По следам братьев Кузнецовых. Часть II

Река Щучья, июль 2011 года, фото М.В. Винарского.
 

Продолжение. Начало здесь.

22 сентября 1909 года начальник экспедиции Олег Баклунд отправил из села Самаровского, нынешнего Ханты-Мансийска, телеграмму на имя академика Чернышёва: «Карская экспедиция, благополучно выполнив маршрут, закончила работы 16 сентября» (Протоколы заседаний  ФМО, 1909 г.).

В этот день участники экспедиции братьев Кузнецовых (второе название "Карская экспедиция") погрузились на борт парохода, идущего вверх по Оби, и 2 октября без особых происшествий вернулись в Тюмень.

Четыре с половиной месяца, прошедшие между 10 мая и 2 октября, были заполнены интенсивной исследовательской работой и постоянными перемещениями с места на место – на пароходах, лодках, оленях, нартах. Пройдены многие сотни вёрст. «Лето – это маленькая жизнь», как удачно выразился поэт. О масштабе проведённых изысканий красноречиво говорит даже самый краткий и сухой пересказ маршрута, проделанного за эти летние месяцы.

Из Тюмени в Обдорск добирались по Иртышу и Оби, на казённых пароходах «Семипалатинск» и «Ангара», с остановками и небольшими экскурсиями в Самаровском, Берёзове, Мужах и других приречных посёлках и городках. Четыре дня в Обдорске были посвящены последним сборам перед отправлением в дальний путь, и вот 27 мая, переправившись через Обь, участники экспедиции высадились на левом берегу великой реки в районе протоки Вылпосл. В наши дни на её берегу располагается заполярный город Лабытнанги, а в те времена здесь находились так называемые Уёндырские юрты, в которых экспедицию ожидали заблаговременно нанятые ханты-«оленьщики».

 Вид на протоку Вылпосл в 1909 году (Баклунд, 1911) и в июле 2007 г. (фото автора).

Экспедиционный караван, выступивший в путь 28 мая 1909 г, должен был являть собой пёстрое и шумное зрелище. Он состоял из 80 грузовых нарт грузоподъемностью 5 пудов каждая, запряжённых оленями, принадлежавшими хантам-проводникам Науке и Толе, а также обдорскому рыбопромышленнику П.Г. Тарасову. Погонщики оленей, привыкшие к кочевой жизни, отправились в поход с жёнами и детьми, вели с собой свои оленьи стада и нарты, собак, подпасков. В составе этого беспокойного хозяйства насчитывалось до полутора тысяч оленей и десятки людей, что изрядно замедляло перемещения и делало невозможным длинные дневные переходы. В среднем экспедиция проходила за день 10 с половиной верст (около 11 км). Чтобы облегчить груз, было решено не брать с собой запасов консервированного мяса: для еды покупали у погонщиков оленей из их стад.

Из Уёндырских юрт экспедиция отправилась на запад, к истокам реки Собь, по пути к которым миновала верховья рек Ханема и Харава. В верхнем течении Соби путешественники оказались у самого подножия Полярного Урала и двинулись на север по водоразделу, к западу от которого лежит Печорский, а к востоку – Обской бассейн. Дальнейший маршрут пролегал через верховья реки Щучьей – одной из крупнейших рек Южного Ямала, затем повернул на восток к истокам реки Байдараты. Одну из ещё не нанесённых на известные карты вершин Полярного Урала было решено назвать горой Мамуровского, в честь первого организатора и вдохновителя экспедиции. Сейчас на картах она называется горой Большая Худи-Лага-Пэ (высота 698 м). Ещё одна новооткрытая гора получила название горы Кузнецовых. Её высота – 635 м над уровнем моря. На современных картах она обозначена как Большой Минисей. 

