Вечно Новая Земля Степана Кондурушкина

Его имя часто встречалось мне в старых газетах. Я не слишком обращал внимание на его публикации, пока внимание не привлёк один заголовок в «Речи» за 1909 год: «Кто владеет Новой землёй». Потом, в «Современном слове», встретились странички из дневника путешествия на этот архипелаг.

«1 августа. Уж опускается за край земли солнце. Вечер и утро призрачными тенями ложатся меж горами по долинам. А верхушки далёких гор в холодной пустыне светятся всю ночь. Золотые пятна в фиолетовом море гор, долин, облаков и тумана».

«Полуостров Павла – игра волн. Он похож на лежащую Эйфелеву башню. Внутри треугольник воды, по сторонам – правильные дуги, в вершине подпирают громадный камень, торчком упавший в океан.

Здесь я остановился и долго стоял без мыслей, без движений, без воли. Холодное спокойствие полярной ночи охватило меня. Мои глаза расширились. Я вижу прозрачную воду, бриллианты светящихся на дне камней. Зелёные дали океана вливаются в душу широкими потоками. Я забыл все человеческие слова. Я только вижу. Я ощущаю на щеке дуновение ветра, паутину сырости. Всё я забыл, ничего человеческого не знаю, не помню, живу как камень, как ледник. Светлеет небо, и я светлею. Укроет тёмное облако – потемнею и я».

Не так давно я перечитал его сборник «Сирийские рассказы». Он путешествовал и по этим местам. Теперь здесь пролегли государственные границы, а тогда, наняв проводника-араба или сев в поезд, Степан Семёнович свободно перебирался из Ливана в Сирию и Палестину, описывая местных жителей – незнатных обычных людей, российских паломников. Очень симпатичным показался рассказ о могильщике Исбире. Однажды на базаре появился торговец с новым европейским товаром: часами и зонтиками. Они шли нарасхват. Исбир тоже купил часы и зонтик. Все решили, что он теперь стал, как все. Но Исбир долго ходил странно сосредоточенный, а несколько дней спустя появился на рынке с огромной лохматой собакой. Часы болтались у неё на шее, а зонтик Исбир держал над псом, защищая от солнца. Он смеялся над обывательской моралью горожан.

На смену Палестине пришла Новая Земля.

Степан Кондурушкин побывал там дважды. В первый раз – летом 1909 года. Он отправился туда на пароходе «Королева Ольга» вместе с архангельским губернатором Иваном Васильевичем Сосновским, который сопровождал небольшую экспедицию из пяти человек для обследования Крестовой губы.

– Владеем мы, русские, Новой Землёй уже несколько столетий, – сетовал в дороге губернатор, – но до сих пор она нами не эксплуатируется, не заселена и не исследована. С 1880 года пароходное товарищество Архангельско-Мурманского пароходства совершает каждое лето по два рейса на Новую землю, за что получает от правительства ежегодной субсидии по пяти тысяч рублей. Таким образом, с 1880 года на эту надобность израсходовано около 150 000 рублей, а с расходами на сооружение спасательной станции в Карманкулах, поселение на Новой Земле, фельдшера и монаха общий итог расходов составляет более 200 000 рублей. В настоящее время тут живет двадцать самоедских семей, около ста человек. Следовательно, в среднем на каждую водворённую сюда семью израсходовано около десяти тысяч рублей. Дорогие семьи!

Надо пояснить, что самоедами тогда называли ненцев. Губернатору удалось исходатайствовать две тысячи рублей для маленькой экспедиции. На будущий год он намерен был просить столько же, чтобы хоть как-то продвинуться в исследованиях. Со времён Баренца на Новой Земле не было изучено ничего нового.

– Экспедиция проедет немного дальше. И так шаг за шагом без больших расходов, без многотысячных приготовлений мы можем добыть о Новой Земле первоначально необходимые сведения, проложить дорогу русским промышленникам и поселенцам, которые сами не рискуют забиваться в места незнакомые. Кроме того для нас важно водрузить на северной части острова русский флаг, создать там хотя бы маленький поселок.

Губернатор опасался, что там могут возникнуть норвежские поселения, хотя Новая Земля и принадлежит России. Вопрос обладания этими территориями еще не вполне ясен: то ли мы владеем, то ли нами.

– Точно также в свое время мы владели Шпицбергеном, – добавил Сосновский. – А теперь там нет и духу нашего.

