Сказочные сюжеты в косторезном искусстве Чукотки. Продолжение

Продолжаем разговор о персонажах чукотских и эскимосских сказок в произведениях резчиков и гравёров Уэлена. Напомню, что повод обратиться к этой теме – выставка, которую привезли в Москву из Анадыря сотрудники Музейного центра «Наследие Чукотки». Место проведения выставки – Государственный музей Востока, где тоже есть обширная коллекция художественных изделий из кости, выполненных в Уэленской косторезной мастерской.

В заключительной части предыдущего очерка мы познакомились с гравюрой на моржовом клыке, автором которой была Любовь Эйнес. Она создала свой, графический вариант сказки о великане Лолгылине, который пришёл на помощь попавшим в беду морским зверобоям. Сказочную историю, перекликающуюся с этим сюжетом, рассказала другая уэленская гравировщица Елена Илькей. Её гравюра называется «Женщина-великан». Фабула этой сказки такова. На пастухов-оленеводов напал неприятель. Пастухи бросились к стойбищу, враги устремились в погоню, но путь им преградила женщина-великан. Она стала дуть на нападающих, и те попадали на землю. Все эпизоды этого отчасти реального, отчасти фантастического сюжета Илькей отразила с предельной точностью.

 Е. Илькей «Женщина-великан». Уэлен, 1987. Моржовый клык, графит цветных карандашей, гравировка. ГМВ, Москва

На одной стороне моржового клыка – действие на гравюре разворачивается справа налево – мы видим мужчин на оленьих упряжках с копьями в руках и колчанами стрел за спиной. Это явно не мирные люди. Один из них приставил копьё к горлу женщины, встретившейся им в тундре. По-видимому, от неё хотят узнать, где выпасают оленей её сородичи. Следующая сцена – женщина (быть может, та же самая, быть может, её родственница или подруга) что-то говорит человеку, опирающемуся на пастушеский посох, и указывает рукой в направлении, куда гонят оленей другие пастухи. Смысл этого фрагмента гравюры очевиден: оленеводы предупреждены об опасности и спешат увести стадо подальше от врагов. О том, что происходит дальше, узнаём из рисунков на другой стороне клыка. Перед нами разворачивается заключительная часть сюжета. В центре композиции – женщина-великан. Она стоит, выпрямившись во весь рост, поза её выражает уверенность и силу. Изо рта великанши вырываются клубы пара. В правой части гравюры мы видим, как её могучее дыхание сметает разбойников, обращает в бегство их оленей. Слева от женщины-великана изображены мчащиеся навстречу врагу воины из стойбища оленеводов. Исход предстоящего сражения предугадать несложно: те, кто напал на мирных пастухов, уже фактически побеждены их могущественной защитницей.

Сюжет гравюры Елены Илькей интересен по целому ряду причин. Если в рисунках Онно, В. Эмкуль, Л. Эйнес, которые помещены в предыдущем очерке, воспроизведены ситуации, возможные только в сказках – Солнце берёт в жёны девушку-чукчанку, морские охотники устраиваются на ночлег в огромной рукавице великана, – то в данной гравюре перед зрителем разворачиваются события, реалистичные за одним единственным исключением: появлением женщины-великана.

Вооружённые столкновения долгое время были частым явлением в истории Чукотки. Происходили они между её коренными жителями и военными отрядами царской администрации, между теми, кто жил по разные стороны Берингова пролива, а также среди самих оленеводов. Здесь соперничали две родственные этнические общности – оленные чукчи и оленные коряки. Яблоком раздора являлись пастбища для домашних оленей. Да и сами домашние олени тоже были желанной добычей для участников вооружённых столкновений. Конфликты в оленеводческой среде происходили, кстати, нередко именно так, как изображено на моржовом клыке. Отряд воинов одной из враждующих группировок искал «слабое звено» в стане другой группировки и, найдя его, стремился внезапно напасть на конкурентов. Оленеводы, подвергнувшиеся набегу, в свою очередь, собирали силы и наносили ответный удар.

Таким образом, в гравюре Е. Илькей достоверны практически все детали, в том числе одежда, вооружение, орудия труда жителей тундры, а также то, как они пасут оленей, как по-разному передвигаются на оленьих упряжках: то мчатся на лёгких нартах, то неспешно ведут по снегу «санный поезд» – аргиш. Единственный фантастический поворот сюжета, как отмечалось выше, – «явление» женщины-великана. И то, что сказочным персонажем стал именно великан, причём добрый, и, что не менее важно, «женского пола» – ещё одна причина, вызывающая интерес к работе гравировщицы.

