Олени и цифры: как создаётся и работает статистика оленеводства

Ложь, наглая ложь и статистика

Статистические данные играют в современном мире огромную роль: ими оперируют в научных исследованиях, хозяйственной деятельности, при планировании и отчётности, в том числе государственной, а также, часто, в пропагандистских целях -- для того чтобы доказать правильность определённого мнения или позиции, дискредитировав при этом мнение оппонента. Канадский учёный Теодор Портер (Theodore Porter) в нашумевшей в своё время книге «Вера в цифры» (Trust in Numbers) приходит к выводу, что что роль статистики и вообще численных данных в западной цивилизации объясняется их способностью создавать иллюзию дистанции между данными и лицом, которое их производит и использует. Эта иллюзия, в свою очередь, создаёт ощущение объективности: «я могу ошибаться, но ведь цифры не врут!». Беда, однако, в том, что всё это – именно иллюзия, поскольку на самом деле никакой дистанции между статистическими данными и тем лицом либо организацией, которые их собирают и используют, нет: статистические данные всегда зависят от решений, принимаемых такими лицами или организациями, и поэтому вполне могут «ошибаться» вместе с ними.

Речь здесь идёт вовсе не о сознательном искажении данных и даже не об ошибках, допущенных в ходе их сбора и обработки, хотя, конечно, и то и другое тоже случается достаточно часто. Но даже полностью честное и не содержащее ошибок статистическое исследование всегда основано на серии выборов и допущений, которые сами по себе часто не могут быть оценены как «правильные» или «неправильные», но которые сильно влияют на результаты этого исследования. Возьмём в качестве примера не самую весёлую статистику – уровень подростковых самоубийств. Очевидно, что помимо, а точнее - прежде всего прочего этот уровень зависит от того, кого мы считаем подростком и что мы считаем самоубийством. Относим ли мы к подросткам лиц начиная с 12-летнего, 13-летнего, 14-летнего или 15-летнего возраста? Относим ли мы к ним лиц до 16, до 17, до 18, или до 19 лет (школу у нас подростки заканчивают? В армию подростки идут?)? Считаем ли мы самоубийством лишь смерть, наступившую в результате прямой аутоагрессии, или включаем в эту категорию также сознательное рискованное поведение, например намеренный выход на проезжую часть дороги или заплывание на большое расстояние в море, закончившееся гибелью? На все эти вопросы не может быть единственно правильного ответа, ответ в данном случае – дело выбора исследователя. Этот выбор полностью субъективен, должен быть сделан до начала исследования и результаты исследования могут существенно – в случае статистики самоубийств, на порядки – различаться в зависимости от него.

Хуже того, описанный выбор, касающийся определения статистических категорий, отнюдь не единственный. Не менее важен выбор методологии подсчёта. Предположим, например, что мы решили ограничить категорию «самоубийство» лишь случаями прямой аутоагрессии, т.е. сознательных действий прямо ведущих к нанесению себе несовместимого с жизнью вреда. Следующим шагом должен стать выбор критериев, позволяющих отнести конкретные случаи к этой категории, либо исключить их из неё, а это задача далеко не тривиальная. Так, американский статистик Джоэль Бест (Joel Best), исследуя сильно напугавший широкую публику рост уровня подростковых самоубийств в США в 1990-е годы, заметил, что этот рост происходил на фоне сопоставимого с ним по масштабам падения числа смертей в результате несчастных случаев, причём не абы каких, а связанных с падением с высоты, отравлениями и неосторожным обращением с огнестрельным оружием. Это натолкнуло исследователя на мысль, что мы в данном случае имеем дело не столько с ростом числа самоубийств, сколько с изменением практики установления причины смерти в полицейских протоколах – основном источнике данных для составления статистики. Всё больше смертей, которые раньше записывались как результат несчастного случая, стали попадать в категорию самоубийств. Можно предположить, что это изменение было связано с уменьшением стигматизации самоубийц в обществе и отказом от бытовавшей прежде практики замалчивания проблемы. Но даже если так, то нет причин полагать, что полиция ранее намеренно скрывала самоубийства. Скорее, речь тут идёт о достаточно многочисленных на практике случаях, допускающих более чем одно толкование: раньше их склонны были толковать одним образом, теперь – другим, но и в том, и в другом случае речь идёт о субъективном выборе, которому нельзя дать однозначную объективную оценку. Этого выбора оказалось, однако, достаточно, чтобы появилась статистически значимая тенденция, воспринятая обществом как объективный факт.

