Сага о трубах большого диаметра

Госплан, освоение Севера и проблемы импортозамещения.

Полезные ископаемые Технологии Нефтяные месторождения Госплан Освоение севера Вахта

23 мая, 2022 | 15:35

«Труба тебе, Аденауэр!» -- продукция Челябинского трубопрокатного завода. Один из двух сварных швов, кажется, можно разглядеть на фотографии. Источник: Байки из стайки: «Труба тебе, Аденауэр!», или История про импортозамещение с заменой одного слова.

Виктор Конецкий. Вчерашние заботы

И очень тянуло Ушастика выложить мне про Фому пикантные сведения, но пока только предупредил, чтобы я не заговаривал с капитаном об автомобилях, шофёрах, особенно пьяных шофёрах, и трубах большого диаметра.

У многих моих коллег сегодня возникает ностальгия по советской модели освоения Севера: вот, мол, строили города, население прибывало, нефть фонтанировала – не вернуться ли сегодня, в условиях разрыва с Западом, к проверенным старым рецептам?

Не претендуя на обобщения в масштабах всей страны, посмотрим на самый, наверное, яркий продукт позднего Союза – тюменские «Севера».

Кадры решают всё

В плане привлечения кадров на Север основных нюансов три.

Первый нюанс -- это временность заселения Севера. Глядя на рекордные цифры роста советских городов, не все сегодня понимают, что приток на Севера всегда был не столько притоком, сколько «просто» положительным сальдо миграций. На каждого человека, увеличивавшего показали численности населения Севера, приходился мощный поток людей, которые приехали и уехали – «не выдержали трудностей», как тогда говорили.

Не могу не процитировать красочное описание магаданского автора Владимира Яновского:

«Только за последние десять лет [цитируемая книга опубликована в 1969 г.] Северо-Восток в обоих направлениях пересекло более одного миллиона восьмисот тысяч человек, а среднегодовая численность населения «обернулась» за это время два раза. Из колонки «всего прибыло» в колонку «всего выбыло» статистики перенесли каждых четырёх из пяти. Эти четверо покинули Север с тем, чтобы, как правило, более сюда не возвращаться. В эпицентре миграционного «цунами» ещё больше. Сегодня эпицентр – в новых нефтепромышленных районах Западной Сибири. А городах Сургут, Нефтеюганск, Урай, рабочих посёлках Игрим, Мегион и других всего за три года (1964—1966) оборот населения превысил его среднегодовую численность в полтора-два раза»[1].

Почему же люди уезжали? Для ответа на этот вопрос сначала надо понять, почему люди приезжали.

Нюанс второй: символические стимулы в обмен на низкое качество среды

Люди приезжали, имея три основных типа мотивации, блестяще отражённых в песне:

Люди сосланы делами,

Люди едут за деньгами,

Убегают от обиды, от тоски...

А я еду, а я еду за мечтами,

За туманом и за запахом тайги.

Юрий Кукин (1964).

Как было замечено социологами, доля людей, едущих «за деньгами», прямо зависела от значения северного коэффициента:

«Просматривается следующая закономерность: чем северней находится район освоения, лучше материальное стимулирование, тем чаще высокая заработная плата указывается в качестве ведущего мотива переезда. Почти половина опрошенных жителей Нового Уренгоя основным мотивом переселения в этот город назвала желание улучшить материальное положение, получать более высокую заработную плату. Анкетные опросы показали, что материальные мотивы в городах и рабочих посёлках приполярных районов называются в 1,5 — 2 раза чаще, чем в городах Среднего Приобья, и почти в 3 раза чаще, чем в городах-новостройках южной Сибири. Поэтому не будем, как говорится, брать грех на душу и утверждать, что Север обживают романтики. Основная масса людей приезжает в районы индустриального освоения Севера по материальным соображениям. Всё-таки заработок квалифицированного работника здесь составляет 500-600 рублей в месяц, а мастеров своего дела еще выше»[2].

Та же закономерность прослеживалась и в кажущиеся романтическими 60-е:

Распределение новосёлов по причинам и мотивам их приезда на Север (в процентах к итогу)[3]

Причины и мотивы приезда	Районы нового промышленного освоения Западной Сибири	Чукотский национальный округ Магаданской области (пос. Билибино, Валькумей)
Моральные мотивы	12,5	16,1
В целях больших заработков	48,7	52,4
Прочие причины и мотивы (по переводу и др.)	38,8	31,5

Иными словами, северные льготы действительно и буквально влияли на перераспределение рабочей силы.

В жизни приходилось встречать и ярких представителей северян, приехавших не «за деньгами». Люди это были действительно колоритные, широко известные – о них получалось поговорить и с их ровесниками, и вот тут то и дело проскальзывало ещё одно объяснение: такие люди, бунтари по натуре, зачастую оказывались на Севере не то чтобы за туманом, но, скорее, за возможностью реализации мечты, проекта, самореализацией – которым в «обычной жизни» возникали препятствия, как правило – от партийных органов. Крайний Север выступал, по сути, гетеротопией, где в силу нехватки кадров можно было чуть больше, чем в средней полосе. Что-то похожее было и на Аляске: идея максимальной личной свободы до сих пор считается фактором удержания в штате населения – соответственно, подобранного из «особых» людей, кому «слишком тесно» на остальной территории страны (во всяком случае, на уровне местной официальной идеологии штата как «последнего фронтира»).

