"Травы, а в травах птицы": резная кость Русского Севера

Художественные изделия из кости, созданные архангелогородцами, устюжанами, жителями Сольвычегодска, хранятся в Оружейной палате и Эрмитаже, в Государственном историческом музее и Всероссийском музее декоративного искусства. Есть они и во многих провинциальных музеях. Старинные ларцы, шкатулки, гребни можно увидеть практически всюду, где в состав музейных коллекций вошли вещи из частных собраний, принадлежавших некогда российскому дворянству и купечеству. В выставочных залах, где экспонируется современное искусство, тоже время от времени встречаешь работы архангельских резчиков по кости. Пережив за свою многовековую историю не одно потрясение, косторезное искусство Русского Севера существует и сегодня.

С русской северной костью знакомы, таким образом, миллионы людей. Но насколько полны наши знания об этом художественном феномене? Рискну предположить, что, исключая специалистов-искусствоведов, у так называемой «широкой аудитории» в представлениях о нём много белых пятен. Сужу по себе. Об удивительном многообразии косторезного искусства Русского Севера я получил представление, лишь прочитав монографию доктора исторических наук И.Н. Ухановой «Резьба по кости в России XVIII – XIX веков». Ирина Николаевна многие годы возглавляла сектор прикладного искусства в отделе русской культуры Государственного Эрмитажа и как никто другой знала, какую кость использовали северорусские народные художники, какие технические приёмы применяли, насколько разнообразными по форме, размерам, характеру декора были созданные ими художественные изделия.

Так, например, работали резчики не только с «рыбьем зубом» – клыками моржей, которых добывали в Белом и Баренцевом морях, но также с бивнями мамонтов и цевкой. Бивни находили в обрывистых берегах полярных рек. За тысячи лет, проведённых в вечной мерзлоте, они меняли свой цвет. Грунтовые воды окрашивали мамонтовую кость в различные тона, в том числе, сине-зелёный. Русские мастера называли её «голубой костью». Цевка – трубчатая кость домашних животных, в основном, быков и коров. Изначально она имела сероватый оттенок, но художники знали способы её отбеливания и могли придать цевке такой же благородный вид, как моржовой или мамонтовой кости.

Разнообразными были не только материалы, которые использовали северорусские косторезы. Они владели тремя различными видами резьбы – гладкой, объёмной и ажурной, широко применяли гравировку. Набор инструментов включал в себя резцы, пилки, лобзики, свёрла. Для того чтобы косторезные изделия приобрели дополнительную декоративность, белую кость нередко окрашивали в жёлтый, зелёный, красный, чёрный цвета. Для окраски использовали листья щавеля, кору ольхи, ягоды черники и бузины. Под ажурную, сквозную резьбу (её называют на Севере «резьбой на проём»), часто подкладывали цветную фольгу, яркую бумагу, шёлк или бархат.

Очень интересно ещё одно наблюдение И.Н. Ухановой. Декоративными элементами изделий из кости являлись даже их конструктивные детали. В умелых руках народных умельцев, отмечает исследовательница, металлические скрепы, гвоздики, накладки, крепившие костяные пластины на деревянную основу, превращались в дополнительный узор.

Что касается назначения косторезных изделий, то, помимо украшений и небольших по размерам предметов быта, это была мебель – буфеты и секретеры, были иконы, кресты, парадные кубки, а также рельефные панно и многофигурные скульптурные композиции, запечатлевшие героев российской истории.

Скульптура «Пётр I – победитель шведов». Моржовый клык, бивень мамонта. XVIII в.

Столь же неожиданной оказалась для меня почерпнутая из монографии И.Н. Ухановой информация о том, что косторезное искусство, веками существовавшее на Русском Севере, было в значительной степени городским, вобравшим в себя, как любое городское искусство, различные по своему происхождению истоки. В первую очередь это относится к Холмогорам, где началось формирование северорусских традиций резьбы по кости, где и поныне работают талантливые народные художники. Расположенные в низовьях Северной Двины Холмогоры долгое время представляли собой, как сказали бы мы сегодня, «городское поселение», «агломерацию» нескольких сёл, деревень и посадов. Здесь были церкви и часовни, был обнесённый мощными деревянными стенами кремль, близ которого причаливали английские и голландские суда. Когда в конце XVI века, спустя четыре столетия после возникновения Холмогор, неподалёку от них стали строить Архангельск, его называли вначале «Новый Холмогорский город».

