Норильлаг: опыт документального исследования

Как известно, отношение широкой общественности к тому или иному событию, исторической эпохе формируется посредством художественных фильмов или книг. И чем талантливее художник, тем убедительнее становится его интерпретация. Вместе с тем, бывает так, что укоренившаяся парадигма не имеет ничего общего с исторической правдой. Весьма красноречивый пример – замечательные исторические романы Валентина Пикуля. Который, к слову, никогда и не претендовал на историческую правду. Он просто мастерски делал свою работу – писал художественные произведения. Но многие его читатели историю России воспринимают исключительно через эту призму – романы Пикуля.

Время Сталина не раз переосмысливалось и долгое время интерпретировалось как эпоха абсолютного зла. Но чем далее мы отходим во времени, тем больше возникает вопросов: неужели это деспотия, каторжный труд и страх перед вождём сделали возможным прорыв в индустрии, сельском хозяйстве разрушенной двумя революциями (Февральской и Октябрьской) и двумя войнами (Первой мировой и Гражданской) страны, победу над фашизмом, в конце концов? Простые ответы более не удовлетворяют. Тогда в чём же дело?

Попробую ответить на этот вопрос, опираясь на собственную исследовательскую работу, которая за три десятилетия изменила моё отношение к истории Норильлага.

И начать придётся вовсе не с 1935 года, когда, согласно постановлению правительства, на нашей территории был сформирован Норильский ИТЛ. А несколько раньше, например, с 1929 года. В марте этого года проходило Производственно-техническое совещание работников золотой промышленности Сибирского края в Иркутске. На нём решались важные вопросы молодой советской страны, связанные с одной из самых крупных и важных экономических баз – золотопромышленной [1]. А 5 июня 1929 года уже на Конференции «Союззолота» было принято решение о создании Норильской промысловой конторы для строительства Норильского меде-никелевого комбината. Предыдущие экспедиции открыли под Норильскими горами, помимо прочего, месторождения платины, что было очень важно для экономики, пытающейся выбраться из-под обломков империи после Первой мировой, затем двух революций подряд и Гражданской войны. Руководителем промконторы был назначен Яков Степанович Ведерников [2] -- по сути, первый руководитель строительства Норильского комбината, именно так он и обозначался в документах: «управляющий Госуправления по постройке Норильского меде-никелевого комбината» [3].

Редчайшее фото Я.С. Ведерникова, первого руководителя строительства Норильского комбината. При копировании ссылка на источник обязательна. Предоставлено КРОО «Клуб исследователей Таймыра» (г. Норильск) забайкальским журналистом и исследователем Сергеем Забелиным.

Без понимания того, что же происходило на территории, прежде чем там через несколько лет был организован Норильлаг, невозможно постичь логику событий. Меня как раз долгие годы это обстоятельство и смущало: как же так – ни с того ни с сего в 1935 году взяли и пригнали сюда ни в чём неповинных людей и заставили с нуля долбить мёрзлую землю, строить мощнейшее производство? Оказывается, действительно, не вдруг; предпосылки, как выясняется, были… Впрочем, обо всём по порядку.

Данные, приведённые ниже, взяты из Государственного архива Иркутской области (г. Иркутск) и Российского государственного архива экономики (г. Москва). И если с документами в последнем архиве исследователи до нас работали, то иркутские папки оказались нетронутыми почти девяносто лет – именно мы [Клуб исследователей Таймыра] оказались первыми, кто открывал их с 1930-х годов…

Итак, после Октябрьской революции прошло всего двенадцать лет. Кровавое колесо прокатилось по всем сёлам и весям, заглянуло в каждый уголок бывшей Российской империи. У историков есть даже устойчивое выражение, обозначающее жителей страны послереволюционного периода: «люди, умытые кровью». Вдобавок рухнула экономика. Разорваны все хозяйственные связи. Специалисты либо эмигрировали, либо не хотели работать на новую власть, представители которой в недавней резне отняли у них многое, у кого-то – всё. А новых специалистов ещё не успели подготовить. Только-только образовались рабфаки, ускоренные профкурсы, но «умытые кровью» молодые люди не очень-то спешили к обучению и мирному созиданию [4].

