Воспоминания о службе на Терском берегу офицера Петра Таратина

Вряд ли что может быть интереснее мемуаров. Особенно, если мемуарист хорошо владеет пером, обладает достаточно крепкой памятью и ещё описывает часть своей жизни, прожитой в отдалённом месте -- например, в Беломорье. В этом отношении воспоминания Петра Таратина, служившего на Кольском полуострове в конце XIX века, представляют особый интерес.

В своих «Воспоминаниях»[1] Таратин не упоминает свою должность, однако замечает, что был приглашён на службу знаменитым губернатором Архангельска Александром Энгельгардтом (1845-1903). Таратину, можно сказать, посчастливилось служить под началом «самого успешного губернатора Архангельска за всю историю» -- именно такую оценку дают современники Энгельгардту. Помимо того, что последний лично объездил всё норвежское и мурманское побережья, бывал на Новой Земле, Печоре и Ковде, губернатор оставил после себя ряд не потерявших своей ценности до настоящего времени работ по Русскому Северу. Неудивительно, что Таратин называет Энгельгардта «незабвенным устроителем нашего края».

Дороги Кольского

Прибыв в зимнее время к месту службы в село Кузомень, бывшее в то время торгово-административным центром Терского берега и восточной части Лапландии, Таратин застал дороги крайне неблагоустроенными и не отмеченными никакими дорожными знаками. Плохое устройство зимних дорог, лежащих, большей частью, на холмистой местности, влекло при подъёмах и спусках частые поломки саней и экипажей. Случались и серьёзные «аварии», вследствие чего кучера и должностные лица калечились. По словам автора, серьёзные травмы получали также олени, которые в конце XIX века активно использовались на Терском берегу. Сам Таратин тоже однажды опрокинулся в санях, после чего два месяца носил вывихнутую руку «на лямке».

Из-за плохих дорог приходилось прокладывать путь по прибрежному льду, что иногда заканчивалось трагически: случались относы экипажей вместе со льдом в море… Однажды Таратин вместе со своими проводниками сбился в декабре с пути, следуя из села Поноя в деревню Пялицы. Четверо суток скитались замёрзшие люди по льду и, если бы не находчивость нашего героя, все бы они, по его признанию, неминуемо погибли бы…

Заметив речку, Таратин приказал сделать несколько прорубей, чтобы определить течение и расположение реки относительно моря, подле берега которого, собственно, пролегала зимняя дорога. Впоследствии, оказалось, что Таратин и его люди были в истоке руки Пулоньги – верстах в семидесяти от её устья, а, следовательно, и от дороги. Вдобавок ко всему, вымотанные люди чуть не упали в пропасть водопада, глубина которого была не менее двенадцати метров. Таратин пишет, что их спас «инстинкт умного животного – оленя». По-видимому, люди шли по следам оленя, который перед самым обрывом резко повернул в сторону…

Со времени службы Таратина на Терском берегу стали приниматься энергичные меры к тщательному исправлению зимних дорог. У ямщиков появилась обязанность иметь при себе карманный компас. Это требование было внесено в инструкции по содержанию земских станций. Сами же дороги, поддерживаемые на средства и силами местных крестьян, были отнесены от морского берега на некоторое расстояние. Также, по возможности, были устроены объезды опасных подъёмов и спусков, а при переездах речек и ручьёв возведены мосты. В лопарских же селениях были открыты земские станции. Таратин сожалеет, что, несмотря на усилия губернатора Энгельгардта, Каменская и соседняя с ней Варзугская станции так и не были открыты.

·     

     Поморский компас-маточка. Россия. XVIII в.

Ещё одна проблема, о которой упоминает Таратин, -- это станционные прогоны, которые достигали до 120 вёрст в одну сторону; причём ямщик гнал на одних и тех же оленях: перемены последним не было. Автор «Воспоминаний» сетует, что за десять лет, прошедших после его отставки, в этом отношении на Терском берегу ничего не изменилось.

На волосок от смерти

В навигационное время пути сообщения на юго-восточном берегу Кольского полуострова, по словам Таратина, желают оставлять лучшего. 

«В течение моей долголетней службы, я не однократно был на волосок от смерти», -- признаётся наш герой и вспоминает ещё один случай, произошедший с ним на Терском берегу…

Однажды Таратин был застигнут со спутниками бурей на Белом море. Ветер – автор называет его «обедником»[2] -- потащил лодку к берегу, и тогда кормщик, выбившись из сил, потребовал от жены, которая сидела на вёслах, «смертную рубаху»[3].

