Сейчас в Мурманске

03:07 -4 ˚С Погода
18+

Реалистическая Арктика русских летописей

Новгород, Югра и Кольский полуостров. Начало соперничества с Норвегией.

Новгородцы на севере Югра Русские в арктике
Михаил Савинов
28 июля, 2020 | 15:04

Реалистическая Арктика русских летописей
Карта владений средневекового Новгорода.


Продолжение. Начало здесь.


Сразу же надо оговориться – слово «реальность» применительно к летописному тексту имеет весьма специфическое значение. Это реальность в том виде, как её формирует летописец, и формирует он её, как мы помним, не для нас, а для своих современников. Поэтому условимся о том, что под «реальностью» мы подразумеваем те летописные сюжеты, которые не содержат совсем уж явной фантастики вроде торговли мехами через дыру в скале.

При этом необходимо понимать, что летописный рассказ обычно предельно краток и написан предельно лаконичным языком. Такая краткость допускает множество толкований, особенно если наш летописец походя упоминает какой-то географический объект, хорошо известный его современникам, но совершенно неизвестный нам. Именно так произошло с историей арктического похода новгородца Улеба.

 

Посадник Улеб и «Железные Врата»


Сообщение об этом походе есть в ряде поздних летописей, и помещено оно там под 1032 г. Вот как выглядит эта заметка в Никоновской летописи (XVI в.):


«Того же лета Улеб иде на Железнаа Врата из Новагорода и вспять мало их возвратишася, но мнози тамо погибоша» [1] («В тот же год Улеб пошёл на Железные Ворота из Новгорода, и мало их вернулось обратно, но многие там погибли»).

Этот рассказ восходит к ещё более краткому известию Софийской Первой летописи (конец XV в.), в котором просто говорится, что из похода Улеба вернулись немногие [2]. Из скупых слов летописи некоторые авторы делали заключение о том, что в заметке описано морское плавание «новгородского посадника на Двине Улеба к Железным воротам в 1032 г.» [3] Крупнейший историк Северного Морского пути М.И. Белов считал, что «под Железными воротами следует, вероятно, понимать Карские ворота» [4]. По нашему мнению, достаточных оснований для таких выводов нет. См. карту владений средневекового Новгорода (выше). Периферия этих владений обычно показывается на картах «полосатой» - контроль за этими областями был весьма эфемерным. Но и ближе к Новгороду, на Двине, всё было не так просто…

Раннее новгородское летописание вообще не знает похода 1032 г. При этом сам Улеб, несомненно, лицо историческое: он упоминается в летописных перечнях новгородских посадников [5]. Некоторые исследователи отождествляют Улеба с Ульвом, сыном ярла Рёгнвальда [6]. Родственник жены Ярослава Мудрого шведской принцессы Ингигерд, Рёгнвальд получил в своё управление Ладогу, а его дети Ульв и Эйлив вполне могли занимать высокие должности в новгородской администрации. Если сам поход Улеба вполне достоверен, то на его конкретное направление нет никаких указаний, а топоним «Железные Врата» совершенно не обязательно относится к проливу Карские Ворота. Более вероятно, что в летописном рассказе речь идёт о сухопутной экспедиции за Урал, в Югру. Неудача Улеба выглядит вполне закономерной на фоне рассказов о более поздних рейдах новгородцев за Урал: большинство этих экспедиций заканчивались тяжёлыми поражениями.

 

Провал воеводы Ядрея


Уже первое летописное упоминание Югры в Новгородской Первой летописи под 1186 г. – это рассказ о избиении «печерских и югорских данников» (слово «данник» здесь обозначает не того, кто платит дань, а сборщика дани). Предыстория этого конфликта неясна, но само использование слова «данники» говорит о характере отношений Новгорода и югорцев. Ещё более серьёзной катастрофой обернулся поход воеводы Ядрея, предпринятый в 1193 г. и закончившийся гибелью почти всего новгородского войска. Из некоторых деталей этого рассказа можно заключить, что отдельные кланы знатных новгородцев могли выстраивать собственные независимые отношения с югорцами.

В летописном рассказе о походе 1193 г. упоминаются югорские «города» – укреплённые поселения. Один такой город новгородским ратникам удалось взять, но осада другого затянулась на много недель. Югорцы тянули время, якобы готовя дань, а на самом деле собирая войско. Руководители похода во главе с самим Ядреем, приглашённые в город будто бы для переговоров, были обманом убиты, а большая часть остальной рати полегла при вылазке югорцев.

