Сейчас в Мурманске

01:42 1 ˚С Погода
18+

Лётчик Каминский против тэрыкы

Как советская власть повлияла на чукотскую мифологию.

Коренные народы Севера
Сергей Шокарев
11 мая, 2021 | 16:18

Лётчик Каминский против тэрыкы
Наукан, современный вид. Фото С.Ю. Шокарева. 


Не было ничего страшнее для охотника, чем оказаться на льдине, унесённой в океан. Плавать чукчи и эскимосы не умели. Да и если бы умели – в ледяной воде долго не протянешь. Согласно чукотским поверьям, охотник, унесённый море становился тэрыкы – странным существом, покрытым короткой шерстью, как у лахтака. Даже если бы он чудом выжил и вернулся, назад ему пути уже не было. 

 

Страшный вой тэрыкы

Юрий Рытхэу, «Тэрыкы»

«Едва ступив на берег, Гойгой почувствовал такую усталость, что дальше не мог идти. Повалился на колени и дальше уже пополз, помогая себе руками. Выполз на покрытую свежим снегом тундру, приник к жёлтым травинкам и заплакал, нюхая землю. Томимый жаждой, он нашёл подёрнутый тонким ледком бочажок, разбил лёд и приник воспалёнными губами к желтоватой, пахнущей мхами воде. Он пил, закрыв глаза, изредка отрываясь передохнуть. Напившись, взглянул на своё отражение и… отшатнулся! Он не мог поверить своим глазам! Осторожно, чтобы не зарябить зеркало воды взволнованным дыханием, Гойгой снова наклонился над бочажком и не мог сдержать вопля ужаса: на него смотрело обросшее жёсткой шерстью лицо тэрыкы-оборотня.

Ещё не веря своим глазам, Гойгой отвернул лохмотья рукава, но и руки тоже были покрыты такой шерстью… Гойгой обнажал одну часть тела за другой и везде видел одно и то же: короткую, жёсткую и густую шерсть. Так вот почему он больше не чувствовал холода!

Вцепившись зубами в шерсть на руке, Гойгой попытался оторвать её, но она держалась крепко.

В отчаянии Гойгой поднял голову к низкому небу, навстречу падающим снежинкам, и завыл, заплакал в голос, далеко оглашая притихшую тундру, медленно надевающую свой белый зимний наряд».

 

В повести Рытхэу люди убивают своего брата-тэрыкы, и, пронзённый стрелами, он обретает перед смертью первоначальный облик. Вместе с молодым охотником погибает и его жена, оставшаяся верной ему, даже когда он превратился в оборотня.

Другой чукотский писатель и краевед Владлен Леонтьев излагает историю тэрыкы с реальными подробностями:

«В 1959 году, будучи в командировке в родном Уэлене, я стал расспрашивать известного уэленского певца и танцора Атыка о “тэрык’ы”. Он сказал, что действительно существовал “тэрык’ы”, и вспомнил случай, как однажды дед его соседа Памье даже поймал такого “тэрык’ы», когда тот пытался из мясной ямы – “увэран” утащить кусок моржового мяса. По словам старика Памье, “тэрык’ы” был страшен. Длинные косматые волосы его спускались до плеч, на теле и на ногах были обрывки одежды. Вначале старик испугался, приняв его за духа, но, когда глаза привыкли к полутемноте, он разглядел, что это человек. “Тэрык’ы” набросился на старика, но оказался настолько обессиленным, что тут же был связан. Уэленцы ничего не могли от него узнать, так как он не понимал чукотского языка. И тогда одна старушка, которая ещё девочкой была привезена в Уэлен с Аляски, заговорила с ним на своем языке. Услышав родную речь, “тэрык’ы” обрадовался и все рассказал о себе. И уэленцы узнали, что он эскимос из племени тыкэльыт, которое обитало на Аляске у мыса Хоп. Их, четверых охотников, унесло на льду в море и прибило к чукотскому берегу. И сейчас они тайком пробирались к проливу, откуда было легче вернуться в родные места. Боясь заходить в селения, охотники прятались у вершины сопки, напротив скалы Сенлюквин. Летом они хотели украсть байдару и перебраться на другую сторону пролива. Уэленцы тут же отправились за остальными, но те, встревоженные отсутствием товарища, куда-то сбежали. Больше о них уэленцы ничего не слышали».

