Герои и жители

Фотография Владимира Филиппова, GeoPhoto.ru

Север — край сильных!

В годы норильского детства мы каждый день по дороге в школу — первую, построенную в городской черте, — проходили под огромными, почти во всю высоту здания панно, плакатами с агитационным содержанием, как тогда говорили. Сейчас бы эти творения назвали мотивирующими муралами. С годами их снимали и заменяли новыми; помню два. На одном из гигантских холстов смелый горнолыжник в вязаной шапочке а-ля Мефистофель и прочей примитивной экипировке шестидесятых мчался вниз по склону. Надпись гласила: «Не солнцу, так ветру навстречу!». Мы её хорошо понимали и правильно оценивали. Ничего, что ночь полярная, а зима долгая — унывать не надо, в жизни всегда есть место радости. Картину второго мурала не воспроизведу, она была несколько абстрактна, не запоминающаяся. Зато надпись там красовалась ударная: «Север — край сильных!». Позже я неоднократно встречал её в самых разных местах. И не только в Норильске. Придуманный однажды лозунг стал чем-то большим, нежели территориальный девиз, превратившись для кого-то в строгое предупреждение, для кого-то в маркер, а для некоторых даже в идеологию существования.

Романтика Севера — не литературный оборот и не вымысел, феномен действительно существует, и он хорошо известен всем, кто пожил в Заполярье и Приполярье сколь угодно долго. Штука эта цепкая, заразная и неизлечимая. Единожды пожив здесь, ты всю жизнь будешь мечтать о возвращении, хотя на деле это случается нечасто. Феномен, к слову, присущ не только Арктике, но и Антарктике, недаром легендарный сборник повестей Владимира Санина называется «Трудно отпускает Антарктида».

Жизнь на северах невозможно смоделировать без романтики, даже если она вполне комфортна. И она не конструируется без героики. Среда здесь по-своему красивая, но суровая, к праздному посещению не располагающая. Однако сама среда с бескрайними просторами и северными сияниями как таковая не может быть источником романтики. Романтику делают люди. Поэтому именно её роль поможет нам лучше понять некую особость населения Заполярья и Приполярья, а заодно интегрально оценить социальное качество людей Севера.

Первопроходцы становятся домовладельцами

Освоение северов никогда не было единовременной операцией, статичной программой или концепцией. На деле это освоение (некогда любили самонадеянно добавлять слово «покорение»), повторялось по нескольку раз, частенько по одним и тем же маршрутам. Когда Российская Империя заинтересовалась дальними землями Сибири всерьёз, осознав, что обширные края на пути «встречь солнцу» не только пушниной богаты, в работу включились неплохо, по тогдашним меркам, оснащённые экспедиции, возглавляемые морскими офицерами. Их провожали на подвиг, от них требовали подвига. Эти отважные люди ещё до момента старта становились героями, авансом. И они были готовы к жертве ради подвига.

Подвижников-пионеров в деле первооткрывательства и первоосвоения всегда и во все времена считали героями. Их приключения пересказывали и воспевали в поэмах, фиксировали в письменной истории, когда она появлялась. О пионерском движении государственного значения рассказывали первые российские СМИ, от рукописных «Курантов» до вполне респектабельных «Ведомостей». Но и до появления журналистов деяния пионеров обсуждались обывателями. Мы не знаем, кем были русские люди, которые срубили близ Хатанги промысловую избу 1585 г. постройки, что установлено современными дендрохронологическими исследованиями. Может, это была крошечная артель единомышленников-авантюристов, а может, и молодая семья. Знаем только, что на Таймыр они отправились от промыслового зимовья Мангазейского, которому ещё только предстояло стать городом. Больше было неоткуда.

Можем представить, что именно говорили смельчакам те, кто ещё не двинулся за Енисей. Вряд ли они пафосно объявляли идущих в отрыв от островка цивилизации безбашенных героями. Скорее, уважительно крутили пальцем у виска. Но коннотация была всё той же, героической. «Василий-то наш совсем сдурел со своими дальними реками, в путь рвётся, всё хочет новые земли да угодья разведать».

