Северные маршруты Музея Востока
В июне 2019 г. вышел из печати путеводитель по якутской, таймырской и чукотской коллекциям Государственного музея Востока – «Искусство Северной Азии».
На вопросы об этой книге и коллекциях отвечает автор, главный научный сотрудник ГМВ, кандидат исторических наук М.М. Бронштейн.
– Михаил Мокович, Восток в нашем сознании ассоциируется, прежде всего, с такими регионами как Аравия, Индостан, Центральная и Восточная Азия? Почему вдруг Сибирь, почему Крайний Север?
– Мне часто приходится отвечать на этот вопрос. С моей точки зрения, всё достаточно просто. Арктические народы связаны многими нитями с Востоком. Их далёкие предки, первопроходцы высоких широт, которые пришли на Крайний Север в древнем каменном веке, были выходцами из внутренних районов Центральной Азии – с Алтая, с Саян, с территории современной Монголии. В более поздние времена на Сибирь не раз накатывались новые волны переселенцев из тех же регионов, а также из Маньчжурии, с тихоокеанских побережий Восточной и, возможно, даже Юго-Восточной Азии. Вот почему коренные жители тайги и тундры по своей антропологической принадлежности – монголоиды, а большинство их родных языков входит в те же лингвистические семьи, что языки, на которых говорят в Китае, Монголии, Казахстане, в других государствах Востока. Наиболее яркий пример – язык якутов. Он относится к тюркским языкам, территория распространения которых простирается от Колымы и Индигирки до Босфора и Персидского залива. Очевидные параллели между Севером и Востоком прослеживаются также в «языке орнамента», в приёмах работы с деревом, кожей, металлом.
С XVII века на народы Российской Арктики большое влияние оказывает русская культура, а через нее и западноевропейская, но глубинные пласты многих культурных традиций коренных жителей Крайнего Севера, особенно художественных, уводят нас на Восток. Поиск общих компонентов в их искусстве и в искусстве восточных народов – задача чрезвычайно интересная, и хочется надеяться, что интересна она не только археологам, этнографам, искусствоведам, но всем, кому небезразличны судьбы северян, их древняя история, их самобытное художественное творчество.
– Почему в Музее Востока представлены только Якутия, Чукотка, Таймыр? Есть ли у вас экспонаты из других северных ареалов?
Структура нашей коллекции сложилась отчасти случайно, отчасти в результате сознательного выбора сотрудников музея.
В зале «Искусство Северной Азии».
Первые художественные изделия, созданные в азиатской тайге и тундре, поступили к нам в 1960-70-х годах из других музейных собраний, в том числе из Музеев Московского Кремля. Музею Востока передали нескольких произведений якутского искусства – серебряные женские украшения и детали конского убранства XIX века, а также небольшую коллекцию якутской и чукотской резной кости середины ХХ столетия.
«Географическая привязка» первых экспонатов новой музейной коллекции определила круг наших дальнейших поисков. В 1980-х годах сотрудники Музея Востока приобрели у частных коллекционеров ряд якутских и чукотских художественных изделий, а затем сами отправились в закупочные экспедиции в Якутию и на Чукотку. Побывали мы также на Таймыре, где живут родственные якутам долганы.
Экспедиции 1980-х годов не только заметно пополнили североазиатскую коллекцию Музея Востока работами якутских, чукотских, долганских мастеров XIX и XX веков, но также существенно расширили наши знания об искусстве Арктики. Все более очевидными становились его связи с художественной культурой различных регионов Азии, далёких от Полярного круга. Приведу только один пример. В орнаментальном искусстве народов Чукотки, особенно в декоре старинных эскимосских изделий из моржового клыка, присутствовали особые спиралевидные узоры, перекликающиеся с весьма специфичным спиралевидным орнаментом народов Восточной Азии. Ряд других компонентов древней культуры охотников Берингова пролива тоже указывал на ее сходство с культурами так называемого «тихоокеанского круга», в том числе с теми, что бытовали в ещё более южных широтах. Эти обстоятельства побудили музей создать новую, археологическую экспедицию и начать на Чукотском полуострове раскопки. ЧАЭ ГМВ (Чукотская археологическая экспедиция Государственного музея Востока) начала свою работу в 1987 году. Эти исследования продолжаются и сегодня.