Рационалист Леонтьев делает соответствующий вывод:

«Легенды о “тэрык’ы” имели реальную основу, поводом для которой служили существовавшие в прошлом отношения между племенами, связанные с родовой местью, а также религиозные представления.

В прошлом считалось, что пришедший с моря – это не человек, а душа, злой дух, и его надо убить. Поэтому эскимосы, случайно попавшие на Азиатский берег, старались не появляться в селениях приморских чукчей. В поисках пищи они тайком по ночам забирались в мясные ямы, воровали с вешал шкуры и даже забирались в чоттагины, если в ярангах не было собак. Иногда угоняли байдары.

Вот тогда-то и распространялся слух о “тэрык’ы” – диком человеке.

Духи-каннибаллы.jpg

Духи-каннибалы – Чукотский рисунок, изображающий двух волосатых каннибалов (Богораз В.Г. Чукчи. Т. II. Л., 1939. С. 27).


В таком же положении оказывались и приморские чукчи, случайно попавшие на Американский берег. Такая же участь ожидала и тех, кого уносило в море. Когда по гаданию шамана выходило, что человек погиб, то по всему побережью быстро разносился слух, что пропал такой-то. И уже считалось, что этого человека нет. Если же ему удавалось спастись, где-то высадиться на берег, то все равно он не мог нигде найти себе приюта и тоже становился “тэрык’ы”».


Итак, согласно Леонтьеву, в основе представлений о тэрыкы лежит боязнь чужака. Но почему тогда чукчи не принимали своего сородича, вернувшегося из смертельного путешествия на дрейфующей льдине? Гибель охотника во льдах была трагедией для его семьи и племени. Но трагедией привычной, обыденной. Такое повторялось из поколение в поколение. Таков был суровый закон мира арктических зверобоев. Пришелец с того света нарушал привычный порядок и потому считался оборотнем, потерявшим свою человеческую сущность. Таких людей было страшно принять обратно в семью и поселение. Трагический парадокс. Выживший на льдине был обречен на изгнание и смерть тем, что чудом победил свою судьбу и неминуемую гибель[1].

В жизни Наукана – крупнейшего эскимосского поселения на оконечности мыса Дежнёва, – гибель охотника во льдах была суровой и повседневной реальностью. Так погиб Кайкатегин, участник Великой Отечественной войны, награждённый орденом Красной Звезды[2]. «Во время охоты на припае зимой Кайкатегина унесло... Его носило на льдине несколько месяцев. В 1947 году его обнаружила семья Ринтына, которая проезжала из Энурмино в Нешкан <…> Они сделали остановку за Энурмино[3], как вдруг отец увидел в прибитой к берегу льдине вмёрзшего человека. Оказалось, что это был Кайкатегын. Глава семейства снял с него ремень, решил утром похоронить. А когда проснулись, льдины не оказалось на месте, её унесло. В таких случаях говорят, что погибший решил показать себя <…>, чтобы родственники узнали, что с ним» (Наукан и науканцы / Сост. В.Г. Леонова. Владивосток, 2014. С. 15). Кайкатегын не нарушил установленный порядок, он погиб и явился, чтобы рассказать о своей смерти.

    

    Остатки каменных яранг Наукана. Фото С.Ю. Шокарева.


Кусок сырого мяса под матрасом

Говорят, что историю пишут победители. Для истории советизации Чукотки, приобщения чукчей и эскимосов к новому быту и новой идеологии эта максима подходит весьма кстати. Распространение советской власти и перестройка традиционного общества морских охотников чукотского побережья долгое время описывалось теми, кто непосредственно этим занимался. Оптика такого повествования была простой: до революции чукчи и эскимосы были бедным и забитым народом, которого угнетали шаманы и спаивали представители царской администрации и американцы. Пользуясь дикостью и наивностью местных жителей капиталисты наживали на Чукотке баснословные барыши, забирая себе всю прибыль от хищнической разработки местных природных ресурсов. Великий Октябрь изменил это ужасное положение. Советская власть принесла туземцам свободу от эксплуатации, новые условия труда и быта, просвещение и равноправие женщин. Теперь чукчи и эскимосы под руководством своих наиболее продвинутых соплеменников (комсомольцев, а затем и коммунистов) и опытных советских руководителей дружно влились в братскую семью народов СССР, преодолевают свою отсталость и участвуют в общем процессе построения социализма.