По мнению известного отечественного специалиста по фольклору народов Крайнего Севера Г.А Меновщикова, великаны относятся к той категории персонажей устного народного творчества, которым у эскимосов в иерархии фольклорных героев отведено второе место после «мифических творцов мироздания». Учитывая культурную близость эскимосов и чукчей, можно уверенно предполагать, что в сказках последних великаны тоже играли важную роль.

Образы гигантов, наделённых огромной силой, встречаются в фольклоре многих народов мира. Однако, по моим наблюдениям, у главных героев преданий складываются с ними, как правило, весьма непростые, нередко враждебные отношения. Отмечу также, что великаны – это обычно «существа мужского пола». В сказках же народов Чукотки, с которыми знакомят нас гравюры на моржовых клыках из собраний Музейного центра «Наследие Чукотки» и Государственного музея Востока, ситуация, как мы могли убедиться, совершенно иная.

Не знаю, согласятся ли со мной профессиональные фольклористы, но дело, возможно, здесь в том, что сказка о женщине-великане (как и сказка о великане-мужчине Лолгылине) возникла у народов, которые жили в экстремально суровой природной среде. На протяжении столетий коренным жителям Арктики приходилось каждодневно вести борьбу за выживание в самом прямом смысле слова, и в этих условиях люди особенно остро нуждались в поддержке и искали её повсюду – в первую очередь, у сверхъестественных сил. Великаны в представлениях северян могли быть, с моей точки зрения, той могущественной и доброй силой, которая приходит на помощь человеку в самые трудные для него часы.

Что касается присутствия в арктическом фольклоре великанов-женщин, объяснение этому тоже, как мне представляется, следует искать в особенностях истории и культуры народов Крайнего Севера. Тяжёлые условия существования и географическая удалённость Арктики от центров мировой цивилизации обусловили сохранение у них традиций, возникших ещё в древнем каменном веке. В частности, вплоть до самого недавнего времени у северян бытовали представления о том, что женщины наделены большей магической силой, чем мужчины, и могут общаться с «миром духов» гораздо успешнее, чем представители «сильного пола».

Приведу конкретный пример. В Музейном центре Анадыря есть гравюра Галины Иргутегиной «Сказка про череп жениха». Сотрудники центра включили её в состав экспозиции, которую привезли в Москву. Галина Иргутегина, как и Елена Илькей, работала в Уэленской косторезной мастерской в 1960-1990-х годах. В биографиях этих женщин много общего. Обе выросли в семьях резчиков по кости (отец Илькей был долгое время художественным руководителем УКМ, а у Иргутегиной работали в «уэленской косторезке» братья и сёстры), обе знали много чукотских народных сказок. Какая же волшебная история подсказала Галине Иргутегиной сюжет её гравюры?

На лицевой стороне моржового клыка – яранги и мужчины и женщины в меховой одежде. 

Г. Иргутегина «Сказка про череп жениха» (лицевая сторона). Уэлен, 1972. Моржовый клык, графит цветных карандашей, гравировка. МЦ «Наследие Чукотки», Анадырь

Художник переносит нас в прибрежный посёлок, где происходит что-то необычное. Что именно? Попробуем установить. Поможет нам в этом текст сказки, записанный со слов самой гравировщицы.

В левой части композиции – её следует рассматривать слева направо – изображены стоящие возле соседних яранг девушка в чукотском комбинезоне-керкере и двое мужчин, один из которых что-то оживлённо ей говорит, а другой делает шаг к ней навстречу. Из рассказа Г. Иргутегиной узнаём, что девушка потеряла жениха, её уговаривают выйти за другого, но она отказывается это сделать. Следующие действия разворачиваются вначале в тундре, а затем в посёлке. Мы видим женщин, собирающих съедобные растения, и в стороне от них героиню сказки. Она находит какой-то предмет и возвращается с ним домой. Этот предмет, как, вероятно, уже догадались читатели, - череп погибшего жениха. В яранге девушка вступает с черепом в разговор, а её родственники подслушивают его.

В правой части моржового клыка изображены дальнейшие события: девушка снова уходит в тундру, женщина, подслушивавшая у стенки яранги, выносит из дома череп, передаёт мужчине (брату девушки – поясняла автор гравюры), и тот выбрасывает его в море. Для того чтобы узнать, что произошло дальше, нужно повернуть клык и посмотреть на его оборотную сторону.