Таратин описывает и второй драматический случай, произошедший с ним на Белом море, когда он отправился из села Кашкаранцы в Кузомень при благоприятном лёгком ветре... Впрочем, ветер вскоре переменился, и потемнело. Положение было отчаянным: возвратиться обратно и пристать к спасительной земле было невозможно: здешний берег щедро усыпан острыми камнями. А вскоре и сам берег пропал из виду. Зная направление матёрой земли, Таратин решил, что главное – не сбиться с пути, а следовать строго вдоль побережья. Он протиснулся в каюту и, при свете стеариновой свечи, тщательно наблюдал за компасом и, если замечал малейшее отклонение судна, то сообщал об этом сидевшему рядом на руле кормщику. Таратин опасался проскочить Кузомень, поэтому приказал уменьшить площадь парусов: фок убрали, а парус на гроте спустили до половины мачты.

Лишь к рассвету карбас подошел к беломорскому селению, где благополучно вошёл в устье Варзуги, тоже, впрочем, усеянной камнями. Неудивительно, что после такой «одиссеи» все бывшие в карбасе гребцы дали обет отслужить в Кузомене на храмовый праздник молебен.

Таратин замечает, что подобных случаев с ним было «без числа, и все описать нет возможности». Он также добавляет, что из приведённых фактов хорошо видно насколько опасен существующий способ сообщения между поселениями Терского берега. Саму же конструкцию традиционных поморских судов Таратин тоже не жалует, называя их неудобными и тесными, с «парусными будками»[5].

Причём следование навигационным (водным) путём было очень медленным. Например, на проезд от Кузомени до села Поной (300 верст) требовалось (туда и обратно) не менее трёх недель. Осенью, когда ветра усиливались, это расстояние становилось ещё более труднопреодолимым. Иногда команда карбаса была вынуждена сидеть на каком-нибудь берегу из-за непогоды по две недели и более!

Таратин также отмечает, что, в его бытность на Терском берегу, он добился ввода архангельских лоцманских карбасов с удобными деревянными рубками для должностных лиц, в которых удобно сидеть и лежать в полной защите от ветра и волны.

  Парусно-гребное судно «холмогорский карбас». Фото 1950-х гг. Карбас с мачтой оснащен каютой, гораздо более удобной, чем дореволюционные «будки», о которых упоминает Таратин.  

***

Уволившись в 1902 году от службы, Таратин продолжал следить за навигационной ситуацией на Беломорье, владея при этом самой последней информацией: например, сообщает, что ныне (в 1910-м году) торговое и почтовое сообщение Терского берега с Архангельском в летнее время осуществляется на парусных судах и на пароходах Товарищества Беломорско-Мурманской Кампании. Обычно такие рейсы производятся каждые две недели, при этом суда посещают Умбу, Кашкаранцы и Кузомень. Остальные же поселения беломорского берега, согласно Таратину, имеют сообщение «по-первобытному» -- на карбасах.

Заканчивая свои воспоминания, Таратин приходит к заключению о необходимости улучшения путей сообщения на Терском берегу. Для этого бывший офицер предлагает устроить грунтовую дорогу вдоль всего берега «с разгоном на лошадях». Таратин замечает, что рассчитывать на оленей не приходится, так как их поголовье на Кольском полуострове неуклонно уменьшается. Вместе с тем автор предлагает расчистить устья рек от камней и осветить их маяками для свободного доступа в них судов, которые могли бы там отстаиваться от штормов. Таратин уверен, что все затраты на благоустройство транспортного сообщения с Кольским полуостровом со временем окупятся ввиду того, что край богат пушниной и рыбой…

Увы, автор «Воспоминаний» не мог знать только одного: мирная жизнь на Севере скоро закончится: в Мурманске высадятся интервенты и новое словечко «Антанта» станет популярнее слова «телеграф». В Петрограде сменится власть, падёт Дом Романовых, и все планы по обустройству Терского берега отодвинутся на десятилетия…

Автор: А.Ю. Епатко,  ст. научный сотрудник Государственного Русского музея.

[1] Таратин П.А. Терский берег // Известия Архангельского общества. СПб., 1911. №5.

[2] «Дует верховой обедник, шумит море, всё зеленеет на западе, просинь открывается, воздух стекленеет; настает вечер необыкновенной чистоты, со звёздами и смутным небесным светом» (Юрий Казаков «Никиткины тайны», 1957 г.).

[3] «Смертная рубаха» представляла собой чистый полотняный саван, который поморы в виде свёртка брали с собой на промысел. В случае «относа морского» - ввиду неминуемой гибели, поморы наряжались в саваны, чтобы предстать перед Богом в чистом белье. Это был вековой поморский обычай.

[4] Так, довольно презрительно, Таратин именует сколоченное на скорую руку некое подобие небольшой каюты.

[5] Автор имеет ввиду парусность, которую давали высокие жилые надстройки на карбасе, – уже упоминаемые «будки».