После перестройки оказалось, что процесс советизации отнюдь не абсолютное благо. Распространяя новый быт и новую идеологию, советская власть выкорчёвывала традиционный уклад чукчей и эскимосов, насильственно устанавливала непривычные и неудобные условия жизни. Итоги этого – утрата самобытности, распространение алкоголизма, вымирание народов Севера. Борьба с шаманами, объявленными главными врагами нового строя, не ограничивалась дискуссиями в «красной яранге». В 1937 г. были расстреляны шаманы Тамени (Тамнэ), Таюге, Анкауге и Хотлю. «Открытый суд» над шаманами происходил на Лаврентьевской культбазе (впоследствии – село Лаврентия, столица Чукотского района). Репрессирован прославленный писателем Т.З. Семушкиным шаман Алитет («Алитет уходит в горы»). Был расстрелян и знаменитый на всю Чукотку шаман Франк, живший в Уэлене, дед Юрия Рытхэу[4]. В поздних произведениях писатель, отойдя от бодрого социалистического реализма, говорит о борьбе советской власти с шаманами и традиционным укладом жизни береговых охотников как о трагедии своего народа.

Ломка касалась не только верований и обычаев, но самых простых, повседневных вещей. Учеников школы-интерната на лаврентьевской культбазе (ныне – село Лаврентия, центр Чукотского района) учили умываться и мыться, спать на кроватях, есть европейскую пищу и т.д. О том, как происходил этот процесс, бесхитростно повествует дневник учительницы лаврентьевской школы, включённый Тихоном Семушкиным в свою книгу «Чукотка».

«18 марта 1929 года.

По-видимому, наш дневной рацион мало удовлетворяет детей. Правда, в меню очень много мясных блюд: из моржатины, нерпы, заячьего мяса, куропаток, уток – словом, всего того, к чему с раннего детства привык организм наших школьников. Всё же дети этим не удовлетворяются. Они часто вспоминают яранги, где можно вволю поесть сырого мяса.

Вечером Мэри в сопровождении ватаги школьников пробежала с каким-то свертком к нашей “классной даме” Панай. Войдя следом в комнату, я заметила, что Мэри засунула свёрток под матрац старушки. Когда я подошла к кровати, Мэри уже сидела на ней и, смущаясь, закрывала глаза руками. Школьники тихонько посмеивались.

Меня заинтересовало: что же это могло быть?

Выпроводив детей, я заглянула под матрац. Там оказался кусок сырого моржового мяса, завёрнутый в грязную тряпку.

“Бедные дети! - подумала я. – Этот грязный кусок они расценивают как драгоценное лакомство, которое мы не можем им дать, так как возражает врач. Выходит, я им помешала полакомиться”.

Меня больше всего удивляет Мэри. Ведь она дочь Магомета, который побывал в Европе, Америке. Должно быть, и в семье Магомета едят сырое мясо.

В школе у нас сырого мяса есть нельзя. Об этом знают и родители. Они этого не могут понять и мясо всё же привозят, давая его детям украдкой. И дети съедают его, забравшись в укромный уголок, подальше от учителя.

Видимо, организм их настолько привык к сырому мясу, что отсутствие его сказывается даже на настроении детей.

Не лучше ли разрешить им есть сырое мясо, но хорошо промытое, чистое?

23 марта 1929 года».

В этом отрывке идёт речь о дочери чукотского торговца, ингуша по происхождению Магомета Добриева (1886—1938), рано умершей Мэри.

Будет неверно, однако, оценивать советизацию исключительно как негативный процесс. Часть нововведений успешно укоренилась на береговой Чукотке и оказалась созвучна старинным обычаям. Например, колхозные бригады морзверобоев, созданные в Наукане, стали новой формой традиционной родовой организации во время морской охоты. Только вместо байдары охотники садились в моторный вельбот, а пойманная добыча учитывалась в планах и отчётах колхоза им. Ленина.