Нюанс третий: потеря квалификации. Зачастую мощный вброс кадров в экономику районов нового освоения был связан с понижением квалификации. Известный тюменский социолог (с чиновным опытом работы) Г.Ф. Куцев клеймил явление «подснежников» и «фиалок»:

«На предприятиях и в организациях районов промышленного освоения Севера можно обнаружить немало так называемых „подснежников", то есть управленцев на рабочих должностях[4], „фиалок" — специалистов, занятых на таких работах, где не требуется их квалификация, но выше заработная плата, северные надбавки, премии и другие реальные преимущества материального плана. Такие региональные перекосы в распределительных отношениях преломляются в сознании, ценностных ориентациях северянина, влияют на его повседневный жизненный уклад, поведение»[5].

Если мужчины теряли квалификацию ради заработка, то женщинам вообще было трудно устроиться по специальности, поэтому квалификацию теряли вместе с заработком:

Из интервью в Нижневартовске о жизни 1970-х. Записано в 2018.

«Сестра закончила медицинское училище еще в 69-м году, и она сколько лет отработала в больнице – в Челябинской области. А потом… зарплата маленькая, садика, квартиры не дают. И мама её устроила к себе на завод – сначала машинисткой в отделе труда работала и заочно закончила техникум – тоже, кстати, машиностроительный техникум на экономиста. И там потом перешла нормировщиком работать, а когда сюда [Нижневартовск] уже муж переехал, она тоже приехала и как бы нормировщиком пошла в ДРСУ. Хотела, вернее, нормировщиком, но её приняли в приёмосдатчики – это какие вагоны приходят для ДРСУ – она должна была товар принимать, что в этих вагонах пришёл, сдавать документы на железную дорогу… а меня пригласили инженером отдела снабжения, а когда я стала устраиваться… Он меня принял только техником: вроде, посмотрим, как будешь работать, хотя до меня работала женщина всего с образованием восемь классов».

Сегодня – когда речь заходит о необходимости «строить новые города» -- обычно забывается известная в советское время проблема «вторых членов семьи»: вынужденно монопрофильный, как минимум, по молодости город – это, как правило, женская безработица.

Север в экономике холодной войны: читая Яременко

Развитие нефтедобычи часто связывают с деиндустриализацией национальной экономики в целом (широко обсуждаемые темы «нефтяного проклятья», «голландской болезни» и т.п.). Остановимся, однако, на анализе «изнутри» -- на работе советского академика Ю.В. Яременко[6]. Чем интересны его работы – так это тем, как непривычно для советского экономиста автор (глубоко зная процесс управления экономикой изнутри) увязывает воедино сугубо экономическую собственную модель распределения ресурсов – и практики поведения советских ведомств. То и дело растерянно оговариваясь, что не имеет для описания ситуации научного аппарата – мол, это должно объяснять не экономисту, но, наверное, социологам – Яременко даёт на редкость комплексный анализ советской экономики. В его матрице легко находят место многие явления так называемого планового хозяйства – и в том числе, похоже, даже трубы большого диаметра. Точнее, их отсутствие.

В основу своей концепции Яременко положил различение качественных ресурсов (высокие технологии, квалифицированные кадры и т.д.) – и массовых, дешёвых. В экономике страны разные отрасли опираются на использование обеих групп ресурсов, при этом они прочно взаимоувязаны друг с другом:

«Низкая отдача массовых ресурсов приводит к тому, что страна, форсирующая свой экономический рост, начинает потреблять их в огромном количестве, быстро вычерпывая их запасы даже на пространстве такой огромной страны, как наша»[7].

Обычно передовые отрасли дают мультипликативный эффект и постепенно «подтягивают» остальные – это довольно банальная модель экономического роста, хорошо описанная, например, Эриком Райнертом[8] применительно к отраслям с возрастающей отдачей.

Если какая-то отрасль усиленно оттягивает на себя качественные ресурсы, то остальным направлениям хозяйства остаются только массовые ресурсы – возникает неравновесная структура, в которой соседствуют высокотехнологичные направления и самые примитивные (как однажды было сказано другим автором про энергетику Индии – «кизяки и атом»). Очевидно, что советская экономика имела ярко выраженный инновационный сектор – военно-промышленный комплекс, именно он оттягивал на себя лучшие кадры и снабжение, тогда как остальные отрасли вынуждены были довольствоваться более дешёвыми массовыми ресурсами (дешёвая рабочая сила, примитивные технологии и т.д.). Именно гипертрофированную роль ВПК Яременко (как, впрочем, и многие другие исследователи) называет одной из веских причин разбалансировки советской экономической системы.

