Восточные Хибины: иду на зов камней

Уйти в Хибины, чтобы оказаться посреди чернеющих вершин, окутанных тревожными туманами, и вступать на морены, истоптанные медведями. Миновать перевал за перевалом, оглядываться на изрезанные горные цирки и увидеть в конце лета незнакомое ущелье, ещё забитое снегом. Вслушиваясь в крики воронов, проводить дни в поисках знакомств с новыми ландшафтами Полярного Севера и созерцать красные облака после ночных спусков с плато... Портал «Go Arctic» публикует дневник мурманского журналиста, который, не жалея ног, в одиночку скитался по Восточным Хибинам.

Безжизненные поляны Кунийок

Поляны у реки Кунийок, напротив базы спасателей, стали местом притяжения для тех, кто бродит по Хибинам – горам Лапландии. К берегам Кунийока спускались с перевалов измотанные походники и шли толпами ещё свежие туристы. Я появился здесь, повинуясь инстинкту из прошлого. Я шёл, шагая автоматически всю ночь: почти залез в медвежью берлогу, ободрал ноги и разговаривал сам с собой, чтобы не уснуть на ходу под 35-килограммовым рюкзаком. Полный ярких эмоций и привкуса жажды маршрут через хребет Тахтарвумчорр, плато Юдычвумчорр и перевал Восточный Петрелиуса остался позади. Это был праздник: я как-то не видел людей двое суток, встречая рассветы в звенящей тишине. И получил бесценный опыт, когда чуть не улетел со склона.

Спуск с перевала Восточный Петрелиуса

Обычно в эти дни в долине реки Кунийок стоит не холодная и не жаркая погода, обильно смешанная с надоедливыми дождями. Но сегодня липкий пот мешал мне заснуть, а душный сосновый воздух застревал в голове, как и крики людей. И не только: раздался грохот – какие-то юнцы выстрелили из ракетницы по тайге. Моя палатка стояла в окружении хаотичного лагеря – обычно я этого избегал. Толпа, а не романтика воцарилась под высокими соснами. Я пришёл в горы, и они были для меня храмом. Но такие туристы, как москвичи в камуфляже, что могли пройти по тропе и не заметить свежие медвежьи следы (зато напоказ таскали на себе огромные ножи), были не теми соседями, которых я надеялся увидеть на стоянке.

К вечеру 2 августа собрался дождь, и осенний спальник «Marmot» перестал истязать меня своим теплом. Я впервые поплавал в Кунийоке – его потоки были почти тёплыми, а уровень воды, нёсшейся по камням, упал. Обычно в этой реке сводит ноги, но не в жаркое лето 2018 года. Утром я собрал рюкзак и ушёл за 7-8 километров к озеру Гольцовое – на север, мимо безжалостно вырубленного леса, отходя от разбитых грунтовок в горелую тайгу, помеченную следами лосей и медведя. К востоку от меня облака окутывали знакомый до дрожи массив Партомчорр – горнодобывающая компания давно собирается превратить всё это в антропогенную пустошь. Мне больно думать об этом.

 Вырубка в долине Кунийок

Тревожные воды Пан-Кунъявр

Облака отошли в центр массива, обнажив ближайшие вершины и робкую голубизну вечернего неба. Затем прохлада взяла своё, и туманный шлейф спустился на Гольцовое озеро, вытянувшееся в подкове между Западными и Восточными Хибинами. Вода просачивалась в него отовсюду: из зачатых в горах речек и ручьёв, и таёжных болот. Здесь всегда царили сырость и арктическая меланхолия, нарушаемые эхом с полян, на которых угадывались костры, и шорохами внедорожников. Галька и песок восточного берега были частью старого тракта от озера Имандры в Кировск. Поэтому озеро для меня было спорным местом, однако я предчувствовал, что мне туда надо.   

Мой лагерь стоял почти на самом севере Пан-Кунъявра – таково саамское имя озера. Его глубины вызывают почти суеверный трепет. Я не торопясь захожу в его прохладные воды; прозрачное у края, озеро быстро темнеет, если пройти несколько метров по каменистому, но чуть заиленному дну. А потом ноги сводит от вечного холода и становится не по себе, если думать о том, что скрыто толщами воды. Впрочем, там, кажется, плавают разве что остатки популяции гольца, которого почти выловили жадные рыбаки. Ночью же, под тревожный плеск волн и крики птиц, мне снились мои прошлые походы. И, кажется, – Телецкое озеро на Алтае.

