Типологические особенности арктических городов. Часть II

«Роль в проблеме освоения Крайнего Севера»

Игарка – порт на Енисее, десятилетиями специализировавшийся на перевалке экспортного сибирского леса на морские суда, поставлявший его по Севморпути и далее до иностранных портов. Выходя в некоторые годы на второе место в СССР после Архангельска по объёму отгрузки леса, Игарка была одним из «валютных цехов» страны.

Основанная в 1929 году, Игарка стала одним из первых советских городов Заполярья и мощнейшим символом успехов советской власти по освоению Севера. «Витрина» советского Заполярья, «героиня» многих репортажей и книг – по этой роли Игарка едва ли не превосходила нынешнюю Сабетту. 

«Посмотрите на карту нашего Севера. По всей Арктике сияют сталинские огни новых городов и районных центров. Заполярная Игарка 12 лет тому назад насчитывала только 49 человек, а сейчас Игарка имеет 20 тыс. жителей».

Доклад И.Д. Папанин XVIII-му съезду партии в 1939 году[1]. 

Изучение материалов 1930-х годов приближает к пониманию различий: помимо узкой задачи обеспечения ресурсами экономики страны, в тот период ставилась и задача преображения Севера. Формально Игарка – классический «мазари-шариф», уникальное место стыковки речной и морской навигации: сюда могли быть относительно безопасно доставлены плоты (ниже по течению Енисея, на почти морских штормовых ветрах сплав слишком тяжёл) – и одновременно хватало глубины до захода морских судов: «Наиболее южная доступная для глубокосидящих морских судов гавань на Енисее – Игарская протока одновременно является наиболее северным пунктом, допускающим достаточно безопасный сплав плотов в речной протоке», - писали в 1928 г.^[2].

Однако Игарка изначально вовсе не мыслилась монопрофильным городом. В начале 1930-х она была настоящими «входными воротами» в район низовий Енисея. Читаем первую книгу о городе, 1935 года (городу всего шесть лет!): 

«Роль Игарки в проблеме освоения Крайнего Севера велика ещё и потому, что в местах, где культура, техника с её революционизирующим влиянием были неизвестны, где в итоге политики царской России хозяйство находилось на первобытном уровне с натуральным и полунатуральным укладом — вырос город, появился рабочий класс, электричество, школы, больницы, кино, клубы и т.д.»[3].

Даже беглое перечисление подлинно экспериментальных, новаторских технических решений, объектов исследовательской инфраструктуры, научных, образовательных и культурных учреждений, созданных уже к 1935 г. и перечисленных в рассматриваемой брошюре – поражает. Более того, многие из них обслуживали не только Игарку, но и окружающие территории:

«Игарка в настоящее время стала единственной базой домостроения всего Крайнего Севера: Дудинка, Норильск, Усть-порт и все другие пункты Таймырского округа получают лесоматериалы и пиломатериалы с игарских лесозаводов, а полярные стандартные домики (зимовий и т. д.) полностью осуществляются [собираются. - ред.] в Игарке и сплавляются к местам назначения в разобранном виде. Исключительно большое значение для всего Крайнего Севера имеют экспериментальные работы Игарки в области сельского хозяйства. Игарские опыты показали, что проблема производства овощей и ряда других с/х растений может быть успешно разрешена в условиях Сибирского Заполярья, чем значительно передвигается граница земледелия. Опыты Игарки уже внесены и в другие пункты Севера, где выводы игарских экспериментов полностью подтвердились. В 1934 году Дудинка, Усть-Порт и др. семенами, выведенными в Игарке, произвели собственную посадку овощей. Игарская совпартшкола готовит партийные и советские кадры для всего Крайнего Севера. … громадное значение принадлежит Игарскому филиалу “Института экспериментальной медицины” … должно быть понятно техническое значение Игарской мерзлотной станции… Культурные учреждения Игарки — больницы, школы, клубы и т. д имеют далеко не только местный, городской характер, — ими обслуживается частично и население других районов крайнего Севера. В этой связи можно отметить большую культурную роль Игарской радиостанции — одной из самых мощных в Красноярском крае. … Являясь крупным потребляющим центром, Игарка всегда имеет на своих складах значительные запасы товаров, за счёт маневрирования которыми в напряжённые моменты имеется возможность удовлетворить нужды соседних северных районов, в частности Таймырского округа. Так, например, в 1934г. Игарка перебросила зимой в Таймырский округ товаров на 1500 т. р.»[4].