Удивляться тому, что в средние века Холмогоры были городом, не приходится. Основали его в XII веке новгородцы, а «Господин Великий Новгород» был в те времена одним из самых крупных и самых богатых городских центров Европы. Новгородская художественная культура представляла собой сплав древнерусских, византийских, варяжских традиций. Тесно переплелись они и в существовавшем в Древнем Новгороде искусстве резьбы по кости. Косторезное ремесло пришло сюда, главным образом, из Византии, вместе с православием. Создавая церковную утварь, мастера изначально использовали слоновую кость, однако по мере продвижения Новгородской республики на север они познакомились с моржовым клыком и бивнем мамонта. Собственно, кость и стала веской причиной, по которой древние новгородцы устремились на берега «студёных морей». Добыча моржового клыка, поиск в тундре останков мамонтов были важными хозяйственными занятиями поморов – особой русской этнической общности, которая сформировалась на освоенных Великим Новгородом побережьях Белого моря. Прошло ещё какое-то время, и поморы, в первую очередь жители Холмогор, стали не только сбывать добытую ими кость, но и сами работать с ней.

Принято считать, что косторезное искусство существует в низовьях Северной Двины с XVI века. Этим столетием датируется несколько миниатюрных скульптур, а также письменные источники, в которых упомянуты художественные изделия северорусских резчиков по кости. Высокое мастерство, с которым выполнены эти скульптуры, а также хвалебные отзывы иностранцев о русских изделиях из моржового клыка, позволяют, с моей точки зрения, предполагать, что история косторезного дела на Русском Севере началась не пятьсот лет назад, а раньше.

Многоликость северорусской резной кости, обусловленная историей её формирования, сохранялась на протяжении длительного времени. Различные по происхождению культурные пласты – русские и западноевропейские, городские и сельские – прочитываются в холмогорских изделиях вне зависимости от того, когда они были созданы. Убедиться в этом несложно. Достаточно лишь внимательнее вглядеться в произведения народного искусства.

  Чернильный прибор. Моржовый клык. Конец XVIII – начало XIX вв.

Чернильный прибор, состоящий из двух небольших футляров для чернильниц, коробки для перьев и овальной подставки, был создан не менее двухсот лет назад. Примечательно уже само назначение этого изделия. Предназначалось оно, несомненно, для горожанина. Вместе с тем, в нём отчётливо прослеживается «деревенский мотив»: формы предметов, их декор, характер резьбы таковы, что вызывают ассоциации с изделиями, сплетёнными из ивовых прутьев.

На пару десятилетий старше чернильного прибора с его лёгким «воздушным кружевом» массивный, тяжеловесный ларец с многочисленными фигуративными изображениями. Широко распространённые в прошлом в городском и сельском быту ларцы имели различные размеры и формы. Те, у которых были высокие крышки, назывались «теремками». Их обычно дарили новобрачным и украшали растительными узорами, близкими к узорам на праздничной одежде.

   Ларец-теремок. Моржовый клык. 1770–1780-е гг.

Изображения на стенках этого ларца-теремка тоже имеют свадебную символику – в большинстве медальонов помещены фигурки купидонов, – однако это уже не русская, а европейская традиция. Впрочем, на костяных ларцах работы архангельских мастеров мы чаще видим декор, восходящий к геометрическим и растительным мотивам славянской орнаментики.

    Ларцы. Моржовый клык, бивень мамонта. Конец XVIII – начало XIX вв.