Однако даже это ещё не все. Следующая сфера, где исследователю приходится совершать субъективный выбор, касается группировки и представления результатов исследования. Продолжим наш пример с подростковыми самоубийствами. К счастью, они происходят достаточно редко и их количество в целом невелико. Среди причин подростковой смертности, которая сама по себе очень мала, ведущее положение, причём с большим отрывом, занимают несчастные случаи и болезни. Однако стоит нам раздробить категорию «несчастные случаи» на «дорожно-транспортные происшествия», «бытовые травмы», «несчастные случаи на воде» и т. д., а категорию «болезни» на «онкологические заболевания», «заболевания обмена веществ» и т. д. – как место самоубийств среди причин подростковой смертности значительно вырастет. При достаточном уровне раздробленности других категорий даже появится возможность заявить, как это было сделано в исследовании, проанализированном упомянутым выше Джолем Бестом, что «самоубийства стоят на втором месте среди причин подростковой смертности после дорожно-транспортных проишествий». Более того, если мы пойдём дальше и раздробим «дорожно-транспортные происшествия», например, на «дорожные аварии с участием грузового транспорта», «дорожные аварии с участием иномарок», «дорожные аварии с участием велосипедов и мотоциклов» и т. д. и представим в сравнении с количеством самоубийств количество смертей по этим ещё более мелким категориям, то нам вполне удастся заключить – причём статистически обоснованно – что самоубийства являются ВЕДУЩЕЙ причиной подростковой смертности. Отметим в очередной раз, что проведённое нами дробление категорий вовсе не является подделкой или искажением данных: выбор уровня и метода группировки данных опять же являетcя вопросом выбора исследователя, который сам по себе не может быть верным или неверным.

Наконец, если речь идёт о государственной статистике, то сам её предмет зачастую не может быть отделён от государственной политики и контроля. Хорошим примером тут могут служить так называемые «магические числа» (термин, введённый в своё время уже упомянутым выше Джоэлем Бестом), т.е. контрольные показатели, используемые государством для оценки принципиально не оцениваемых в численном виде явлений. Примером может служить, например, показатель производительности труда, использовавшийся в советское время для оценки качества работы производств, или количество опубликованных научных работ, использующееся в наше время для оценки качества научной деятельности учёного. При этом ни для кого не является секретом, что относительно низкая производительность труда, в случае если она ведёт к повышению качества продукции, может оказаться куда предпочтительнее высокой, а автор сотен бездарных научных трудов сильно уступает как учёный автору пусть всего нескольких, но гениальных работ. Ущербность любых «магических чисел» вполне очевидна, но государство, в силу упомянутой выше убеждённости в объективности чисел, не отказывается от их использования, что закономерно приводит к стремлению их максимизировать со стороны тех, чьё благополучие зависит от оценки, сделанной на их основе. Директора советских предприятий добивались увеличения выпуска продукции на одного рабочего даже если это приводило к падению её качества, а современные научные работники предпочитают публиковать большое количество второсортных работ вместо того, чтобы тратить время и силы на долговременные исследования, необходимые для публикации качественных трудов. Так статистика начинает сама творить ту реальность, которую она должна описывать и измерять.

Значит ли всё это, что статистика вообще и государственная статистика в особенности – вещи полностью субъективные, отражающие намерения и амбиции лиц и институтов, её производящих, скорее, чем какую-то реальность? Справедливо ли известное изречение о лжи, наглой лжи и статистике? Хотя многие специалисты, особенно из числа критических мыслителей конца прошлого (XX) – начала нынешнего века действительно отвечали на эти вопросы положительно, правильный ответ на них будет всё-таки «и да, и нет». Статистические данные, разумеется, далеко не так объективны, как мы привыкли и хотели бы думать, но всё же, за исключением тех случаев, когда они полностью подделаны, имеют в основе своей некоторую объективную реальность. И до этой реальности вполне можно добраться, если знать, как, кем и при каких обстоятельствах статистика собиралась.