Это был мощный потенциальный задел на диверсификацию.

И что же дальше? Судьба города переломилась в конце 1930-х, после репрессий, выкосивших, по сути, всё руководство Главсевморпути – в том числе руководство и специалистов в Игарке. Но потом, в 1970-е, наступает новый расцвет градообразующей отрасли. Рекордные показатели отгрузки. Массовый завоз сезонников. Хорошее снабжение, о 70-80х годах игарчане вспоминают как о «золотом веке» города. Одновременно Игарка 1970-х – узкоспециализированный центр перегрузки леса и лесопиления; центр обслуживания навигационного оборудования и полярной авиации, база нескольких геологических экспедиций. При этом теряются отрасли и направления, которые могли бы обеспечить инновации, укрепить экономическую базу развития города «после бума»: в 1977 г. Игарский филиал лесной техникум выводится в Красноярск. Прекращается выращивание выведенных в Игарке сортов овощей (кроме ЛПХ), закрывается местное телевидение, прекращается деревянное домостроение – по сути, уходит тот потенциал, который гипотетически мог бы стать основой будущей новой специализации. Интересно, что численность населения – при активных производственных успехах – не росла, но постоянно колебалась. В юбилейном 1979 г. она составляет 16,5 тыс. чел. – меньше, чем в 1955 (20 тыс. чел.).

Смогла бы Игарка выйти на иную траекторию развития, если бы в период наибольших экономических показателей, в 1970-1980-е, не был разбазарен образовательный, научно-исследовательский, культурный, сервисный потенциал города? Едва ли: выход на траекторию Уайтхорса – довольно уникальный случай. Но, как минимум, Игарка мягче прошла бы кризис.

От караванных путей к месторождениям

История «городов на караванных путях» в значительной степени повторяется с городами «при месторождениях». В отличие от городов на караванных путях, тип «города при месторождении» в Арктике – похоже, временное явление. Первые «города при месторождениях» появились в Арктике, видимо, с первой золотой лихорадкой Аляски: именно с ней буквально ворвалась в Арктику индустриализация – с железными дорогами, почтой и телеграфом, массовым наплывом населения и следовавшими за ним банками, борделями, торговцами по каталогам и т.д., – города современного типа.

Последнее десятилетие XIX и первая половина XX веков – время расцвета «городов при месторождениях». В Швеции, на уникальных по богатству железных рудах, возникает Кируна – причём едва ли не в ритме фронтира (сохранились воспоминания о рабочих, живших поначалу в ящиках из-под динамита, использовавшегося при проходческих работах).

Начиная, с 1920-х годов возникают всё новые центры горной отрасли – Кировск, Воркута, Норильск… На золотых приисках, вслед за «пионерами» Джуно и Фэрбанском, Фоти-Майл (заброшенным всего через нескольких лет после расцвета) и Доусоном, дожившим до наших дней с двумя тысячами жителей, «на золоте» возникают колымские посёлки на золотых приисках в СССР и Йеллоунаф в Канаде.

 Кировск: город и месторождение

Однако уже в 1960-е, и особенно в 1970-е в зарубежной Арктике тенденция ломается. Новые месторождения уже не вызывают к жизни новые города. Открытие и освоение богатейшего нефтяного месторождения Прадхо-Бей привело к «буму» в южной и центральной базах Аляски — соответственно, Анкоридже и Фэрбанксе – но ничуть не вызвало к жизни «Прадхо-Бей-Сити». Месторождение осваивается из вахтового посёлка, относительно недалеко расположен национальный посёлок Бароу – но как далеко Бароу до блеска Доусона и Фэрбанкса времён бума! Вахтой осваиваются и новые рудные месторождения на Севере Канады, на севере Финляндии.