Ларцы – ещё одно свидетельство разнообразия резной кости Русского Севера. На первый взгляд, они похожи друг на друга, но стоит приглядеться, и находишь массу отличий. Среди них, например, были изделия со скошенными крышками. Использовали их не только для хранения ценных вещей, но также как подушки, и называли ласково – «ларчики», «ларчики-подголовники». Один из таких ларчиков, созданный в Архангельской губернии около двухсот пятидесяти лет назад, ценен, прежде всего, тем, что здесь искусно соединены два вида резьбы – резьба по кости и резьба по дереву.

  Ларчик-подголовник. Моржовый клык, бивень мамонта. XVIII в.

Костяные и деревянные пластины, которыми облицованы крышка и стенки ларчика (ларчики-подголовники имели прочную деревянную основу), контрастируют друг с другом и друг друга дополняют. Сочетания белого цвета кости и коричневого, богатого оттенками цвета, дерева делают «палитру» художественного изделия более сложной. Дополнительную звучность цветовой гамме придаёт вкрапление в неё «зелени». Зелёный цвет перекликается с сюжетами рисунков на костяных пластинах: изображённые на них цветы приобретают близость к натуре. Живость и выразительность растительного орнамента оттеняют соседствующие с ним строгие геометрические узоры.

Изображения побегов, листьев, лепестков, которые мы видим на этом ларчике, постоянно встречаются на других ларцах и шкатулках, изготовленных тогда же, в XVIII веке, и позднее, в начале и середине XIX столетия. Часто на таких изделиях в зарослях цветов можно увидеть птиц. Изображали их, как правило, с распахнутыми крыльями, словно они взлетают из густой травы в светлое северное небо.

  Шкатулка. Моржовый клык, бивень мамонта. XIX в.

«Травы, а в травах птицы» – так, по словам искусствоведов, определяли сюжеты своих рисунков холмогорцы. Этот мотив встречался также в косторезных изделиях мастеров из Сольвычегодска и Великого Устюга. Расположенные неподалёку от Северной Двины, они тоже долгое время были центрами косторезного промысла Русского Севера. Историки искусства полагают, что русская традиция художественной обработки кости, оказавшая большое влияние на косторезное искусство якутов, проникла в Сибирь, в основном, из этих городов.

Трудно сказать, когда впервые в косторезном искусстве Русского Севера появились композиции с травами и птицами, каковы истоки подобных сюжетов. Быть может, одним из таких истоков был двуглавый орёл с российского герба? Он изображён на крышке ларчика, выполненного в технике ажурной резьбы в конце XVII века.

 Ларчик. Бивень мамонта. Конец XVII в.  

Это замечательное художественное изделие из коллекции Государственного исторического музея интересно, как минимум, ещё по одной причине. Изготовил его мастер из семьи холмогорцев Шешениных. Согласно сохранившимся в архивах документам, в царствования Алексея Михайловича и Петра I восемь мужчин этой семьи «работали по кости» в Оружейной палате Московского Кремля. В XVII-XVIII веках это был далеко не единственный случай, когда резчикам с Северной Двины приходилось покидать родные края и жить, выполняя заказы царствующих особ, в Москве или Санкт-Петербурге. (Замечу в скобках, что интерес высшей знати к работам архангелогородцев способствовал появлению в российском обществе моды на косторезные изделия, а это, в свою очередь, благотворно отразилось на развитии художественного промысла в целом).

По-разному складывались судьбы оказавшихся в центре Российской империи холмогорских художников. Кому-то расставание с Севером, с привычным образом жизни далось тяжело, для кого-то столичные города открыли широкие перспективы. На портале GoArctic можно прочесть статью Е.Ю. Колебакиной, в которой приведена любопытная информация об известном русском скульпторе второй половины XVIII века, академике Императорской Академии художеств Федоте Шубине. Этот прославленный автор изваянных из мрамора портретов Екатерины II, Павла I, Ломоносова начинал свой творческий путь с работы резчиком по кости в Холмогорах.

Наряду с двуглавым орлом, на ларчике из коллекции ГИМа изображён лев – традиционный символ царской власти. Львы и увенчанные короной двуглавые птицы вырезаны и на двух гребнях, элегантно объединённых неизвестным нам мастером в одно художественное изделие.