Чукотская археологическая экспедиция ГМВ. Чукотка, 2010 г.
Ну а что касается других арктических ареалов, мы, в принципе, были бы рады вести работу повсюду на Крайнем Севере.
– Во время ваших поездок на Север у вас, наверное, были интересные встречи с местными жителями, происходили другие запомнившиеся вам события?
Да, разумеется, интересные случаи были. Помню, как в 1988 году в Якутии мы долго охотились за чороном. Чороны – кубки для кумыса. К кумысу у якутов особое отношение. Несмотря на то, что живёт этот народ в самых холодных районах Сибири, занимаются якуты коневодством – сохраняют хозяйственный уклад, который их далёкие предки принесли на Полюс холода из байкальских степей. Как у многих коневодческих этносов, напиток из кобыльего молока считается у якутов священным. В Якутии говорят, что он олицетворяет собой небесное озеро, на берегах которого обитают верховные божества. Пьют кумыс из кубков, вырезанных из березы. Зная о том, как красивы кубки-чороны, этнографическая экспедиция Музея Востока, приехав в Якутию, стремилась, в первую очередь, приобрести именно эти произведения традиционного якутского искусства. Кое-что мы смогли найти, но кубка, который являлся бы подлинным шедевром, среди наших приобретений не было. И вот в одном из глухих таёжных посёлков нам рассказали, что в соседнем селении живёт семья, у которой хранится старинный чорон редкой красоты. Мы тут же поехали в этот посёлок, но нужных нам людей там не оказалось. Сказали, что некоторое время тому назад они переехали в Вилюйск. Мы отправились в Вилюйск, но и в Вилюйске нас ждало разочарование: владельцы чорона уехали в Якутск. Мы срочно купили билеты на самолёт и полетели в столицу Республики Саха. И снова осечка. Семья, которую мы искали, переехала жить в Майю. Этот посёлок находится недалеко от Якутска, но на другом берегу Лены, а дело было уже весной, и ледовая переправа через одну из самых больших рек Сибири была закрыта. Ждать окончания ледохода? Но пока мы шли по следу чорона, все сроки, отпущенные музейным начальством на экспедицию, истекли. И тогда мой коллега Ю.А. Широков и я стали искать водителя, который согласился бы повезти нас через Лену. Как мы его нашли, как ехали по вздувшемуся, залитому водой льду, рассказывать не буду. У каждого, кому приходилось работать на Севере, есть на этот счёт свои собственные истории. Главное – мы приобрели чорон. Он, действительно, оказался очень хорош, настолько, что уже в нынешнем 2019 году стал эмблемой проходившей в Якутске конференции, которая была посвящена изучению культурного наследия северных народов.
Чорон – кубок для кумыса. Якутия, XIX в. ГМВ, инв. № 12616 III
Вот только беда, из-за спешки мы не смогли записать историю этого кубка: кем и когда он был создан, по какому случаю и т.д. Водитель машины в самых крепких выражениях настаивал на немедленном возвращении в город, угрожая, что уедет без нас, и мы не сможем вернуться в Москву в течение, как минимум, пары месяцев.
А вот ещё одна история, которая произошла в Германии, но тоже имеет прямое отношение к нашему Крайнему Северу, точнее, к талантам людей, живущих в высоких широтах. В 1993 году в Тюбингене, старинном университетском городе, Музей Востока проводил выставку косторезного искусства Чукотки. На выставке были представлены древнеэскимосские изделия из моржового клыка, обнаруженные нашей археологической экспедицией на побережье Берингова пролива. Немецкие музейщики попросили организовать приезд в Тюбинген чукотского резчика по кости. Им хотелось показать посетителям выставки, что традиционное художественное ремесло северян живо и сегодня. С нами поехал Сергей Тегрылькут – молодой талантливый гравёр из Уэлена.