И тут на сцене появляется интересный персонаж. В летописном рассказе он упоминается без малейших пояснений: «И по сих рече Савка князю Югорскому: аще княже, не убиешь еще Яковца Прокшиница… то тому ти, княже, опять привести вои семо, и землю твою пусту сотворит»[7] («Если, князь, не убьёшь ещё Яковца Прокшинича… то он тебе, князь, опять приведёт сюда войско, и землю твою опустошит»). И Яковец Прокшинич погиб, успев перед смертью сказать: «Брате, судит ти Бог и Святая Софея, яко полдумал еси на свою братию, станеши с нами перед Богом и отвещаеши за кровь нашю…». Итак, Савка оказался предателем, о чём прямо сказано ниже: «тои бо Савица переветы держаше отаи с князем югорским» («тот Савица тайно советовался с князем югорским»). Не вполне ясно, находился ли предатель в войске Ядрея (тогда как он рассчитывал вернуться после факта измены?) или уже был в Югре (тогда почему советовался «тайно»)?

2.gif

Уцелевшие новгородцы вернулись из Югры. Миниатюра из Лицевого летописного свода (XVI в.) [8]. В реальности это возвращение было совсем не таким мирным, как на миниатюре…

 

Лишь на следующий год уцелевшие восемьдесят человек, претерпев жестокие лишения («и бе туга и беда остатку живых»), смогли вернуться в Новгород. Этому «остатку» было совершенно ясно: предательство Савки подготовлено в Новгороде, это результат происков враждебной партии, которой, очевидно, был выгоден провал похода (или, по крайней мере, смерть конкретного человека – Яковца Прошкинича). Как только спутники Ядрея возвратились домой, борьба корпораций немедленно перенеслась из югорской тайги на улицы Новгорода – были убиты трое знатных новгородцев, державших «совет» с югрой, а ещё несколько предателей, спасая жизнь, выплатили изрядный выкуп.

Меч 

Русский меч XII–XIII вв., найденный археологами в Приобье. Вероятнее всего, он попал туда с одним из новгородских отрядов [9].

 

Таким образом, новгородцы далеко не во всех случаях выступали по отношению к жителям северных областей как единое целое. Политика Новгорода держалась на балансе интересов нескольких влиятельных боярских родов, которые могли иметь свои сферы влияния и своих людей в разных областях Севера. В XIV в. сложилась и особая торговая корпорация, которую новгородская летопись зафиксировала под названием «Югорщина». Именно Югорщина поставила в 1365 г. каменную церковь Троицы на Рядятине улице [10]. В окрестностях этой церкви, на усадьбах, открытых в пределах Троицкого раскопа, были сделаны интересные археологические находки, свидетельствующие о связях с племенами Зауралья, в т.ч. плоский камень с процарапанными изображениями моржей [11].

 Моржи

Камень с изображениями моржей, происходящий с Троицкого раскопа в Новгороде


«Двиняне» и «заволочане»


На любой школьной карте (см. выше) весь север европейской части России обозначается как «владения Великого Новгорода». Однако внутри этого равномерного с виду пространства шли очень противоречивые процессы, которые далеко не всегда были хороши для Новгорода как северной «метрополии».

Прежде всего, имела место постоянная борьба за ресурсы Севера между Новгородом и Северо-Восточной Русью: сначала Суздалем, а затем – поднимающейся Москвой. Вторым неприятным обстоятельством было то, что славянское население самых северных, прилегающих к Ледовитому океану, новгородских областей, порой выступало против собственно новгородцев.

В этом смысле очень интересен рассказ Новгородской Четвёртой летописи о походе на реку Обь в 1364 г. [12] Войско под командованием воевод Александра Абакуновича и Степана Ляпы успешно форсировало Урал и, разделившись, «повоевало» берега Оби. Один отряд устремился вверх по течению реки, а второй прошёл вниз по Оби «до моря», т.е. до Северного Ледовитого океана. Новгородцы пустились с добычей в обратный путь, но на Двине им преградило дорогу местное ополчение: «и Двиняне сташа противу их полком». Но удача не сопутствовала двинянам – в сражении на реке Курье они были разбиты.

Сообщение летописца ценно не только тем, что позволяет представить размах полярных военных экспедиций новгородцев в конкретных географических реалиях (в отличие от более общего термина «югра»). Здесь важно указание на противодействие двинян – формально подчинённой Новгороду общины жителей городков и погостов на Северной Двине. Двиняне выступают в этом рассказе самостоятельной силой, способной на организацию военного похода.

Такой же силой были и «заволочане», также упоминающиеся в летописи как территориальное ополчение. В 1445 г. именно заволоцкая рать отправилась в очередной поход на Югру. В то же время руководителями этой военной экспедиции были новгородцы – воеводы Василий Шенкурский и Михайла Яколь. Трёхтысячное ополчение заволочан достигло югорских земель и захватило множество пленных («поимавше югорьскых людей много, и жон их, и детей» [13]). Таким образом, целью новгородских походов были не только меха или серебро, но и пленники-рабы.