Отчасти слом тенденции связан с развитием технологий – и в первую очередь, с развитием авиатранспорта: в более ранние годы применение вахтового метода было просто нереально: в 1930-х даже самолёт в ту же Игарку мог добираться из Красноярска неделями – если «не было погоды». С другой стороны, большую роль играла сама система хозяйства – в увязке с политическими установками: иначе нельзя объяснить, почему при освоении «нефтяных и газовых богатств Западной Сибири» встала целая сеть городов – встала вопреки многим рекомендациям учёных (об этом детально в работах сибирского историка Игоря Стася) – и только в 1990-е тенденция поменялась и в нашей стране, когда в конце 1990-х началась массовая разработка нефтяных месторождений в Ненецком округе и вместо вполне возможных ещё десятилетием ранее «Варандейска и Харьягинска» встали лишь вахтовые посёлки. По всей видимости, время «городов при месторождениях» в Арктике уходит.

В современной Арктике, как уже говорилось в других публикациях, большинство городов – административные центры («Арктика офисов»).

Тут-то и встаёт острый, очень болезненный, чуть не кровоточащий вопрос о судьбе уже существующих «городов при месторождениях». С точки зрения современных экономических воззрений часть из них – особенно нефтяных и газовых, наиболее молодых – не следовало бы строить в качестве постоянных городов. Однако они построены, иной раз случайно – как это ни парадоксально звучит в контексте плановой экономики. Самый яркий, наверное, пример – Муравленко, созданный волей руководителя «Ноябрьскнефтегаза» В.А. Городилова из «средств на жилищное строительство» в соседнем более крупном городе Ноябрьске: в какой-то момент было удобнее поселить людей ближе к месторождению, чем возить вахтой.

Сегодня «города при месторождениях» - реальность российской Арктики. Реальность этическая: в их рождение и развитие вложены не только деньги – но судьбы и жизни. Экономическая же реальность не столь проста, как кажется: целесообразность развития городов нужно оценивать не по состоянию на их момент рождения, а по состоянию на сейчас – с учётом уже созданной инфраструктуры: промышленной, транспортной, социальной, с учётом тысяч людей-северян, адаптированных к жизни на Севере, и потому даже чисто экономически[7] более выгодных (как ни цинично звучит) к привлечению к работе в Арктике, чем ввоз вахты из других регионов. По большому счёту, речь идёт об учёте «возрастающей отдачи» активно обыгрываемого экономистами, от Кругмана до Райнерта, фактора: накопленный потенциал может и перебарывать исходные факторы городского развития. «Готовый» город нельзя сравнивать с «пустым местом».

 Муравленко: город у месторождения

Потенциал существующих городов Севера и Арктики России с точки зрения концентрации в них сервисных функций для окружающих территорий: научных и образовательных, медицинских и культурных учреждений, опорных пунктов развития туристической отрасли, предприятий сферы услуг – пока не раскрыт, а отчасти и утерян.

Особенно обидна такая недооценка в старых, первой волны освоения, городах – центрах горной отрасли, изначально оснащённых рядом учреждений культуры, науки (парадоксально: ещё в жутких лагерных условиях), сельскохозяйственными станциями и т.д. Возьмём Норильск: к концу советского периода он был близок к роли подлинно комплексного экономического центра: в городе концентрировались научные исследования в области геологии, строительства, полярной медицины, арктического сельского хозяйства, разработки и тестирования строительных технологий, адаптированных к условиям вечной мерзлоты. Норильск выступал даже как центр подготовки кадров в сфере культуры, в т.ч. традиционной (Норильский колледж искусств). Многие из этих функций ослабли или были вовсе утеряны в десятилетия, последовавшие за приватизацией градообразующего предприятия Норильского промышленного района (ныне ГМК «Норильский Никель»). Но даже и современный Норильск как бы невольно концентрирует многие функции предоставления услуг жителям окружающих территорий: это важный центр социально-бытовых услуг, центр досуга, транспортно-логистический узел (в числе прочего, в Норильске действует оптовая база, снабжающая продуктами, как это ни странно, Дудинку и другие населённые пункты), центр переработки сырья (рыба, оленина). Норильск – центр экстремального и охотничье-рыболовного, а также рекреационного туризма (уровень развития которого, однако, явно ниже существующего потенциала). Со строительством перинатального центра Норильск мог бы стать крупным центром медицинских услуг для всех северных и арктических районов Красноярского края – при условии совершенствования транспортной схемы и, в частности, «подключения» к Норильску той же Игарки (откуда иной раз едут в Норильскую больницу «по договорённости», тогда как официально – аж в Красноярск).