Сергей взял с собой несколько «чистых» моржовых клыков, чтобы прямо на выставке изобразить на них сцены из жизни морских зверобоев Чукотки. Однако немецкая таможня клыки моржа задержала. (О, защитники животных, – как же мы сетовали на вас в те дни!). Нам казалось, что замечательный проект похоронен, но что предложил Сергей? Сказал, что будет рисовать моржей, тюленей, китов на листочках бумаги. Я не был уверен в том, что такие рисунки понравятся. Уэленские граверы не рисуют карандашами: гравировка создаётся резцами сразу на моржовых клыках, без каких бы то ни было черновых набросков. Прав оказался, однако, отнюдь не я, а чукотский мастер. Рисунки получились восхитительными. Выполненные, что называется, «на одном дыхании», они передавали красоту арктической природы с такой яркостью (хотя были монохромными, чёрно-белыми), что в выставочном зале, где работал Сергей Тегрылькут, всегда было много народу.
– Музей Востока собирает произведения искусства, не так ли? Какие художественные изделия северян есть в вашем музее?
Музей Востока, действительно, является художественным музеем, что ясно отражено в его полном, «официальном» названии: Государственный музей искусства народов Востока. Поэтому, в первую очередь, мы стремимся пополнять наши коллекции изделиями, имеющими эстетическую ценность. Помимо деревянных якутских чоронов и чукотских гравюр на моржовых клыках, помимо древнеэскимосской резной кости, в нашем собрании есть праздничная одежда долган, есть нганасанская ритуальная скульптура.
Долганы – они живут на Таймыре и северо-западе Якутии – обладают необычной культурой. В ней есть, разумеется, много общего с культурой других арктических народов и, вместе с тем, она имеет ряд ярких особенностей. Интересна история формирования этого этноса. Предками долган были эвенки, якуты, самодийцы (ненцы и энцы), а также «затундренские крестьяне». Так называли когда-то русское старожильческое население Хатангского тракта – «оленной дороги» протяжённостью в полторы тысячи километров, соединявшей в XVIII-XIX веках низовья Енисея и Лены. Большое число компонентов, из которых складывалась культура долган, обусловило её разнообразие, стало предпосылкой для дальнейшего развития. Не случайно на Таймыре самыми искусными вышивальщицами долгое время считались женщины-долганки. Они в совершенстве владели как традиционными для северянок приёмами – вышивкой подшейным оленьим волосом, вышивкой бисером, – так и новой для них технологией: вышивкой шёлковыми нитями.
В Музее Востока можно увидеть мужские и женские парки долган. Одна из них, мужская, из оленьего меха, другая, женская, из сукна.
Имя мастерицы, которая изготовила мужскую парку, нам, к счастью, известно. Звали её Агафья Дуракова и жила она в 1930-х годах, когда сшила эту парку, в поселке Волочанка, в центре полуострова Таймыр. В соответствии с долганскими обычаями Агафья использовала такие материалы как шкуры оленят, волчий мех, нити из оленьих сухожилий. Но есть у этой парки особенности, которые свидетельствуют о влиянии на культуру долган культурных традиций других народов. Так вставки из сукна и хлопчатобумажной ткани – дань, в первую очередь, традициям якутов. Бисер, которым расшита парка, попадал на Таймыр изначально, главным образом, из Китая благодаря торговым связям с теми же якутами. Позднее его стали привозить на Таймырский полуостров русские купцы. «Русским наследием», несомненно, являются широкий отложной воротник, красный прямоугольный нагрудник и расположенные по обе стороны от него пятиугольные вставки, имитирующие накладные карманы. Эти детали долганской мужской одежды восходят к покрою кафтанов, которые носили «затундренские крестьяне».
Верхняя одежда долганских женщин также испытала на себе «крестьянские влияния». Женская парка из коллекции Музея Востока (она была изготовлена в 1950-х годах на востоке Таймыра) походит по характеру кроя на русский тулуп. С тулупом её роднит также то, что под тканой основой – меховая подкладка. Что касается декора этой нарядной долганской парки, в нём отчётливо прочитываются традиции, характерные для эвенков и эвенов. Например, орнаментальные мотивы из остроконечных фигур. У долган этот узор получил свои названия, одно из которых в переводе на русский означает «полярное сияние».