Двиняне и заволочане, будучи сами по происхождению новгородцами, были связаны с метрополией, в первую очередь, данническими отношениями. В то же время они, очевидно, пытались каким-то образом строить собственную политику, пользуясь в том числе и удалённостью своих областей от Новгорода. Правда, эту удалённость никак нельзя сравнивать с удалённостью, например, Якутского уезда от Москвы в XVII в. Заволочье было вполне досягаемо не только для новгородских отрядов, но и для москвичей.

Главным опорным пунктом московских (а до них – ростово-суздальских) князей на Севере стал Устюг – именно устюжане совершали военные рейды на Заволочье и Двинскую землю в 1401, 1419 и 1425 гг [14]. Таким образом, богатые ресурсами земли будущего Русского Севера в XIV–XV вв. были ареной ожесточённой борьбы между Новгородом, с одной стороны, и Москвой и её союзниками – с другой. И летописи, как можно догадываться, отразили лишь самые яркие эпизоды этой борьбы…

 

«Терский данник»


Заволочье и Югра были не единственным направлением, по которому новгородцы продвигались в Арктику. В XIII столетии в орбите влияния Новгорода оказывается область Тре, которую учёные отождествляют с Кольским полуостровом (более позднее поморское название Кольского побережья – Терский берег).

Самое раннее свидетельство, которое можно связать с этой местностью, содержится в рассказе Новгородской первой летописи младшего извода о Липицкой битве 1216 г. Перечисляя павших в сражении новгородцев, летописец упоминает «Семьюна Петриловиця, терьскаго даньника» [15]. Итак, уже в первой четверти XIII в. в этих землях собиралась дань. Сам же топоним «Тре» известен пока только за пределами летописи, он впервые встречается в договорной грамоте Новгорода с тверским князем Ярославом Ярославичем, относящейся к 1264 г.: «А се волости Новгородьскые: Бежиче, Городець, М[еле]чя, Шипино, Егна, Вологда, Заволоцье, Колоперемь, Тре, Перемь, Югра, Печера» [16]. Эта формула с некоторыми разночтениями воспроизводится во всех аналогичных документах более позднего времени.

Данных о деятельности Новгорода в этой местности очень мало. Но, скорее всего, именно продвижение новгородцев в северо-западном направлении привело к осложнению отношений с Норвегией. Последняя группа летописных рассказов, связанных с Арктикой, – это заметки о новгородско-норвежских военных столкновениях.

 

Война за Полярным кругом – Новгород и Норвегия


О русско-норвежских взаимоотношениях до XIV в. мы знаем в основном из норвежских источников. А первый новгородский морской поход, отразившийся в летописании, упоминается под 6828 (1320) г.: «А Лоука ходи на Мурманы, а Немци избиша ушкуи Игната Молыгина» [17]. Отметим, что это единственный случай, когда на страницах летописи упоминается конкретный тип новгородского судна, задействованного на Севере.

Новгородское летописание, описывая столкновения с норвежцами на Севере, также различает походы «корелы» и собственно новгородские военные предприятия. Сами сообщения новгородской летописи, как правило, очень краткие: «Ходиша Корела на Мурмане, избиша их и повоеваша, и пленившее и приидоша здоровее»[1] - сообщает Новгородская первая летопись под 1444 г.

Так же лаконичен рассказ о походе заволочан, состоявшемся в 1411 г.: «Ходиша из Заволочья воиною на Мурмане новгородчкым повелением, а воевода Яков Степанович, посадник двинскыи, и пововеваша их» [18]. Несмотря на краткость сообщения, из него можно сделать ряд выводов. Главной ударной силой похода выступают местные жители (в рассказах о нападениях норвежцев также упоминаются заволочане или двиняне), а предводителем похода оказывается посадник – новгородский       наместник Заволочья. В то же время сам поход не является местной инициативой, а направляется из метрополии - «новгородским повелением», тогда как поход карел никакой санкции «сверху» не получал.

 Миниатюра

 Поход заволочан на Норвегию в 1411 г. Миниатюра Лицевого летописного свода (XVI в.) [19]


В московское летописание, на материалах которого основан Лицевой летописный свод, вошёл целый ряд известий новгородских летописей, среди которых – сообщения о походах «на мурманы» и нападениях самих «мурман» на новгородские погосты. Однако московские редакторы и художники-миниатюристы не всегда правильно понимали реалии Севера. Так, на миниатюре, показывающей поход двинского посадника Якова Степановича 1411 г., русское войско передвигается на конях.