В этой статье, написанной по материалам исследования, осуществлённого нами для проекта CHARTER (Drivers and Feedbacks of Changes in Arctic Terrestrial Biodiversity), мы собираемся рассказать, как, кем и при каких обстоятельствах собиралась и собирается статистика по российскому оленеводству. Основная цель этого рассказа – показать, как объективная реальность преломляется и искажается статистикой и как «читать» эту статистику, чтобы до реальности добраться. Для этого мы пройдёмся по описанным выше выборам – статистических категорий, методов сбора и способов представления – и покажем, как они реализовывались и реализуются в статистике оленеводства. В заключение мы покажем, какие магические числа использовались в оленеводстве и к каким последствиям это приводило.

Какими бывают олени? О «транспортных» и «продуктивных» животных

Хотя попытки собирать численную информацию об оленеводстве предпринимались в отдельных уездах и волостях севера и сибирской части Российской Империи, по крайне мере, с первой половины XIX века, деятельность эта так и не стала систематической вплоть до последних предреволюционных годов. Все губернии, где существовало оленеводство, были неземскими: в них отсутствовали земства, в центральной России взявшие на себя задачи систематического сбора и публикации сельскохозяйственной статистики.[1] Поэтому статистические данные по оленеводству собирались по инициативе частных лиц, методика их сбора оставалась, по большей части, неизвестной, как и степень охвата оленеводов исследованием. Опубликованным результатом таких исследований обычно становилось общее количество оленей без деления их на категории. Сопоставить данные таких отрывочных исследовании между собой и свести их в ряды, открывающие возможность проследить какие-то экономические тенденции, обычно невозможно.

Первым опытом сбора детальной статистической информации об оленеводстве в масштабах всей страны по единым методам и с использованием единого категориального аппарата должна была стать Первая всероссийская сельскохозяйственная перепись 1916 года. К сожалению, эта перепись, проводившаяся в середине Первой мировой войны режимом, доживавшим свой последний год и находившимся на грани экономического и идеологического краха, страдала от недофинансирования и недостаточной обеспеченности кадрами, которые были особенно заметны в северной и арктической частях страны. До многих – скорее всего, даже большинства – сообществ оленеводов императорские переписчики так и не добрались, а данные самой переписи были опубликованы лишь частично. Примерно то же самое можно сказать и о второй сельскохозяйственной переписи, проведённой Временным правительством летом 1917-го года. Основной заявленной целью этой переписи был сбор материалов для широкомасштабной земельной реформы, обещанной народу России её новым революционным правительством. Поэтому, в отличие от царской переписи, перепись Временного правительства народом поддерживалась и, по мнению многих историков, дала гораздо более богатый и точный материал. Это справедливо, однако, в основном для сельскохозяйственных районов страны: участие кочевников-оленеводов в будущей земельной реформе не планировалось и, соответственно, перепись обращала на них относительно мало внимания. Некоторые северные регионы, лишённые земледелия, были из неё вообще исключены, а в остальных таких регионах перепись страдала от тех же недостатков, что и царская: недофинансирования и недостаточной обеспеченности кадрами.

В результате, начало широкомасштабному статистическому исследованию оленеводства положила лишь Первая приполярная перепись, организованная советским правительством в 1926 – 1927 годах. Это поразительное по своим масштабам и охвату мероприятие является, в известном смысле, отправной точкой для систематического изучения народов севера статистическими методами. Достаточно сказать, что именно в результате этой переписи были получены первые точные сведения об удельном весе различных отраслей в хозяйстве народов севера, экономическом положении представителей этих народов, условиях их жизни и даже об их точной численности (хотя, конечно, сведения о численности коренных северян собирались и раньше -- в целях, например, налогообложения, -- но качество этих сведений чаще всего оставляло желать много лучшего). Что особенно важно, однако, задачи переписи не ограничивались единоразовым сбором статистического материала: разработанные в ходе её подготовки и проведения методики и приёмы должны были послужить основой для последующего систематического сбора такого материала местными советскими работниками и, таким образом, заложить фундамент местных статистически служб. Это относилось в том числе и к категориям на которые переписчики делили домашних оленей. Поэтому наше обсуждение статистических категорий оленеводства будет справедливо начать именно с них.

