Русские на Нижней Колыме в XVIII-XIX веках
По материалам ссыльного исследователя Чукотки Владимира Богораза.
Однажды в журнале «Жизнь» за 1899 год мне попалась любопытная статья, рассказывающая о жизни русского населения на Колыме за последние полтора века. Статья выгодно отличалась от других подобных исследований: помимо редкого этнографического материала, в неё были включены малоизвестные исторические подробности о ссылке в Сибирь знатных лиц эпохи середины XVIII века. Статья была подписана В. Богоразом. Имя этого исследователя мне ничего не говорило. Я постарался навести справки об авторе статьи, и вот что удалось выяснить…
Становление этнографа Богораза
Путь на Колыму этнографа и исследователя Дальнего Востока Владимира Богораза (1865-1936) был очень непростым. Владимир Германович закончил Таганрогскую мужскую гимназию вместе с Чеховым, затем поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. С 1881 года будущий учёный стал посещать народовольческие кружки, а уже через год был выслан на родину. С 1885 года примкнул к народовольческой революционной группе, неоднократно подвергался арестам. В 1889 году был сослан на десять лет в самый что не на есть «медвежий угол» -- в сибирский Среднеколымск. О своей ссылке Богораз вспоминал с некоторой ностальгией:
«Незабвенные годы в Колымске! Натуральное хозяйство, каменный век вживе: не половишь - не поешь. Рыбачишь, ездишь на собаках, вместе с собаками кормишься этой рыбой. В амбаре живет горностай, хватает мышей и таскает мясные куски. На площади гнездится куропатка. А морозы такие - плюнешь, замёрзший плевок вонзается в снег сосулькой. Было нас полсотни человек. Собак 200 штук. Десяток неводов. Рыбы ловили на каждого в год пудов по 60, дров заготовляли до сотни кубов. Всё своими собственными белыми ручками - кого же заставишь… С русским населением на Колыме мы совершенно сблизились. Плясали на зимних посиделках, пели вместе с девицами старинные игровые песни. По праздникам разыгрывали винт «с прикупкой», «с присыпкой», «с гвоздём», «с эфиопом», «с треугольником» и «классический» простой. А в тяжёлые зимние ночи читали напролёт увесистые книги на разных языках».
В ссылке Богораз стал заниматься этнографией, причём настолько успешно, что Императорская Академия наук в 1894 году включила ссыльного в состав своей экспедиции. Её основной целью было изучение жизни чукчей. Около трёх лет Богораз кочевал по Чукотке. По окончании экспедиции Академия выхлопотала для самобытного учёного разрешение вернуться в столицу. После революции Богораз стал сотрудником Музея антропологии и этнографии Академии Наук. В 1929 году, по его инициативе, был основан Институт народов Севера, где Богораз стал профессором, читал лекции. Также он является автором первого русского букваря для всех школ Севера (1928).
Но обратимся к статье Богораза, рассказывающей о жизни русских переселенцев на Колыме.
Исследователь отмечает, что русские поселения на Колыме были основаны завоевателями Сибири во времена Ивана Грозного. Они разбросаны по устьям сибирских рек, впадающих в Тихий и Ледовитый океаны. Жизнь этих поселений на всём протяжении «полярного сибирского севера», по мнению Богораза, имеет одну характерную особенность: смешавшись с «аборигенами», потомки Ермака составили своеобразную смесь, которая, с одной стороны, сохранила русский язык со многими старинными словами и выражениями далёкой родины, а с другой – усвоила весь материальный пласт «туземной» культуры.
Богораз, с присущим ему стремлением к точности, приводит перепись русского населения на Колыме на 1897 год. Согласно ей, россиян здесь проживало 1120 человек. Первая группа (440 чел.) обитала на среднем течении Колымы; почти вся она была сосредоточена в Среднеколымске. Вторая группа (680 чел.) была расселена по деревням по нижнему течению Колымы, вплоть до океана. Кроме русских здесь обитали четыре юкагирских рода и один якутский, всего 160 человек. Упомянутые аборигены утратили свой родной язык к концу XVIII века и совершенно ассимилировались с русскими поселенцами.