   Гора Мамуровского (по: Баклунд, 1911)

4 июля достигли самой северной оконечности Урала – священной (для местных жителей) горной цепи Манасей (Минисей), заканчивающейся горным массивом Константинов Камень. Отсюда, от крайней северной точки Уральского хребта, было уже совсем близко до Карского моря – до Байдарацкой губы оставалось чуть больше сорока километров. К сожалению, расчёты исследователей изрядно пополнить свою этнографическую коллекцию в этих местах языческого культа не оправдались. Сюда уже давно дошли вести о приближении путешественников, так что все священные предметы культа были надёжно спрятаны до их появления; удалось собрать лишь «несколько забытых и ветхих шайтанчиков» (Баклунд, 1910: 45).    

В этой точке экспедиционный отряд разделился. 10 июля братья Кузнецовы вместе с сопровождавшими их охотниками направились обратно в Обдорск и оттуда в Москву. С ними уехал и студент-этнограф Янович, для которого в этих малолюдных северных местах было мало добычи, и он рассчитывал наверстать упущенное в низовьях Оби. Основная «научная» часть отправилась на север к реке Каре и морю, чтобы, по выражению Баклунда, «оправдать хотя бы название Карской экспедиции».  

По долине реки Кары они прошли на север до берегов Ледовитого океана и вышли к Карскому морю в районе мыса Толстого, который также известен как мыс Полковника – в честь полковника Гофмана, возглавлявшего Северо-Уральскую экспедицию 1848 г. На береговом возвышении ещё можно было видеть массивный крест, установленный участниками этой экспедиции, с надписью Expeditio uralensis 1848. Gloria Creatori nostro (т.е. «Уральская экспедиция 1848 г. Слава Создателю нашему»).

Это была самая северная точка пройденного маршрута, откуда путешественники повернули назад, пройдя «по приморской тундре Пэ-Мал до низовьев реки Пыдераты (т.е. Байдараты – М.В.) и дальше до реки Щучьей» (Протоколы заседаний ФМО, 1909 г.). Миновав реки Щучью и Лонгот-Еган, экспедиция вышла к реке Малой Оби. 6 сентября 1909 г. научный отряд вернулся в Обдорск и, как сказано выше, десять дней спустя его участники погрузились на пароход «Тобольск», шедший из Обдорска вверх по Оби.

   Вид р. Щучья в 1909 г. по фотографии В.Н. Сукачева (по: Баклунд, 1911).

На обратном пути из Обдорска в Тюмень исследования не прекращались. Так, во время короткой остановки в с. Демьяновском в низовьях Иртыша В. Сукачев изучил обнажение на высоком иртышском берегу и обнаружил погребённые остатки тундровых растений четвертичной эпохи. В то время это было первой находкой такого рода в Западной Сибири (Горчаковский, 2003).

В первых числах октября учёные путешественники добрались до Санкт-Петербурга.

Общие расходы на проведение Карской экспедиции за пять месяцев составили около 25 000 рублей – сумма совсем незначительная в сравнении с той, которую Ф.П. Рябушинский ассигновал на камчатскую экспедицию (см. первую часть очерка). Она, впрочем, могла бы существенно вырасти, не согласись Министерство путей сообщения бесплатно доставить участников из Тюмени в Обдорск и обратно.

Несмотря на то, что все члены экспедиции живыми и здоровыми вернулись домой и научная программа была успешно выполнена, их путешествие вовсе не было легкой прогулкой. Район исследований и сейчас отличается отсутствием проезжих дорог и очень редким населением, а в те годы, когда ещё не было механизированного транспорта, во всём приходилось полагаться либо на силы природы (сплав по рекам) либо на ездовых и вьючных животных. Мостов через реки тоже не существовало, так что путешественникам неоднократно приходилось изрядно промокать (ненцы называли это «потонуть») при переправах. Не было полного взаимопонимания с нанятыми оленщиками-хантами, которые, по словам Баклунда, видели в участниках экспедиции «врагов», всё время пытаясь обмануть или обсчитать их или истолковать условия контракта в свою пользу. Они постоянно требовали водки. Одетые в штатское учёные не вызывали у погонщиков большого почтения, и самым уважаемым лицом для них был студент Мухин, облачённый в строгий мундир Горного Института. Начальник экспедиции весьма неодобрительно отзывается об этих людях, отмечая, что не нашел в них того «детского добродушия» и «старательной услужливости», что отличают «полярные народы» – ненцев, якутов, долган и тунгусов (Баклунд, 1910).