Специфика СССР была в том, что весь спектр экономических ролей был удивительным образом представлен «в отдельно взятой стране». В этой связи мощное расширение внешнеторговых связей в 1970-е годы (экспорт нефти и газа в обмен на товары народного потребления и «средства производства») было, конечно, вхождением в мировую торговлю на уровне явно не передовой страны – хотя и подавалось как «укрепление дружбы» и, в числе прочего, «укрепление стратегической безопасности» за счёт привязки европейских партнёров к советской нефти и газу. Но всё же интереснее посмотреть на расклад внутри страны. Тут был целый комплекс взаимно усугубляющих экономическую ситуацию особенностей советской системы. Наиболее важных особенностей три: помимо приоритетности ВПК как такового, это его «герметичность» и неадекватность самой системы перераспределения ресурсов (в том числе внутри ВПК).

Начнём с «герметичности»: высокотехнологичный военно-промышленный комплекс (в отличие от классики понимания роли высокотехнологичных отраслей в экономике) практически не «проливал» позитивных эффектов на остальные отрасли: ВПК выкачивал ресурсы, но, по разным причинам, практически не выпускал из своих недр инноваций. Для примера приведём биографию инженера-полковника, кибернетика А.И. Китова[9]: работая в области программирования в оборонных структурах, он предложил Хрущёву систему автоматизированного управления экономикой на основе экономико-математических методов – но по итогам обсуждения предложений кибернетик был исключён из партии и снят с должности.

Могло ли быть иначе? Теоретически, могло – в частности, в Израиле именно оборонный комплекс считается мощным источником инноваций для экономики в целом – однако и оборона, и экономика устроены там совсем иначе, и предложение Китова там можно было бы считать более нормой, чем исключением[10].

Можно выделить аж четыре «рабочих» фактора, каждый из которых мощно отличал советское хозяйство от экономики западных стран (стоявших за общим различием «плановая/рыночная»: это замкнутость контура советской экономики (в отличие от многоступенчатой западной, делегирующей примитивные формы труда развивающимся странам), амбиции оборонного комплекса (повторим: даже и не слишком рациональные с точки зрения логики обеспечения обороноспособности страны), отсутствие перетоков инноваций вовне контура ВПК, и, наконец, «саморазмножающиеся» ведомства во всех отраслях -- всё это формировало перекошенную экономику, которая, видимо, уже и не имела аналогов.

Совокупное влияние многих перечисленных факторов – и замкнутый контур экономики СССР, и гипертрофия ВПК в сочетании с «монструозностью» его структуры, далёкой от рациональной, и аналогичные структуры менее приоритетных прочих советских ведомств – всё это вместе создало поистине фантастический перекос между секторами качественных и массовых ресурсов и, как следствие, приводило к вопиющей примитивизации труда части своих граждан:

«Система привлечения кадров по «лимиту» -- это, по сути, тот же ГУЛАГ, только в более мягкой форме. Точнее, можно сказать, что "лимит" в 70-e годы выполнял у нас ту же экономическую функцию, что и сталинский ГУЛАГ. Преобладание полупринудительного труда на широком пространстве экономики было неизбежным следствием сверхконцентрации высоких технологий на её противоположном (приоритетном) полюсе»[11].

Пресловутая экономика дефицита закрывала возможности развития неприоритетных отраслей: они просто недополучали квалифицированные ресурсы – кадровые, сырьевые и т.д. – и именно потому всё больше выпускали некачественную продукцию (про попытки повышения качества продукции в СССР тоже писали достаточно много). Провалы и деградация «неприоритетных отраслей» традиционно компенсировались «просто» терпением народа – однако терпение народа испытывать было опасно. И здесь – едва ли не впервые в российской истории – появляется относительно дешёвый источник, позволяющий более-менее удовлетворить потребности населения (не злоупотребляя, таким образом, его терпением!). Формируется не просто диада отраслевых групп в экономике страны (на высокотехнологичных и на массовых ресурсах), но, по сути, триада: высокотехнологичный ВПК – деградирующее производство предметов потребления на массовых ресурсах – относительно дешёвая отрасль-компенсатор, позволяющая восполнить провалы производства в зоне массовых ресурсов.

Такой очень специфичной отраслью-компенсатором и стала нефтегазодобыча. Секрет её появления в удивительно удачном сочетании двух особенностей – это резкий рост цен на нефть на мировом рынке 1970-х, и предшествовавшее ему открытие в СССР абсолютно уникальных месторождений сначала нефти, потом газа. Высокие цены на нефть вызвали всплеск «освоенческой» активности во всех странах-нефтедобытчиках – так, в частности, именно в конце 1970-х был-таки построен Аляскинский нефтепровод, позволивший ввести в эксплуатацию месторождение Прадхо-Бей; при этом высокие цены на нефть разом позволили отменить целый ряд препятствий, до того несколько лет препятствовавших разработке – противоречивые интересы отдельных компаний, экологические протесты и беспокойство коренных народов, технологические проблемы строительства на вечной мерзлоте и т.д. Но месторождения Западной Сибири были ещё и исключительно богатые, нефть фонтанировала в самом буквальном смысле – не требуя, как сегодня, вложения дополнительных средств в её откачку. Фантастические запасы новых месторождений (нефти ХМАО и газа ЯНАО) позволили не только затыкать дыры как в производстве предметов потребления, но и обеспечивать собственные потребности отрасли в более-менее высоких технологиях (в которых отказывал экономике страны передовой ВПК).

