Сейчас в Мурманске

08:18 ˚С
18+

А был ли предприниматель? Кольские саамы в XVI-XVIII вв.

Коренные малочисленные народы Севера часто являются объектом воздействия различных образовательных и просветительских программ, поэтому изучение предпринимателей и предпринимательства в среде северян вызывает особенный интерес.

Коренные народы Севера Саамы Лопари Предпринимательство у саамов Кольский север
Максим Кучинский
17 июня, 2020 | 14:21

А был ли предприниматель? Кольские саамы в XVI-XVIII вв.
Саамская оленеводческая бригада. Автор фото Андрей Безлепкин. GeoPhoto.ru


Коренные малочисленные народы Севера (КМНС) часто являются объектом воздействия различных образовательных и просветительских программ, поэтому изучение предпринимателей и предпринимательства в среде северян вызывает особенный интерес.

Развитие предпринимательства у народов Севера получает форму социального движения. При этом можно встретить противоположные точки зрения о соотношении этого явления с основной особенностью КМНС – "традиционностью". С одной точки зрения, бизнес не соответствует традиционному образу жизни и ценностям северян, чьи интересы ориентируются на сохранение природы, размеренного существования, коллективизм и взаимодействие. С другой точки зрения, ориентация охоты, рыболовства и оленеводства на рынок, ведение активной торговой деятельности всегда были нормальны для представителей народов Севера до коллективизации и советизации. Однако в советской этнографии была принята точка зрения, что капиталистические и рыночные отношения распространились в XIX-начале XX вв. и разрушили традиционную культуру и социальную организацию.

Изучением "человека экономического", его специфических проявлений и сообществ таких людей занимается социология предпринимательства – ветвь экономической социологии. Социологи активно критиковали модель "человека экономического" как слишком формальной модели, далёкой от реальности. Тем не менее, в к. ХХ в. стало понятно, что такой тип людей действительно уже является распространённым. Во второй половине 1990-х гг. Мишель Каллон выдвинул тезис, что на формирование такого типа людей влияет сама экономическая наука, образование и тренинги. Всё это не только приучает к такому образу мышления и логике поведения, но и внедряет их в повседневность. Н.В. Ссорин-Чайков рассмотрел проблематику антропологии перформативной экономики на примере своих полевых исследований у эвенков в середине 1990-х гг.[1] Автор исходит из того, что сформулированные К. Поланьи виды обмена (даробмен, дань-налог и рынок) на практике редко можно увидеть в чистом виде. При более внимательном рассмотрении каждой конкретной ситуации, становится видно, что фактически всегда в персональном взаимодействии одни отношения сопровождаются другими и переходят друг в друга: дар предполагает обязательное ответное отдаривание, формальные отношения закрепляются личными, на рыночную сделку оказывают влияние нерыночные факторы и т.д. Различные участники этих отношений могут вкладывать в них различный смысл: для одного участника сделка может выглядеть обменом дарами, а для другого – ритуальным оформлением дани и т.д. Эти смыслы отношений могут меняться и характерны не только для экзотичных для постиндустриального мира сообществ и далёких времен, но и для самого "современного" общества.[2]

 

Развитие рынка и правовая система

В XIII-XV вв. представители финских групп расселились по побережьям Ботнического залива и Белого моря. Они начали вести активную посредническую торговлю с саамами. Согласно преданиям, одной из этих групп (биркарлы) были переданы права на сбор дани шведским королём. Этим периодом можно датировать появление постоянных торговых связей. Торговцы из разных стран начали конкурировать между собой товарами разного происхождения. Основными товарами, которые вывозили из Лапландии, были пушнина и оленьи кожи.

В XV-XVII вв. началась активная промысловая колонизация Севера с юга. В этот период пришли волны постоянных и сезонных поселенцев: русских, норвежцев, шведов. В это же время государства основывают свои приграничные форпосты на Крайнем Севере: Дания строит Варгав и Вардё – на полуострове Варангер, Россия – крепость Кола на берегу Кольского залива, а также Троицкий монастырь на Печенге. Кроме рыбаков и торговцев, появились военные гарнизоны и администрации. С приходом нового населения и создания инфраструктуры саамы втягивались в систему экономических и правовых отношений, по всей Северной Скандинавии появились регулярные ярмарки. Государства начали вмешиваться в ведение торговли, защищать собственных торговцев с помощью пошлин для иностранных подданных или прямых запретов им торговать. От этого периода сохранились первые письменные документы, рассказывавшие о жизни северян.