В таких условиях Ведерников приступил к выполнению своей задачи. И сразу натолкнулся на все проблемы, свойственные пресловутому времени перемен. Во-первых, слишком поздно был сформирован промфинплан, как следствие – руководитель Норильской промконторы смог заказать необходимые материалы и оборудование только в феврале 1930 года. К тому времени на складах «Союззолота» (к слову, скоро оно будет ликвидировано, а вместо него возникнет Восточное управление «Цветметзолота», а потом и снова переформатируется – уже в «Союзцветмет») практически ничего не осталось, потому что всё необходимое заблаговременно, к навигации, разобрали другие прииски и комбинаты. Достаточно сказать, что древесину для строительства элементарного жилья Ведерников смог «выбить» и привезти в Дудинку (а от неё ещё 100 километров бездорожья к Норильским горам) только в сентябре 1930 года!

И это не всё. Даже то, что смогли «достать» вовремя, пришло с большим опозданием: новая транспортная структура – Госпар (Государственное пароходство), которая пришла на смену частным судовладельцам, не вполне грамотно могла распределить логистику [5]. Это – 1930-й, после революции прошло всего тринадцать лет…

Далее. Именно в 1930 году начались так называемые партийные чистки. Они, несмотря на негативную коннотацию, которая сформировалось в широком общественном сознании, не подразумевали в тот момент ничего сверхужасного. Возникли они из-за естественного желания человеческой натуры примкнуть к победителям. И ВКП(б) – Всесоюзная коммунистическая партия большевиков – разрослась после Гражданской войны весьма заметно. Чистки 1930 года были практически полным подобием партийных чисток якобинцев, которые после Французской революции конца XVIII века обнаружили в своих рядах «лишних» членов в большом количестве. Такая же чистка произошла и в Дудинке в конце июня 1930 года (а до этого и в Красноярске [6] – вот какой тщательный был отбор!): прибывшим задавали вопросы о причастности к революции, о родственниках, об эмиграции; если ответы не удовлетворяли, партийный билет изымался и из партии человек исключался. С большим трудом наконец-то доставленные будущие строители Норильского комбината (многие – с семьями, детьми) в подавляющем большинстве не прошли «проверку на лояльность» и были отправлены восвояси. Вот такой исторический казус – не все первые строители Норильского комбината оказались достойными его строить с точки зрения победившей партии большевиков…

Те, кто всё же прошёл партийную чистку в Дудинке и добрался до места, чтобы приступить к осуществлению великой цели, не были сплочённым коллективом единомышленников. На одной, оторванной от большого мира, территории оказались люди, по-разному переносившие тяготы строительства нового мира. В результате, очень скоро начались склоки, свары, доносы – партийная ячейка строительства оказалась неоднородной, «недовычищенной». В документах, хранящихся в Государственном архиве Иркутской области, то и дело попадаются письма и телеграммы, в которых коллеги докладывают начальству о промахах и некомпетентности друг друга. Войдя в суровую заполярную зиму без достаточной подготовки к ней, первые строители норильского комбината массово начали возвращаться назад, несмотря на отсутствие навигации, используя любую оказию, чтобы добраться до "большой земли". Управление производством «Союззолото» даже шлёт Ведерникову распоряжение категорически запретить выезд сотрудников из Норильска без разрешения [7]. Покидает свой пост, не дождавшись окончания срока годового договора, даже один из руководителей – главный геолог Норильской промконторы Владимир Аркадьевич Плетнёв. В документах значится основная причина: «…ввиду ненормальных взаимоотношений с некоторыми членами ячейки…» [8].

Этот первый, начальный этап строительства Норильского комбината закончился передачей в 1932 году всего неподъёмного комплекса нерешённых проблем в ведение недавно организованного Государственного никелевого треста [9]. За ним уже числятся первые успехи: в 1931 году начал возводиться первенец никелевой промышленности СССР – Уфалейский никелевый завод, в 1933-м он уже дал первый металл. 