Двумя наиболее базовыми категориями, на которые Первая приполярная перепись делила оленей, были категории «транспортные» и «продуктивные». В основе этой категоризации лежит тот факт, что в подавляющем большинстве оленеводческих систем для транспорта (в упряжках, под гуж или под седло) по техническим причинам используются кастрированные и/или бесплодные животные, не участвующие в воспроизводстве стада. Однако выбор именно этого критерия как основного для категоризации оленей неочевиден, и для его понимания следует обратить внимание на состояние исследований оленеводства того времени. Так, согласно В.Г. Богоразу (Тану) и С.В. Керцелли, крупнейшим специалистам того времени по данной теме, оленеводство можно разделить на два основных типа: преимущественно производящее, где северный олень используется, в основном, для получения продукции в виде мяса и шкур (распространено в тундровых и лесотундровых районах), -- и преимущественно транспортное, где олень используется, в основном, для перемещений, в то время как необходимые продукты питания и материалы добываются за счёт охоты, собирательства и рыбной ловли. Эти два типа оленеводства предполагают различные модели социального устройства, различные образы жизни, различные модели кочевания и, следовательно, требуют различной государственной политики. Что ещё более важно, они могут сыграть различную роль в хозяйственном освоении севера советским государством -- соответственно, либо в качестве источника пищи и одежды, либо средств транспорта. Отнести локальную систему оленеводства к тому или иному типу можно по отношению в ней количества транспортных оленей к общей величине оленьего стада. Неудивительно, что именно это соотношение показано на карте распространения оленеводства и собаководства в СССР – наиболее, пожалуй, известном графическом продукте Первой приполярной переписи.

Хотя деление оленеводства на транспортный и продуктивный типы не пережило разгром богоразовской школы североведения в 1930-е гг. (лишь в 1970-е годы оно было вновь открыто И.И. Крупником), деление оленей на транспортных и продуктивных, а также привычка рассчитывать отношение количества транспортных животных к общему количеству оленей в качестве показателя «продуктивности» оленеводства сохранялись весь советский период и дожили до нашего времени. И в советских, и в современных статистических таблицах поголовья оленей вслед за столбцом «всего» всегда следует столбец «из них ездовых», хотя, как мы увидим впоследствии, количество ездовых оленей можно достаточно точно узнать по отдельной графе ездовых самцов. В марте 1999 года один из авторов этой статьи (Хабек) лично наблюдал, как специалист по оленеводству Министерства сельского хозяйства Республики Коми выговаривал одному из оленеводческих предприятий республики за слишком большое количество ездовых оленей по сравнению с общим количеством животных, что, по его словам, вело к снижению продуктивности. В то время, однако, предприятие уже вполне могло не подчиниться рекомендациям министерства и иметь столько транспортных оленей, сколько нужно его оленеводам.

Действительно, количество ездовых оленей в оленеводческих семьях и бригадах определяется размерами домашнего хозяйства (которое нужно перевозить с места на место во время перекочевок) и количеством в них людей разного пола и не находится в прямой связи с количеством продуктивных животных и, таким образом, общей продуктивностью отрасли. Более того, вплоть до конца 1960-х годов олений транспорт широко использовали и государственные службы -- например, для доставки почты, перевозки геологических партий, доставки некоторых грузов. Всё это заставляло держать большое количество транспортных оленей как в тундровом, так и в таёжном оленеводстве. В 1960-е и 1970-е годы появление лёгких самолётов АН-2 и, немного времени спустя, гражданских вертолётов уменьшило нужду в оленьем транспорте со стороны государства; более того, вертолёты стали использоваться для доставки продуктов, вывоза мяса и транспортировки людей также и в оленеводческие бригады, что привело к снижению количества транспортных оленей. В 1990-е годы, когда авиационный транспорт вдруг оказался слишком дорог для оленеводческих предприятий, опора на транспортных оленей вновь возросла, что привело к увеличению их количества. Все эти колебания, однако, не отражались заметным образом на объёме производства оленеводческой продукции как таковой, что опровергает связь между количеством транспортных оленей (и его отношением к общему поголовью) с продуктивностью оленеводства. Напомним ещё раз, что Керцелли и Богораз использовали это отношение не как показатель продуктивности, а лишь как показатель принадлежности оленеводства к определённому технологическому типу.