Искусство живущих по соседству с долганами нганасан – едва ли не самого древнего народа Северной Азии – представляет исключительный интерес. Оно донесло до нас чрезвычайно архаичные художественные образы: немногословные, «простые» и при этом удивительно выразительные в своей кажущейся простоте. В постоянной экспозиции Музея Востока есть условное, схематичное, предельно лаконичное изображение мужской фигуры.
Нганасанская шаманская скульптура. Таймыр, XIX в. ГМВ, инв. № 14244 III
Эта деревянная скульптура была создана, по всей вероятности, относительно недавно по меркам истории – немногим более ста лет назад. Но насколько архаичен её облик! Создаётся ощущение, что перед нами образ, пришедший из далёкого прошлого, из эпохи, удалённой от наших дней на тысячелетия. Почти так же выглядят персонажи наскальных рисунков времён неолита, выбитые на скалах Чукотки, на валунах Карелии. Приблизительно такими же изображали героев своей мифологии другие древние народы и в Европе, и в Африке, и в Америке. Иными словами, нганасанская скульптура конца XIX в. донесла до нас некий архетип, возникший в сознании человека на заре его истории.
Почему в искусстве нганасан сохранились компоненты первобытной культуры? Кого изобразил таймырский художник? Ответ на первый вопрос представляется достаточно очевидным. Территория расселения нганасан – труднодоступные районы Центрального Таймыра – обусловила их длительную изоляцию от других человеческих сообществ. Это обстоятельство, в свою очередь, привело к сохранению у них многих древних традиций. Достаточно сказать, что вплоть до конца XIX века нганасаны не знали оленеводства и жили практически так же, как их далёкие предки, пешие охотники на диких северных оленей.
Что касается символики этой скульптуры, здесь мы вступаем в область предположений, поскольку духовная культура нганасан изучена недостаточно полно. Учитывая иконографические особенности этого произведения, а также исходя из того, что оно было создано шаманом из хорошо известного на Таймыре рода Костеркиных (об этом сообщили прежние владельцы скульптуры), можно предполагать, что изображен «дух-помощник» – тот, кто помогал шаману совершать путешествия в верхний и нижний миры. Своими помощниками нганасанские шаманы считали умерших родственников. Таким образом, автор скульптуры изобразил, по-видимому, реального человека, скорее всего, своего предка, который тоже был шаманом. На то, что загадочный антропоморфный образ является изображением шамана, указывают медные накладки у него на лбу, на носу и на подбородке. Они, по всей вероятности, олицетворяют металлическую шаманскую маску. На голове мужской фигуры можно рассмотреть шапку с двумя выступами по краям. Это тоже аргумент в пользу гипотезы о том, что перед нами шаман. Из этнографических источников известно, что головные уборы нганасанских шаманов были, как правило, увенчаны оленьими рогами.
Есть, разумеется, в северной коллекции Музея Востока немало других произведений традиционного искусства народов Северной Азии. Это и уже упомянутые якутские украшения и детали конской упряжи из серебра, и разнообразные изделия якутов и долган из бивня мамонта, и вышивки, выполненные северянками на сукне, хлопчатобумажной ткани, на коже, в том числе рыбьей.
– Расскажите о наиболее ценных экспонатах северной коллекции Музея Востока.
Ценными являются, по сути, все произведения арктического искусства, находящиеся в нашем музее. В каждом из них есть что-то своё, рукотворное, неповторимое, овеянное старинными легендами и поэтому ценное. Мне проще рассказать об экспонатах, которые именно у меня вызывают особые чувства, с которыми, приходя каждый раз в постоянную экспозицию Музея Востока, я непременно здороваюсь. Это, прежде всего, древнеэскимосские «крылатые предметы». Исследователям древней культуры охотников Берингова пролива долгое время не удавалось установить назначение небольших, изящных поделок из моржового клыка, напоминающих бабочку с расправленными крыльями.