Но находящееся на огромном расстоянии от Уральских гор, да ещё без дорог строительство Норильского меде-никелевого комбината не сильно вдохновляло руководство треста на трудовые подвиги, и уже в 1934 году его, как тяжёлый чемодан без ручки (нести тяжело, а выкинуть жалко), передают под контроль Главного управления Северного морского пути. Впрочем, тому были и другие косвенные причины. В период с 1932 по 1938 год ГУСМП семимильными шагами расширяло свои полномочия в Советской Арктике, и вскоре в его ведение перешли все отрасли хозяйства на вверенной территории. Это была самая большая хозяйственная структура СССР. В частности, к СМП, согласно Постановлению Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 20 июля 1934 года «О мероприятиях по развитию Северного морского пути и северного хозяйства», отошло и Норильское угольное и полиметаллическое месторождение (трест «Норильстрой») [10]. И это решение кажется логичным, потому что на первом месте в Постановлении выведено слово «угольное». Огромные расстояния предполагали бункеровку топливом на путь туда и обратно, а для грузов полезного пространства не оставалось. Наличие богатого угольного месторождения примерно на половине пути решало эту задачу: бункероваться углём можно было только в один конец, а на обратный путь подгружаться в Норильске. Но, несмотря на грандиозные планы, Главное управление Севморпути захлёбывалось от собственной масштабности (напомню, после революции прошло 15-16 лет, все проблемы ещё живы, «умытые кровью» никуда не делись, новые кадры не выучены, экономика только делает первые попытки восстановиться хотя бы до уровня 1917 года), не случайно в 1938 году с ГУ СМП сняли многие функции, оставив лишь основную – транспортную – задачу [11].

Тем временем в Норильске приходят в негодность те здания и сооружения, которые с таким трудом удалось построить в зиму 1930-1931 годов и далее, простаивают с великой натугой завезённое оборудование и какой-никакой транспорт… Большая текучка, кадровые проблемы, а уголь – как основа энергетики Страны Советов, и никель – как основа всей мощи государства -- нужны позарез. К власти в Германии в 1933 году приходит нацистская партия во главе с Адольфом Гитлером, в Европе отчётливо пахнет войной.

Вместе с тем, в указанном постановлении правительства стоит дата, к которой должен быть разработан и представлен в Совнарком СССР уточнённый план строительства комбината – не позднее 1 декабря 1935 года [12].

Но срока дожидаться не стали, ибо меньше года проходит с предыдущего постановления о судьбе Норильска -- и правительство издаёт новое постановление, датированное 23 июнем 1935 года, а следом – 25 июня того же года – выходит приказ уже Наркомата внутренних дел: «…во исполнение Постановления ЦК и СНК СССР от 23.06. о передаче ГУЛагу НКВД постройки Никелевого комбината...» [13]. И если внимательно прочитать Постановление ЦК и Совнаркома, то теперь, после всего, что мы узнали о попытках возведения производства под Норильскими горами, особое внимание обращает на себя формулировка: «Для УСПЕШНОГО (выделено мной – Л.С.) освоения Норильского никелевого и угольного месторождений…» [14].

Именно для этой задачи – успешного освоения – был организован Норильский исправительно-трудовой лагерь на заполярной земле и отныне, с 23 июня 1935 года, были мобилизованы все силы уже Наркоматавнудел (НКВД) – так тогда сокращённо называли это министерство.

И уже 1 июля 1935 года в Дудинку приходит водный транспорт с первой партией заключённых в 900 человек (согласитесь, очень быстро даже по нынешним временам, не говоря уже о сравнении с 1930 годом, когда первые вольные строители Норильского комбината смогли добраться в назначенное место только спустя два месяца). Не мудрено. В упомянутом выше приказе Наркомата внутренних дел от 25 июня 1935 года включён последний пункт: «…ввиду особой важности норильского строительства и нахождения его в исключительно трудных условиях…» [15].