  Г. Иргутегина «Сказка про череп жениха» (оборотная сторона). Уэлен, 1972. Моржовый клык, графит цветных карандашей, гравировка. МЦ «Наследие Чукотки», Анадырь

Героиня стоит на коленях на морском берегу. Рядом с девушкой песец, он явно обращается к ней. Следующий фрагмент композиции – девушка входит в воду, садится на льдину и чайки увлекают льдину в море. Далее мы видим, что чаек сменяют тюлени, а потом героиня сказки, обхватив за шею моржа, спускается на морское дно. Там она встречает мужчину огромного роста. Тот что-то вручает девушке, затем на рисунке появляется юноша. Вначале гравировщица изображает его лежащим со стрелой в груди, пытающимся встать. А вот он уже на ногах, и девушка извлекает из его раны стрелу. И, наконец, последняя сцена: девушка и юноша, держась за руки, возвращаются в посёлок.

Г. Иргутегина так поясняла сотрудникам анадырского музея содержание этой части гравюры. Узнав о том, что брат выбросил череп её жениха в море, девушка пришла на берег и горько заплакала. К ней прибежал песец и посоветовал обратиться к Хозяину моря. Девушка забралась на льдину. Чайки, нерпы и морж помогли ей найти владыку морских зверей. Хозяин моря дал девушке волшебное лекарство, и её погибший в бою жених ожил.

Гравюра «Сказка про череп жениха» – не единственная работа Галины Иргутегиной, созданная по мотивам сказок о женщинах, вступавших в контакт с потусторонними силами. В Музее Востока тоже есть моржовый клык с её рисунками на эту тему. Называется он «Сватовство к дочери шаманки».

 Г. Иргутегина «Сватовство к дочери шаманки» (лицевая сторона). Уэлен, 1987. Моржовый клык, графит цветных карандашей, гравировка. ГМВ, Москва

Гравировщица начинает свой рассказ с того, что знакомит зрителя с его главными героями. В правой части композиции изображены девушка – дочь шаманки, злобное чудовище Келе и сама «избранница духов» с шаманским бубном в руках. В центре клыка – юноша, который, попрощавшись с родителями, отправляется за невестой. Дальше, в левой части гравюры мы видим начало этого необычного сватовства. Келе хочет бороться с женихом. Тот, как это было принято у чукчей и эскимосов, снимает кухлянку и принимает вызов.

На оборотной стороне моржового клыка – продолжение волшебной сказки. Читаем справа налево. Келе повержен на землю, но юноше предстоит теперь схватка с самой шаманкой. Она тоже побеждена и отдаёт победителю дочь, да ещё и с богатым приданным. Зрителей подробно информируют о том, что входило в него: олени, кухлянка, комбинезон, штаны…. Заключительный фрагмент графической композиции – юноша привозит невесту в ярангу к своим родителям.

 Г. Иргутегина «Сватовство к дочери шаманки» (оборотная сторона). Уэлен, 1987. Моржовый клык, графит цветных карандашей, гравировка. ГМВ, Москва

Сказки, которые легли в основу гравюр Г. Иргутегиной, интересны не только тем, что свидетельствуют о бытовавших на Чукотке верованиях в особые магические способности женщин. Сюжет истории «Сватовство к дочери шаманки» подтверждает известный тезис филологов: волшебная сказка – это, как правило, интерпретация обряда инициации, когда юноши проходили суровые испытания и в награду обретали право жениться. В «Сказке о черепе жениха» отразился также обычай, существовавший в прошлом у соседей чукчей – юкагиров. Они мумифицировали тела умерших шаманов и хранили их в своих жилищах. 

«Ещё в прошлом столетии юкагиры чтили черепа умерших шаманов: им делали деревянную оправу и хранили в сундуках. … Остальные кости разделялись между родственниками, а тело высушивалось для лучшего сохранения».

Мирча Элиаде, "Шаманизм. Архаические техники экстаза". 

Примечательна эта сказка ещё и тем, что среди её героев есть Хозяин моря, а он относится к той категории персонажей эскимосского и чукотского фольклора, которые, по определению Г.А. Меновщикова, являются «мифическими творцами мироздания».