Провожали, порой забывали, а потом неожиданно встречали артельных, объявившихся с первыми впечатляющими итогами — горами отменной мягкой рухляди. И тут же по набитому пионерами путику вдаль отправлялись новые искатели приключений. Герои же, установив выгодный обмен с подтянувшимися на севера за экономическим смыслом самоедами, быстро теряли ореол и ставший ненужным героический статус. Они превращались в «местных», удачливых промысловиков, успешных купцов и зажиточных домовладельцев, которым уже нет нужды до изнурения ходить по снегам. Таким образом, герои становились обычными, пусть и адаптировавшимися особым образом жителями территории. Однако при следующей волне экспансии, при очередном изменении по определению подвижной линии фронтира сообщество местных жителей вновь и вновь генерировало новых «кратковременных героев» — такова уж особенность северной среды.

Северная романтика, благодаря героической составляющей, может быть колоссальной движущей силой, если действует согласно общественному интересу, «пользительно обчеству», помогает сделать жизнь легче, лучше. Однако государство не должно делать ставку исключительно на героику, это не сработает, вся арктическая история тому примером.

Якорь во льдах

Вернёмся к нашим военным морякам, которым было суждено стать костяком Великих северных экспедиций. Военно-морское дело — это уже романтика славных дел. Мало кто выглядит так романтично, как морской офицер, даже если он стоит не на мостике, а задумчиво смотрит вдаль на набережной под прицелами дефилирующих дам. А тут ещё севера поручили покорять!

Это один из любимых моих примеров: жажда героики и соревнование за подвиг чаще всего вредят запланированному результату. Потому что заниматься научными исследованиями и ходить рейдами по тундровым болотам вглубь материка совсем не романтично. Искать оконечности континентов с борта судна, нисколько не заботясь об интересах местного населения, гораздо интересней. Да-да, практически все экспедиции проходили по местам, уже заселённым в той или иной степени. За исключением Антарктиды, пожалуй.

Какая-то предварительная работа по сбору информации экспедиционерами велась всегда. Они опрашивали купцов, старост, урядников, работающих на местности авторитетных промысловиков. После чего про местных обычно забывали. Все экспедиции вокруг Таймыра не принесли аборигенам ровным счётом ничего, кроме страха от самой мысли о том, что «экспедиция», обкладывающая крайне малочисленное население обязанностями и оброком, может наведаться ещё раз. В итоге Таймыр, как известно, почти на сотню лет опустел, жители полуострова сбежали от героев подальше на юг, что и зафиксировал в сухопутной экспедиции А.Ф. Миддендорф. Он же отметил большое количество неточностей в навигации и картографировании отрядов экспедиции Лаптева.

Справедливости ради нужно сказать, что о местных жителях быстро вспоминали после катастрофической утери судна. А это случалось очень часто. О научной составляющей тут же забывалось, романтические моряки принимались спасать якорь, как самую ценную часть обломков. С помощью местных, которых ради спасения корабельного имущества приказом отвлекали от обеспечивающего сезонного промысла. Сбежишь тут на юг! В конечном итоге экспедиция отбывала отчитываться на материк, оседлого населения не прибавлялось, платочками вслед никто не махал.

Постепенно царское правительство начало понимать: что-то идёт не так. Подобными методами севера России толком не разведаешь и уж точно не освоишь. Повторяющиеся раз за разом операции спасения героев во льдах начали работать против интересов государства. А пример удачной работы Миддендорфа подсказал правильную методику глубокой разведки, в которой героизма было поменьше, а практической пользы больше.

Никифор Бегичев

Наиболее значимой экспедицией начала XX века и окончания эпохи царствований стала высокоширотная экспедиция Э.В. Толля на парусно-моторной шхуне «Заря», в которой кроме молодого полярника Колчака, тогда ещё просто морского офицера, в должности боцмана участвовал Никифор Бегичев. Как известно, экспедиция закончилась гибелью барона Толля и трёх его спутников по санно-байдарочной партии, а боцман с основной частью экспедиции вернулся на материк. В 1903 г. Бегичев участвовал в поисках Толля в составе санно-шлюпочной экспедиции под руководством лейтенанта Колчака на десяти нартах и вельботе, которая достигла о. Беннета, одного из группы островов Де-Лонга. При переходе по морскому льду Колчак провалился под лёд, и Бегичев спас жизнь своему командиру — будущему адмиралу и Верховному правителю России.

