продолжать линию «симуляции», создавать компромисс, деликатно вплетая традиционные мотивы. Вроде бы, и нашим, и вашим: и уважение к коренному населению, и погружение мигрантов в историю и традиции конкретной территории. Однако это изначально обреченная тактика, намеренное создание объектов, одинаково чужих представителям всех культур на данной территории (ну не бывает чумов из бетона, да ещё и высотой в несколько этажей). Данные метания – отражение современных законодательно зафиксированных приоритетов региональной политики, а именно повсеместно распространившейся в субъектах РФ установки на поиск неких исключительных и уникальных обстоятельств, которые выделяли бы данный регион из числа прочих, выгодно преподносили бы территорию во внешнем пространстве [14, сс. 6–7]. И с этой точки зрения понятно желание и стремление – через «изобретение, конструирование и навязывание значимых для самоидентификации смыслов в пространстве региона» [14, с. 5] – приравнять арктическую идентичность к этнической идентичности автохтонного населения. 

ТЦ «Гостиный двор», г. Ханты-Мансийск. Фото отсюда.

Здесь необходим краткий экскурс в историю. Коренное население северных территорий имеет давний опыт этнокультурных контактов [15]. В эпоху заселения/колонизации Севера и Сибири русскими (середина 2 тысячелетия н.э.), общение коренных и пришлых народов происходило, главным образом, «в пространстве неполитической повседневности» [16, с. 72]. В этот период культурное взаимодействие осуществлялось в едином для обеих сторон масштабе – масштабе простых/постигаемых технологий, понятных инструментов и обоюдно востребованных природных ресурсов. На этой ясности строился обмен: и пришельцам, и коренным было что взять друг у друга, и в основе коммуникации лежал вполне практический взаимный интерес. Так, например, среди популярных объектов "русского импорта" были металлический инвентарь, прежде всего, орудия труда – топоры, ножи, деревообрабатывающий инструмент и пр., а также посуда и другие обиходные вещи из металлов, охотно внедряемые в туземный быт и хозяйство [16, с. 73]. Таким образом, можно говорить об общей идентичности, сформированной самим процессом хозяйственно-бытового взаимодействия в условиях экстремальной среды.

Ситуация коренным образом изменилась во второй половине XX века: с открытием нефтегазовых месторождений пришлое население сменило форму и активность колонизации: при неизменности цели – взять природные ресурсы северных территорий – кардинально сменились объекты интереса (углеводороды) и способы/технологии их добычи. Очевидной и непреодолимой стала «разностадиальность» коренной и пришлой культур – разрыв между традиционным образом жизни и новейшими технологическими формами индустриально обусловленной оседлости. На практике это означает, что в современной российской Арктике традиционная культура коренных народов практически не влияет на процесс формирования образа жизни [3, с. 117]. Иными словами, у нас больше нет оснований для формирования единой межкультурной идентичности.

В таком ключе по-иному предстает характер отношений с коренным населением: как, прилетев на Марс, мы не станем учить жизни местных обитателей, так и в случае «Планеты Север» насаждение собственного видения прогресса, цивилизации, а также способов сохранения локальной культуры кажется, по меньшей мере, странным. 

Опасность компромисса, в основе которого «заигрывание» с этнической идентичностью, несёт в себе последствия для дальнейшего развития арктических городов – определения вектора внутренней политики. Сегодня вследствие миграционных потоков арктические субъекты РФ уже переживают этап трансформации привычного этноконфессионального ландшафта, в связи с чем всё отчётливее встаёт проблема межконфессионального, межэтнического климата внутри этих регионов [14, с. 6]. В условиях сосуществования на одной территории численно преобладающего разнородного пришлого населения дискурс сохранения идентичности коренного меньшинства представляется, скорее, разрушительным, тянущим в прошлое, чем ориентированным на будущее. Более того, в контексте города как формы оседлого проживания повышенное внимание к сохранению (а по факту симуляции) коренной культуры отвлекает внимание от главного источника проблем и конфликтов – поликультурного сообщества «колонизаторов-переселенцев», «новых северян». Именно они приезжают на Север как на другую планету – непонятную, враждебную, – наглухо «упакованные» в скафандры своих несеверных привычек, традиций, социальных норм, в конце концов, вещей и технологий. В едином пространстве «космической станции» (арктического города) контакт между представителями разных этносов и (суб)культур неизбежен, а значит, неизбежно обнаруживаются непримиримые противоречия. Ведь арктический город, как мы отметили ранее, не даёт пространства и условий для культурного обособления, а это значит, что процесс слияния/поглощения/объединения множественных привнесённых идентичностей происходит стихийно и далеко не всегда мирно.