А ещё какими бывают олени? Категоризация по полу и возрасту

В материалах Первой приполярной переписи каждая из двух вышеописанных базовых категорий оленей дальше подразделялась на «оленей от двух до трёх лет» и «оленей старше трёх лет». Каждая из этих категорий второго порядка далее делилась на «важенок» (самок), «быков-производителей» (некастрированных самцов) и «холощёных» (кастрированных самцов). Отдельно давалось количество молодняка (оленей младше двух лет), который, разумеется, ещё нельзя было отнести к «транспортной» либо «производящей» категории (обычно оленей начинают обучать в качестве транспортных животных – либо отказываются от такого обучения – на третьем году жизни). Молодняк также далее подразделялся на две возрастные группы – от 1 до 2 лет и младше 1 года – но количество самцов и самок для этих групп не давалось. Таким образом, категоризация, принятая Первой приполярной переписью, во-первых, отделяла возрастные категории от категорий на основе пола, а во-вторых, категоризировала по полу лишь взрослых оленей. Трудно сказать, откуда пришла эта достаточно громоздкая система. Возможно, как предполагает английский антрополог Дэвид Андерсон, она была порождена практиками земских статистиков царского времени, использовавшихся для учёта скота. В любом случае, просуществовала эта категоризация оленей достаточно недолго: уже в 1930-е годы, когда новообразованные оленеводческие колхозы начали постепенно брать на себя учёт, по крайне мере, коллективизированных оленей, в их документах начали использоваться чаще местные, народные категоризации оленей, для которых, насколько мы знаем, везде было характерно объединять возраст и пол в рамках отдельных категорий. Например, на севере европейской части страны и в западной Сибири повсеместно стала использоваться категоризация, разработанная, судя по всему, первоначально в ненецком оленеводстве и заимствованная от ненцев остальными оленеводческими народами. При этом термины для обозначения этих категорий были заимствованы лишь частично. Так, оленеводы коми – вторая после ненцев группа оленеводов по количеству выпасаемых оленей в Европейской части страны и в западной Сибири – используют те же категории, но терминология, использованная для их обозначения, представляет собой смесь слов, происходящих из ненецкого (напр. «хора»/«кора», «нямнук», «налуку») и русского (напр. «важенка», «бык», «теля») языков; этой же терминологией с очень незначительными отличиями пользуются и немногочисленные оленеводы-русские на нижней Печоре и на Кольском полуострове.

По мере того, как коллективизация охватывала всё новые и новые районы на востоке страны, всё острее ощущалась необходимость разработки единой категоризации оленей. Такая категоризация была разработана в конце 1940-х – начале 1950-х годов, причём в её основу, по-видимому, легла уже описанная выше ненецкая категоризация; по крайне мере, выделяемые в ней категории оленей полностью совпадают с ненецкими и зачастую серьёзно отличаются от категорий, используемых оленеводческими народами центральной и восточной Сибири. Но, опять же, речь идёт именно о категориях, а не о терминах для их обозначения: эти термины в «официальной» категоризации исключительно русские, причём они явно заимствованы из терминологии, использующейся для крупного рогатого скота. Это делает «официальную» терминологию полностью отличной от всех традиционных терминологий, включая терминологию, традиционно использовавшуюся русскими оленеводами. Судя по всему, это было сделано вполне сознательно, чтобы придать «официальной» категоризации надгрупповой характер и дать возможность использовать её на равных по всему северу. Таблица ниже показывает, какие категории оленей вошли в эту категоризацию и какие термины для их обозначения используются в ненецкой, коми/традиционной русской и «официальной» терминологиях.

Отметим, что даже после введения «официальной» категоризации и терминологии, традиционные термины продолжали использоваться в том числе и в официальных документах. Так, в европейской части нашей страны «официальная» терминология вполне последовательно использовалась лишь на Кольском полуострове. В Ненецком автономном округе и в Республике Коми (Коми АССР) традиционные коми/русские термины всегда использовались наряду с «официальными», а порой и преобладали над ними. Например, именно они используются в официально утверждённых формах просчёта оленей. В Ямало-Ненецком Автономном Округе наряду с «официальными» имели хождение традиционные ненецкие термины. Хождению традиционных терминов не помешало даже появление (в 1950-е годы) стандартизированной формы предоставления статистической информации в оленеводстве. Эта форма представляла собой таблицу, где в строках ставились субъекты отчётности (оленеводческие бригады, оленеводческие предприятия, районы, области), а столбцы были предназначены для категорий оленей, за которыми следовал столбец «всего оленей» и столбец «из них ездовых» -- дань памяти Первой приполярной переписи, с её двумя базовыми категориями.