Мифы, в которых фигурирует Морской владыка – чаще, правда, повелевает морскими животными не мужчина, а женщина, которая является одновременно матерью-прародительницей (очередное напоминание о том, как прочно сохранились в духовной культуре народов Арктики представления, возникшие ещё в палеолите!), – распространены по всей территории, где живут эскимосы. А простирается она, как известно, на тысячи километров: от Чукотки до Лабрадора и Гренландии. Люди далёкого прошлого заселили холодные каменистые берега полярных морей только тогда, когда стали морскими охотниками. Лишь добыча морского зверя могла обеспечить их пищей, шкурами для шитья одежды и строительства жилищ, материалом (моржовым клыком) для изготовления охотничьего снаряжения и орудий труда. Именно поэтому божество, владевшее тюленями, моржами, китами, воспринималось эскимосами, а позднее и береговыми чукчами как «творец мироздания».

Есть, однако, в мифологии и фольклоре чукчей и эскимосов ещё один персонаж, которому мир обязан своим возникновением. Это ворон. На выставке в Государственном музее Востока можно увидеть небольшую фигурку этой птицы. Автор Андрей Сейгутегин и сегодня работает в Уэленской косторезной мастерской. Андрей – потомственный резчик по кости. В Музейном центре «Наследие Чукотки», экспонатом которого является его скульптура, хранятся работы его отца, заслуженного художника Российской Федерации Ивана Сейгутегина.

Посмотрим внимательнее, как изобразил ворона Сейгутегин-младший.

А. Сейгутегин «Ворон из сказки». Уэлен, 2001. Моржовый клык, резьба. МЦ «Наследие Чукотки», Анадырь

«Вещая птица» предстаёт перед нами в нарядной чукотской кухлянке. Голова ворона опущена вниз, клюв раскрыт, одно крыло приподнято. Кажется, он действительно что-то «вещает», но что и кому? Ответ на этот вопрос подскажет, возможно, скульптура из собрания московского музея, где проходит выставка, привезённая из Анадыря. В постоянной экспозиции Музея Востока есть скульптура уэленца Владимира Науса «Ворон и девушки». 

В. Наус «Ворон и девушки». Уэлен, 1980-е. Моржовый клык, графит цветных карандашей, резьба, гравировка. ГМВ, Москва

Сравним эти произведения. Два сказочных персонажа похожи, как родные братья. Между тем созданы они в разное время, с интервалом почти в четверть века. Но об этом чуть позже.

Скульптурная группа В. Науса создана по мотивам старой чукотской сказки о девушках, которые нашли на морском берегу нерпичью тушу. Девушки обрадовались находке, но тут появился ворон Куркыль. «Что это у вас?» – спросил он. «Бревно!» – ответили девушки. «Разве бывает бревно с глазами? – воскликнул Куркыль. – Разве бывает бревно с носом? Разве у бревна могут быть ласты? Ну-ка отдавайте, что нашли!».

О том, что произошло дальше, зритель узнаёт из рисунков на подставке к скульптуре. Отобранную у девушек нерпу ворон принёс домой и показал жене. Сварили они нерпичье мясо, легли спасть, а в их ярангу прокрались девушки, забрали еду и съели. Утром Куркыль с женой нашли в тундре только пустой котелок.

Историй, в которых сказочный Куркыль, пытаясь совершить неблаговидный поступок, сам остаётся в дураках, в чукотском фольклоре немало. И тем не менее в мифологии чукчей, а также в мифах родственных им коряков и ительменов, ворон является одним из главных героев. Именно он, по представлениям палеоазиатских народов Чукотки и Камчатки, создал небо и землю, научил человека пользоваться огнём. Любопытно, что такие же великие свершения приписывают ворону индейцы, живущие на Аляске и в примыкающих к ней районах Канады. В эскимосских мифах ворону тоже отводится заметное место, но многие исследователи полагают, что это результат влияния на эскимосов их соседей – чукчей в Азии и индейцев в Америке. Что касается сходства «вороньего цикла» в палеоазиатской и индейской мифологии, оно, по мнению Е.М. Мелетинского и ряда других известных филологов и культурологов, объясняется тем, что у чукчей, коряков, ительменов, с одной стороны, и, с другой стороны, у тлинкитов, атапасков, хайда, квакиютль были общие предки.