В довольно детальной работе по роли нефти в экономике СССР М.В. Славкина отдельный раздел посвящает роли нефтедобычи в обеспечении обороноспособности страны[12] – однако речь в нём идёт только об оценке прямого вклада в обеспечение топливом танковых дивизий и авиации. Думается, намного важнее была всё же роль стабилизатора, позволявшего относительно безопасно перетягивать весь спектр высокотехнологичных ресурсов (кадры, материалы, финансирование) в пользу ВПК, «оголяя» гражданское машиностроение, сельское хозяйство и всё остальное.

Именно эта стабилизирующая, предохранительная роль нефтегазодобычи и была «колеёй», в которой застрял СССР в 1980-х – то была не просто «зависимость от нефти», то была нефть на незаменимой – но вспомогательной – позиции в экономике. И ладно бы от неё зависела только обеспеченность товарами народного потребления – петербургский демограф Михаил Клупт показал, что даже рождаемость в СССР/России «подсела» на зависимость от цены на нефть марки Brent[13]:

«Советская демографическая политика разрабатывалась и вводилась в период высоких цен на нефть – в 1980 г. баррель нефти марки Брент стоил (в сопоставимых ценах 2011 г.) 100,5 долл. <…> Существенный рост числа рождений начался в 2007 г., после начала реализации мер демографической политики, о которых было объявлено в 2006 г. Нечто похожее уже происходило в начале 1980-х годов. При всех очевидных различиях этого периода с нашим временем между ними имеются, по крайней мере, две общие черты. Во-первых, и в том, и в другом периоде ценовая конъюнктура на мировых рынках углеводородного сырья была весьма благоприятна для России. Во-вторых, в эти годы были реализованы новые мероприятия демографической политики» (см. таблицу ниже).

Цены на нефть, рождаемость и демографическая политика России[14]

Годы	Цена барреля нефти Брент в среднем за период в ценах 2011 г., долл.	Демографическая политика в области рождаемости	Суммарный коэффициент рождаемости в среднем за период
1980	100,5	Разрабатывается	1,86
1982-1985	69,6*	Активная	2,04
1986-1989	32,1	Активная, сопровождается антиалкогольной компанией, затухает к концу периода	2,14
1990-1994	30,9	Практически отсутствует	1,59
1995-1999	24,9	Практически отсутствует	1,24
2000-2006	47,7	Декларируется необходимость, на практике отсутствует	1,28
2007-2011	88,6	Реализация мер, объявленных в 2006 г.	1,53

Похоже, что именно специфической ролью нефтегазодобычи в не менее специфичной позднесоветской экономике можно объяснить то, что происходило с ней в 1980-е. В этот период (точнее, с 1985 г.) резко падают цены на нефть – к этому же времени постепенно падает нефтеотдача месторождений-гигантов. Отрасль попадает в классическую ловушку падающей отдачи (она хорошо описана, например, уже упомянутым Эриком Райнертом[15]). Но тогда же постепенно истощается терпение жителей районов нового освоения: всё чаще в официальных программах звучат слова о недостаточности только материального стимулирования, нужно радикальное повышение качества среды. То есть именно тогда, когда потребность в предохранителе становится особенно очевидной, он начинает сбоить.

Специфика Севера 70-х: скорость решает всё

Понимание нефтегазового Севера как «места производства» предохранительного клапана развития экономики страны позволяет понять ключевое, наверное, противоречие развития этого региона, обозначенное тюменским журналистом Анатолием Омельчуком и сотнями других журналистов и партийных деятелей: если «именно газовики Нового Уренгоя во многом определяют стабильность топливно-энергетической программы нашего государства» -- то почему они вынуждены жить в таких условиях? Приоритетность ВПК коррелировала с благоустроенными закрытыми городами с «московским снабжением» -- неприоритетность, «компенсационная» функция массовых ресурсов сельского хозяйства – с нищетой и бездорожьем Нечерноземья, а вот с Севером возникает путаница.

Всё становится на свои места, если понимать Север именно как район производства «волшебного предохранителя». Волшебного – потому что сравнительно низкой ценой, высокая потребовала бы крупных вложений в обустройство региона, да и в перестройку машиностроения под нужды нефтедобывающего гиганта. Ресурсы Тюмени, надо понимать, виделись именно как «волшебный горшочек»: потребовалось, сказал: «Горшочек, вари» -- и подставляй тарелку (трубу).

Вентиль нефтепровода легко переосмысляется как ключ к Тюмени как «волшебному горшочку». Рис. из газеты «Тюменская правда» 23 мая 1964, с. 1 – приводится по статье: Агапов М.Г., Корандей Ф.С. Карта Тюменской области как символ: географические топосы в популярной картографии региона, 1964–2014 гг. // Вестник археологии, антропологии и этнографии. – Тюмень, 2015. – № 1. – С. 106–114.