Губернатор беспокоился не напрасно. В Баренцевом и Карском морях, в том числе у берегов Новой Земли, вели незаконный промысел целые флотилии норвежских судов. Били белых медведей, моржей, белуг, нерп. Прибыль была огромной. В 1908 году только на двух норвежских судах, обнаруженных в Поморской губе Маточкиного Шара, оказалось 29 живых медвежат, 1000 шкур, 1500 пудов звериного сала. Норвежцы следят, как и где курсирует российский военный конвой. Вернулся с Новой Земли - значит, можно спокойно ехать туда на промыслы. Из-за льдов российский корабль может патрулировать океан только летом. Да и прямых встреч с ним норвежцы уже перестали бояться, выкручиваются.

«Морского и сухопутного зверя ещё много там, – писал Степан Кондурушкин о Новой Земле в другой своей статье, – но гораздо меньше, чем было раньше, ибо норвежцы ежегодно бьют у берегов десятки тысяч моржей, тюленей и белых медведей. Морскую корову совсем истребили; киты почти перевелись. Нужны новые, усовершенствованные способы лова, нужна инициатива. Во всём этом самоеды всегда отстанут от поморов».

«До прошлого, 1908 года новоземельскими делами заведовал на Новой Земле чиновник для поручений при архангельском губернаторе г. Макаров. И хозяйничал он на Новой Земле “по-семейному”, так что за последние три-четыре года у него не оказалось никаких отчётов. Нет расписок в приёме промыслов, нет оправдательных документов в расходах. Промыслы он продавал частным образом, келейно, и доставлял колонистам недоброкачественные продукты». 

Развитие частной инициативы, контроль и пресечение коррупции, основание постоянных поселений, должная организация морской охраны – вот вкратце те меры, которые обозначил публицист в своих статьях о развитии архипелага.

Прибыв на Новую Землю, Кондурушкин сообщил о себе Горькому:

«Дорогой Алексей Максимович!

Пишу Вам несколько слов с Новой Земли. Только что вчера приехал сюда и вот остался в Маточкином Шаре до следующего рейса, т.е. более чем на два месяца. Условия жизни будут довольно сносные. Дом художника Борисова даёт вполне приличное помещение. Провизии захватили с собой, и здесь найдутся гуси, оленина и рыба. Три семьи самоедов и одна русская и штук сотня собак – вот и всё поселение Маточкина Шара. Кругом залив, обставленный со всех сторон горами. Горы покрыты снежными полосами до самого моря. Ходят льды. Пароход уходит сегодня, и на два с лишним месяца я буду отрезан от всего культурного мира океаном.

Правда, я не один. Со мной остаётся на лето ещё трое: два немца (приехали за шкурами зверей и птиц на чучела) и молодой прив[ат-]доцент Петербургского университета. У нас много оружия и охотничьих припасов. Даже сети для ловли рыбы.

Вот она первозданная земля. Можно сказать словами Библии: “И дух Божий носился над нею”. Вот пока и всё. Будьте здоровы. Привет вашей супруге».

Почты на Новой Земле, понятное дело, не было. Письмо Горькому Кондурушкин отправил с кем-то, кто возвращался назад, на материк. Иначе бы оно не дошло. Да и Горький тогда жил на другом острове, «на солнечном юге», на Капри.

Слова из книги Бытия, упомянутые в письме Горькому, стали эпиграфом к рассказу «В солнечную ночь».

Он был опубликован в одном из сборников издательства «Знание». Кондурушкин принял ряд стилистических замечаний Горького, с некоторыми не согласился. Отстаивал библейские образы. У него упоминались «горы, нагромождённые ещё в первые дни творения». Он хотел подчеркнуть первозданность природы на Новой Земле. «По геологии они позднее нагромождены, – возражал Горький в ответном письме. – Библейские чудеса-то вы бы оставили (в стороне. – В.Б.), к чему они? И без них хорошо».

Если сравнить «знаниевскую» редакцию рассказа с позднейшей, 1916 года, когда он вошёл в состав отдельного сборника, дав ему название, различия бросятся в глаза, сразу станет ясно, что текст дорабатывался. Но пока важны не эти текстологические сравнения и параллели. Осталась прежней идея: несколько человек, как будто на волшебной «машине времени», перенеслись в изначальные времена земли. У них есть ружья, патроны, лодки, водка, котелки для еды, огонь, с ними собаки, и они могут жить на голых островах.