Категории и реальность

Таким образом, принятая в отечественной статистике категоризация оленей включает девять половозрастных категорий и две функциональные категории («транспортные» vs. «продуктивные»). При этом, если половозрастная категоризация и правда является исчерпывающей – это тот достаточно редкий в статистике случай, когда категории, в которых видит мир государство, совпадает с категориями, в которых его видит, по крайне мере, часть граждан, – функциональная категоризация от этого весьма далека. Разумеется, в реальной оленеводческой экономике и, шире, в реальной жизни оленеводов функции оленей отнюдь не ограничиваются репродукцией (и обеспечиваемым ею производством мяса и шкур) и транспортом: существует множество других функциональных категорий оленей, оставшееся за пределами официальной статистики. В истории отечественного оленеводства это порой приводило к достаточно интересным и странным результатам, которые хорошо иллюстрируют то, как субъективный выбор категоризации реальности может повлиять на эту реальность. Разберём здесь лишь один из них, связанный с советской кампанией против менуреев (меноруев по-ненецки), которая, на наш взгляд, наиболее показательна.

Внимательный читатель скорее всего уже заметил, что половозрастная и функциональная категоризации смыкаются друг с другом в категории кастрированных самцов. Действительно, сам акт кастрации является актом присвоения оленю определённой функции в стаде. С другой стороны, с точки зрения описанной выше функциональной категоризации, олени могут исполнять лишь две функции – транспортную либо производственную. Поскольку кастрированный самец по определению не может участвовать в воспроизводстве стада, транспортная функция оказывается единственной доступной для него -- и это подчёркивается в самом названии для данной категории в «официальной» терминологии: «ездовой». И правда, с точки зрения описанной категоризации, любое расхождение между количеством кастрированных оленей и количеством ездовых оленей представляло собой определённую аномалию. Хозяйственники советского времени были особенно чувствительны к ней: с их точки зрения, расхождение между этими цифрами всегда свидетельствовало либо о неправильном подсчёте, либо о каком-то нарушении планирования стада.

Однако даже эта «аномалия» может проявляться по-разному. Так, если количество транспортных оленей превышает количество кастрированных самцов, то такая ситуация хоть и аномальна, но терпима: в конце концов, в качестве ездовых оленей могут использоваться и самки (бесплодные, либо не приносящие потомства каждый год), хотя, с точки зрения тех же советских хозяйственников, такое использование самок было не очень экономично – как мы покажем чуть позже, бесплодных самок, с их точки зрения, следовало пускать под нож. Совсем в другом свете, однако, представала ситуация, когда количество кастрированных самцов превышало количество ездовых оленей. Действительно, такое несовпадение чисел означало, что в стаде имеются олени, не исполняющие никакой функции – ни транспортной, ни производственной -- и лишь впустую переводящие пастбищные ресурсы. Можно не сомневаться, что значительную часть специалистов вид этих чисел наводил на мысли о всякого рода священных и тотемных животных, с которыми в советское время положено было бороться как с пережитками прошлого. Но даже если подобного рода этнографических образов у них не возникало, уничтожение «лишних» животных всё равно казалось наиболее логичным и практичным решением.