 Гольцовое озеро (Пан-Кунъявр)

Неподалёку от меня – посреди заваленной мусором самой большой поляны -- дымились поленья и стоял «Лэндровер» с питерскими номерами; мужчина в непригодном для туризма военном камуфляже привёз сюда свою жену и рассуждал о красоте Хибин. Когда утром он уедет, после него останется россыпь упаковок от того, что он съел и выпил. Водителям было плевать на всех. Ещё рядом остановилась молодая компания, и среди них был «нарядный попугай» – носитель казачьей папахи и прочих лампасов. Он смотрелся странно.

Вечером на озере я общался с людьми. Одиночек в горах иногда тянет на болтовню, чтобы сбросить накопившуюся усталость, да и они бросаются в глаза. У костра сидел замёрзший парень в желтой куртке, с гитарой; и девушка, чьё лицо интуитивно было знакомо. Мы разговорились. Антон был из Петербурга. И ему крепко досталось на перевалах. Автор текстов о спелеологии, туризме и снаряжении Олеся представляла Уфу, как и большая часть их группы. Своей палаткой, стоически переносящей ветры и ливни, я обзавелся не без её влияния. Я хитро расписал свои планы, в надежде пройти сложный и населённый медведями участок не в одиночку. Но у них планы были другие. Утром я высунусь заспанный из спальника и провожу взглядом их команду, уходящую к перевалу. Срывался дождь – это предвещало сложности на маршруте.

Молчание на Партомчорре

Пасмурное до однообразия начало дня в Лапландии. Где-то на западе, в стороне Имандры, угадывается чистое небо, но на каменистой грунтовой дороге, оставшейся от советских геологов, сыро и тоскливо. Особенно после того, как на пути встречается свежая медвежья куча. Впрочем, когда колея заканчивается, а брод на Лявойоке пересечён, атмосфера становится веселее: пробивается солнце, а пешая тропа теряется в мешанине из валунов. Я иду и думаю, на какой перевал взберусь: Северный Партомчорр или Южный Лявочорр. Первый – не категорийный, а сложность второго 1А (там есть, где сломать ноги), и он относится к «высоким» перевалам, имея седловину на отметке в 1090 метров.

Лявочорр

В этом распадке интересно. Нависающие отроги гор, желтеющие ягельниками, регулярно раздвигаются, зовя в неизвестность. Шумят водопады, и гигантский валун издалека похож за дом. И ещё здесь нечасто проходят туристы, с которыми мне, когда я вхожу в ритм похода, не хочется делить как тропу, так и перевал. Дозы общения на Гольцовом озере мне хватит надолго. На такой волне я пасую перед сложной ниткой маршрута. И, грустно посмотрев на окутанный облаками цирк Лявочорра, вхожу в сужающееся ущелье, приближаясь к Партомчорру. Спустя год я пошёл бы на Лявочорр даже в снегопад, но тогда мой опыт был чуть другой.

Гора Партомчорр возвышается на 1081 метр. Справа от неё перевал Южный Партомчорр; летом 2016 года я проходил его, дрожа под многочасовым дождём в шортах и спрашивая себя: «Что ты здесь делаешь?». Сейчас группа туристов опасливо спускается с него – это последние люди для меня на ближайшие сутки. Меня они не видят. Слева – перевал Северный Партомчорр. Между ними – скалистые сбросы, на которые я поглядываю с интересом, когда ползу на перевал, обливаясь потом и радуясь пробившимся лучам солнца. Седловина перевала видна, только если сравняться с ней по высоте. 

Северный Партомчорр, спуск на север

Тишина. На часах – половина четвёртого. Я сажусь на рюкзак и впиваюсь взглядом в матовый горизонт. Сбоку от меня – скальные бастионы массива Лявочорр и зависшие на них мрачные облака, которые дотягиваются до меня своими туманами. На восток – в сторону Умбозера и силуэтов Ловозерских Хибин (гор, тундр) – панорама из вспученных среднеосыпных террас, скалистых оврагов и лишённых растительности отрогов. Настоящая арктическая пустыня, один вид которой доводит меня до настоящего экстаза. Мое сердце поёт, и не хватает слов для текста. Здесь даже высохло озеро, отмеченное на карте, но как всегда – некстати – на песке есть зловещий отпечаток медвежьей лапы.