Принципиально важным фактором, который оказывал влияние на развитие экономики саамов и её формы, была правовая система. Особенностью российского Европейского Севера была система налогообложения: луковая дань. Основным предметом, который облагался налогом в Европейской России, традиционно были природные (сельскохозяйственные) ресурсы. На севере налоги платили с наиболее ценных (сёмужьих) рыболовецких угодий. Налог вычислялся писцами, в зависимости от размера улова. Единица ценности угодий называлась "лук", а налог назывался "луковая дань". Размеры платы за лук могли отличаться в разных волостях и постепенно росли. Налогоплательщиком был коллектив владельцев угодий. Этот коллектив нёс ответственность за выплату налога и за отработку повинностей. Среди повинностей были "городовое и мостовое строение" (участие в ремонте крепости Кола и мостов на стратегических переправах), "ямская гоньба" (почтовая служба), "ратное дело" (воинская служба). Крепостное право, введённое к концу XVI в., означало прикрепление всех людей к месту выплаты налогов (к определённым угодьям) и запрет на его смену. Это касалось не только крестьян, которые жили "за помещиком", но и лично свободных ("черносошных"), а также горожан ("мещан").

В 1719 г. налоговая система была изменена – вместо угодий основным объектом обложения стали взрослые мужчины на момент Ревизии (переписи, проходившей раз в 10-20 лет). Сумма налога также раскладывалась на всех членов податного коллектива. Закрепление людей стало гораздо жёстче в связи с ответственностью всего коллектива не только за выплату налога и отработку повинности, но и за бегство или утайку людей.

Коллективная ответственность ("круговая порука") сыграла большую роль в становлении менталитета населения европейской части России. У кольских саамов также большую значимость играл "погост" – понятие, которое в официальных документах (наряду с "деревней", "селом", "станицей" и пр.) означало и административную единицу, и территорию, и коллектив живущих там людей. У всех российских народов для обозначения податного коллектива, было распространено понятие "мир", получивший в русской общественной мысли наименование "община". Кольские саамы называли такой коллектив "сийт". У скандинавских саамов аналогичного коллектива не было зафиксировано.[3]

Карта

 Карта из книги Кучинского М.Г. "Саами Кольского уезда: модель социальной структуры", Каутокейно, 2008.



Рынок продуктов


Охота на оленя

Согласно версии археологов, первые люди стали заселять Фенноскандию в конце 8 т.л. до н.э., продвигаясь с запада по побережью с отступлением ледника от берега. Своё пропитание они добывали в море, дававшем большое количество биомассы. С таянием ледника на внутренних территориях на север пришёл дикий олень, и с ним – новые потоки людей.

Олень-оборотень Мяндаш – один из основных персонажей саамской мифологии, связывающей появление саамов с охотой на оленей. Оленьи шкуры и кожи стали важным экспортным товаром Европейского Севера. Охота на оленя стала интенсифицироваться. В нескольких регионах Скандинавии появились ловчие ямы. Это были группы ям с заострёнными кольями на дне, которые создавались на маршруте миграции оленей. Такая охота предполагала не только коллективную работу по подготовке ям, но и коллективные действия по загону оленей в них. Несколько таких групп ям были исследованы на полуострове Варангер, где проживали саамы Варангера, а также на южном побережье Варангер-фьорда, где проживали саамы Нявдемского и Пазрецкого погостов (Нейден и Пасвик). 

Результатом такой интенсивной охоты стало полное истребление дикого оленя в Скандинавии. Исследователи связывают с этим развитие стадного оленеводства в к. XVII в. На Кольском полуострове группы ям были обнаружены в предгорье Ловозерских тундр в долине реки Сергевань, но археологические исследования там ещё не проводились.[4] Согласно нашим данным, в начале XVIII в. охота на дикого оленя определяла социальную структуру терских саамов.[5] Русские документы мало касаются оборота оленьих кож и шкур (одеял), поэтому нам попадаются лишь отдельные документы. Немногие записи фиксировали продажу кожи, шкур и изделий из них как на упоминавшихся ярмарках, так и отдельным торговцам, ездившим по погостам. В целом, можно говорить, что охота на оленей имела явно рыночную ориентацию.