 Норильск

Идеалом будущего видится радикальное расширение функций Норильска (Норильского промышленного района) как ключевой базы многопрофильного освоения северных и арктических районов Красноярского края: научной (геология, строительные технологии, экология и природоохранные технологии, сельское хозяйство и современные биотехнологии, арктическая медицина), социальной (особенно медицинской), образовательной, транспортно-логистической. Не во имя роста – по-видимому, население города никогда не достигнет прошлых показателей – но во имя укрепления жизнестойкости самого Норильска и качества жизни на окружающей территории: чем ближе центр предоставления качественных услуг, тем они доступнее. А для Таймыра, для низовий Енисея именно Норильск – ближайшая (и вместе с Дудинкой – безальтернативная) точка доступности передовых технологий, медицинских, социальных, образовательных услуг высокого уровня, перевалочная база снабжения. Норильск – потенциальный исходный пункт ряда туристических маршрутов, центр переработки сельскохозяйственного сырья. Развитие функций базы освоения при этом важно не только для окружающей территории, но потенциально – самому Норильску в интересах поддержания более разнообразной интеллектуальной городской среды, более широкого спектра специализации.

Норильск мог бы стать настоящим центром Таймыра – не изолируйся он целенаправленно от бремени «центра цивилизации»

Думается, для многих городов Арктики – особенно сырьевых – был бы благоприятен слом сложившейся тенденции «вырезания» промышленных городов из окружающей территории (тенденции, во многом коренящейся в сугубо идеологических установках в прошлом). Насколько возможно, города должны взять на себя не только промышленные функции (как «караван-сараев») – но и классические функции «центральных мест», центров предоставления услуг всех видов для окружающей территории.

Да, такие функции не позволят поддерживать в центральных городах под сотню тысяч жителей (в случае исчерпания изначальной транспортной или сырьевой функции). А это, как ни крути, не позволит – без развития мощной транспортной и городской сети, что строго говоря, разрушило бы родовые черты Арктики и превратило бы её в «нормальную» территорию, – превратить арктические города в «нормальные», а-ля Европа, города на прочных пучках экономических и социальных контактов (хотя это предмет отдельного разговора). Однако становление локальными центрами, скорее всего, позволит бывшим сырьевым и транзитным городам проще «перезимовать» кризисные периоды – если таковые вдруг наступят (что в Арктике это весьма вероятно). И наконец, сохранившись в качестве локальных центров, арктические города доживут до новой волны освоения Арктики — в качестве потенциальных точек опоры в её негостеприимных пространствах. 