Забытый перевал – Партомпорр

Когда до меня доходит, что неподалёку медведь, я делаю странные вещи. Иду всю ночь по каменным завалам, как случилось после спуска с Купола Трёх озёр на Алтае. Или спотыкаюсь на таёжных тропах. Покидаю уединённые озёра в сердце тундры, чтобы оказаться неподалёку от подвыпивших браконьеров на берегу Баренцева моря. Так и в те часы – я ускорил шаг, чтобы достичь зеленеющей долины реки Майвальтайок. Встретились первые робкие ели и доисторические стоянки туристов. Интуиция увела меня на перевал Партомпорр (на старых картах Партомчорр Восточный); не пользуясь навигатором, я безошибочно определил его расположение и вступил на остатки тропы. Перевал на высоте 533 метра венчала куча камней, которыми обложили столб. «Привет, старик!» – сказал я.

 Урочище Майвальтайок

Вдали – перевалы Умбозерский и Северный Рисчорр. Длинный отрог Вантэмнюцк (кажется, что сейчас он впервые упомянут в сети), вдоль которого струится река Каскаснюнйок, просматривается как на ладони. Как и скальные выходы на его склонах, низ которых утопает в густой тайге. Где-то там обязательно живут медведи. Я вздохнул и, обходя берёзовые рощи, стал сбрасывать высоту, путаясь в камнях. Пищевые отходы косолапого обнаружились быстро. Как и очередные остатки тропы, прижимающейся к безымянному ручью, а затем петляющей среди исполинских по всем меркам сосен. Люди эпизодически заглядывали сюда, оставляя мусор и спиливая красивые деревья.

Показалась древняя грунтовая дорога, а жажда напомнила о себе. Я так и не приучил себя не пить на ходу и расплачивался за это одышкой. Как многие реки Лапландии, эта река – Северный Каскаснюнйок – местами стала жертвой засухи. Впрочем, под камнями были лужи и, наполнив желудок и бутылку, я поплёлся вверх по течению. Ноги и колени нестерпимо болели, как и натёртая за день промежность. Встречные поляны мне не нравились выпирающими корягами и свалками бутылок из-под спиртного – это всё оставили автотуристы. Был брод, и появилась тропа к перевалу Северный Рисчорр; долгий выбор стоянки и бессонная ночь на холме с отличным видом.

Два года назад я спускался в это живописное урочище с Северного Партомчорра – меня всего колотило от переохлаждения. Спальник промок при падении в ручей. Но утром я нежился на солнце и болтал с вокалистом группы «Zazemlenie» Александром Баром. Он отправился с девушкой на Умбозерский перевал, а я наелся черники и познал Маракотову Бездну. И вновь я иду туда. Облака намекают на скорый дождь, но в воздухе пока сухо. Но уже вечер 6 августа, почти 18 часов – я, как всегда, долго собираюсь.

 Умбозерский перевал

Ведьмы, Бездна и поиски Академического озера

В рокот ручья вторглись посторонние звуки. Несколько взрослых радостно вели стайку детей на ночлег. Мы поздоровались, и я растворился за очередным изгибом делавшегося всё более безжизненным русла. С каждым часом становилось всё прохладней, но тропа читалась хорошо. Обходя нагромождения из валунов, я копался в своём прошлом. Вскоре силуэт снежника в кулуаре и узкий разлом перевала Северный Рисчорр встали перед моими глазами. Но до них был час ходьбы через ущелье Маракотова Бездна. Всё было знакомым, а я жаждал новых ощущений. И свернул на юг, в Ущелье Ведьм – ещё один возможный путь к Академическому озеру. Оно – самое большое из водоёмов, которые лежат на верхах гор. И знаковое место. Медвежки там не гуляют.

Пейзаж изменился – я взглянул на мир иными глазами и увидел склоны из сыпухи и мокрые скальные обрывы, как будто вырезанные кем-то вручную. Там, наверху, было огромное плато. Я здесь впервые. Щель становилась всё более тесной. Её края сочились ручейками, куски породы шумно отваливались от её стен, а сузившаяся пасть усмехалась языком снежника, который рычал обжигающим ручьём. К почерневшему снегу я добрался, стараясь не свалиться с прижима. Подниматься на плато по нему было немного безумной идеей: снежник зиял провалами и таил под собой пустоты. Я развернулся и, обливаясь нервным потом, вернулся к ягельнику и скользким мхам.