Археологи высказывали различные версии. Предполагалось, что «крылатые предметы» – такое «описательное» название дали им исследователи – были деталями лодок-каяков. Согласно другим гипотезам, – навершиями на шаманских жезлах или ритуальной скульптурой, что подвешивалась к потолку жилища на Празднике кита. Поставить точку в многолетней дискуссии удалось относительно недавно в ходе археологических раскопок, в том числе тех, что ведёт на Чукотке экспедиция Музея Востока. В одном из старинных погребений мы обнаружили древнеэскимосский гарпун в собранном виде. На заднем конце его древка был закреплён «крылатый предмет». Он играл ту же роль, что оперение стрелы: придавал метательному снаряду устойчивость в полёте.
Когда после долгих дискуссий археологи согласились с тем, что «крылатый предмет» это стабилизатор гарпуна, возникли новые споры о его назначении. В частности, после того, как в Музее Востока побывали авиаконструкторы. Познакомившись с нашей древнеэскимосской коллекцией, они пришли к выводу, что у морских охотников Чукотки 1-го тысячелетия нашей эры существовали представления о законах аэродинамики. Особенно сильное впечатление произвёл на самолётостроителей угол наклона крыльев «крылатых предметов». По их словам, он такой же, как у современных истребителей. Не является ли это наблюдение основанием предполагать, что «крылатый предмет» не только стабилизировал гарпун в полёте, но и придавал траектории его движения оптимальную кривизну?
Не все из моих коллег готовы согласиться с этой версией, хотя форма отдельных «крылатых предметов» такова, что действительно даёт основание сравнить их с современными летательными аппаратами.
Стабилизатор древнеэскимосского гарпуна. Чукотка, 1 тыс. н.э. ГМВ, инв. № 183 Др-IV
Могу сказать по этому поводу только одно. В 1984 году доктор исторических наук С.А. Арутюнов и автор этих срок опубликовали в журнале «Знание – сила» статью под названием «Загадочные крылатые предметы». В ней говорилось о том, что обнаруженные впервые в начале ХХ века «крылатые предметы» всё ещё остаются загадкой для археологов. С момента публикации той давней статьи прошло ровно 35 лет, но я повторяю те же слова: «крылатые предметы», созданные на стыке Чукотки и Аляски не менее полутора тысяч лет назад, по-прежнему одна из многочисленных загадок в истории арктической культуры.
И ещё об одном экспонате нашей чукотской коллекции мне хотелось бы рассказать – о деревянной скульптуре XIX века, которую мы условно назвали «Голова предка».
Эскимосская ритуальная скульптура. О. Ратманова, XIX в. ГМВ, инв. № 11140 III
Скульптура настолько достоверна, что возникает ощущение: резчик изобразил человека, которого хорошо знал. На нас смотрит худощавый мужчина с чётко очерченными бровями, миндалевидным разрезом глаз, слегка выступающими скулами. На щеке у него родинка или родимое пятно. Для того чтобы передать эту особенность персонажа, мастер использовал технику инкрустации и вставил кусочек дерева другой породы. Так же поступил он при изображении глаз. Кем мог быть герой произведения, созданного неизвестным нам и, несомненно, талантливым эскимосским резчиком? Скорее всего, «предком» – родоначальником одного из эскимосских кланов.
В Музей Востока скульптуру передала доктор биологических наук Л.С. Богословская. В середине 1980-х годов она работала на острове Ратманова в Беринговом проливе. Этот остров – самая восточная точка на карте России. Всего четыре километра отделяют его от соседнего острова, который является уже территорией США. Людмила Сергеева увидела «Голову предка» на погранзаставе. Её нашёл пограничный наряд в камнях близ оставленного людьми эскимосского посёлка. Будучи не только высококлассным специалистом по птицам и млекопитающим полярных морей, но и прекрасным знатоком культуры эскимосов и чукчей, Л.С. Богословская поняла, какую большую научную ценность имеет старинная эскимосская скульптура, и уговорила пограничников отдать ей эту находку. Вернувшись в Москву, она подарила «Голову предка» нашему музею.
– Вы давно работаете в Музее Востока, давно участвуете в создании его северной коллекции. Что привлекает именно вас в искусстве народов Арктики?