Между тем, кастрированные самцы могут играть в оленеводческом хозяйстве и другие роли, помимо транспортной. Одной из них может быть проламывание наста и выкапывание в снегу пищевых ям для самок. Для того, чтобы эта роль была более понятна читателю, следует сказать пару слов о социальном поведении оленей. Как и у многих других стадных животных, у оленей существуют в определённой мере иерархические отношения между особями. Эти отношения, однако, не являются постоянными, поскольку они определяются наличием и размером рогов: особь с большими рогами всегда доминирует над особью с рогами меньшего размера или без рогов. С другой стороны, олени регулярно сбрасывают рога, причём происходит это в разное время у самцов и самок (у северных оленей, в отличие от других видов оленей, рога имеют оба пола): самцы сбрасывают рога осенью, сразу после гона, а самки – весной, сразу после отёла (обычно в мае). Следствием этого различия циклов оказывается то, что если летом, до и во время отёла, самцы доминируют над самками, то зимой, вплоть до отёла, самки доминируют над самцами, поскольку последние не имеют в это время рогов. В этот период самки широко пользуются своим доминирующим положением, чтобы прогонять самцов от вырытых ими в снегу пищевых ям и поедать с их дна отрытый самцами ягель. Таким образом, самцам оленя приходится зимой копать ямы не только для себя, но и для самок. С биологической точки зрения это вполне оправданно, поскольку самки в этот период вынашивают оленят и нуждаются в дополнительном питании.

Оленеводам, разумеется, прекрасно известно об этой особенности социальной жизни оленей. Именно этим знанием обусловлено стремление многих групп оленеводов содержать зимой ездовых оленей отдельно от маточного стада – в этом случае ездовые олени не эксплуатируются самками, оказываются весной более упитанными, сильными и готовыми к тяжёлой работе в период весенних кочевок. Однако оленеводы издавна осознавали и важность той помощи, которую самцы оказывают самкам в зимний период. Поэтому у многих групп оленеводов издавна существовали специальные олени-самцы (у ненцев они называются «меноруй», у коми и русских оленеводов – «менурей»), которых специально добавляли в маточное стадо для содействия самкам в добыче корма. На роль менуреев специально отбирали крупных и тяжёлых самцов, чтобы им было легче проламывать твёрдый наст. Кроме того, менуреев кастрировали: это не только делало их ещё более увесистыми, но и позволяло им не растрачивать силы и не терять вес во время осеннего гона. Добавление в маточное стадо менуреев заметно повышало выживаемость новорождённых телят весной. Что ещё более важно, это помогало оленеводам использовать для выпаса те участки, которые иначе оказывались бы неподходящими для выпаса из-за прочного наста или глубокого снега.

Несмотря на всё это, существование менуреев не укладывалось в логику официальной категоризации оленей, и советские хозяйственники вели с ними непримиримую борьбу, которая не прекращалась весь колхозно-совхозный период. Менуреев называли «лодырями» и «дармоедами», и зоотехникам предписывалось выбраковывать их на забой как только они будут обнаружены в стаде. Что самое интересное, такое отношение к менуреям не было следствием непонимания их функции в стаде, как предполагают некоторые современные исследователи. И литература советского периода, и сама риторика компании против менуреев в раннесоветский период показывают, что по крайне мере наиболее известные специалисты по оленеводству советского времени прекрасно понимали назначение менуреев и способы их использования. Тем не менее они настаивали, что хорошие оленеводы -- те, кто хорошо знает свою землю, посвящают достаточно времени и усилий разведке снеговой обстановки на пастбищах и соблюдают их ротацию, -- способны добиться высокой выживаемости телят и хорошего стравливания ресурсов и без того, чтобы разводить в своих стадах «лодырей» и «дармоедов». Более того, использование менуреев было заклеймено как кулацкая практика, чуждая бедным трудящимся слоям. Это, кстати, было правдой: содержать менуреев действительно могли лишь относительно богатые оленеводы, в то время как бедные оленеводы их и правда не использовали, но скорее потому, что, учитывая малый размер их стад, не могли позволить себе иметь специальных оленей для раскапывания снега. Самым существенным в этой истории нам представляется, однако, то, что, зная о назначении менуреев , считать их «лодырями» и «дармоедами» мог только человек, имеющий весьма специфические (и весьма узкие) представления о «легитимных» функциях оленей в стаде, т.е. о возможных для оленей функциональных категориях. Иными словами, принятая категоризация оленей в данном случае не просто повлияла на восприятие реальности, но и подтолкнула к активным действиям по её изменению -- действиям, которые, как можно догадаться, совсем не пошли на пользу оленеводческой отрасли. 

Продолжение следует.

[1] Единственным небольшим исключением была земская Олонецкая губерния, на территории которой, среди северных карел, существовало в скромных масштабах избенное оленеводство.