 

Оленеводство

Содержание оленей известно у саамов с Х в. Однако это были олени, которые использовались как приманка на охоте и как транспорт. В начале XVII в. домашние олени были зафиксированы в хозяйстве Печенгского монастыря. Согласно писцовой книге Алая Михалкова 1608 г., монахи летом содержали оленей на Айновых островах. Загон для содержания оленей упоминается и при описании хозяйства Кандалакшского монастыря во второй половине XVII в. По мнению норвежского археолога К. Однера, мясное (стадное) оленеводство у норвежских саамов появилось во второй половине – конце XVII в. в связи с истреблением дикого оленя. Косвенные данные дают нам возможность предполагать, что на Кольском полуострове стадное оленеводство появилось в середине XVIII в. у терских саамов.[6] Пока что остаётся под вопросом, откуда появилась здесь эта отрасль – из Скандинавии или с южного берега Белого моря.

Мы не знаем технологию выпаса оленей в XVIII в., однако в XIX в. оно было двух вариантов. Одни хозяева отпускали оленей весной, затем собирали осенью и окарауливали зимой. Другие хозяева держали не стада, а несколько голов, которые паслись возле жилища. Стадное оленеводство является специализацией и предполагает налаженную систему производства продукта и сбыта его.

Переход к стадному оленеводству резко повлиял на структуру саамского общества, особенно в Скандинавии. Если ранее охота на оленей с помощью ям-ловушек требовала коллективной мобилизации, то оленеводство было фактически индивидуальным занятием. Оно иначе организовало хозяйственное пространство скандинавских саамов. На Кольском полуострове оленеводство сосуществовало с делением территории на рыболовецкие и охотничьи ареалы, распределяемые между семьями.

 

Охота на пушных зверей

Русские документы мало дают сведений об охоте и торговле пушниной. Однако такие сведения встречаются в шведских и датских (норвежских) архивах. Для этих стран Лапландия была фактически единственным источником этого товара. Среди основных видов встречаются лисы, бобры, куницы, белки. На организацию рынка проливают свет документы торговли бобровыми шкурами из Кольского уезда. Интересно, что основными участниками этой торговли были монастыри. Они организовывали скупку шкурок в уезде. Основными поставщиками этого товара монахам были саамские охотники. Мы не знаем, были ли охотники, которые специализировались на этом виде охоты, но понимаем, что охотники не выступали как предприниматели, поскольку не занимались сами сбытом этого товара.


Рыбный рынок

Вопрос о ценных сёмужьих угодьях был вопросом выбора экономической стратегии. Выбор поморов с самого начала был предрешён в пользу организации промысла с последующим участием в рыбном рынке. Ловля рыбы включала несколько разных типов, которые сгруппируем в три типа.


Ловля сёмги в реках и озёрах, форель, кумжа

С этой рыбой были связаны угодья, облагавшиеся луковой данью. Большинство саамов освободились от этих угодий – продали их или сдавали в аренду. Тем не менее, саамы Нотозерского и Соньяльского погостов предпочли участвовать в рыбном рынке. В XVI в. рыболовецкие угодья там собрали в своих руках Харитон Юрьев и Денис Яковлев. В XVII в. угодья уже не приватизировались.[7] Нотозеские и соньяльские саамы не сдавали свои угодья в аренду и спорили о правах на них с жителями Колы и печенгскими монахами. В начале XVIII в., по официальным данным, их сёмга составляла более 10% от всей сёмги, проданной в реках Мурманского берега. Из документов значится, что эти саамы не только организовали ловлю и заготовку рыбы, но и освоили практику оптовой торговли, включая выплату налогов и договорённости. Их специализация предполагала необходимость сосредоточиться на промысле. Это позволило им нанимать других саамов для выполнения почтовой повинности (ямской гоньбы).

 

Морская ловля, прибрежное рыболовство

Лов палтуса, трески, сельди, сайды и другой морской рыбы был основным промыслом поморов. На лето группы поморов приходили на Мурманский берег для ведения этого промысла. Пойманную в море рыбу солили или сушили на берегу в становище, затем продавали. К концу XVI в. побережье полуострова Рыбачий было уже усеяно становищами, а в крупнейшем из них, на мысу Кегор, действовала международная ярмарка. Там продавали не только морскую рыбу, но и речную, и озёрную, а также кожи и меха. На ярмарке действовали таможня и питейное заведение. Аналогичная ярмарка действовала по соседству на Норвежской территории – на полуострове Варангер.