Теперь о преобразовании Севера речь почти не шла – речь шла открытым текстом про отъём ресурсов – которые нужны-де стране совсем на другие цели, чем развитие Севера (конечно, на каком-то уровне задачи развития Севера присутствовали, однако реальное распределение ресурсов свидетельствует однозначно в пользу использования Севера как «кладовой» -- а кто ж заботится о развитии «кладовки»).

За такой цинизм многие северяне клеймили пресловутый ведомственный подход, которому противопоставлялся подход комплексный (эта дискуссия шла по всему Северу, не только в Тюмени):

«Генетические корни формулы «взять ресурсы», по-видимому, берут начало из пресловутой теории всяческих удорожаний в народном хозяйстве на Севере. Эта теория хорошо согласуется с бесхозяйственностью, но противоречит целям комплексного развития производительных сил на Севере страны.

Авторы этой формулы, поспешившие возвести её в ранг концептуальной схемы освоения новых районов промышленного развития, достаточно последовательны, их взгляды сводятся к следующему:

Капитальные вложения должны выделяться не на комплексное освоение нового района промышленного развития, а на каждый данный отраслевой объект капитального строительства с учётом обслуживающих и вспомогательных производств;…

Преимущественным методом обеспечения этих промышленных объектов рабочей силой должен быть метод так называемого «переменного состава», опирающийся на вахтенные посёлки.

Мы считаем неприемлемыми эти взгляды, поскольку они базируются на узко ведомственных интересах и по существу игнорируют важнейшие аспекты народнохозяйственного освоения Севера»[16].

Думается, дело, однако, даже не в вахтовом подходе как таковом – но в методах его реализации, когда вахтовый посёлок, жизнь на недообустроенном месторождении была чуть не адом: «Промысел сидел на голодном пайке. Питание ему выдавали, как хлебушек в войну, по карточкам, мизерными дозами. Тут я и почесал затылок: вот, значит, как оно дело-то обстоит»[17], -- находим в воспоминаниях об освоении месторождений ЯНАО во вполне, казалось бы, благополучном 1972 г.

В восприятии вахты напрашивается параллель с деревянным жильём. На взгляд горожанина средних широт, дерево – это вполне привлекательный материал, экологичный и т.д. Однако для северянина «деревяшка» -- ругательное слово, потому что он-то знает, что двухэтажные типовые домики, которым были застроены просторы Тюменского Севера -- это низкого качества некапитальное жильё, кривое и косое, разваливающееся на глазах и пожароопасное. Антитезой служит, по сути, любое «капитальное» строение.

Рисунок салехардского художника Андрея Вахрушева в экспозиции выставки «Новые города на старой земле» (Ямало-Ненецкий окружной музейно-выставочный комплекс имени И.С. Шемановского).

На улице Салехарда, 2021 г.

Из интервью в Нижневартовске про освоение Западной Сибири в 1970-е годы. Запись 2018 года.
-- [Мне дали] вот этот дом восьмиквартирный, когда первая дочь родилась. Тогда такие дома сдавали – брус и все, заходишь – и живёшь. Там мох и всё. И только через год делали ремонт, штукатурили – должен был осесть.

НЗ: А как же жить?

-- Вот кровельная бумага-то. Муж-то деловой, он всё делал. Вместо обоев делали. Вот так и жили. Конечно, туалеты во дворе.

В период рождения тех северных «деревяшек» недообустраивали месторождения – не то, что жильё:

«К 1980 г. на Медвежьем месторождении, уже в течение трех лет выведенном на проектную мощность, вместо 110 км автомобильных дорог по проекту, было построено 38… К 1986 г. по Медвежьему месторождению было уже отобрано 48% запасов газа, но все еще не были завершены работы по обустройству промысла[18] … Для достижения проектного уровня добычи газа было освоено 393,0 млн руб. капитальных вложений при сметной стоимости 549,0 млн руб. «Сэкономили» 156 млн руб. на строительстве дорог, промысловых баз и других, необходимых для нормальной работы объектов»[19].

Экономия и на людях, и на вспомогательных производствах, аукнулась: к 80-м годам не только выросло недовольство низким качеством жизни на Северах (Севера платили за это высокой текучкой кадров), но месторождения стали быстро терять производительность, причём не только в силу естественного истощения, но и в силу буквальной их порчи варварскими методами добычи: быстрый отбор нефти приводил к быстрому обводнению месторождений. Проиллюстрируем на примере знаменитого Самотлорского месторождения – более чем показательного.

«Самотлорский блеск затмевал все разумные доводы. Министр нефтяной промышленности Валентин Шашин, пытавшийся сдерживать нажим на уникальное месторождение, был объявлен неудобным министром и впал в немилость. А после его смерти в 1977 году ситуация вокруг Самотлора только ухудшилась.