«Неужели тогда, в далёкое утро мирозданья, было всё так невыразимо прекрасно, как здесь: вот оранжево-жёлтый, пылающий океан, а вот обманно-близкие фиолетовые горы с пятнами бело-розовых снегов.

Моментами кажется, что чудеса библейского творчества продолжаются. Напрягаются силы земли и моря. На зелёном небе внезапно зародилось облачко, появилось вдруг из ничего и вдруг же растаяло, исчезло.

Из оранжевого масла холодных вод перед лодкой внезапно появился скалистый, колючий островок. Стоит он здесь миллионы лет или только что поднялся со дна океана, ещё голый и тёмный?

Невидимый творческий дух носится над водами, творит новые острова, горы, целые земли… Сеет семена жизни, но не может преодолеть смертного холода земли и моря.

Море и земля жадно пьют солнечные лучи. Горы рядятся в брачные одежды. От избытка невечернего света они сверкают каждая своими цветами: эта – розовым, та зелёным, а самая дальняя – нежно-синим».

 

«А что, мы до сих пор воюем с японцами?» – спрашивает у костра самоед Ефим, чтобы поддержать разговор. Он где-то случайно услышал об этом событии.

«От этого вопроса мне вдруг стало одиноко, – признаётся рассказчик. – Я сразу почувствовал, увидел особым, внутренним, зрением вокруг себя на тысячи вёрст волнующиеся дали холодного океана и нестаявшие снега у самых вод в конце июля. Неприветливая вечная мерзлота земли на аршинной глубине вот здесь же под нашим костром, зимние бури и метели; трёхмесячная ночь и полная заброшенность среди плавучих льдов, туманов и снегов – всё это объединилось в одно чувство тоски и холода. Ясно, что Ефиму совершенно чужды горе и радости сотен миллионов людей, живущих за океаном. Осколок вымирающего племени, он одиноко догорает на холодных камнях Новой Земли в борьбе с белыми медведями, тюленями и моржами».

– Все это, ты Ефим, выдумал, – шутит Постников. – Не было никакой войны.

Здесь, на островах, не имеет никакого значения, закончилась ли эта несчастная война или ещё идёт. И Ефим вдруг соглашается: «Может быть и так».

– А ты знаешь, Ефим, куда твоя душа после смерти пойдёт? – уже в другой раз спрашивает Постников.

– Не снай.

Постников удивляется, продолжает подковыривать:

– Но ты же христианин, али деревянному идолу молишься?

– Как же, христианин, – с испугом отвечает Ефим.

– И о душе ничего не знаешь?

– Осенью приедет пароход, у чиновника спрошу. Он поди снает.

Они пьют из одной чарки по кругу водку и закусывают медвежьим окороком. Ощущение остановившегося времени делает бессмысленным любое знание. Нет истории, нет никакой метафизики. Единственная реальность – льды, скалы, гуси, медведи, костёр. Нужно знать только то, что помогает выжить.

В 1910 году Кондурушкин снова решил отправиться на Новую Землю. На этот раз с зимовкой, на десять месяцев, от парохода до парохода. Зимой он написал очередное письмо Горькому с просьбой изыскать и выделить 1800 рублей. Расходы, по его расчётам, должны покрыться от продажи книг. Он обещает писать для сборников «Знания» за половину гонорара. 

«И хорошо напишу, ей-богу. Если бы Вы знали, как всё это прекрасно и интересно. Ух, какая грозная природа, но какой великолепный и этот заморыш жиловатый самоед или плут-помор. <…> Кроме того, есть в этом уединении для меня какая-то потребность души. Петербург меня замучил. Уеду я из него, хотя бы для этого пришлось разделаться с семьей. Уеду на Волгу писать деревню. Новое начинает там уже кристаллизироваться. И сделаю это после Новой Земли».

В марте стало ясно, что поездка не состоится. Ни Горький, ни учреждения, куда Кондурушкин обращался, не смогли помочь. Требовались деньги не только на дорогу, но и для домашних. «А жалко мне Новой Земли до слёз, – признался Кондурушкин Горькому в очередном письме. – Много я там оставил такого, что не успело ещё для меня оформиться в художественный образ, но что я предчувствую с наслаждением».

Вторая поездка состоялась только в 1913 году.

Небольшие рассказы «Бой» (о том, как подрались друг с другом и погибли морж и белый медведь), «Красная женщина», «Удар колокола» Степан Кондурушкин написал после первого путешествия. После второго, в 1913-м, появились «Пловцы», затем рассказ «За зверями». «Листы из дневника» публиковались в газете «Современное слово» и вошли в 1916-м в сборник «В солнечную ночь».