Ущелье ведьм

Я вновь в Маракотовой Бездне. Она, бесспорно, – красивая: её стены сходятся, а на моренных песках встречаются зелёные полянки и даже цветы. Мелькает пара чудом не растаявших снежных полосок. Так я приближаюсь к цирку перевала. Второй раз я не хочу его брать – хотя категория 1А и дразнит меня очередным плюсиком к моему листу перевалов. Беру вправо по склону и обхожу траверсом гору Каскаснюнчорр, черпая кроссовками сыпуху. 

Маракотова Бездна

Темнеет. После полярного дня сумрак тревожит. Седловина – 890 метров. Здесь памятная табличка – тому мужчине из Северодвинска, которого в далёком марте 2000 года снесла лавина, оторвав ему голову. Где-то на спуске мне мерещится фигура человека, но она застыла – это камень. Запасаюсь терпением и поднимаюсь извилистой тропой по склону на плато. Далеко на юге угадываются огни рудника. Мелькает седловина перевала Академический, а каждый шаг к одноимённому озеру дается мне через силу из-за сбитых пальцев и коленей. Я разговариваю вслух, собеседник – плод моего воображения. Так надо. Чтобы спуститься к озеру с юго-востока, я делаю крюк в несколько километров. Мокрый ягель и валуны коварно едут под ногами, а вода в бутылке, кажется, давно закончилась. На телефоне высвечивается время – половина второго ночи. И я на месте.

Я увидел Тульйок

Когда ушли соседи по стоянке -- я не слышал. Обычно в цирке Академического озера бесчинствует роза ветров, но в ту ночь мне повезло – палатка легла на землю без проблем. А мой сон длился почти до обеда. Потом я весь день, сотканный из пасмурных облаков и дождей, занимался тем, что грыз миндаль, ел арахисовую пасту и читал истории альпинистов в альманахе «Лёд и пламень» (льды Ушбы, тонкий сарказм Сергея Шибаева и анекдоты про пик Коммунизма), и слонялся у берега. Ещё я листал туристический дневник в местной библиотеке. В дневнике появились и мои сумбурные строки с приветами и уточнением, что женщины уже не снятся, а во сне приходит обильная еда. Текст потом появился в одном из кировских пабликов – письмом явно кто-то зачитался.

Академическое озеро (на 759 метрах) зачислено в самые высокогорные водоёмы Хибин. Но это миф: в цирке плато Тахтарвумчорр и перевала Вопросик есть большое озеро, – оно ещё ближе к небу: на высоте 806 метров. И у него пока нет имени, хотя кукисвумчоррский писатель Андрей Мамай стал его крёстным отцом. Я как-то смотрел сверху вниз на него – и мне было приятно. Там внизу – очень чисто и тихо. Впрочем, и на Академическом живописно: с запада над чашей озера нависают обрывистые стены – торжественно красивые на восходе солнца. И вечные снежники. Ещё в округе растет несколько одиноких кустов и вытекает в каньон ручей, вдоль которого я как-то, теряя силы, пробивался в неизвестность в снежной пелене.

 Академическое озеро

К берегам озера я приходил не единожды. Однажды, успев покинуть плато, я был зажат у небольшого валуна ливнем и безумством грозы. Вокруг сверкали молнии и гремел гром. Палатка была залита водой. Впрочем, сложнее пришлось в первый раз. В тот день я и моя спутница, перевалив Южный Рисчорр, беспечно вошли в намечающийся буран, который накрывал Хибины. Тундра, украшенная останцами, воспринимаемыми с душевным трепетом, и рассечённая далекими ущельями – манила. Направление было перепутано. Поиск выхода привёл к людям из клуба «Веломурман», которые чудом ещё не покинули стоянку на озере. Не задержись они -- возможно, в Хибинах потом нашли бы два наших трупа. Был переход по плато Кукисвумчорр – вслепую, через снежные заряды, по их навигатору. Величайший экстаз и изнеможение…. Символично, что одного из тех ребят я повидал на Пан-Кунъявр. День близился к финалу, а лицо рыжебородого северянина из Мончегорска, на велосипеде, чья одежда была заляпана грязью, было хорошо знакомым. Владимир с товарищем делали маршрут «Хибинская сотка». Ещё у него оказались сигареты.