Происходила сложная трансформация традиционного уклада, в которой жестокая и жёсткая ломка старинных обычаев происходила параллельно с успешным заимствованием всего полезного. В результате выросли странные симбиозы каменного века с социалистическим строем: морзверобойные колхозы и урны для голосования, развозившиеся на собачьих упряжках.

 

Охотники на льдине и бой шаманам

Летная науканская эпопея 1936 года как будто призвана иллюстрировать достижения советской власти на Чукотке и пропагандировать новый технологичный и гуманистический уклад. Именно так и описал её один из участников по спасению науканских охотников, унесённых в море на льдине, полярный лётчик Михаил Николаевич Каминский (1905—1982). К сожалению, книга Каминского «В небе Чукотки. Записки полярного летчика» (1973) изобилует враждебной риторикой 1930-х годов. Особенно досталось от лётчика науканским шаманам. Борьба с ними виделась ему важнейшей задачей советской власти на Чукотке, частью последнего и решительного боя за коммунизм. Об учительнице науканской школы Елене Ольшевской он писал: «В свои двадцать лет она изучала классовую борьбу не по книгам и знала, на чьей стороне ей быть». Выходит, классовая борьба, по Каминскому, продолжалась и в Наукане, уже почти двадцать лет являвшемся частью Советской Чукотки, хотя и самой отдалённой.

Экспедиция по спасению науканских охотников состоялась в апреле 1936 г., к этому времени советские лётчики дважды успешно спасали людей со льда. В октябре-ноябре 1933 г. Фёдор Кузьмич Куканов на трехмоторном самолёте «Юг-1» (СССР-Н-4) спас 93 пассажира с затёртых льдами недалеко от мыса Биллингса судов Северо-Восточной экспедиции Наркомвода -- «Север», «Анадырь» и «Хабаровск». Смелый авиатор совершил тринадцать рейсов, вывозя больных и обессиленных людей, некоторые из них уже не могли шевелиться. За этот беспримерный подвиг Куканов не получил награды, потому что спас заключённых Дальстроя. Однако при спасении челюскинцев опыт Куканова стал одним из решающих аргументов для организации вывоза людей из лагеря Шмидта по воздуху. В свою очередь, челюскинская эпопея уже задавала новый стандарт – спасение людей со льдины не только возможно, но и необходимо.

История спасения науканцев началась с другой спасательной операции. 19 декабря 1935 г. в верховьях реки Амгуэмы потерпел катастрофу самолёт командира Чукотской авиагруппы Г.Н. Волобуева. В поисках Волобуева и его товарищей 20 апреля 1936 г. в Уэлен прибыли самолёты М.Н. Каминского и В.С. Богданова. На глазах Каминского и его товарищей разыгралась трагедия:

«Было тихое солнечное утро. Пятьдесят колхозников эскимосского посёлка Наукан вышли на припай для охоты на нерпу. Кончалась зима, летние запасы пищи для людей и корма для собак подходили к концу. Давно не было столь хорошей погоды, и день обещал удачу,

Неожиданно, как всегда бывает в таких случаях, припай взломало, и часть охотников оказалась на льдинах за разводьями. Течение потащило их на север, в Берингов пролив. Через несколько часов эти люди уже дрейфовали на траверзе Уэлена. Они кричали, махали руками, стреляли, прося о помощи. Уэленские чукчи в волнении собрались на берегу и горячо обсуждали, что ждёт науканцев.

Такое случалось и раньше, без малого каждый год. То одного, то двух охотников уносило море, и порой они уже не возвращались. Но ещё не было случая, чтобы уносило сразу столько людей!»


Уэленцы волновались, но спасать науканских охотников не спешили. Каминский винит в этом религиозные предрассудки:

«Льдины с науканцами медленно плыли в пределах видимости, не дальше двух километров от берега. Им можно было легко помочь; на берегу находились большие охотничьи байдары из моржовой кожи, были люди, умеющие искусно управлять ими среди льдов. Но чукотские обычаи не разрешали оказывать помощь бедствующим в море. Раз так случилось, значит, Келе требует жертвы. Келе, один из самых могущественных духов, жестоко покарает всякого, кто нарушит его закон».