«Пловцы» – о том, как помор Иван Припасов с женой Настей отправились на Новую Землю, а вместо неё из-за бури попали на остров Колгуев. Иван был пьяница, и его не взяли на архипелаг с пароходом. А он там десять лет подряд охотился, и – такая обида. Решил показать характер, сам поехал. И вот – попал не туда. Предложил жене зазимовать на Колгуеве, а Настасья настояла, чтобы плыть дальше, на Маточкин Шар. На четвёртый день пути их настигла буря. Лодку стало крутить. «Прощай, Настя, смерть приходит!» – стонет Иван. А жена его солёным от воды кулаком, да по лицу: «Держи лодку по ветру, а то голову веслом разобью!». Поплыли дальше. Настя гребла, Иван одной рукой правил, другой воду из лодки вычерпывал. Пресную дождевую воду собирали в расстеленный парус, когда шёл дождь. Так через пару дней дотянули до Новой Земли. Видят её из лодки, по очертаниям берегов узнают. Рядом она. Неожиданно потянул от островов ветер. Гребёшь и стоишь на месте, а если не работать вёслами – в океан унесёт. «Оба стиснули зубы, молчат, сопят, гребут. Из-под вёсел вода разлетается белыми метёлками». Двести саженей проплыли за два часа. Кое-как добрались. Вот оно – счастье. Иван прыгнул в прибрежную воду и вытянул лодку. А через какое-то время прибыл пароход, а с ним и тот чиновник, который Ивана на Новую Землю не взял. «Как это ты пробрался?» – спрашивает. «А что мне, – отвечает Иван, – сел в карбас, взял жену да приехал. Что мне море – тьфу!».

Рассказ «Мальва» у Горького начинается словами: «Море смеялось». У Кондурушкина оно никогда не смеется. В нём плавают льды. Оно меняет цвета. «Нелюдимо наше море. День и ночь шумит оно». Этот эпиграф из Николая Языкова Кондурушкин взял для «Пловцов».

***

Возвращаясь в 1913 году с Новой Земли на материк, Кондурушкин записал в дневнике:

«Пароход, не качаясь, плавно идёт по Северной Двине. После трёхдневного лежанья я, как воскресший из мёртвых, ходил на капитанском мостике, дышал тёплым после Новой Земли, тёплым воздухом беломорских берегов. Любовался ярким светом солнца, оживлением населённых людьми мест, лесами уже поблёкшими и разноцветно-яркими. Хорошо удивился лесу самоед Илья Вылка. Когда он впервые увидел лес, сказал:

– Какой у вас земля лохматой!

Вот и мне после голых новоземельских скал, где не только деревца – даже кустика нет, берега Северной Двины кажутся ужасно лохматыми».

Спустя несколько дней Степан Семёнович уже гулял по Петербургу и вспоминал первозданные горы вечно новой Новой Земли.

Ему было не по себе.

«Грязны дома, улицы, трамваи, церкви, сады, грязны даже нарядно одетые люди, грязны все несметные богатства, скопленные человечеством в течение многих тысячелетий».

– Как же мы богаты на обжитой земле, – повторял писатель вслух, – но как скверно и грязно живём!

Север продолжал притягивать его своей чистотой. Другой возможности, чтобы совершить третью поездку, писателю не представилось. Октябрьскую революцию он не принял. В гражданскую войну сумел проехать на территорию, занятую белыми, - сначала на родину в Самару, потом в Омск, где и умер в январе 1919 года. Его забыли и в советское время не переиздавали, разве что в 1927 году в серии «Дешёвая библиотека» – один рассказ брошюркой в шестнадцать страниц. По крайней мере, в каталогах центральных российских библиотек мне ничего другого не встретилось. То же и сейчас. Пасхальный рассказ «Звонарь Федя» вышел в свет в Москве отдельной книжечкой такого же объёма благодаря небольшому церковному издательству. Добавим ещё переписку с Горьким в 95-м томе «Литературного наследства». Это, пожалуй, всё.

Новая Земля, открытая Степаном Кондурушкиным для российского читателя, пока закрыта.

А жаль.

Автор: Виктор Вячеславович Боченков, к.ф.н., литературовед, журналист. 

Фото заставки сделано "Плавучим университетом".