  Гребни. Бивень мамонта. XVIII в.  

Сюжетное сходство декора на шешенинском ларчике и гребнях, одинаковая техника исполнения дают, на мой взгляд, основание полагать, что изготовлены гребни были тоже достаточно давно, возможно, не позднее начала XVIII века. Столь же вероятным представляется и другое предположение: резчик, создавший их, так же, как Шешенины, работал при царском дворе.

Помимо государственной символики, повлиять на пристрастие народных художников Русского Севера к образам птиц, окружённых растениями, могли, на мой взгляд, вошедшие в европейскую моду в XVII-XVIII столетиях изображения, родиной которых был Китай. Сложившийся в здешней средневековой живописи жанр «цветы и птицы» оказал большое влияние на декоративное искусство многих восточных стран, а также Западной Европы и России.

Но всё же главная причина возникновения у северорусских резчиков сюжета «травы, а в травах птицы» заключалась, по-видимому, в-другом. Эти образы пришли в их искусство из дохристианских мифологических представлений восточных славян. Изображения растений и птиц мы встречаем повсеместно на русской традиционной женской одежде, на старинных полотенцах и подзорах, на изразцах, на оконных наличниках, в росписях на изделиях из дерева. «Травный орнамент» восходит, вероятно, к появившимся ещё в далёкой древности рисункам «древа жизни». Птицы же олицетворяли у славян ветер, облака, молнию. Композиция из цветов и птиц на одежде, посуде, жилищах могла восприниматься, таким образом, как оберег, как символ мироздания, как магический знак, означавший, что человек – неотъемлемая часть мира земного и небесного.

Длительное бытование подобного сюжета в косторезном искусстве Русского Севера -- тоже аргумент в пользу гипотезы о том, что он был связан с сохранившимися в подсознании народных художников древними магическими представлениями. Холмогорские мастера обращались к нему не только в XVIII-XIX веках. «Травы, а в травах птицы» присутствуют и в работах наших современников.

 В.Т. Ватлин. Брошь и гребни. Бивень мамонта. 1986–1996 гг.

Резчика, изготовившего эти изящные женские украшения, зовут Василий Тимофеевич Ватлин. До чего хороши созданные им образы! Сколько пластики в извивах растительных узоров, как грациозно изгибают шеи птицы, как гордо расправляют крылья! Выполненные Ватлиным в 1980-1990-х годах гребни и брошь находятся ныне в Историко-мемориальном музее М.В. Ломоносова. Он расположен близ Холмогор, на Курострове, в селе, где родился Михаил Васильевич и которое уже более ста лет носит его имя. Холмогорские художники помнят, разумеется, своего всемирно известного земляка. В том же музее в Ломоносове хранится ларчик «Сын помора».

 П.П. Штанг. Ларчик «Сын помора». Цевка. 1987 г.

Фигурка, венчающая крышку ларчика, – босой юноша с книгой в руках, будущий великий учёный. Он, действительно, мог выглядеть так, когда ещё только мечтал об учёбе в Москве. На стенках крышки рельефные изображения: сценки из жизни северян, виды Петербурга. Пирамидальная форма ларца повторяет форму деревянного памятника, установленного в XIX веке там, где до девятнадцати лет жил Ломоносов. Автор ларчика П. П. Штанг. В 1987 году, когда Пётр Петрович создал его, мастеру было уже далеко за шестьдесят. Он принадлежал к старшему поколению холмогорских резчиков середины – второй половины ХХ века.

О славном прошлом Холмогор напоминает ещё одно произведение современного косторезного искусства архангелогородцев – ларец «Пётр I». Изготовил его Николай Николаевич Лаврентьев.

 Н.Н. Лаврентьев. Ларец «Пётр I». Цевка. 1981 г.  

Так же, как Ватлин, Лаврентьев пришёл в косторезный промысел на рубеже 1970-1980-х годов. Обратившись к образу Петра, мастер поместил его властный профиль на крышке ларца, а на стенках, согласно давней традиции архангельских резчиков, изобразил парусные корабли петровских времён – те, что по приказу царя строили на верфях неподалёку от Холмогор.