В 1419 г. норвежский отряд напал на новгородские погосты на Терском берегу и в Заволочье: 


«Того же лета, пришед Мурмане воиною в 500 человек, в бусах и шнеках, и повоеваша в Арзуги погост Корильскы, и в земле Заволочкой погосты: в Неноксе, в Корельском манастырь святаго Николы, Конечныи погост, Яковлю кюрью, Ондреянов берег, Киг остров, Кяр остров, Михаилов манастырь, Чиголним, Хечинима, 3 церкви сожгли, а христиан черноризиц посекле» [20]. 

Мишенью нападающих стали, таким образом, места наибольшей концентрации материальных ценностей: пункты сбора дани (погосты) и монастыри. Ополчение Заволочья сумело дать отпор: «…и Заволочане две шнеки Мурман избиша, а инии избегоша на море».

Миниатюра 

Нападение норвежцев на Варзугу в 1419 г. Миниатюра Лицевого летописного свода. (XVI в) [21].

 

Ещё более решительный отпор получило норвежское войско, вторгшееся в 1445 г. на Нёноксу. Хотя набег получился внезапным («приидоша Свея Мурмане безвестно за Волок на Двину ратью, на Неноксу»[22]) и привёл к большим опустошениям, двиняне сумели очень быстро собрать ополчение и дать врагу бой, при этом погибли три предводителя набега (Ивор, Пётр и неизвестный «третий»). Около сорока пленных норвежцев были отправлены в Новгород, уцелевшие враги поспешно бежали на кораблях. Отметим, что и враги захватывали пленных («а иных в полон поведоша»). Поход норвежцев мог быть ответом на набег корелы, предпринятый в 1444 г.

Во времена этих походов Норвегия, находившаяся в унии с Данией, уже не была самостоятельным государством. А в 1478 г. окончательно утратил независимость Господин Великий Новгород. Дальнейшее освоение Арктики управлялось уже только из Москвы, а сам вектор колонизации начал смещаться с северного и восточного направлений на восток – через Урал в Сибирь, а уже затем – к берегам Северного Ледовитого океана. Но это уже совсем другая история

Миниатюра 

Поход корел на Норвегию в 1444 г. Миниатюра Лицевого летописного свода. (XVI в.) [23]


Автор: М.А. Савинов, кандидат истор. наук, научный сотрудник Арктического музейно-выставочного центра (Санкт-Петербург). 

 

Примечания:

1.      Летописный сборник, именуемый Патриаршей, или Никоновской летописью // Полное собрание русских летописей. СПб., 1862. Т. IX.. С. 79.

2.      Софийская Первая летопись // Полное собрание русских летописей. СПб. 1851. Т.V. С. 136.

3.      Белов М.И. Арктическое мореплавание с древнейших времён до середины XIX века // История открытия и освоения Северного морского пути. Л., 1956. Т. 1. С. 34.

4.      Там же.

5.      Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 471.

6.      Гиппиус А.А. Скандинавский след в истории новгородского боярства (в развитие гипотезы А.А. Молчанова о происхождении посадничьего рода Гюрятиничей-Роговичей) // Slavica Helsingiensia. Helsinki, 2006. № 27. С. 95–96.

7.      Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 233.

8.      Лицевой летописный свод XVI века. Русская летописная история. Книга 3. 1174–1204 гг. М., 2014. С. 306.

9.      Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М., 1987. С. 340.

10. Овчинникова Б.Б. «Путешествия» новгородцев в «страны полунощные» (X–XV века) // Путь на Север: истоки. М., 2017. С. 30.

11. Новгородская Четвёртая летопись // Полное собрание русских летописей. СПб., 1848. С. 64–65.

12. Там же. С. 65.

13. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. С. 425.

14. Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. СПб., 2009. С. 9–10.

15. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. С. 57.

16. А. А. Шахматов. Исследование о языке новгородских грамот XIII и XIV вв. СПб., 1886. С. 238–240. См. также: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., Л., 1949. № 1.

17. Новгородская Четвёртая летопись. С. 49.

18. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. С. 424.

19. Лицевой летописный свод XVI века. Русская летописная история. Книга 12. 1403-1424 гг. М., 2014. С. 284.

20. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. С. 411.

21. Лицевой летописный свод XVI века. Русская летописная история. Книга 12. 1403 –1424 гг. М., 2014. С. 437.

22. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. С. 426.

23. Лицевой летописный свод XVI века. Русская летописная история. Книга 14. 1444 – 1459 гг. М., 2014. С. 26.




[1] Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. С. 424.



далее в рубрике