Гадель Вахитов, возглавлявший в те годы ВНИИнефть, в книге «Нефтяная промышленность России: вчера, сегодня, завтра» (М., 2008) на основе архивных документов показал, какие ужасающие планы принимались по Самотлору. В 1974 году учёные ВНИИ и СибНИИНП получили задание «изучить условия и перспективы интенсификации добычи. <…> Исследования показали, что при использовании всех мер интенсификации уровень добычи нефти в 100 млн т/г можно удерживать стабильным в течение 12 лет (1976–1988), в 110 млн т/г — в течение 10 лет (1977–1986), в 125 млн т/г — в течение 6 лет (1978–1983) и в 155 млн т/г — всего в течение одного года (1978)». В январе 1975-го эта работа была рассмотрена на совещании у министра В.Д. Шашина, «на котором было принято решение, что максимальный уровень добычи нефти должен быть не более 120 млн т/г, а более высокие уровни, как не отвечающие требованию необходимой стабильности добычи нефти, являются нецелесообразными». Тем не менее осенью 1977 года, уже после смерти министра Шашина, была предложена резкая интенсификация добычи до 140 млн т/г. Но и это не всё. В действительности добыча нефти на Самотлорском месторождении в 1980 году достигла 154,8 млн тонн. А что же потом? Потом последовал резкий обвал. Уже через 5 лет добыча чёрного золота на Самотлоре снизилась до 113,3 млн тонн. И это было только началом падения. К 1990 году нефтедобыча обвалилась до 64,5 млн тонн. А официальный показатель 1996 года составил 21,56 млн тонн нефти.

…месторождение -- сейчас оно сохранило почти четверть своих извлекаемых запасов — около 0,9 млрд тонн нефти по сравнению с 3,7 млрд тонн в начале его разработки. Но качество за время эксплуатации было безвозвратно потеряно. Особенно сказалась примитивная интенсификация нефтедобычи на экспорт в последние годы СССР и первые десятилетия РФ. Если первые скважины давали практически безводную нефть, то к середине второго десятилетия XXI века обводнённость месторождения достигала 99%. То есть извлекаемая скважинная жидкость на 99% состояла из воды и лишь на 1% — из нефти[20].

Торопливость обратной стороной имела и дополнительные затраты: «недостача» дорог к месторождениям выливалась в «переиспользование» вертолётов[21], технику топили в болотах, спокойно выписывая взамен новую – и т.д.

Необустроенность месторождений, дорог, промышленных объектов была причиной аварий и гибели людей.

Из интервью в Нижневартовске, 2018.
«-- В 80-м году ещё железная дорогая у нас была временная, во временной эксплуатации. Только в 82-м году, по-моему, насколько мне память не изменяет, летом, или июль, или август, запустили пассажирский поезд.
НЗ: А временная эксплуатация – это что значит?
-- Временная эксплуатация – да, то есть были проложены пути, отсыпка, в сутки всего проходил один грузовой поезд. Но состав не более 20 вагонов пускали. И железная дорогая – она, ну, на болоте построена. И какие бы отсыпки не делали, после этого грузового поезда шёл потом ремонтный состав… Подсыпали ещё гравий, подсыпали песок, и всё потому, что рельсы разъезжались. И были случаи, когда составы эти сходили с рельс, особенно участок вот тут у нас от Мегиона до Нижневартовска. Болота есть болота. Во-первых, оседала. Такие вот волнистые были эти… колеи. Искривлялись рельсы. Почему вот тут состав сошёл, если мне память не изменяет, это в районе от Мегиона до Нижневартовск-2. В 80-м году».

Описание знаменитого месторождения Медвежье – сияющий на солнце новенький неработающий завод – пожалуй, вполне подходит в качестве символа тех способов хозяйствования.

«Что поразило, так это промысел, ГП-2. Настоящий завод стоял в тундре, новёхонький, из алюминия, весь сиял на солнышке… Но стоял он без жизни. Его, конечно, ввели досрочно. Строители получили ордена-медали, но не было к нему дороги, не было толком ни воды, не электроэнергии… Но главное, чего там не было, -- это скважин»[22].

Ведомства тех времён традиционно клянут за использование вахтового метода – но в реальности ситуация была ровно обратной: именно нефтегазовое ведомство боролось за строительство новых городов в Западной Сибири, вопреки казавшимся более рациональными планам Госплана, чему посвящена блестящая диссертация молодого тюменского историка Игоря Стася[23]. То, что сегодня видится как торжество Госплана, на самом деле было, по сути, его провалом:

«В 1970-х гг. государственная стратегия развития городов ХМАО определялась постановлениями 1969 и 1971 гг. Государство поддержало централизованную схему расселения – был выбран курс на создание крупных городов. В 1972 г. статус города получил Нижневартовск. Возведение других крупных поселений сдерживалось руководством Тюменской области. Вместе с тем противоречия между местным руководством и ведомствами, зародившиеся в 1960-х гг., не были преодолены. На практике ведомства – Главтюменнефтегаз и Главтюменнефтегазстрой – застраивали вахтовые посёлки и неохотно осуществляли жилищное и социально-культурное строительство и благоустройство в городах нефтяников, что вызывало недовольство со стороны областного и окружного руководства. В силу этого окружные органы власти всё больше отходили от принятой системы расселения и обращали внимание на создание в регионе новых городов и рабочих посёлков. Под влиянием Миннефтепрома СССР централизованное расселение в нефтедобывающих районах было осуществлено в ином варианте: помимо городов Сургут, Урай и Нижневартовск в Среднем Приобье росли непредусмотренные планами города Нефтеюганск и Мегион (в 1980 г. получил статус города) и вахтовые посёлки, которые становились настоящими рабочими посёлками с постоянным населением (Мамонтово, Радужный и др.), а спроектированный город Южный Балык не нашёл поддержки у нефтяников»[24].

Нефтегазовые ведомства буквально явочным порядком основывало новые города и в ЯНАО; за строительство новых городов ратовали не госплановцы, но сами нефтяники – и именно по той самой тактической причине, что жить им в «рациональных» вахтовых посёлках времён ускоренного освоения нефтяных и газовых богатств Западной Сибири было совсем, грубо говоря, тошно:

«…в ту пору высшее советское руководство в Москве не особо желало вкладываться в развитие перманентной городской инфраструктуры в Арктике, полагая, что обширные нефтяные и газовые месторождения ЯНАО можно будет освоить и вахтовым способом. Виктор Городилов был принципиальным противником данной позиции. Он настаивал на том, что работники добывающей промышленности, коль скоро уж они приехали на Ямал, должны жить в северном регионе достойно и как можно более комфортно. Как минимум, это означало, что они должны были жить в своих собственных квартирах в домах капитального исполнения, а не во временных деревянных балках на санях.

<…>

в обход Москвы промышленники возводили в Ноябрьске также и объекты общественного и культурного назначения. Так, по документам первое здание ноябрьской милиции финансировалось как строительство общежития, городского загса — как склад, ДК «Нефтяник» — как производственная база»^{^[25]}.

Получается, что многое в освоении нефтяных и газовых богатств Западной Сибири – и особенно строительство вахтовых городков и постоянных посёлков – делалось отнюдь не Госпланом (хотя и в «благословенные» госплановские времена), а по сути, по наитию – лишь бы плановые показатели не нарушались. Как было удобно в текущий момент – так и делалось. В чём государство действительно играло активную роль – так это в стимулировании скорости и объёмов добычи нефти – и вот тут уже пресловутая «командно-административная система работала во всей красе».

«Несмотря на резкий рост добычи в Западной Сибири, руководство страны требовало добывать ещё больше, гораздо больше нефти. Тех нефтяников региона, кто поддерживал данное требование, в отрасли называли оптимистами, а тех, кто сопротивлялся ему, — пессимистами. Как вспоминает последний руководитель Главтюменнефтегаза В. И. Грайфер, прослыть «пессимистом» было опасно: «Не враг народа, но заведомый конец карьеры. Поэтому приходилось обеспечивать „оптимистические“ планы любой ценой». В 1977 году, после резкого разговора с министром нефтяной промышленности Николаем Мальцевым, требовавшим повышения добычи, тогдашний руководитель Главтюменнефтегаза умер от инфаркта [это был легендарный Виктор Иванович Муравленко, в честь которого вскоре назвали новый город – Н.З.]. Его преемник Феликс Аржанов был уволен в 1980-м за попытку удержать план добычи на 1985 год на уровне 340 млн т (в 1980-м во всей Западной Сибири было добыто 312,7 млн т), в то время как первый секретарь Тюменского обкома партии Г. Богомяков требовал повышения добычи до 365 млн т. В начале 1980-х годов сотни руководителей западносибирской нефтяной отрасли включая двух последующих начальников главка были уволены за невыполнение завышенных планов»[26].

Итак, ведомственный Север не был, строго говоря, плодом госплановской рационализации экономики, не был и местом масштабного внедрения вахтового метода. Ключевой, доминирующей чертой освоения «нефтяных и газовых богатств Западной Сибири», пожалуй, была, хаотичность и сиюминутность решений. Как бы поразительно это ни казалось с сегодняшних позиций, когда Госплан видится чуть не панацеей, то было время сплошной неразберихи, постоянной подстройки под ситуацию и сиюминутных решений. Разработка гигантских месторождений была предохранительным клапаном, причём и монтировали, и чинили его буквально на полном ходу, ресурсы для прикрытия брешей деградирующей «неприоритетной» экономики нужны были здесь и сейчас. Эта версия кажется наиболее подходящей для того, чтобы объяснить, почему не уделялось внимание обустройству – как жилья, так и вспомогательных производств, инфраструктуры.

По тем же причинам – похоже – не происходило и капитальных вложений в мощности, которые могли бы обеспечивать всем необходимым и сам нефтегазовый сектор.

Вот тут мы и подошли к проблеме труб большого диаметра.

Продолжение следует.

Автор: Надежда Юрьевна Замятина, канд. геогр. наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ им. Ломоносова, зам. ген. директора Института регионального консалтинга.