Проблемы, связанные с климатом и труднодоступностью Норильского месторождения, уже были известны очень хорошо, и неудачный опыт строительства в течение пяти лет (с 1930 года) имелся. Впрочем, люди оставались те же, экономические трудности – тоже. «Среди инженерно-технического персонала, прибывшего по нарядам из Сиблага, много было самозванцев и со слабыми знаниями… На складах строительства хранилась масса всякого оборудования, но никто (!) не знал, что к чему приспособить… Неквалифицированные трактористы и шофера ломали машины, а механики, присланные УРО (учётно-распределительным отделом) ГУЛАГа, не могли их ремонтировать, потому что своей квалификацией были не выше шоферов» [16].

У заключённых было только одно «преимущество» перед вольными строителями предыдущих лет: они не разбегались после столкновения с реалиями Крайнего Севера и «нахождения… в исключительно трудных условиях…», по выражению из приказа. Вернее, не могли этого сделать… И в этом настоящая трагедия конкретного человека, попавшего в создавшиеся условия.

По поводу «самозванцев» следует пояснить. Норильский ИТЛ создавался и, по сути, являлся производственно-хозяйственной единицей, и набор «контингента» туда шёл, исходя из потребностей производства: учитывалась специальность з/к з/к (традиционное сокращение в документах того периода, означающее "заключённые"), квалификация, состояние здоровья.

Тем не менее, в основе своей это были заключённые-уголовники (проходившие по уголовным статьям). Соотношение с «политическими» (осуждёнными по пресловутой 58-й статье) в начальный период было в пользу первых. Много позже, в 1948 году в Норильске появится ещё один лагерь – Горный, в нём преобладали как раз политические: их было более половины. Этот лагерь, Особый лагерь МВД, просуществовал параллельно с Норильским ИТЛ шесть лет – с 1948-го по 1954-й. Но о нём – чуть позже.

В среднем, за двадцать один год существования Норильлага, соотношение уголовников и политических составляло 50:50. Но в целом через него прошло всё же больше «неполитических» заключённых, нежели политических, т.к. надо учитывать сроки осуждения: у первых они были обычно поменьше, «оборачиваемость» таким образом, выше [17].

Вернёмся к 1935 году. В первые годы соотношение в пользу уголовников было и в сравнении с вольнонаёмными: к концу этого года только в управлении Норильскстроя и ИТЛ из 186 сотрудников 112 – заключённые [18]; они же нередко назначались начальниками лагпунктов, не говоря уже о менее значимых должностях. Кажется невероятным, но к военизированной охране привлекались и з/к. Некоторые из них, подвергаясь даже серьёзным наказаниям, сохраняли при этом статус стрелка [19]. Впрочем, эта практика продолжалась и позже. В частности, охранником в лагпункте Лама в 1941 году был назначен заключённый Иван Терентьевич Сидоров [20], (освобождён в 1948 году). К слову, там же, в 1946-м, он встретил свою будущую жену, создал семью, у него там родилась первая дочь. Из его воспоминаний: «Жить на Ламе с маленьким ребёнком стало трудно, и мы перебрались в посёлок Валёк» [21].

И правила жизни в лагере устанавливались уголовные. В частности, много хлопот доставляли воровские коллективы на строительстве наиважнейшей для территории железнодорожной трассы Норильск-Дудинка, поистине норильской дороги жизни. Так как коллективы, разбросанные по будущей трассе лагкомандировок, состояли, в основном, из воров, рейды начальника строительства комбината В.З. Матвеева с проверками были чуть ли не еженедельными. Особенно много было приписок: по планам отчёты выставлялись на выработку работ в 140-200%, а на самом деле дай бог 40% выполнялось. Большие объёмы оправдывались за счёт уборки снега. На вопрос, где же убранные кучи, находился ответ: «Ветром всё разметало» [22]. Но приписки – это не самое большое зло. Гораздо опаснее было «распределение» питания и других бытовых благ на лагкомандировках: уголовная «элита» попросту изымала хорошие продукты, чтобы обеспечить достойным питанием своих уголовных «боссов», которые, к слову, не работали. «Хорошее начинание в виде доставки пирожков к месту работы проводилось только во время наездов комиссий из Управления» [23]. Во всё остальное время обычные заключённые работяги недоедали, у них изымалась хорошая одежда – в обмен на ношеную. Проблемы были и с обогревом, и с банями, и с медпунктами. Измождённые такими условиями лагерники пополняли когорту слабосильных, «доходяг».