Саамы также занимались морским ловом. В отличие от речных и озёрных угодий рыболовецких тонь, морские участки не были закреплены. Поскольку морские ресурсы не поддавались исчислению, их невозможно было обложить луковой данью. Однако на некоторые погосты был наложен оброк за морской лов.[8] Тем не менее, те, кто занимался морским ловом, платили пошлину за каждое судно, а также за строение в становище.

Самостоятельным центром морского лова саамов был остров Кильдин. Туда на лов собирались саамы разных погостов из внутренних районов полуострова. Торговля шла на острове, но кроме того рыбу продавали на корабль, курсировавший вдоль мурманского берега и скупавший сёмгу, выловленную в реках.


Рыболовство во внутренних водоёмах

Рыболовство во внутренних водоёмах, пожалуй, было занятием, определявшим пространственное распределение саамских семей, не связанных с какой-то специализацией. Оно включало лов разнообразных сиговых, щуки, хариуса. Эта рыба также была распространённым товаром. В документах, как правило, именно саамы продают или доставляют на покрытие долга "мешок сушёных сижков". То есть даже такой "домашний" промысел уже в XVI в. приобрёл рыночную ориентацию.


Рынок угодий

Саамы западных погостов начали приватизировать угодья. Акты купли-продажи, закладные и дарственные показывают сделки, характер предыдущих владений. Видно, что на протяжении XVI в. угодья принадлежали отельным людям, семьям, группам с неизвестной нам степенью родства или всему погосту. Доля в совместном владении была как синхронной (часть от улова) или диахронной (права на лов в реке в определённый год)[9]. В некоторых погостах закрепление угодий за определёнными владельцами было зафиксировано в писцовой книге Алая Михалкова 1608 г. В большинстве же угодий было указано "сами промеж себя ведают", т.е. угодья не были закреплены и происходил их внутренний передел.

Терские саамы избрали другую стратегию. Они принципиально не приватизировали свои угодья. Продажа двух групп рек – Сосновского и Пулонгского берегов – была осуществлена всеми домохозяевами Тулванского погоста.[10]  

Нам ничего не известно о механизме, по которому происходила приватизация. Однако более поздние описания системы прераспределения угодий создают впечатление, что приватизация выглядит статичным срезом динамичного процесса перераспределения прав. В этом мы видим яркий пример смены обычного права коммерческим.  

Два члена Нотозерского и Соньяльского погостов аккумулировали в своих руках рыболовецкие угодья соплеменников. Это говорит о том, что они участвовали в рыбном рынке.[11] В течение XVII в. нотозерские саамы судились с Печенгским монастырем, оспаривая свои права на сёмужью реку. Спор был разрешён Петром I пользу саамов – за то, что они во время Северной войны занимались разведкой на Шведской территории (в Финляндии). Мы ещё вернёмся к этим погостам.

Первые упоминания об аренде Поноя встречаются в 1516 г. Терские саамы просили царя оградить их от тех, кто самовольно приходит ловить на их реки. Арендаторы брали на себя обязанности платить за саамов дань в Коле, а некоторые – прямо в Москве. Так, к примеру, Крестный и Воскресенский монастыри патриарха Никона к 1666 г. собрали в свои руки все аренды терских саамов. За это они регулярно поставляли хлеб и котлы и сами платили в Москве дань за саамов. Затем это положение было оформлено как крепостное, т.е. монастырь переписал угодья на себя. Для саамов это никак не изменило положения. Более того, саамы Семиостровского погоста, владевшие несколькими сёмужьими реками совместно с терскими саамами, били челом о включении их также под юрисдикцию монастырей. С низложением Никона имущество монастырей было передано в Патриарший дом, и в переписных книгах 1678 г. терские саамы значились как "патриаршие". С уходом монастырей, терские саамы опять стали сдавать свои реки в аренду другим промышленникам.

В 1676 г. Крестному монастырям было возвращено имущество и монастырь попытался вернуться к рыболовству, но саамы стали доказать свои права на реки и оспаривать собственное крепостное положение. Итоговым аргументом в пользу монастыря стало то, что, несмотря на утверждение своей независимости, подушную саамы платили как монастырские – половину общего размера.