Как известно, под именем келе скрываются разные духи чукотской мифологии, и чаще всего злые. Не вдаваясь в тонкости туземной мифологии, Каминский приписал боязнь уэленцев страхам перед могущественным Келе. Трудно сказать, что на самом деле останавливало жителей Уэлена от того, чтобы броситься на спасение науканских охотников – боязнь мести со стороны келе, понимание того, что перед ними волею неумолимой судьбы жители соседнего посёлка превращаются в оборотней-тэрыкы или коварные льды, грозящие раздавить байдару… По словам Каминского, взволнованные чукчи прибежали просить помощи у русских начальников, опасаясь злых духов. Перед Каминским и Богдановым встала задача, осложнённая дрейфом льда и контингентом спасаемых. Каминский передаёт следующие возражения, высказанные секретарем Чукотского райкома, заявившим, что проект снятия науканцев со льдины неосуществим:

«Потому что челюскинцы сидели на матёром, сплочённом льду. Они могли вырубить площадку даже для большого самолёта Ляпидевского. Среди них были лётчики и вообще люди грамотные и опытные. А здесь не лёд, а каша. Неизвестно, сумеют ли науканцы перебраться на большую льдину, а если и сумеют, то сделают ли они площадку. Ведь они впервые видят самолёт, и то только в воздухе!»

Однако прежде чем спасать, науканцев ещё надо было найти. Каминский писал:

«Мы вылетели друг за другом. Я ушёл от берега прямо в море, а Виктор пошёл по берегу и скрылся во мгле.

Наилучшая видимость оказалась на высоте 80 метров. На этой высоте я и летал целый час. Не утаю, этот первый час был самым трудным. Берег скрылся, внизу – вода пополам со льдом. Контрастируя с ним, она казалась аспидно-черной и страшной. Кругом столбы из снежных зарядов. Летать между ними – всё равно как в лесу между деревьями. Ветер сильный и порывистый, вблизи зарядов подбалтывает. От болтанки меняется звук мотора, и всё время кажется, что в нём то появляются, то исчезают тревожные ноты. Невозможно подавить игру воображения, рисующего картину отказа мотора и последующих событий.

Перед вылетом я думал, что найти льдину с людьми не составит труда, она где-то рядом, но, сделав шесть галсов от берега и обратно и ничего не обнаружив, я возвратился на аэродром. Увидев на нём самолёт Богданова, подумал, что ему повезло. Но увы! Он тоже не обнаружил льдину.

Взлетаем вторично. Постепенно проходит страх перед водой. Всё большая уверенность в моторе. Появляется этакое горделивое пренебрежение: будь что будет, а унижаться преждевременным страхом стыдно. Я уже не стремлюсь прижаться к облакам, сберегая метры высоты, а иду почти на бреющем. Близость опасности щекочет нервы. Какая разница — на 100 или на 20 метрах высоты сдаст мотор: в обоих случаях тонуть! Посматриваю через зеркало на Митю и Семёнова. Они напряженно глядят – один влево, другой вправо и, кажется, не думают об опасности.

Через два часа сажусь и вновь узнаю, что Виктор тоже ничего не нашёл. Черт возьми! Куда же девалась льдина? Неужели мы пропустили её под снежным зарядом?»

Самолёт
Одномоторный самолёт Р-5. На таком самолёте М.Н. Каминский совершал полёты из Уэлена над дрейфующей льдиной с науканскими охотниками.

Найти льдину, на которой терпели бедствие шестнадцать охотников, удалось Каминскому только с третьего раза:

«Один из галсов лёг так удачно, что я “выскочил” точно на льдину. И только теперь я понял, как легко было её просмотреть. На расстоянии километра почти нельзя было отличить людей от множества черных точек и пятен, от игры света и тени на льду».

Каминский сбросил на льдину одежду и продовольствие. На следующий день к льдине слетали уже два самолёта, Каминского и Богданова. Уточнив ледовую обстановку, они предложили смелый план посадки на лёд. Для этого науканцам предстояло приготовить аэродром. Лётчики предложили сбросить им кирки и лопаты, а также «инструкцию на эскимосском языке». План посадки на льдину начинал приобретать конкретные очертания. Одобрил его реализацию и начальник Главсевморпути О.Ю. Шмидт, прислав из Москвы телеграмму на имя зам. начальника Чукотской авиагруппы Е.М. Конкина.