Аналогичные проблемы были и на других участках строительства, наказания виновных мало помогали.  И это несмотря на то, что льготы для ударников были достаточно весомы. Это не только зачёты, усиленное питание, снабжение обмундированием, премиальные деньги, но и возможность – в виде особого поощрения – «…заключённым за хорошую работу, проявившим себя в течение года в Норильске ударниками, предоставить право привести туда семьи за счёт НКВД и колонизироваться там» [24]. И понятно почему: Норильск до сегодняшнего дня является труднодоступным регионом страны, куда нет наземных дорог и куда «только самолётом можно долететь». А в те годы арктическая авиация и вовсе только делала свои первые робкие шаги, поэтому регион жил от навигации до навигации, которая продолжалась всего неполных три месяца. Остальные девять месяцев в году неоткуда взять ни нового оборудования, ни новой рабочей силы…

Условия пребывания в Норильском ИТЛ того периода были достаточно мягкие, о чём есть много свидетельств. Вот лишь одно из них: 

Впрочем, и дополнительные поощрительные меры тоже применялись: учреждена Красная Трудовая Книга, куда стали заносить «лучших из лучших лагерников-стахановцев»… Утверждено положение о льготах для «краснокнижников» [26].

Но настоящее ужесточение режима наступило с приходом к руководству строительства Норильского комбината А.П. Завенягина. Авраамий Павлович был, безусловно, государственным человеком и понимал важность освоения норильских месторождений. Уже с 1930-х годов стало известно, что месторождения никеля здесь богаты и значение для советской никелевой промышленности Норильский комбинат имел большее, чем имевшийся Уральский (Уфалейский) и Мончегорский заводы. Оставалось его только построить. 

Завенягин воспринимал Норильский ИТЛ как хозяйственную единицу – безусловно, со своими специфическими внутренними порядками. Так и строилась его работа в этой должности: никель нужен был срочно. «От обычной схемы новых производств, – сказал он по этому поводу гораздо позже, – наша отличается тем, что в ней отсутствует элемент времени. Времени у нас нет» [27]. Решения его были связаны с выполнением одной задачи: дать первый металл. И в марте 1939 года был получен уже первый штейн – промежуточный продукт в цветной металлургии. Для этого принималось много нестандартных решений, среди них и создание Рудника открытых работ (в условиях Заполярья!), и перенос главной проектной конторы из далёкого Ленинграда сюда, в Норильск, и набор специалистов-проектантов. Попутно – создание условий для нормального и продуктивного труда, в том числе и для заключённых – разделений здесь не было [28].

Но специфика лагеря не отменяла карательных мер. В 1938 году организовывается центральный штрафной изолятор на Каларгоне. До сих пор этот ШИЗО окутан легендами о зверствах и имеет своеобразный оттенок личной Голгофы для каждого заключённого, попавшего сюда.  Действительно, «на Каларгон» попадать совсем не хотелось никому, он имел печальную славу. Но, по свидетельствам бывшего з/к, а в дальнейшем – одного из директоров лесозавода Дудинского морского порта Николая Одинцова, -- этот изолятор напрасно овеян флёром мученичества: 

Заданная Завенягиным нацеленность на успех осталась в практике работы Норильского комбината на долгие годы.