Иначе дела обстояли с Троицким Печенгским монастырем. Монастырь, основанный в 1530-х гг. Св. Трифоном, вёл не только активную миссионерскую деятельность, но и промысловую. В 1556 г., по указу Ивана Грозного, Печенгский и Мотовский погосты были переданы Печенгскому монастырю на прокорм. Это означало, что саамы двух погостов должны были платить луковую дань не государству, а монастырю. Монастырь же освобождался от выплаты этих налогов.[12] Саамы-скольты Нявдемского, Пазрецкого, Печенгского, Мотовского, Нотозерского и Соньяльского погостов продавали свои угодья монастырю, закладывали туда и передавали их вкладом. К началу XVII в. Печенгский и Пазрецкий погосты уже полностью лишились своих сёмужьих угодий. В конце XVII в. саамы арендовали эти угодья у монастыря, сами уходили в монастырь трудниками, постригались в монахи и занимали там должности. В XVII в. к монастырю перешли все сёмужьи угодья Прибрежных погостов. В этой ситуации монастырь выступал как такой же экономический субъект. 

Однако в 1764 г. монастыри лишились своей недвижимости, права на угодья вернулись к саамам, и те опять стали их сдавать в аренду.

В XVII в. рынок стал жёстко ограничиваться. Основной налоговой единицей был коллектив владельцев угодий. Угодья был запрещено продавать сначала посторонним, за пределы своей волости/погоста/села, а затем – и внутри своего коллектива. Характерно, что приватизация угодий, произошедшая в XVI в. у саамов-скольтов на западе Кольского уезда, впоследствии была полностью забыта. В. Таннер, исследовавший эти группы в начале ХХ в., описал эгалитарное общество скольтов, противопоставив его индивидуализму скандинавских саамов. Следует отметить, что аналогичная ситуация распределения угодий существовала в поморских волостях и сёлах.[13] К примеру, в Варзуге угодья волощан не были поделены в натуре. Люди владели правом на долю общего улова, которая измерялась долей в общей сумме налога на волость. Разделение в натуре было произведено Соловецким и Сийским монастырями, которые скупили доли волощан.[14] Распределение рыболовецких долей членами Варзужского мира в 1869 г. было подробно описано Н.Я. Данилевским.[15] Исследователь описывает виртуозную многоуровневую систему многоходового распределения. Эта система, с одной стороны, учитывала разное состояние и разный экономический потенциал варзужан, с другой – гарантировала от закрепления угодий или их доли за кем-то. Единицей расчётов в этом распределении также была единица налогообложения – ревизская душа. Сдача в аренду угодий покрывала мирские расходы, первой из которых была выплата налогов.[16]

С введением подушного налога в 1719 г., угодья перестали быть объектом налогообложения, поэтому вопрос о владении ими уже не стоял так остро. Однако, как и раньше, наиболее ценные угодья продолжали оставаться в ведении всего "мира". Как и раньше, сдача угодий в аренду была основным доходом коллектива. Купцы заключали договора аренды и одновременно становились основными кредиторами саамов. Получалось, что саамы оставались должны своим арендаторам. Например, терские саамы не могли заплатить подати, поскольку арендатор задержал оплату. В результате, был найден новый арендатор, который оплатил аренду вперёд. В. Таннер описывает, что наиболее ценные сёмужьи угодья не перераспределялись между семьями, а сдавались своим или посторонним арендаторам. [17]


Рынок услуг


Извоз

Развитие транспортного оленеводства в русских документах впервые упоминается в наказной памяти 1516 г. Там говорится о количестве оленей, которые саамы обязаны предоставлять сборщикам дани для транспорта. Таким образом, эта запись является и первым упоминанием о почтовой (транспортной) повинности.

Почтовая повинность ("ямская гоньба") была одной из повинностей, которую были обязаны выполнять владельцы облагаемых угодий. Эта повинность была неудобна рыболовам, и арендаторы саамских угодий пытались оспаривать обязательность её выполнения. Спор между нотозерскими саамами и колянами был и по вопросу пункта между их владениями, до которого они обязаны были везти государеву почту. Нотозерские и соньяльские саамы, которые специализировались на участии в рыбном рынке, для выполнения этой повинности нанимали других саамов. В основном это были представители Екостровского и Бабинского погостов. Территории этих погостов располагались вдоль дороги из Колы в Москву и Кандалакшу.

Этот найм документально прослеживается на протяжении фактически всего XVII в. Впоследствии извоз стал постоянной специализацией екостровских саамов. Интересно, что найм официально оформлялся, а деньги за эту работу нотозерские и соньяльские саамы передавали сборщикам дани, о чём те составляли квитанции ("отписи"). Эти средства засчитывались в счёт уплаты податей самих извозчиков. Мы знаем, что ямская служба в центральной России XVI-XVII в. становилась профессиональной. Там были ямские слободы, которые подчинялись ямскому приказу, а остальное население уплачивало за это специальный налог -- "ямские деньги". Мы видим в Кольском уезде как бы переходную модель в организации ямской гоньбы.