Прошла вторая ночь. В четыре утра меня разбудило солнце. Я уже знал, что пора уходить, – кричал ворон. Мне казалось, что он рассказывал мне мою судьбу, прогоняя в новый путь. Я поплавал в озере. Привалили люди, и мне перепала пара сигарет. Когда палатка была собрана, мои глаза отыскали на ближайшем склоне три жёлтых точки. Подгоняемый интуицией, я сблизился с ними. «Это не ты, человек, с бутылкой «Колы» на рюкзаке, который голосовал у Вологды?» – обратился ко мне их бородатый предводитель. Я вспомнил его – сибиряка из Кургана. Они были молодёжью из Петербургской лиги автостопа: Костя, Злата и Андрей. Мой маршрут претерпел изменения, и я прибился к людям. Солнце залило арктическую пустыню. Неизвестные пейзажи каменных полей и горных изломов раскрылись перед глазами. В конце пути мы спустились по крутоватому склону к берегу реки Тульйок, поели черники и наши пути разошлись. Ещё я поболтал с девушкой о творчестве Довлатова и Шаламова.

Долина Тульйок

Исток и огненное небо над головой

Тульйок гремел – его кристальные воды яростно бросались на камни, стремительно теряя высоту. Его северный берег вился обрывом над рекой. И брод был тем ещё приключением – для людей в ярких комбинезонах, которые устанавливали лагерь на той стороне. Ядовито-зелёный берёзовый лес скрывал меня от них. Сказать, что здесь не было мрачно – значит соврать. Тульйок редко посещали туристы, а следы от костров говорили, что у них коротали свои часы охотники. Если следовать вниз по реке, то вокруг на много километров будет тайга, болота и дикие звери. И где-то в горах есть домик для своих – вооружённых мужчин из Кировска. Мне там делать нечего.

День заканчивался. Было пасмурно. Несколько часов общения выбили меня из колеи и ритма. Ночевать в пределах ощущения близости чужого лагеря я не мог. А остроконечные бастионы массива Кукисвумчорр завораживали меня и тянули к себе. Словно обрезанные огромным ножом и обработанные исполинским молотом северного бога, они окружали долину, в которой зарождался Тульйок. В склонах массива были интересные и сложные лазейки на ту сторону – перевалы Безымянный (1Б) и Исток (1А). Я выбрал последний. Тогда он ещё ошибочно значился на картах, как «Академический». Закончились последние берёзки, и тропа растворилась в холмистой морене, в нагромождении из валунов. Я забыл набрать воды, сосредоточился и полез наверх в большой кулуар. Всё вернулось на круги своя – здесь есть риск и весело.

Было нелегко. Я стараюсь не поскользнуться на мокром и цепляюсь кончиками пальцев за любой большой камень или неровность. Нахожу полочки и траверсирую. Лететь, ударяясь головой, – не хочется. Очевидно, мне следовало забираться правее? Но брать вниз – уже сложно. Пот – от волнения и напряжения -- течёт по мне. Наконец-то склон выполаживается, и щель заполняется сыпухой и курумником. Снежник, а под ним природный резервуар с тёмной водой – и я пью взахлёб. И трудно пересказать насколько прекрасные здесь стены у плато…. Особенно на границе сумерек. Я выхожу на седловину плато, делаю крюк в сторону и вижу пропасть, а там – Академическое озеро. Поворачиваю и нахожу западный спуск с перевала Исток. Высота – 1075 метров.

  Мало кто проходит перевал Исток до конца. Редкое фото с западной стороны

Под ногами – крутой обрыв. Вокруг почти ничего не видно. Я делаю шаг. Набитая в осыпной породе тропка не такая уж и сложная, но равновесие хранить нелегко. Но мой мир прекрасен: чернота в горной долине внизу и синее небо надо мной. И дышит холодом Арктика. Её запах – он пробирает до дрожи. Передышка -- и снова спуск. Работаю с фонарём, до последнего отсрочив его включение. Визуальная нитка маршрута теряется. Ничего сложного, но ноги в никудышных кроссовках из «Декатлона» сводит от боли, колени горят, и во рту так пересохло, что слов нет, а мысли о глотке воды превращаются в навязчивую идею. Но я рад происходящему. Там, в долине, есть озеро Сердцевидное, брод и огненный рассвет, но в эту ночь мне ещё долго спускаться вниз, под дикие крики леммингов и пронзительную тишину полярных гор.

Мой путь ещё не закончился….

Автор: Михаил Пустовой 

Фотографии Михаила Пустового