Среднеколымская группа состояла из служилых казаков, многие из которых побывали в Якутске. Богораз отмечает, что, в основном, это чиновники, торговцы, писцы. «Это довольно обезличенная группа, которая отказывается от старинных обычаев, заменяя их «вечорками» - картёжными вечерами, а игровые народные песни – романсами «новейшей фабрикации», - пишет исследователь. - И всё же нижнеколымское население является более нетронутым и характерным, несмотря на значительную примесь «инородческой» крови. Оно сохранило больше остатков русской старины. Однако, если говорить о материальной и экономической жизни группы, то они настолько близки, что их можно рассматривать как единое целое».
Богоразу удалось записать ряд любопытных преданий. Одно из них изображает первых завоевателей Колымского края великанами и знахарями. Предание описывают огромные суда с каменными якорями, которые были так велики, что перед ними нужно было расчищать речной фарватер. Это говорит о необычайно силе пришельцев.
Богораз полагает, что обилие собольих мехов и необыкновенные выгоды торговли с юкагирами и чукчами привлекли на Колыму большое количество казаков и промышленников. Согласно спискам населения XVIII века, на Колыме было значительно больше русских, чем столетием позднее. Причины этого можно усматривать в том, что соболь как вид совершенно исчез на Колыме, а чукотская торговля перешла к американцам. Юкагиры почти вымерли, а русское население сократилось наполовину из-за эпидемии оспы и голода.
Ссыльные на Колыме
Кроме казаков и промышленников, на Колыме появились ссыльные, в том числе и сосланные за политические преступления. Например, в 1742 году в Среднеколымск (в Санкт-Петербурге его именовали «Собачий острог») был доставлен вице-канцлер внутренних дел России граф Михаил Головкин, наказанный Елизаветой за сочувствие к правительнице Анне Леопольдовне (матери принца Иоанна Антоновича). Здесь Головкин провёл четырнадцать лет, выходя из дома не иначе как в сопровождении двух конвойных с ружьями. Узник ежевоскресно являлся в приходскую церковь, где раз в год был обязан, выпрямившись и скрестив на груди руки, выслушивать обвинительный акт и приговор. Здесь же он и скончался, в 1755 году в возрасте 56 лет. Впоследствии ходили слухи, что Головкина задушили собственные слуги, которым надоело прозябать на краю света. Жена похоронила мужа в сенях дома, превратив его в часовню. Когда же, через год, ей было разрешено вернуться в Москву, то Екатерина Ивановна вынула тело мужа из вечной мерзлоты, увезла с собой и погребла в Георгиевском монастыре. Сама Головкина признавалась впоследствии, что на Колыме они с мужем питались дикими кореньями и малоизвестными снадобьями, которые им доставляли шаманы. Когда же супруг умер, с помощью преданных слуг ей удалось набальзамировать труп и сохранить в «землянке», которую они тайком выкопали в стороне от уже пустой могилы.Будучи в Нижнеколымске, Богораз слышал рассказ и о другом ссыльном – каком-то бароне, попавшем в Собачий Острог. Кто был этот человек – неизвестно. Богоразу показали только одинокий крест с надписью «1755 год. Господин барон погребён на этом месте». Рядом лежали остатки двух крестов, принадлежащих, как видно из надписей, «баронше» и «бароновской дочери». Старожилы Нижнеколымска говорили, что, между прочим, на кресте барона будто бы была прибита доска с особой надписью: «Богом убитый». Но отыскать эту доску Богораз так и не смог.
Вообще уголовных ссыльных в Якутске было много. Богораз отмечает, что многие из мещанских семей ведут своё происхождение от ссыльных поселенцев во втором, третьем и четвёртом поколениях. В бытность Богораза в Якутске, т.н. уголовные составляли довольно заметный элемент населения; их общее число достигало шестидесяти человек, а с детьми и жёнами – до ста. Некоторые из них совершенно ассимилировались, обзавелись хозяйством и никак не зависели от «туземцев». Как пример, Богораз называет некоего Булыгина, который слывёт на Колыме универсальным ремесленником: кладёт печи, чинит обувь, делает мебель. Его месячный доход простирается до неслыханной суммы для этих мест – шестидесяти рублей в месяц.