[1] Яновский В. В. Человек и Север. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1969. Стр. 34.

[2] Куцев Г. Ф. Человек на Севере. — М.: Политиздат, 1989.

[3] Таблица из книги: Яновский В. В. Человек и Север. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1969. Стр. 40.

[4] Судя по интервью, это понятие использовали для обозначения партийной работы: «А тут же была тогда такая должность – не на всех хватало должности, некоторые подснежниками работали. Завпарткабинетом». – «А что такое подснежник?» -- «Числится по штатам одно, а исполняет обязанности другие. Такое вы даже не знали, да? Должностей у горкома было немного – этих завпарткабинетом. А все тресты, предприятия у себя держали – за счет какого-то инженера. Я, например, числилась инженером, а была завпарткабинетом. А сначала вообще, сначала вообще не было у горкома должностей таких. И все на предприятиях держали вот так вот. И все были инженерами, как-то вот так» (Из интервью в Нижневартовске, 2018).

[5] Куцев Г. Ф. Человек на Севере. — М.: Политиздат, 1989.

[6] Яременко Ю. В. Теория и методология исследования многоуровневой экономики. М.: Наука, 2000. 400 с.

[7] Яременко Ю. В. Теория и методология исследования многоуровневой экономики. М.: Наука, 2000, стр. 10.

[8] Райнерт Э. С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными / пер. с англ. Н. Автономовой; под ред. В. Автономова; Гос. ун-т—Высшая школа экономики. М.: Изд. дом Гос. ун-та—Высшей школы экономики, 2011. 384 с.

[9] Пример подсказан Иваном Замятиным.

[10] На этот счет есть довольно подробное исследование в книге Дэна Сенора и Сола Сингера, на русском языке опубликованной в 2012 г. с несколько некорректным, на мой взгляд, названием «Нация умных людей». В оригинале – «Start-up nation».

[11] Яременко, стр. 16.

[12] Славкина М.В. Влияние нефтегазового комплекса на социально-экономическое развитие СССР в 1945—1991 гг. Дисс. на соискание уч. степени канд. Исторических наук. М., 2006.

[13] Клупт М.А. Демографическое развитие России: нефтяной нарратив // Социологические исследования, 2013, №5, с. 55-66. См. также перепечатку материала: http://www.demoscope.ru/weekly/2014/0589/analit04.php

[14] Клупт, 2013. Стр. 56—57.

[15] Райнерт Э. С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными / пер. с англ. Н. Автономовой; под ред. В. Автономова; Гос. ун-т—Высшая школа экономики. М.: Изд. дом Гос. ун-та—Высшей школы экономики, 2011. 384 с.

[16] Яновский В. В. Человек и Север. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1969. Стр. 21.

[17] Зубков, Карпов, стр. 185.

[18] Зубков, Карпов, стр. 187.

[19] Зубков, Карпов, стр. 185.

[20] Кузнецов Сергей. Самотлор как символ эпохи // Нефть и капитал. 5 июня 2020 г. https://oilcapital.ru/article/general/05-06-2020/samotlor-kak-simvol-epohi

[21] На этот счет много фактов приведено в многократно уже упомянутой книге Зубкова и Карпова.

[22] Из воспоминаний главного геолога Надымгазпрома В.А. Туголукова. Цит. по книге: Зубков, Карпов, стр. 185.

[23] Стась И.Н. Урбанизация Ханты-Мансийского автономного округа в период нефтегазового освоения (1960-е – начало 1990-х годов). Автореферат дисс. на соискание уч. степени канд. исторических наук. Томск, 2014.

[24] Стась, 2014. Стр. 18—19.

[25] https://sever-press.ru/2020/01/26/novye-goroda-stroit-poruchajut-ne-kazhdomu-osnovatel-nojabrska-otm...

[26] Ермолаев Сергей. Формирование и развитие нефтегазовой зависимости Советского Союза. М.: Издание Московского Центра Карнеги. 2017. Стр. 25—26.

публикации по теме

Новый Уренгой как общенациональный город-символ

При строительстве школы в Якутии применили энергосберегающие технологии, разработанные в Томске

Александр Герт – о едином центре компетенций по изучению минеральных ресурсов в Арктике

далее в рубрике

22 проекта и 18 локаций: в Архангельске подвели итоги первого этапа творческой лаборатории по изменению городской среды «Выход в город»

Программа поддержки молодежного искусства – междисциплинарная лаборатория – собрала 27 художников из нескольких городов России

Этот день в истории Арктики – 25 апреля

206 лет назад началась британская полярная экспедиция Давида Бечана и Джона Франклина, 105 лет назад адмирал Колчак подписал Положение о Комитете Северного морского пути, а 49 лет назад введен в эксплуатацию атомный ледокол «Арктика»

28 апреля 2024 года в Мурманске состоится традиционная туристическая выставка MURMANSK.TRAVEL Market

Будут представлены туристические программы, экскурсии весенне-летнего сезона и ярмарка сувениров от местных производителей