Современная Игарка. Вид на бывший Дом Культуры

Послесловие

Арктика в современных условиях знает несколько вариантов освоения. Один из них – это реализация масштабных проектов, когда ввод в эксплуатацию сразу больших объёмов природных ресурсов гарантирует хорошую прибыль. Такие проекты прорезают бездорожье новыми магистралями, в тундре встают, как солдаты, новые города. Так, например, шло освоение нефтегазовых запасов Западной Сибири в 1970-е годы. При таких масштабах обычно не экономят; тонко подбирать технологии под местную специфику, как правило, нет стимулов. Да и коренным населением, на первых порах, не очень-то интересуются. Другой вариант – более точечное, мелкомасштабное освоение. Это вариант «Б», на ситуацию «не до жиру»: ресурсы пошли уже не тех масштабов или, наоборот, ещё не разведаны настолько, чтобы рисковать вложениями в магистрали, -- или какие-то другие обстоятельства заставляют воздерживаться от мега-масштабов. Тут идёт уже более тонкий подбор технологий, вместо железных дорог идут зимники, ищутся местные ресурсы. Этот вариант не порождает новых городов, но те, что есть – небольшие и редкие – работают не только на месторождение, но на всю округу – и административные центры, и, допустим, больница, и единственный на тысячу километров аэропорт. Конечно, это очень упрощенные варианты.

Однако современная ситуация вполне может обернуться очередной сменой циклов в освоении Арктики. Дешёвая нефть заставит отказаться от масштабных проектов её добычи (и хотя стоимость транспортировки упадёт, но смысл что-либо транспортировать в Арктику в отсутствие новых месторождений может быть в иных местах потерян). Нынешнее длительное «сидение в осаде» обернётся экономическим спадом, и сложно сразу спрогнозировать последствия для Арктики – будет желание и снизить финансирование, направив его на те регионы, что ближе к столичному «телу». Гипотетически коронавирус может сыграть и в противоположную сторону: подобно тому, как в годы войны из Колымы выжимали рекордные показатели уровня добычи золота на нужды обороны; возможно, будет желание «выжать» дополнительные ресурсы и из Арктики – впрочем, в таком «варианте военного времени» о развитии городов речи уже не идёт. 

В любом случае, на смену всеобщему интересу к Арктике, весьма вероятно, придут сложные времена, когда проблема выбора пути может встать не только перед хронически кризисными городами на старых, с 30-х годов разрабатываемых месторождениях, но и, в общем, перед любым арктическим городом – уязвимым в силу ресурсной специализации, отсутствия круглогодичной дороги, повышенных затрат на отопление и рабочую силу, рисков разрушения инфраструктуры из-за таяния мерзлоты и т.д. И здесь будет жизненно необходима готовность к разным вариантам, и уже сейчас полезно думать о наращивании арсенала видов деятельности, приёмов и технологий, взаимозаменяемости городских функций, гибких решений. Во всём: в специализации, системе управления городом, в городском пространстве (которое должно быть заведомо приспособлено к колебаниям размера города в обе стороны). Думать не о сокращении, а о наращивании, поскольку именно разнообразие вариантов поможет в критический момент зацепиться за тот, который окажется наиболее жизнеспособным в неведомой ситуации.

Автор: Н.Ю. Замятина, канд. геогр. наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ им. Ломоносова, зам. ген. директора Института регионального консалтинга.

Фотографии Н.Ю. Замятиной.

[1] XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б) 10-21 марта 1939 г. Стенографический отчет. ОГИЗ Государственное издательство политической литературы. 1939. Стр. 332.

[2] Цит. По: Горчаков Р. Удивительная Игарка. Красноярск: Медведь, Инкомбук. 1995. Стр. 44.

[3] Игарка / [Ред.: Остроумова, Брилинский, Чепурнов]. [Игарка]: издание Игарского горсовета, 1935 (Красноярск: Красноярский рабочий). 45 стр. Стр. 7.

[4] Игарка / [Ред.: Остроумова, Брилинский, Чепурнов]. [Игарка]: издание Игарского горсовета, 1935 (Красноярск: Красноярский рабочий). 45 стр. Стр. 7—9.

[5] Интервью с главврачом больницы в г. Игарке, 2018.

[6] Горчаков, 1995.

[7] Здесь речь идёт о потенциальных потерях в связи с болезнью: давно установлено, что при межрегиональной вахте работники болеют больше, чем при вахте «внутри Севера». Выгода вахты обычно обусловлена отсутствием дополнительных «северных льгот» для вахтовиков – в отличие от прописанных на Севере, но, в общем, довольно условная выгода.