В следующий раз лётчиков сопровождал председатель науканского колхоза Аёек, по словам Каминского, «огромного роста эскимос, судя по иссеченному временем индейскому лицу, лет шестидесяти, сильный, подвижный». В этот раз авиаторы нашли льдину почти сразу и сбросили на лёд новые посылки для науканцев. Полёт Аёека, по словам Каминского, имел огромное значение для борьбы старого и нового в Наукане.

«Казалось бы, что старый эскимос, ни разу в жизни не видевший самолёта даже издали, должен отнестись к нему как порождению нечистой силы. Но он сел в самолёт, как на нарту, не проявив ни растерянности, ни боязни. Наоборот, держался так, будто всю жизнь только тем и занимался, что летал в мерзкую погоду на поиски соплеменников, унесённых в ледовитое море.

Размышляя над этим, я старался понять, какая сила заставила этого человека совершить то, что в ином случае он не сделал бы ни за какие блага. Я представил себе его смятение, когда шаманы уговаривали колхозников не верить советским летчикам и звать американских. Ему больно было это слышать, ведь он был убеждён в правоте новой жизни, пришедшей с Советской властью. Этим и только этим следует объяснить его радость, когда он убедился, что был прав, что Советская власть прислала хороших лётчиков и они спасут бедствующих охотников».


На этой патетической ноте спасательная экспедиция для Каминского закончилась. 26 апреля он потерпел аварию и повредил самолёт. Однако судьба охотников решилась без авиации: «Утешало только то, что моя авария не отразилась на судьбе науканцев, 29 апреля, на шестой или седьмой день дрейфа, подул ветер с норда и прижал лёд к берегу. В 80 километрах от Уэлена науканцы покинули лёд и оказались в ярангах чукчей. Выяснилось, что, формируя посылки, мы упустили из виду защитные очки. Почти все эскимосы сошли на берег, поражённые слепотой. Однако через несколько дней они оправились, и чукчи доставили их к родным очагам».

Итак, девять дней ледового дрейфа. Трудно сказать, достаточно ли это для того, чтобы в старые добрые времена шестнадцать охотников превратились в оборотней. Однако в 1936-м году местная советская власть крепко ухватилась за эпопею несостоявшихся тэрыкы. Тема оборотней сразу же отошла на второй план. Полёты Каминского и Богданова было решено сделать важным средством пропаганды, своего рода челюскинской операцией местного масштаба. С одной стороны, лётчики действительно не дали охотникам погибнуть – двое их них замёрзли бы без сменной одежды. А с другой – налицо были могущество техники и забота партии и правительства о жителях самого отдалённого селения Страны Советов.

5 мая состоялось заседание науканского колхоза, посвящённое спасению охотников.

«Собрание состоялось в здании школы. Классная комната примерно в 25 квадратных метров была набита битком. Люди стояли и в коридоре. Было очень душно и остро пахло, как мне казалось, копальхеном[5]. Как только мы прибыли, Аёек произнёс вступительную речь.

Я не понимал слов, но по напряжённому выражению лица, по страстности интонаций понял, что попал не просто на собрание, а на битву, которую начал старый эскимос. И действительно, это собрание оказалось полем битвы. На нём были укреплённые позиции, противостоящие силы и военачальники. Видимо, это была не первая битва, но на этот раз одна из сторон имела решающий перевес. Выступления были коротки, как выстрелы. Некоторые выступали по два–три раза. Что-то вспомнит, крикнет одну-две фразы, – и все выступление. Где же противники?

Ага, вот они! Я заметил кучку людей, сгрудившихся в одной стороне. Они сидели, не шевелясь, молча и хмуро смотрели на выступающих. В их взглядах была ненависть.

Это были шаманы и их приверженцы. Их было не так уж мало – человек двадцать. Среди них был и тот шаман, который дрейфовал на льдине в числе шестнадцати охотников. Он сидел, опустив голову, и не просил слова».