Вот где настоящая опасность и одновременно возможность и профессиональный вызов для проектировщиков – градостроителей, архитекторов, дизайнеров, урбанистов. Сегодня мы вкладываем колоссально много энергии в «архаизацию» образа Арктики – в «неравный брак» между не только различными культурами, но разными временными пластами, и тем временем теряем сегодняшнее и завтрашнее поколения. Те, кто сегодня воплощает идентичность различных арктических этносов, неизбежно уйдут, и с их уходом пласт коренных знаний/опыта просто омертвеет, а значит, будет утрачен. Потому что все силы ушли на то, чтобы сам факт этих знаний «поднять на знамя», «увековечить в бетоне», а что там в сутевой части – никто толком и не успел разобраться. Иными словами, это попытки сохранить взрослое дерево – с помощью различных подпорок, прививок, удобрений… А необходимо (и достаточно) взять от этого дерева семена – концентрированную информацию о том, что обеспечивает его жизнестойкость в данных условиях, на данной территории. И отсюда следует третий подход к пониманию и формированию арктической идентичности: оставить аборигенов в покое, сосредоточившись на связях с географией, с территорией и, как следствие, на создании новой культуры проживания на этой территории – культуры с «открытым кодом», без учёта принадлежности к тому или иному этносу. Такие эксперименты по созданию новой культуры – её материально-пространственной оболочки – давно и по-своему успешно ведутся в рамках исследований и проектов Школы Арктического дизайна [17]. 

Арктический макрорегион в силу природно-географических условий изначально обладает особой идентичностью: открытостью миру, мобильностью, толерантностью и динамизмом происходящих в этих регионах изменений [3, с. 134]. Экстремальный климат, не способствующий оседлости, поощряет «прокачку» человеческого ресурса через Север, превращая этот макрорегион в важнейшую «кузницу» социальных связей – мощнейший ресурс распространения инноваций в условиях «сетевой» экономики [18]. Помимо этого, жизнь и деятельность/работа в экстремальных условиях тесно связаны с применением новейших технологий обеспечения комфорта, а также развития специфической – учитывающей особенности физиологии, психологии, социального взаимодействия в экстремальной среде – сферы услуг и досуга/рекреации [3, с. 135]. Синергия этих факторов, воплощённая в том числе и через архитектуру и средовой дизайн арктических городов, даст в результате то самое чувство локальной идентичности, принадлежности к Северу как месту проживания.

Авторы:

Гарин Николай Петрович, канд. искусствоведения, профессор кафедры «Индустриальный дизайн» Уральского государственного архитектурно-художественного университета, руководитель Школы Арктического дизайна

Кравчук Светлана Геннадьевна, канд. искусствоведения, старший научный сотрудник НОЦ «Сибирский центр промышленного дизайна и прототипирования» Томского государственного университета, зам. руководителя Школы Арктического дизайна

Прокопова Софья Михайловна, магистр дизайна, аспирант архитектуры, Уральский государственный архитектурно-художественный университет

При подготовке статьи использовались материалы, полученные в ходе работы по гранту РНФ № 17-78-20047.

Источники: 

[1]    Н. Ю. Замятина и Р. В. Гончаров, «Феномен урбанизации в комплексном развитии Арктической зоны», в Управление инновационным развитием Арктической зоны Российской Федерации. Сборник избранных трудов по материалам Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. Составители Е.Н. Богданова, И.Д. Нефедова., Северодвинск, 14-16 сентября 2017 г., 2017, сс. 167–172.