В далёкой древности, не менее 10-12 тысяч лет назад, задолго до того, как на побережьях Берингова пролива сформировалась древнеэскимосская этнокультурная общность – а произошло это, напомню, в III-II тысячелетиях до нашей эры – обширную область на стыке Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки населяли так называемые палеоиндейские племена. Они проникли в этот регион из южных районов Сибири, расселились на Чукотке и Камчатке, а затем по «Берингийскому мосту», суше, которая позже стала дном океана, перешли в Северную Америку. Современное коренное население Нового Света – прямые потомки этих переселенцев.

Однако покинули Азию не все палеоиндейцы. Часть их осталась на её северо-востоке и впоследствии, около четырёх тысяч лет назад, была ассимилирована пришедшими с юга в эти края палеоазиатами. Последние, в свою очередь, не только растворили в своей среде аборигенные племена, но и позаимствовали у них отдельные элементы культурных традиций, в частности, мифы о Вороне – творце мироздания.   

Предвижу вопрос: почему «супергерой», Ворон с большой буквы «В», может вдруг оказаться объектом насмешек? Такое встречается в фольклоре едва ли не всех народов. Духовная культура людей, населявших нашу планету сотни и тысячи лет назад, была, несомненно, гораздо сложнее, чем представляется сегодня многим из нас. Место в ней находилось всему: и почитанию божеств, и ироничному отношению к ним.

Мне хотелось бы также вернуться к сравнению двух скульптурных изображений ворона, одно из которых принадлежит А. Сейгутегину, другое В. Наусу. Выше я отмечал их почти полное сходство, тем более удивительное, что «Ворон из сказки» датируется 2001 годом, а скульптурная группа «Ворон и девушки» была создана в середине 1980-х годов, не позднее 1986 года. Я столь уверенно говорю о времени, когда Владимир Наус мог выполнить это произведение, по той причине, что в 1986 году он ушёл из жизни. Владимир умер совсем молодым. Этот талантливый мастер родился в 1962 году, в 1983-м пришёл в Уэленскую косторезную мастерскую, и хотя проработал в ней недолго, ряд его работ включён в «золотой фонд» УКМ. Композицию «Ворон и девушки» сотрудники Музея Востока приобрели в 1987 году непосредственно в Уэлене. Я входил в состав экспедиции и хорошо помню невысокую женщину средних лет, которая принесла скульптуру нам. Она сказала, что это одна из последних работ её сына. Женщину звали Надежда Наус. Позднее я узнал, что Н. Наус тоже из «косторезки» и, в отличие от других женщин, работавших там, была не гравёром, а резчиком по клыку моржа.

Андрей Сейгутегин – практически ровесник Владимира Науса. Он родился в 1964 году, с 1981-го в Уэленской мастерской. Таким образом, в течение трёх лет молодые резчики работали бок о бок. Быть может, уже тогда возник в их воображении образ ворона с его выразительной позой и нарядной одеждой? А может быть, дело в другом. В Уэлене, как, впрочем, почти повсеместно, процесс обучения молодых мастеров включал в себя копирование работ уже известных художников. В 1980-х годах художественным руководителем УКМ был Иван Сейгутегин, отец Андрея. Мне приходилось слышать, что им была создана когда-то скульптура сказочного ворона. Не её ли повторили Владимир и Андрей – первый в середине 1980-х, второй в начале нового века? Была ли действительно такая скульптура? Как она выглядела? Сохранилась ли до наших дней? Ответить на эти вопросы я не могу, но если на мой очерк придёт отклик из Уэлена, то, возможно, читатели портала GoArctic узнают то, что сегодня мне, к сожалению, не известно.

(Окончание следует.)

Автор: Михаил Бронштейн, к.и.н., главный научный сотрудник Государственного музея Востока.

Фотографии С. Терещенко и Е. Желтова, дизайн В. Лифарь

Использованная литература

Бронштейн М.М. (сост.). О Чукотке резцом и тушью: из коллекций Музейного центра «Наследие Чукотки. Каталог выставки в Государственном музее Востока. М., 2020

Бронштейн М.М., Широков Ю.А. Чукотская и эскимосская резная кость. Художественные изделия I – XX веков из коллекций Музея Востока. М., 2008

Меновщиков Г.А. (сост.). Эскимосские сказки и мифы. М., 1988

Нефедкин А.К. Военное дело чукчей (середина XVII – начало XX в.). СПб, 2003

Митлянская Т.Б. Художники Чукотки. М., 1976

Митлянская Т.Б., Карахан И.Л. Новая жизнь древних легенд Чукотки. Магадан, 1986