На рынке извоза была и конкуренция. Известен эпизод, когда для ямской гоньбы вместо екостровских и бабинских саамов были наняты мотовские и пазрецкие. Екостровцы настояли на возвращении им этой работы. Вплоть до начала ХХ в. саамы Екостровского погоста занимались извозом. В данном случае мы опять видим переплетение рыночных отношений, государственного налога и природных (географичеких) условий.  


Охрана

Ещё одна услуга, которую выполняли саамы, – сторожить рыбацкие избы и имущество. Уже говорилось, что рыболовство было сезонным промыслом, на который приходили люди из других местностей. По окончании сезона некоторые предпочитали оставлять свои лодки, снасти, какие-то продукты, посуду. Для того чтобы сторожить это имущество, хозяева нанимали местных саамов, которые могли оставаться в той местности круглый год.


Рыбалка

Во время организации рыболовства хозяева (арендаторы) порой нанимали местных же саамов для самой этой работы. Возникает логичный вопрос: что мешало самим этим людям рыбачить и продавать рыбу? Ответ является ключевым для нашей статьи. Чтобы в XVII в. ловить рыбу в Поное, необходимо было организовать коллективный лов в заборе, затем разделку рыбы и засолку её. Необходимо было договориться с хозяевами судов, которые примут эту рыбу, организовать доставку рыбы покупателям, решить официальные вопросы с уплатой пошлин. Всё это требует не просто вложений. Рыбак и предприниматель – разные компетенции. Нозозерские и соньяльские саамы, как мы видели, освоили эти компетенции.

Карта

    Карта из книги Кучинского М.Г. "Саами Кольского уезда: модель социальной структуры", Каутокейно, 2008.


Заключение

Итак, уже в XVI-XVIII вв. на крайнем Севере Европы сложилось несколько разных видов рынков. Это не только рынки продуктов. Это и рынок недвижимости, и рынок услуг. Мы видим, что саамы выступали и как продавцы продукции, и иногда как организаторы этой деятельности. Рынок угодий нельзя воспринимать просто как товар.

Отношения, в которые вступали саамы в рассматриваемое время, приобретали рыночный характер. Так однозначно рыночными, торговыми отношениями являлись отношения нотозерских и соньяльских саамов с оптовыми покупателями рыбы, такие черты имели отношения охотников на оленей с оптовыми покупателями оленьих кож и шкур. Можно говорить, что рыночные черты носили и отношения найма нотозерскими и соньяльскими саамами извозчиков, которые выполняли за них повинность ямской гоньбы.

Очень непросто развести отношения, сложившиеся вокруг продажи угодий. Продажа своей абстрактной, не выделенной в натуре доли в общем владении как бы интегрирует покупателя в отношения внутри погоста, но не делает его членом коллектива. Не таким однозначным, как кажется на первый взгляд, являлся дар угодий в монастырь. Во-первых, такие пожертвования предполагали поминовение дарителя, а возможно, и его родственников – т.е. это не просто дар, а плата за услугу. Во-вторых, мы знаем, что коляне также вкладывали свои угодья в Печенгский монастырь, а затем постригались туда и продолжали пользоваться угодьями, а иногда и продолжали жить дома, но уже не "тянули" за эти угодья. Уход в монастырь "на пропитание" – встречающийся в документах шаг саамов. Кроме того, некоторые вложения были сделаны в монастырь после невыплаты ссуды. Таким образом, это могло быть и оплатой неустойки по договору.

Сдача угодий в аренду монастырям вроде бы выглядела обменом на хлеб и металлические предметы. Но она была ещё и избавлением от всех выплат. При этом мы видим неоднозначность отношений обеих сторон. С одной стороны, монастыри присвоили себе реки, а с другой стороны, саамы писали себя крепостными, чтобы платить только половину подати.

Черты предпринимательской деятельности носит участие нотозерских и соньяльских саамов в рыбном рынке. Они организовали лов, засолку рыбы, сбыт её оптом. Предпринимательством можно считать и извоз, который в ХХ в. фактически превратился в профессиональную деятельность. Черты предпринимательства носила и охота на оленей с помощью ям-ловушек. Для этого готовились сами ямы, организовывались коллективные охоты, а затем – сбыт продукции. Трагический итог этих охот – истребление дикого оленя – тоже напоминает безоглядную погоню за прибылью.