[2]    Я. Риер, «Урбанистика восточной Европы в контексте европейского средневековья», в Государства Центральной и Восточной Европы в исторической перспективе. Сборник научных статей по материалам третьей международной научной конференции, Пинск, 2018, сс. 36–40.

[3]    В. С. Мартьянов, «Урбанизация российской Арктики: северная городская идентичность как фактор развития», в Российская Арктика в поисках интегральной идентичности (коллективная монография), Москва: Новый хронограф, 2016, сс. 112–139.

[4]    Н. Ю. Замятина, «Пульсирующие города и фронтирная урбанизация российской Арктики», в Пути России. Север-Юг, Санкт-Петербург, 2017, сс. 22–30.

[5]    «Арктика. Повышение качества среды проживания человека — Уральский архитектурно-художественный университет», 2020. https://www.usaaa.ru/news/2020/arktika-kruglyi-stol (просмотрено фев. 10, 2021).

[6]    «Для Арктики разработают отдельные стандарты строительства», Минстрой России, окт. 21, 2021. https://minstroyrf.gov.ru/press/dlya-arktiki-razrabotayut-otdelnye-standarty-stroitelstva/ (просмотрено фев. 10, 2021).

[7]    «Российские вузы внесут свои предложения в специальные стандарты формирования комфортной городской среды арктических территорий», дек. 23, 2020. http://www.masu.edu.ru/science/news/25804-rossiyskie-vuzy-vnesut-svoi-predlozheniya-v-spetsialnye-st... (просмотрено фев. 08, 2021).

[8]    «Культурная идентичность», Энциклопедия экономиста. https://www.grandars.ru/college/sociologiya/kulturnaya-identichnost.html (просмотрено фев. 10, 2021).

[9]    Н. Г. Федотова, «Формирование городской идентичности: факторный и институциональный аспекты», Журнал социологии и социальной антропологии, вып. 20(3), сс. 32–49, 2017.

[10] А. А. Скалкин, «Архитектурная идентичность города: понятие и методология исследования», Architecture and Modern Information Technologies, вып. 2(43), сс. 87–97, 2018, Просмотрено: фев. 06, 2021. [Онлайн]. Доступно на: http://marhi.ru/AMIT/2018/2kvart18/05_skalkin/index.php.

[11] Г. В. Есаулов, «Об идентичности в архитектуре и градостроительстве», Academia. Архитектура и строительство, вып. 4, сс. 12–18, 2018, doi: 10.22337/2077-9038-2018-4-12-18.

[12] Н. В. Дранникова, «Локальная идентичность жителей двух северных городов Архангельска и Северодвинска: опыт сравнительного анализа», в Антропология города. Вып. 2. Северный город: культурное пространство и идентичность в арктических и субарктических городах, Ю. П. Шабаев, И. Л. Жеребцова, и М. А. Омарова, Ред. Москва, Сыктывкар: РГГУ; Ин-т языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН, 2020, сс. 80–104.

[13] А. В. Головнев, Д. А. Куканов, и Е. В. Перевалова, Арктика: атлас кочевых технологий. Санкт-Петербург: Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, 2018.

[14] О. Б. Подвинцев, Ред., Российская Арктика в поисках интегральной идентичности. Коллективная монография. Москва: Новый хронограф, 2016.

[15] А. В. Головнёв, Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. Екатеринбург: УрО РАН, 1995.

[16] М. П. Чёрная, «Этнокультурное взаимодействие в эпоху колонизации Сибири: от археологического контекста к исторической интерпретации», Вестник Томского государственного университета. История, вып. 49, сс. 71–77, 2017, doi: 10.17223/19988613/49/13.

[17] Н. П. Гарин, С. Г. Усенюк, Д. А. Куканов, М. А. Гостяева, Ю. С. Конькова, и А. С. Рогова, Школа Северного Дизайна. Арктика внутри: альбом-монография. Екатеринбург: УрГАХУ, 2017.

[18] А. Яшунский и Н. Замятина, «„Севера“ как зона роста российской провинции», Отечественные записки, вып. 5, 2012.