На Нижней Колыме другой поселенец – Мальков – завёл скотоводство, довольно обширное по местным меркам. Впрочем, большинство русских поселенцев являются для края бременем. Около двух третей приписаны к наслегам (якутским посёлкам) и получают от них содержание рыбой и деньгами. Остальная же треть находится на попечении русского и обруселого населения на Нижней Колыме. Были годы, сообщает Богораз, когда обруселый якутский нижнеколымский род, имеющий только тринадцать работников, в том числе, трёх стариков, должен был содержать девятерых поселенцев.
Нередко подобные отношения сопровождались вымогательствами со стороны поселенцев. Богораз приводит историю, когда на попечение нижнеколымского мещанства, был прислан поселенец Литвяков. Он немедленно обзавёлся сожительницей и поселился в общественной избе, которую пришлось отапливать. На содержание ему ежемесячно выдавалось «полкирпича» чаю[i], 5 фунтов рыбьего жира, полвязки сушёной юколы (примерно, 25 шт. вяленой рыбы) и три пуда замороженной рыбы. При этом новоявленный поселенец-иждивенец установил, что рыба должна быть лучшего качества и не меньше определённого размера. Если же староста приносил ему более мелкую рыбу, Литвяков бросал ему подношение в голову или же, у всех на глазах, кидал собакам. Причём это было весной, когда местные жители, не исключая самого старосты, питались полугнилой сельдяткой[ii].
Путешествуя по Колыме, Богораз внимательно присматривался к лицам… «Значительная примесь инородческой крови сказалась в типе населения многими заметными чертами», - пишет он, отмечая, что в некоторых старинных казачьих семьях, преимущественно в деревне Приходской, что лежит в девяноста верстах от океана, ещё попадаются лица кавказского типа с русыми волосами, серыми или голубыми глазами, прямым носом и небольшой шириной скул. Но обычно эти признаки смешиваются с чертами монгольского типа: при серых или голубых глазах «являются» широкие скулы и расплывшийся нос, или при русых, волнистых волосах – узкие темнокарие глаза с приподнятыми наружу углом бровей.
Типы русских на Колыме. Фото В. Богораза. 1890-е гг.
«Тем не менее, – продолжает Богораз, – у русского населения существует вполне определенное национальное самосознание, которое, между прочим, выражается в постоянных насмешках над окружающими инородцами[iii]. О якутах они говорят: «Якут – сзади толкут», «якут – чертова заслонка» и пр. Чукот называют азиатами, применяют к ним эпитеты «нехристь», «полевой зверь». Говорят, что у них полевая, дикая вера».
Богораз отмечает, что некоторые русские предметы обихода на Колыме именуются по этой принадлежности: так рыбачья сеть называется русанкой; русская одежда – русской кухлянкой и т.д. В это трудно поверить, но самые обычные для россиян предметы в XIX веке на Колыме были в диковинку: например, хлеб, «взращенный в земле», тонкая, негрубая ткань, железный топор, глиняная чашка, огниво…
По мнению Богораза, местное население никогда не ставит себя наравне с Россией: нижнеколымский рыбак всегда исполнен робкого и почтительного уважения к отдалённой отчизне, откуда вышли его предки 250 лет тому назад. «Русь мудрёна», – гласит колымская пословица, сложенная ещё дедами.
Пространство неудачных экспериментов
Богораз оставил данные относительно административного устройства на Колыме. По его наблюдениям, в основном это – служилые казаки, которые составляют одну команду Якутского казачьего полка. Они не имеют ни лошадей, ни даже определённого вооружения. Все они числятся в Министерстве внутренних дел и употребляются для полицейской службы. В северных округах задача казаков – возить почту и сопровождать поселенцев. Впрочем, каждая такая поездка длится от полутора до четырёх месяцев. Неудивительно, что все зажиточные казаки стараются избавиться от этих тягостных командировок. Видимо, поэтому подобные экспедиции выпадают на долю молодых казаков.