Для меня арктическое искусство -- это, прежде всего, яркий пример той исключительно важной роли, которую играет в жизни человека художественное творчество. Искусство для северян – один из основных компонентов их самобытной «культуры выживания». Так было в прошлом, когда, вырезая из бивня мамонта, моржового клыка или дерева фигурки медведей и моржей, загадочных птиц и таинственных антропоморфных существ, люди тундры свято верили в волшебные свойства этих изображений и черпали в этой вере силы для адаптации к суровой природе Арктики. Так происходит и сегодня, когда искусство становится для малочисленных северных этносов действенным способом сохранить себя в «глобальном информационном пространстве», не раствориться в нём, не утратить свою самобытность.
Вернёмся к традиционному искусству Крайнего Севера. Его магический аспект был тесно связан с аспектом познавательным. Какими бы условными ни были зооморфные образы, они всегда очень точно передавали пропорции тел зверей и птиц, их характерные позы и повадки. Создавая подобные изображения, художник расширял свои знания о природе Арктики. Её бескрайние просторы, безжалостно забиравшие людские жизни и вместе с тем одаривавшие охотников богатой добычей, становились ближе и понятнее человеку.
Весьма вероятной представляется ещё одна функция народного искусства в традиционных сообществах оленеводов, зверобоев и рыболовов. Жёсткие условия окружающей среды, запредельные физические и психические нагрузки заставляли северян искать дополнительные возможности для гармонизации своих отношений с миром. Творчество давало такую возможность. Многие художественные изделия северян поражают сложной техникой исполнения, филигранностью, с которой резчик по моржовой кости или вышивальщица подшейным оленьим волосом прорабатывали мельчайшие детали. Не исключено, что подобная тщательность исполнения, требовавшая, несомненно, особой сосредоточенности на выполняемой работе, защищала людей от стрессов, помогая хотя бы на время переключиться на другой вид деятельности, снять с себя груз повседневных забот. Полагаю, нам, людям XXI века, есть здесь чему поучиться у наших арктических собратьев.
Искусство Арктики привлекает также меня как информативный исторический источник. В первую очередь, оно позволяет заглянуть в самое начало общечеловеческой истории. Поясню, что имею в виду. Люди впервые пришли на Крайний Север не менее 30-40 тысяч лет назад и, следовательно, принесли в Заполярье культурные традиции древнего каменного века. Традиции, которые в Ледниковый период были распространены на большей части Северного полушария. Проходили тысячелетия, менялся климат в умеренных широтах, менялась, соответственно, культура народов, живущих южнее Полярного круга, но в Арктике природа оставалась прежней, такой же, как в палеолите. И практически такими же, как в древнем каменном веке, оставались многие культурные традиции северных народов. Таким образом, обращаясь к дошедшему до наших дней художественному наследию морских арктических зверобоев, оленеводов, охотников, рыболовов, вглядываясь в их орнаментированные орудия труда, в покрытую сложными изображениями одежду, в лаконичную и выразительную шаманскую скульптуру, мы получаем уникальную возможность прикоснуться к истокам нашей собственной духовной культуры.
Искусство народов Севера, что тоже притягивает к нему внимание историков и культурологов, – пространство, в котором на протяжении тысячелетий шёл плодотворный процесс взаимодействия различных по своей этнической принадлежности культурных традиций: аборигенной арктической, русской, западноевропейской. Музей Востока поставил перед собой задачу показать глубокую связь культуры народов самых северных районов Азии с культурой народов других её регионов. И не только в Азии. Вернусь, в заключение, к путеводителю по нашей северной коллекции. Точнее, к скульптуре, фотография которой помещена на его обложке. Это «Голова предка» – та самая, что была обнаружена на острове Ратманова. Обратите внимание на одну любопытную особенность этого произведения. У «предка» слегка высунут язык. Подобных изображений на Чукотке больше не обнаружено, но они есть в ритуальном искусстве Юго-Восточной Азии и Океании, а также на тотемных столбах у индейцев Северо-Западной Америки. Что означают эти факты? Случайное совпадение или свидетельство ещё не известных нам культурных контактов народов «тихоокеанского круга»? Севера и Востока? Севера и Юга? Старого и Нового Света?
Авторы фотографий: Е.И. Желтов, К.А. Днепровский