Вернёмся, однако, к «травам и птицам». Ларец «Весенняя песня» создал Геннадий Фёдорович Осипов – уроженец Холмогор, заслуженный художник Российской Федерации.

 Г.Ф. Осипов. Ларец «Весенняя песня». Цевка. 1989 г.

Творческий путь этого мастера начался в 1960-х годах и продолжался более полувека. Г.Ф. Осиповым было создано множество работ на самые разные темы. Были среди них и традиционные изделия прикладного характера – гребни, шкатулки, ларцы-теремки с травами и птицами. Художник обладал тонким вкусом, в совершенстве владел всеми известными холмогорским резчикам и гравёрам приёмами работы с костью, и поэтому каждое его произведение становилось шедевром.

В конце 1980-х годов, когда Осипов работал над «Весенней песней», он был директором Ломоносовской школы резьбы по кости. Открывшаяся ещё в XIX веке, в 1885 году, она в начале ХХ столетия прекратила своё существование. Связано это было с общим кризисом русского косторезного искусства, обусловленным рядом причин, в том числе недостаточной поддержкой народных художественных промыслов государством. В советское время, на рубеже 1920-1930-х годов, школа возобновила работу. Тогда же в селе организовали артель резчиков по кости, которая немногим позднее была преобразована в фабрику косторезных изделий. В 1990 году Г.Ф. Осипов возглавил эту фабрику и оставался её директором на протяжении многих лет.

Последнее десятилетие ХХ века и первое десятилетие века нынешнего вновь стали трудным периодом в истории холмогорского косторезного ремесла. Причина была всё та же: народное искусство не может существовать в индустриальном обществе без государственных дотаций.

В настоящее время ситуация улучшается. Косторезная фабрика продолжает работать, а школа резьбы по кости получила статус профессионального училища. Недавно ему присвоили имя Николая Дмитриевича Буторина – холмогорского резчика, заслуженного художника России, лауреата Государственной премии РСФСР имени Е.И. Репина.

Завершая очерк о резной кости Русского Севера, я хочу познакомить читателя с работой одного из учеников Н.Д. Баторина. Туалетную коробочку «Тюльпаны» изготовил в середине 1990-х годов его сын – Михаил Сфотографирована она вместе с ювелирными изделиями других мастеров и стоит чуть в стороне от них, справа.

 М.Н. Буторин. Туалетная коробочка «Тюльпаны». Зуб кашалота. 1996 г. (крайняя справа).

Моё внимание к этой миниатюрной шкатулке привлекло не только то, что в её декоре есть травы и птицы. Птиц, правда, увидеть непросто. У Михаила Буторина они не взлетают ввысь, как у других резчиков по кости, а снижаются, «ныряют» в заросли цветов. Но дело, повторюсь, не только в этом. Меня поразило, как изобразил художник крупные побеги растений. Они похожи на плывущих лебедей: характерное небольшое туловище, длинная, изогнутая шея, опущенная вниз маленькая голова. Сходство цветов с лебедями особенно заметно на тулове коробочки, но в растительных узорах на её крышке тоже есть нечто общее с плывущими друг за другом гордыми птицами.

Сознательно ли создал резчик подобные образы -- или же силуэты растений и лебедей совпали случайно, сами собой, поскольку в косторезном искусстве Русского Севера «травы» и «птицы» уже сотни лет составляют единое целое? Ответа на этот вопрос у меня нет. Могу лишь в заключение сказать, что когда М.Н. Буторин работал над «Тюльпанами», ему не было ещё и тридцати лет. Это, во-первых. А во-вторых, фотография его шкатулки, как фотографии всех остальных работ, иллюстрирующие эту статью, опубликованы в альбоме «Северная резная кость». Альбом был издан в Москве в 2003 году с весьма примечательным подзаголовком: «Шедевры народного искусства России».

Автор: Михаил Бронштейн, кандидат исторических наук, главный научный сотрудник Государственного музея Востока.