Исследователь пишет, что, отправляясь в такую дальнюю поездку, казак обычно пропивает или проигрывает в карты свой «паёк» и даже одежду, а остальное продаёт скупщикам. Во время путешествия он обычно «кормится» гостеприимством якутов, а в случае отказа прибегает к насилию. «Трудности этих путешествий особо велики в летнее время, – пишет Богораз. – От Колымы до Индигирки дорога идет по болотистой, покрытой озёрами равнине. Целыми днями кони бредут по брюхо в грязи. Вечером путнику приходится иногда на расстоянии до 10 вёрст искать без успеха сухого местечка, чтобы поставить палатку и развести огонь. Каждое озеро нужно объезжать. Дорога идёт лесом, который растёт на кочкарнике. Кони падают в грязь, вьюки пачкаются, люди мокнут, а весь дневной переход не превышает 10-15 вёрст. От Индигирки местность гористее и суше, зато приходится переправляться через множество горных речек, которые во время дождей задерживают путешественников по 10-15 дней у каждого брода. Стоит ли говорить, что почта из Колымска в Якутск приходит всегда в подмоченном виде».
Богораз сообщает, что время от времени якутская канцелярия требует к себе переводом казаков северных округов. «Судьба таких казаков поистине плачевна, – сообщает этнограф. – Всё для них в Якутске кажется чужим: и климат, и пища, и дисциплина, и вся обстановка городской жизни. Особенно страшным кажется такое переселение нижнеколымцам. Я знаю одну казачью семью, в которой было шесть родных братьев-казаков и пятеро из них после перевода в Якутск умерли один за другим с тоски по полярной родине и от непривычной пищи».
Для своего содержания казак получает из казны два пуда муки в месяц. К этому полагается 15-18 рублей. Впрочем, это жалованье выдаётся не всегда исправно. Иной раз казаки по полгода не получают из Якутска ни денег, ни довольствия. Три четверти своего жалованья казаки тратят на табак, чай и ситец.
Малолетние казаки со дня своего рождения получают половину пайка, а с семи лет до принятия на службу – полный паёк, но без жалованья. «Именно поэтому, - свидетельствует Богораз, - казачий малолеток на Колыме – есть лицо, до известной степени, обеспеченное: и казачьи вдовы и девушки, имеющие малолетних сыновей, - все они питаются от его пайка». «Мало пожил мой сыночек!» - жаловалась Богоразу казачка Акулина Даурова на Нижней Колыме. – Всего только полтора пуда и жил!». Когда исследователь выразил недоумение по поводу такого счисления, Даурова объяснила, что полтора пуда и полтора месяца – одно и то же, так как в месяц дают пуд муки.
Вторую, более многочисленную группу населения составляет нижеколымское мещанство. По переписи 1897 года, в нём числилось 167 мужчин и 143 женщины. Норма платежей и натуральных повинностей среди них очень высока, особенно, если учесть отсутствие заработков и всяких платёжных средств на Крайнем Севере. Богораз приводит следующие примеры повинностей:
- Ремонт и отопление домов духовенства, караулок и общественных изб, а также отопление церкви. Учитывая что на Колыме дома строятся кое-как, ремонт здесь производится не реже, чем через каждые шесть лет, и притом обязательно в летнее время.
- Ремонт пороховых складов и погребов, трёх «поварен» по Анюйской дороге и двух по Колымской. Поварни ставятся на пустынных местах дороги для того, чтобы проезжающим купцам и чиновникам было где переночевать.
- Временное содержание больниц и квартир для фельдшера. Одна такая больница, по данным Богораза, обошлась мещанскому обществу в 700 рублей. Впрочем, она существовала всего полгода, после чего была закрыта.
- Отправление бредовщиков на Анюйскую ярмарку. Каждую весну перед открытием этой ярмарки мещанское общество посылает трёх человек на лыжах и две собачьи нарты для того, чтобы проложить колею для купеческого «каравана», следующего сзади. Бредовщикам, кроме того, выдаётся пища для них самих и корм для собак.
- Пополнение общественных запасов рыбы.
«Неудивительно, что окрестное нищее население практически тонет под тяжестью этих повинностей, – подводит итог Богораз. – Почти каждую весну на Нижней Колыме наступает голод».