По словам Каминского, шаманы потерпели сокрушительное поражение. Пригласили выступить и самого авиатора, который объявил, что главный герой спасательной операции – это заботливая советская власть, которая готова и самих эксимосов и чукчей научить летать на самолётах. Решением собрания науканский колхоз и ещё сорок человек-науканцев стали членами Анадырского аэроклуба. Летать из них, кажется, никто не стал. Но один из первых чукотских лётчиков – Тимофей Андреевич Елков (1914—1944), герой Великой Отечественной войны, был уроженцем соседнего Уэлена. Его отец – местный торговец -- стал членом Общества друзей воздушного флота ещё в 1924 г., вместе с вышеупомянутым М. Добриевым и другими выдающимися людьми Чукотского уезда[6].

Спасательная операция Каминского—Богданова не получила широкой популярности. Однако в процессе советизации Наукана она сыграла свою роль. Об этом, в частности, вспоминал охотник Тенетегин на Районном чрезвычайном Съезде Советов в Уэлене (с 25 сентября по 2 октября 1936 г.). Языком протокола его речь передана так:

«Говорит о работе колхоза. Планы на морзверя не выполняют, лишь из за того, что нет зверя, горючего. <…> Спасение науканских охотников самолётом подняло большой дух у Науканского населения. Науканскую школу построили бесплатно само население»[7].

Впоследствии, науканцы гордились своей школой. Веру в тэрыкы советская власть, несмотря на героизм Каминского, не победила. Однако причудливый симбиоз культуры морских арктических зверобоев с новыми советскими реалиями оказался устойчивым и успешно просуществовал до закрытия Наукана в 1958 г.

 Науканская школа.jpgНауканская школа. Учитель Е. Головин, переводчик Тевлянки и сотрудник Лаврентьевской культбазы. Апрель 1931 г. Фото из альбома сотрудника ОГПУ А.А. Кампана (Государственный архив Российской Федерации)ЗарядкаЗарядка в науканской школе. 1940-е гг. Из коллекции Музейного центра «Наследие Чукотки» (Анадырь)


Автор: Шокарев Сергей Юрьевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры источниковедения Историко-архивного института РГГУ.



[1] В.Г. Богораз сообщает, что возвращенцы с того света имели шанс выжить: «У приморских жителей бывают случаи гибели в море. Тела погибших редко находят. Погибшим на море приносят специальные жертвоприношения у края воды. Одно и то же место берега служит для жертвоприношений в память всех погибших в море. Каждая семья имеет два “погребальных очага” – “ограды”, на которых приносят жертвы умершим: один – на кладбище для умерших на суше и другой — на берегу, около воды, для погибших в море. Бывают случаи, когда человек, которого сочли погибшим, возвращается по совершении обряда. В таком случае он должен пройти через очистительный обряд. Его обвязывают ремнем и “у края воды” приносят в жертву морю собаку. Затем очищаемого приводят к семейной “куче отбросов”, где он должен лечь на землю и кататься по щебню» (Богораз В.Г. Чукчи. Т. II. Л., 1939. С. 194). Свидетельство уважаемого этнографа противоречит жестоким картинам, описанным Ю. Рытхэу и В. Леонтьевым. Трудно сказать, кто из них прав – Богораз, который ни был ни в Уэллене, ни в Наукане или уроженцы этих мест, но не учёные, а литераторы.

[2] В документах Министерства обороны он назван как Михаил Калискатегин, стрелок, воевал в составе 302-го стрелкового полка на Дальнем Востоке. Приказ о награждении от 18.09.1945 г. (см. эл. ресурс «Память народа»).

[3] Расстояние между Науканом и Энурмино около 150 км по направлению на север.

[4] Щербакова Т.И. Последние шаманы Чукотки: лидерство как долг // Лидерство в архаике: условия и формы проявления: [Сборник]. СПб., 2011. С. 176—178.

[5] Квашенное сырое мясо моржа.

[6] Государственный архив Чукотского автономного округа (далее – ГАЧАО). Ф. Р-186/32. Оп. 1. Д. 1. Л. 55.

[7] ГАЧАО. Ф. Р.-155. Оп. 1. Д. 4. Л. 183.





далее в рубрике