Героический поступок в героическом походе, здесь всё безупречно. Можно уезжать в тёплые края с осознанием, что в жизни ты кое-чего добился. Так и случилось, но сначала боцман отправился на Русско-японскую войну, где участвовал в обороне Порт-Артура. После войны наш герой вернулся на родину в г. Царёв Астраханской губернии, обзавёлся хозяйством и женился. Был героем, стал жителем, казалось бы, всё идёт по устоявшемуся алгоритму.

Ан нет! Что называется, чёрт толкает моряка под локоть, и Бегичев срывается с места — летом 1906 г. снова отправляется на седой Таймыр, вокруг которого происходили его полярные приключения, в район нижнего течения Енисея, где он решил заняться добычей пушнины. То есть, поехал уже не героем, а жителем. Но что ж ему на месте-то не жилось, не промышлялось? Гигантские осетры, паюсная икра, торговля по всей Волге… В чём загадка?

Загадки нет, работает правило: «Трудно отпускает Заполярье». Бегичев поехал с готовностью стать жителем, но с возможностями казусной героики. Вдруг захочется сходить за неведомым в даль светлую, открыть чего-нибудь, спасти кого-нибудь... В жизни всегда есть место подвигу, но вот только не во всякой жизни. В Астрахани Бегичев такой возможности не увидел.

Он быстро завоевал непререкаемый авторитет, как у других промысловиков, так и у таймырских оленеводов, получив долганское прозвище Улахан Анцифор, то есть Большой Никифор. Удачный пушной промысел и обменный бизнес ничуть не мешали системному исследованию Таймыра, он постоянно измерял расстояния колесным лагом и картографировал местность, неутомимо генерируя топонимы и гидронимы. В 1908 г. в устье рек Хатанги и Анабара, впадающих в море Лаптевых, боцман-промысловик открыл два острова, впоследствии названные его именем — Большой Бегичев и Малый Бегичев.

Перестав быть героем-полярником, многоопытный абориген фронтира Улахан Анцифор удивительным образом стал жизненно необходим другим героям, появлявшимся в полярных землях и водах. В 1915 г. он возглавил доставку почты и эвакуацию на оленях части моряков с барка «Эклипс», отправленного на поиски пропавших экспедиций Брусилова и Русанова. А затем и застрявших во льдах у северо-западных берегов Таймыра ледокольных пароходов «Таймыр» и «Вайгач». Маршрут бегичевского спасательного каравана из полутысячи оленей пролегал по неизученной территории тундры и арктической пустыни, до этого не посещавшейся европейскими путешественниками. Он был призван Академией наук и Амундсеном, который попросил Бегичева подготовить и доставить на Диксон местных ездовых собак. Он был нужен даже отряду взбунтовавшихся в ссылке анархистов в их безумном походе на Аляску. Этих героев большей частью позже расстреляли...

В 1916 г. боцман поселился в своём большом и вполне комфортном доме в Дудинке. Бизнес наладился, руководимые им артели всегда были удачливы, шестеро детей летом приезжали в гости, а зимой прилежно учились в школе Енисейска, где у зажиточного боцмана тоже имелся дом... Только вот на месте ему всё не сиделось. С 1921 г. Бегичев участвовал в советско-норвежской экспедиции по поискам Тессема и Кнудсена — двух пропавших на Таймыре членов экспедиции Амундсена 1918—1920 г.г. на шхуне «Мод», и обнаружил останки одного из них. В 1922 г. в лодочной экспедиции геолога Н.Н. Урванцева, которому был крайне необходим хорошо знающий местность проводник, Бегичев спустился на лодке по реке Пясине и на берегу острова Диксон нашёл скелет ещё одного спутника Амундсена. Будучи награждённым Знаком отличия Военного ордена 4-й степени за отличные действия в ходе Русско-японской войны, русский моряк Бегичев уже в статусе мирного жителя был дважды награждён Большой золотой медалью Российской академии наук.

История Бегичева — отличный образец симбиоза обжившихся, умеющих устроиться с максимально возможным спокойствием и удобством жителей и романтических героев. На северах герой вполне может неожиданно стать обычным жителем, и наоборот. Была бы востребованность и поле деятельности. Север всё это предоставляет с лихвой. 