Получается, что рынок и предпринимательство -- не новое явление у народов Севера, а появились тогда же, когда такая форма экономической деятельности и отношений стала распространяться по всему миру. При этом важно понимать, что такой вид деятельности и жизни ни тогда, ни сейчас не был всеобщим и постоянным, а постоянно переплетён с другими отношениями и неотделим от них.

 

Автор: Максим Геннадьевич Кучинский, и.о. старшего научного сотрудника, отдел Севера и Сибири Института этнологии и антропологии РАН. 


[1] Ссорин-Чайков Н.В. Медвежья шкура и макароны: о социальной жизни вещей в сибирском совхозе и перформативности различий дара и товара // Экономическая социология. Т. 13. № 2. Март 2012 С. 59-81.

[2] К примеру, Г.Б. Юдин приводит исследования биржевых брокеров. Казалось бы это – образец человека экономического. Тем не менее, такие явления, как дресс-код, престижные покупки, корпоративная этика, ритуалы при заключении сделок и сетевые отношения также не вписываются в "рациональность"   (Юдин Г.Б. Перформативность в действии: экономика качеств М. Каллона как парадигма социологического анализа рынков// Журнал социологии и социальной антропологии. 2008. Том XI. № 4. С. 47-58.

[3] Дискуссия о термине siida у скандинавских и финских саамов была весьма широкой в научной литературе тех стран. Эта тема выходит за рамки нашей статьи. Отметим лишь, что в скандинавской литературе распространена точка зрения о сохранении в России первичной общины у саамов, в отличие от разложившейся общины у саамов других стран. Мы придерживаемся иной позиции, и полагаем, что социальная структура кольских саамов, как и других народов России, сформировалась, под влиянием российской административной системы и налоговой политики. В то же время, в Норвегии, Швеции и Финляндии действовали системы, основанные на индивидуальном налогообложения и персональной ответственности.

[4] С личных слов заместителя руководителя Кольской экспедиции Института истории материальной культуры РАН А.И.Мурашкина.

[5] Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда в XVI-XVIII вв. Модель социальной структуры. Каутокейно. 2008.

[6] Там же

[7] Исключением является духовное завещание нотозерской женщины, которая распределила права на Лавно озеро между своими сыновьями и их потомками.

[8] По словам профессора Л.И.Хансена, датские власти брали с некоторых саамов "русский налог", которым облагался морской промысел.

[9] Например, "половина реки" означало право на лов в реке раз в два года.

[10] См. Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда. Модель социальной структуры. Каутокейно. 2008

[11] Интересно, что оба этих успешных человека свои угодья в итоге пожертвовали в Печенгский монастырь. Это явно противоречит распространённой версии о том, что монастырь пользовался беззащитностью саамов, и выжимал их угодья.  

[12] Аналогичная двойственность статуса монастыря наблюдалась и в поморских волостях – Кандалакше, Умбе, Варзуге. Там монастыри выступали и как активные организаторы рыбного промысла, которые старались сконцентрировать в своих руках права на угодья, и как феодалы, которым государство передало права на налоги с этих волостей.

[13] Передел сельскохозяйственных угодий был одной из черт русской деревни, давшей основание для развития темы "общинного социализма".

[14] Поморы массово продавали свои доли, разорённые карательной экспедицией опричников 1569 г., вошедшей в историю под названием "Басаргин правёж".

[15] [Данилевский Н.Я.] Исследования о состоянии рыболовства в России. Т. 6: Рыбные и звериные промыслы на Белом и Ледовитом морях: общие отчёты начальника Экспедиции Н. Данилевского и предположения. – Санкт-Петербург, 1862 (2016). - XIV

[16] Разные модели сдачи в аренду рыбных и охотничьи угодий в XIX в эвенками описывают А.А.Сирина и В.Н.Давыдов (А. А. Сирина, В. Н. Давыдов. “…Не имеющие ни хлебопашества, ни скотоводства, ни оленей, а только одну лишь речку эту”: патернализм и рыночная экономика в Северо-Восточном Прибайкалье // ЭО. 2017. №1. С. 70-85

[17] V.Tanner Antropogeografiska studier innom Petsamo-området. Skolt-lapparna. Fennia vol. 49 (4). 1929



далее в рубрике