Характерным примером может служить практика, принятая  на 13-м участке рудника 7/9 (в будущем – рудник «Заполярный»), описанная Э.А. Григорянцем: 

Не могу не продолжить эти воспоминания,  которые в некоторой степени характеризуют взаимоотношения з/к и вольных: «…мы (Григорьянц работал инженерно-техническим работником – Л.С.) не возражали, когда выполненный объём свыше 111% заключённые передавали вольным. Они, получив за это деньги, покупали на них продукты для заключённых или для них копили деньги на выход. У некоторых здесь же, в Норильске, были семьи, и эти деньги шли в семью» [31].

К слову, о вольнонаёмных. О них, как правило, забывают, говоря о периоде существования в Норильске структуры ГУЛАГа. А вольнонаёмные хватили лиха ничуть не меньше: Крайний Север для всех одинаков, опыта жизни в Заполярье практически ни у кого тогда не было. К этому добавляются такие факторы, как предоставленность вольнонаёмных самим себе в решении насущных проблем. О чём много есть свидетельств в тех или иных воспоминаниях. 1939-1940 гг.: 

И так далее. Проблемы были у вольнонаёмных со всем, в том числе и с жильём. Ещё с 1930-х годов повелось строить жильё своими руками – так называемый балкострой (от слова «балок» – временное жилище, практиковавшееся русскими путешественниками-поморами (от слова «волок»). Дома, если так можно назвать эти убогие сооружения, строили из подручных материалов. Это была настоящая нерешаемая проблема сначала для поселковой администрации, а потом и городской: в таких «жилых кварталах» процветали антисанитария и криминал. Проблему удалось решить, к слову, только в 1967 (!) году: было принято решение сразу сжигать расселённые балки, ибо они снова неведомым образом обзаводились жителями [34] – проблема нехватки жилья оставалась в постоянно растущем Норильске вплоть до 90-х годов.

Согласно инструкции, составленной следующим, «военным» руководителем Норильского комбината А.А. Панюковым, направлению в Норильлаг подлежали «заключённые, годные к тяжёлому и среднему физическому труду и заключённые специалисты из административного техперсонала, годные к лёгкому физическому труду», в возрасте от 20 до 50 лет [35].

Доставленная с большим трудом, отобранная по определённым качествам рабочая сила сохранялась как основной трудовой ресурс. Исследователь норильской истории Михаил Яковлевич Важнов свидетельствует: «Изучая приказы по Норильскстрою и ИТЛ (обращаю внимание, что речь о Горлаге не идёт – Л.С.), я встретил лишь два, где названы приговорённые к расстрелу». Как саботажники, блокировавшие работу по строительству Норильского комбината: 17 и 18 человек. «Рассекреченные документы свидетельствуют, что в 1937-1938 годах расстреляли 463 заключённых, из них – 331 «политические» [36].

Продолжение следует.

1.       Российский государственный архив экономики (далее – РГАЭ) Ф. 8152 О. 1 Д. 213 Л. 2.

2.       Государственный архив Иркутской области (далее – ГАИО) Ф. Р-539. О. 2. Д. 309. Л. 19.

3.       ГАИО Ф. Р-539. О. 2. Д. 309. Л. 54.

4.       ГАИО Ф. Р-541. О. 1. Д. 70. Л. 16.

5.       Стрючкова Л.Н. О первых строителях Норильского комбината. Норильск : АПЕКС, 2018. – С. 15.

6.       ГАИО Ф. Р-541. О. 1. Д. 206. Л. 289.

7.       ГАИО Ф. Р-539. О. 1. Д. 1678. Л. 12.

8.       ГАИО Ф. Р-539. О. 2. Д. 1561. Л. 11.

9.       Важнов М.Я. Норильский промышленный комплекс? Этапы и перспективы развития. – Норильск. 1987. – С. 11.

10.   Феномен Норильска. Книга 1 // под ред. В.И. Долгих. – М., : Студия «Полярная звезда», 2006. – С. 163.

11.   Филин П.А. Главное управление Северного морского пути в истории управления Арктикой // Полярные чтения на ледоколе «Красин»-2019. Арктика: вопросы управления. – М., : Издательство «Паулсен», 2019. – С. 250.