Советы и полярные станции

В советское время началось очередное открытие, покорение и освоение Арктики. И как всегда, стартовали большевики с привычной арктической героики. Полярные экспедиции с максимально возможной для тех времён медийной поддержкой следовали одна за другой. Молодая советская власть торопилась обозначить себя циркумполярно при остром недостатке сил и средств — нужно было быстро укрепить арктические границы и продемонстрировать флаг молодой державы. Полярные станции росли как грибы в тундре, порой просто непонятно, для чего их в некоторых секторах ставили так часто. Конечно, ни о каком освоении речь не шла, персонал станций не отходил вглубь материка далее пары десятков километров. Это было квазинаселение, не контактирующее с кочевниками и промысловиками через полосу относительной недоступности, где не растёт ягель, и квазиосвоение, оставившее нам в наследство полигоны ржавых бочек из-под топлива. Однако же их появление позволяло и побуждало идти дальше.

Арктическая экспедиция на легендарном ледокольном пароходе «Челюскин», о которой в итоге узнали миллионы людей по всему миру, была очень важна для СССР. В 1932–1933 г.г. наши научно-исследовательские работы в Арктике стали настолько масштабными, что это позволило стране стать лидером среди государств, претендующих на арктические территории. Была открыта самая северная в мире полярная станция на острове Рудольфа, станции на м. Желания, м. Челюскина, о. Котельном, м. Северном. Исследования проводились почти на всех морях советской Арктики. А экспедиция на «Челюскине» должна была закрепить схему движения по СМП, чему уже тогда придавалась особая важность.

Основная задача экипажа «Челюскина» — проход СМП за одну навигацию. Этот стратегический морской путь стал критически необходимым для снабжения Дальнего Востока и севера Сибири. Кроме того, нужен был опыт плаванья по СМП судна хоть и со специальной подготовкой, но неледокольного класса. За год до «Челюскина» из Архангельска до Берингова пролива успешно прошёл ледокол «Александр Сибиряков». Сразу после этого успеха появилось Главное управление Северного морского пути — Главсевморпуть, которому поручили освоить трассу, создав на всём протяжении посёлки и береговую инфраструктуру. Руководителем Главсевморпути назначили Отто Шмидта.

Участников экспедиции провожали как героев, но никто не мог предполагать, что челюскинской эпопее несмотря на драматическую потерю парохода, суждено было подчеркнуть масштаб и фундаментальность работы СССР в Арктике. Кроме того, полярники приобрели бесценный опыт сложнейшей и, вместе с тем, масштабной спасательной операции. Впервые в истории освоения Арктики экспедиция, к тому же столь многочисленная, была практически полностью спасена. Кроме того, стала очевидна необходимость увеличения ледокольного флота и правильная его расстановка на участках пути. Был наработан навигационный опыт, сделаны выводы о необходимых особенностях конструкции пароходов для Арктики. В научном плане участники широко исследовали Чукотское море: течения и их взаимодействия, преобладающие ветра, сопротивление берега движению льдов. Важными оказались результаты научных наблюдений в гидрологии, гидрохимии, гидробиологии, аэрологии, метеорологии. Летчики Ляпидевский, Каманин, Молоков, Леваневский, Водопьянов, Слепнёв и Доронин были награждены званием Героя Советского Союза, полярники, за исключением детей, — орденами Красной Звезды.

Комфортная жизнь и готовность к подвигу

Но что получили жители территории, и как вся эта героика способствовала обустройству среды обитания? Несмотря на то, что большая часть полярных станций позже оказалась не нужна, по мере увеличения арктического плавания и объёма перевозок часть крошечных метеостанций трансформировались в нормальные посёлки с уже оседлым, а не вахтовым поселением: Амдерма, Диксон, Тикси, Певек. А сама романтика похода «Челюскина» породила взрывной интерес к освоению северов. Количество желающих стать покорителями Заполярья зашкаливало. И большая их часть после успокоения героического фона обеспечила приток свежих кадров во всех сферах деятельности. Ровно так же, с первых подвигов первых героев, начиналось освоение Енисейского севера, Норильска, Ямала и Гыдани, севера Якутии и Чукотки. И снова после отхода героев на месте начинали обживаться люди оседлые. Да и сама героика не торопилась покидать привычные места, оставаясь жить в сердцах и повседневных делах северян, в случае необходимости готовых к самым суровым испытаниям.

Вот в этом, пожалуй, и заключается особенность типичного северянина, его миропонимания и социального качества. Длинный рубль никто не отменял. Собираясь жить комфортно даже в очень непростой среде, а летом отдыхать долго и богато, северянин всегда внутренне готов к подвигу, пусть даже трудовому. Иначе тут не обустроишься. 

***