Одно из неудобств передвижения на оленях состояло в том, что участники экспедиции полностью зависели не только от капризов погоды и благорасположения «инородцев-оленьщиков», но и от благополучия самих ездовых животных. Анналы экспедиции сообщают о критической ситуации, сложившейся на реке Каре, когда путешественники оказались в местности, поражённой оленьей «чумой». Начался падёж оленей и нанятые погонщики отказывались везти учёных дальше. Обратились к местным жителям-ненцам, но и те не смогли оказать помощь. 

«В этот критический момент… появился зырянин, крестьянин Архангельской губернии Печорского уезда Красногорской волости, житель села Кипиёва Полиевкт Иванович Чупров, служивший когда-то в Л[ейб]-Г[вардии] Преображенском полку.»

Отставной служака, отлично владевший языком ненцев, пользовался среди туземцев большим влиянием и убедил их везти экспедицию дальше, вплоть до самой реки Байдараты. Больше того, Чупров «…целую неделю сопровождал экспедицию, наблюдая за правильным функционированием подстав; отказываясь от всякого денежного вознаграждения, он на всю эту неделю оставил свой чум и своё многочисленное стадо оленей на произвол судьбы; и действительно, он за это пострадал: в его отсутствие стадо перемешалось со стадом другого крупного оленевода, что влечёт за собой большие убытки; при разделении стад и при большом количестве оленей требуется несколько недель, чтобы собрать оленей одного владельца; олени при этом до того утомляются постоянной гоньбой, что молодой скот становится уже непригодным для убоя в текущем году, а этот молодой скот является почти единственным крупным источником доходов» (Протоколы заседаний ФМО, 1909 г.). 

Вернувшись на «большую землю», Баклунд ходатайствовал перед Академией о награждении Чупрова и многих других добровольных помощников экспедиции (включая нескольких обдорских купцов и даже отца Иринарха – православного миссионера, возглавлявшего Обдорскую миссию, основателя местного этнографического музея). Для Чупрова, заслуги которого были особенно велики, он просил выхлопотать специальную золотую медаль. Академик Чернышёв, в свою очередь, просил представить к награждению орденами двух сотрудников местной администрации: исправника Берёзовского уезда Льва Никифоровича Ямзина и пристава Обдорского стана Василия Никифоровича Тарасова, оказавших бесценные услуги в ходе подготовки и проведения путешествия.

Замечательно, что и среди «инородцев» находились такие, что, едва ли понимая цель и задачи экспедиции, старались бескорыстно помочь странного вида людям, путешествующим по их земле и занятых странными же делами. Процитирую строки из доклада Баклунда в Академию наук: 

«Благодарственная бумага» в тех краях ценилась дороже денег. По словам Баклунда, обитатели побережья Карского моря показывали ему старинный «благодарственный лист», выданный им за содействие экспедиции Гофмана и подписанный великим князем Константином Николаевичем, адмиралом Литке, академиком Бэром и другими важными персонами.

Академия наук могла быть довольна научными результатами, полученными в ходе Карской экспедиции. На одном из заседаний Физико-Математического отделения АН, состоявшемся в конце 1909 года, академик Чернышёв зачитал длинный перечень проведённых работ и наблюдений, собранных и доставленных в Петербург коллекций:

– маршрутной съёмкой занесено на карту около 600 вёрст пройденного пути;

– собрано 300 образцов горных пород

– добыто и отпрепарировано 110 экземпляров птиц, 15 птичьих гнёзд, 48 экземпляров млекопитающих и 25 экземпляров различных рыб;