12.   Феномен Норильска. Книга 1 // под ред. В.И. Долгих. – М., : Студия «Полярная звезда», 2006. – С. 166.

13.   Феномен Норильска. Книга 1 // под ред. В.И. Долгих. – М., : Студия «Полярная звезда», 2006. – С. 167.

14.   Феномен Норильска. Книга 1 // под ред. В.И. Долгих. – М., : Студия «Полярная звезда», 2006. – С. 169.

15.   Феномен Норильска. Книга 1 // под ред. В.И. Долгих. – М., : Студия «Полярная звезда», 2006. – С. 166.

16.   Важнов М.Я. Судьба. В.З. Матвеев. 1897-1947 : историческое исследование. – М., 2014. – С. 141.

17.   Бородкин Л.И. , Эртц С. Структура и стимулирование принудительного труда в ГУЛАГе: Норильлаг, конец 30х - начало 50-х гг. https://memorial.krsk.ru/Articles/2003/Ertc/Ertc2.htm

18.   Важнов М.Я. Судьба. В.З. Матвеев. 1897-1947 : историческое исследование. – М., 2014. – С. 139.

19.   Важнов М.Я. Судьба. В.З. Матвеев. 1897-1947 : историческое исследование. – М., 2014. – С. 186.

20.   Шадхан И. Снег – судьба моя

21.   Курилова Л.Н. Лама – моя жизнь и боль / Заполярная правда. – 10 октября 1987. – С. 3.

22.   «Ввиду особой важности…» В.П. Бусыгин о В.З. Матвееве , А.П. Завенягине, Норильске (1935-1941) / комм. В.Я. Важнов. – М. : МП Просеков, 2017. – С. 75.

23.   «Ввиду особой важности…» В.П. Бусыгин о В.З. Матвееве , А.П. Завенягине, Норильске (1935-1941) / комм. В.Я. Важнов. – М. : МП Просеков, 2017. – С. 91.

24.   Нуждин Л.Г. Долгих Владимир Иванович. Человек-легенда. – М. : Издательство ИКАР, 2012. – С. 62.

25.   «…И вся жизнь» Посвящение Сапрыкиным. – Норильск, 2003. – С. 13.

26.   «Ввиду особой важности…» В.П. Бусыгин о В.З. Матвееве , А.П. Завенягине, Норильске (1935-1941) / комм. В.Я. Важнов. – М. : МП Просеков, 2017. – С. 352.

27.   Львов А.Л. Государственный человек // Завенягин. Личность и время. – М. : МИСИС, 2006. – С. 337.

28.   Там же. – С. 340.

29.   Одинцов Н.А. Таймыр студёный. – Красноярск, 2010. – С. 436.

30.   Григортянц Э.А. «…в Норильске я был по-гастоящему счастлив»  // О времени, о Норильске, о себе… / ред.-сост. Г.И. Касабова. – Кн. 3. – М., 2003. – С. 267.

31.   Там же. – С. 268.

32.   «Ввиду особой важности…» В.П. Бусыгин о В.З. Матвееве , А.П. Завенягине, Норильске (1935-1941) / комм. В.Я. Важнов. – М. : МП Просеков, 2017. – С. 81

33.   Р.М. Крестников. Направление на работу я получил на Лубянке // О времени, о Норильске, о себе… / ред.-сост. Г.И. Касабова. – Кн. 3. – М., 2003. – С. 303.

34.   Стрючков С.А. История домов и людей. Восстановленные факты истории архитекетуры и гражданского строительства Норильска. – Норильск : Издательство «АПЕКС», – 2017. – С. 73.

35.   Бородкин Л.И. , Эртц С. Структура и стимулирование принудительного труда в ГУЛАГе: Норильлаг, конец 30х - начало 50-х гг. https://memorial.krsk.ru/Articles/2003/Ertc/Ertc2.htm

36.   Важнов М.Я. Судьба. В.З. Матвеев. 1897-1947 : историческое исследование. – М., 2014. – С. 189.