Главным занятием, дающим средство к существованию в этих краях, исследователь называет рыболовство. Поэтому население круглый год питается рыбой. Мука на Нижней Колыме употребляется редко, и то не в пищу, а в питьё… «Во время безчайницы, – пишет Богораз, – жители, которые без кирпичного чаю чувствуют себя очень скверно, пережигают муку на сковородке и заваривают её кипятком. Получается невообразимая бурда, которую и пьют вместо чаю. Рыбу употребляют в варёном виде, причём варят её без соли. Зимой морозят сырую рыбу и едят, строгая тонкими стружками. При отсутствии соли строганина гораздо более выносима, чем варёная рыба. Летние запасы рыбы сохраняют в вяленом виде, причём на приготовление рыбы для вяления тратится масса дорогого времени, и получаемый продукт теряет три трети своей питательности».
Богораз добавляет, что для соления у колымчан нет ни необходимой посуды, ни достаточного количества соли. Помимо соли на Нижней Колыме в дефиците и погреба, куда жители могли бы складировать рыбные запасы. Жители также не имеют орудий, чтобы «выламывать» вечную мерзлоту, не только для погребов, но и для могил. В деревнях к северу от Нижнеколымска, по свидетельству Богораза, нет ни одного кайла, поэтому могилы вырубают топором, причём, несмотря на все старания, она получается такая неглубокая, что следующим летом её разгребают медведи... Местные жители жаловались исследователю, что пару лет назад из Якутска прислали партию кайл, но они были так малы, что походили на большие гвозди и ломались при каждом ударе о мёрзлую глину…
Именно в невозможности сохранения запасов, Богораз видит основную причину ежегодного голода на Колыме. Основной летний промысел – охота и рыболовство – в сущности, даёт самые ничтожные запасы. Летом нередко бывает, что на другой день после прекращения обильного промысла рыбы уже нечего варить, и жителям приходится питаться юколой – сушёно-вяленым мясом рыбы, которое Богораз называет «горьким, как земля»[iv]. Однако через неделю или две опять «идёт» рыба, и жители, ещё вчера голодавшие, разбрасывают по земле часть ценных продуктов – потроха, печень, головы и т.п.
Богораз уверен, что обычный весенний голод на Колыме не идет ни в какое сравнение с голодом где-нибудь в Европейской части России:
«Люди по целым неделям существуют кирпичным чаем, собаки во множестве падают, а уцелевшие растаскивают их трупы по клочьям. Даже пришельцы из России более обеспечены средствами, чем туземные жители, которые доходят до крайности. В апреле 1895 года одна знакомая семья, - продолжает учёный, - имела пропитания только несколько фунтов муки и кусок тюленьего жира. Когда эти продукты пришли к концу, пришлось содрать с двери лохмотья оленьей шкуры, защищавшей избу от холода, сбить с них шерсть, а кожу разварить в котле».
Исследователь полагает, что в этом отношении Колыма гораздо несчастнее соседних рек – Индигирки и Анадыря, где тоже есть русское рыболовное население, но голод встречается гораздо реже и далеко не имеет такой интенсивности. «А между тем, - сетует учёный, - именно на Колыме не было недостатка в культурно-административных опытах для улучшения быта населения, которые, впрочем, не увенчались успехом». Богораз приводит ряд примеров: например, в 1882 году колымским мещанам было предписано сделать опыт над вываркой соли из морской воды. Выварка проводилась в больших железных котлах. Опыт кончился тем, что три котла прогорели насквозь, причинив убытка на сорок рублей. Через два года подоспел новый опыт: копчение сельдятки. При этом продукт получился такой, что его есть отказывались даже собаки. Были неоднократные разведения картофеля и других овощей, но всё обернулось неудачей.
Материал подготовил А.Ю. Епатко, ст. научный сотрудник Государственного Русского музея.
[i] Чайный кирпич – своеобразные режим обработки чая. Представляет собой блок порошкового или листового чая, спрессованный для получения прямоугольной формы. Зародившись в Китае в эпоху Мин, этот метод пришёл в Японию и Россию. Ныне этот способ приготовления чая встречается в Средней Азии и Тибете.
[ii] Сельдятка – мелкая рыба из породы сига.
[iii] Эта не самая замечательная черта вообще свойственная большим народам, граничащими с малыми народностями: например, широко известно, что американцы подсмеиваются над эскимосами и алеутами, австралийцы выбрали объектом насмешек новозеландцев, а британцы – шотландцев и ирландцев.
[iv] Обычно юкола приготовляется народами Курил и побережья Берингова моря. Ее коптят над очагом или слабо засаливают перед сушкой.