– составлена коллекция беспозвоночных, включающая 7000 насекомых, 200 пауков, 200 моллюсков, 50 многоножек;

– для химического анализа взято 130 проб воды;

– составлен гербарий из 900 цветковых и 650 споровых растений; привезены образцы торфа, почвы и водорослей, и даже (зачем-то) 24 мешка лиственничных шишек;

– «по части этнографии и антропологии» привезено 365 черепов, 32 полных скелета, примерно 355 объектов материальной культуры и 2808 «предметов из могил», в поисках которых вскрыто 402 ненецких и хантыйских захоронений (Протоколы заседаний ФМО, 1909 г.).

Я процитировал лишь часть перечня, сообщенного академиком Чернышёвым. Всю эту богатую научную «добычу» надлежало распределить по специалистам, русским и иностранным, которые могли бы обработать собранные материалы и подготовить рукописи научных статей с описанием результатов обработки. После этого собранные коллекции должны были пополнить фонды академических и университетских музеев – Зоологического, Ботанического, Геологического, Этнографического, Антропологического.

Эта работа растянулась на много лет и в целом была довольно успешной. Интересно проследить, каким образом шла обработка коллекций братьев Кузнецовых и как широко разошлись они по тогдашнему учёному миру, не знавшему (до начала Первой мировой войны) ни этнических, ни государственных границ. Некоторая часть собранных материалов была изучена самими участниками экспедиции, в соответствии с их специальностями. Олег Баклунд опубликовал большую статью о собранных минералах и горных породах, Владимир Сукачёв обрабатывал гербарий, Филипп Зайцев – жуков. К работе были привлечены и другие русские учёные. Клопов изучал энтомолог А.Н. Кириченко, моллюски достались Василию Линдгольму, в то время непрофессиональному, но очень авторитетному малакологу (так называются зоологи, изучающие моллюсков). Лишь позднее, в 1914 г., Линдгольм станет сотрудником Зоологического музея Императорской Академии наук, а в те годы он жил в Москве, зарабатывал на жизнь конторской службой, а на досуге занимался изучением коллекций моллюсков, поступавших на его имя со всех концов великой и тогда ещё малоизученной Империи (Винарский, 2019).

Но в России в те годы нельзя было найти специалистов по всем группам животных и растений, которые обитают на Полярном Урале и попали в состав коллекций. Поэтому, как это широко практиковалось в описываемую эпоху, часть собранных материалов была отправлена заграничным учёным. Например, небольшую коллекцию пресноводных губок изучал Нельсон Эннендейл – шотландский зоолог, работавший в Индийском музее в Калькутте. Привезённых с Полярного Урала веснянок (отряд насекомых) описывал доктор Клапалек из Праги. Сетчатокрылые насекомые были отправлены для изучения энтомологу из испанской Сарагосы. Другими словами, изучение богатых естественнонаучных коллекций, собранных Карской экспедицией, превратилось в настоящее международное предприятие, результаты которого публиковались на нескольких европейских языках.

Правда, при подготовке к печати трудов экспедиции возникло неожиданное затруднение. Как мы помним, в начале предприятия его «спонсоры» – братья Кузнецовы – были готовы оплатить не только саму экспедицию, но и публикацию её результатов. Видимо, не поинтересовавшись заранее, в какую сумму им это обойдётся. Теперь же, сообразив, что печать трудов экспедиции влетит им в немалую копеечку, расчётливые купцы от своего первоначального намерения отказались. Они были готовы выделить четыре, максимум пять тысяч рублей, но этого хватало только на изготовление и печать рисунков, карт и таблиц. На полноценное издание таких средств было явно недостаточно.

  Обложка отдельного оттиска статьи В.А. Линдгольма о моллюсках Полярного Урала (из коллекции автора).

И тут в дело вступила Академия наук, объявившая, что все статьи, посвящённые обработке материалов путешествия, увидят свет в виде особого – двадцать восьмого – тома «Записок Императорской Академии наук по физико-математическому отделению». В итоге братья-чаеторговцы оплатили лишь двести экземпляров тиража этого издания, а всё остальное было издано за счёт издательского бюджета Академии, чтобы, как сказано в протоколах ФМО, поддержать частную инициативу и «предоставить возможность жертвователям создать себе памятник в виде печатных трудов».

Издание тома растянулось на долгие восемь лет. Первые выпуски, в том числе и большая статья Баклунда с общим обзором экспедиции, вышли уже в 1911 году, но начавшаяся вскоре мировая война и последующие революционные события быстрому книгоизданию никак не способствовали. Инфляция съедала суммы, выделенные на предпечатную подготовку, наборщиков и верстальщиков академической типографии призывали в действующую армию, нарастала общая государственная неразбериха. Так, рукопись В.А. Линдгольма о моллюсках Полярного Урала, представленная в Академию 9 марта 1911 г, напечатана была лишь в мае 1919 г.  В итоге из запланированных двадцати трёх выпусков тома несколько так и не увидели свет.

Но бурные события 1917-го и последующих годов затронули не только научное книгоиздание, но и самих инициаторов и участников экспедиции. О судьбе самих братьев Кузнецовых мне не удалось ничего узнать. Скорее всего, как и многие богатые промышленники царской России, они закончили свои дни в эмиграции. Олег Баклунд уехал в Швецию, где сделал очень успешную научную карьеру. Не менее успешно работали в науке Владимир Сукачёв и Филипп Зайцев, оставшиеся в России. Меньше повезло этнографу Яновичу, в конце 1930-х гг. репрессированному и скончавшемуся в заключении. О том, что сталось с доктором Мамуровским и Джеймсом Вардроппером, у меня сведений нет.

Спустя много лет, в 1950 году, два участника Карской экспедиции, Олег Баклунд и Владимир Сукачёв, оба давно заслуженные учёные, в годах, встретились в шведском городе Уппсала, куда Сукачёв приехал в качестве главы советской делегации на VIII Ботаническом конгрессе. Баклунд узнал о его приезде из газет и навестил старого друга в гостинице (Горчаковский, 2003). Сейчас уже нельзя точно сказать, о чём они говорили между собой, но почти наверняка они делились воспоминаниями о коротком северном лете 1909 года, проведённом в скитаниям по Южному Ямалу и Полярному Уралу.

Северо-Уральская экспедиция Академии наук и Русского географического общества 1909 г. внесла ценный вклад в изучение полярной оконечности Уральских гор. В науке окончательно закрепилось название Полярный Урал. Им стали называть самую северную часть Уральских гор — к северу от 66° с. ш. (Архипова, Ястребов, 1990).

Автор: Винарский Максим Викторович, д.б.н., профессор, зав. Лабораторией макроэкологии и биогеографии беспозвоночных СПбГУ и главный научный сотрудник Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники РАН.

Список использованных литературных источников

Архипова Н.П., Ястребов Е.В. 1990. Как были открыты Уральские горы. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство. 224 с

Баклунд О.О. 1910. Экспедиция братьев Кузнецовых на Полярный Урал летом 1909. Известия Императорского Русского географического общества, 46: 35–51.

Баклунд О.О.  1911. Общий обзор деятельности экспедиции бр. Кузнецовых на Полярный Урал летом 1909 года. Записки Императорской Академии наук по Физико-математическому отделению, 28(1): v+1–124.

Винарский М.В. 2019. «Русский гражданин шведского происхождения»: Материалы к биографии В.А. Линдгольма. Труды Зоологического института РАН, 323(3): 155-186. https://www.zin.ru/journals/trudyzin/doc/vol_323_3/TZ_323_3_Vinarski_1.pdf

Горчаковский П.Л. 2003. Уральский след академика В.Н. Сукачева. Известия Уральского государственного университета, 27: 13–21.

Протоколы заседаний Физико-математического отделения Императорской Академии наук. 1909 г. (На правах рукописи).