Водопад или маятник? Особенности миграции между Севером и Югом

Не забуду первую командировку на Север в качестве аналитика. Московские коллеги напутствовали, что-де лучшее, что можно придумать в моём случае, – это, как бы помягче, город «свернуть». «Помогите спасти наш город,» -- глядя в глаза, произнесли там.

За последние десятилетия привычной «северной» темой стал отток населения, а для жителей Центральной России необходимость отъезда с Севера – практически очевидной. Казалось бы, действительно: потеря населения по сравнению с позднесоветским уровнем на Севере и в Арктике ощущается очень остро, во многих районах в 1990—2000-е произошла буквально обвальная потеря населения. Так, например, на Чукотке, на севере Якутии, а также в границах городского округа Воркута (Республика Коми) городское население составляет в настоящий момент всего 30-45% от «позднесоветского» уровня. Примерно на треть сократилось население Мурманской области – и т.д. В значительной степени такой «обвал» численности населения был связан действительно с непосредственным выездом людей.

Но при более детальном рассмотрении картина сложнее. Есть такое понятие как «западный миграционный дрейф»: снижение численности населения в северных и восточных районах страны и одновременный её рост в южных и центральных. Автор термина, один из крупнейших отечественных демографов, всю жизнь занимавшаяся миграциями, Жанна Антоновна Зайончковская отмечала однако, что в отношении городского населения это явление дало о себе знать «в движении городского населения уже с 60-х годов» (Зайончковская Ж.А. Внутренняя миграция в России и СССР в XX веке как отражение социальной модернизации // Мир России. Социология. Этнология. 1999. №4. № Стр. 22—34.). Да, явление «западного дрейфа» радикально усилилось в 90-е, однако по сути это был не односторонний отток, но смещение баланса двухсторонней – всегда двухсторонней – миграции. В самые тяжёлые годы ехали на Север оттуда, где тяжелее. В 2013 году, опрашивая норильских школьников о местах рождения родителей, получила в анкетах почти все «горячие точки» бывшего Союза: Сумгаит, Ош, Цхинвал…

Верно и обратное: в самые «тучные» для Севера советские годы был, наряду с мощным притоком, серьёзный отток с Севера. Магаданец Владимир Яновский в работе «Человек и Север», в силу проживания на Севере глубоко вчувствовавшийся в проблему, писал в 1960-е: 

Неслучайно основная научная проблема в отношении населения Севера виделась (во всяком случае, во второй половине XX века) в закреплении мигрантов (а не в дополнительном их наборе). По этому поводу классической книгой считается «Новоселы в городах» той же Зайончковской.

Таким образом, северные миграции – это как минимум, двусторонний маятник. Есть точка зрения, согласно которой вообще нельзя рассматривать миграции с Севера как разовый переезд в том или ином направлении: на практике наблюдается сложная цепь не только возвратных миграций, но и, по сути, феномен распределённой жизни, когда люди проводят отдельные отрезки жизни (зачастую в пределах одного года) в разных районах страны (об этом – готовящаяся к печати книга «”Дети девяностых” в современной Российской Арктике», написанная сотрудниками Центра североведения ЕУСПб) – но это направление практически не поддаётся статистическому анализу, поэтому в данном случае будем рассматривать всё же именно миграции, то есть переезд на относительно длительный срок, фиксируемый статистикой.

Ранее мы проводили сравнительный анализ миграций северных и южных (сходных по специализации) городов России: он показал, что не столько отрицательная миграции, сколько размах миграций, суммарный объём въездов и выездов – главное отличие северных городов от их южных аналогов[1]. Интересно, что, судя по ряду исследований[2], это неверно в отношении южной части Дальнего Востока: там почти нет миграции из западных районов страны, но есть с Севера Дальнего Востока (куда, однако, парадоксальным образом миграции из западных районов страны есть). Возможно, складываются своеобразные миграционные треугольники «западная часть страны – Северо-Восток – Юг Дальнего Востока», но эта тема уже выходит за рамки данной статьи (она, безусловно, интересна для отдельного анализа).

Второй аспект, который и будет основным предметом анализа в данной статье, – это территориальная структура и перераспределение миграционных потоков между Севером и Югом.

Есть, в общем, три группы факторов, влияющих на потоки мигрантов: экономические, социальные и институциональные, а также пространственные. Последняя причина кажется очевидной: можно легко встретить тезис, что, мол, в Санкт-Петербург «трудно «прорваться» из Сибири и Дальнего Востока»[3] -- это выглядит удивительным на фоне исследований в самих северных городах, где именно Петербург рассматривается как очевидное и традиционное направление миграции[4].

Более того, Север и Арктика – яркое исключение в отношении работы пространственных факторов. Закон «убывания тесноты миграционного обмена населением по мере удаления регионов друг от друга»[5] здесь перестаёт работать. Как пишет сам исследователь, «показатель прибытий в Центральный федеральный округ из Сибирского и Дальневосточного федеральных округов возрастает и становится на уровне показателей прибытий из смежных к Центральному федеральных округов. Объяснить это более высоким уровнем интенсивности итоговых выбытий из них нельзя. …»[6].

Дальние миграции между Севером и Центральной Россией, выглядящие каким-то нонсенсом, нередко объясняют тем, что "причины кроются, в числе прочего, в иссякающем в последние годы, но ещё заметном потоке обратных переселенцев и их семей, заселявших Сибирь и Дальний Восток в советские годы" [выделено нами – авт.]. Основными донорами мигрантов в те годы были территории Европейской части СССР, и, прежде всего, регионы, расположенные в современных границах Центрального федерального округа[7].

По всей видимости, система миграций между Севером и Югом находится под влиянием целого комплекса факторов -- как экономических, так и институциональных, и социальных. Ранее мы с коллегой показали[8] (правда, на косвенных данных социальных сетей по миграциям только из Норильска), что работают оба принципа: экономические (стоимость жилья и средняя заработная плата) и географические факторы (близость мест выхода и входа мигрантов) объясняют значительное число случаев миграции – и в то же время есть направления, необъяснимо популярные – в частности, миграции из Норильска в Белгород и Санкт-Петербург. «Необъяснимость» миграций, в частности, в Белгород только экономическими факторами неоднократно констатировалась исследователями[9]. Исследование, посвящённое конкретно «белгородскому феномену», показало, что он сформировался под влиянием целого ряда факторов, среди которых ведущая роль принадлежит институциональным и социальным.

Опыт качественных социологических исследований в арктических городах позволяет выдвинуть гипотезу о том, что подобные «белгородскому феномену» сложные многофакторные миграционные связи (не сводимые к разовому циклу «приток на Север – отток с Севера») существуют между отдельными регионами Арктики и регионами за пределами Арктической зоны. Н.Ю. Замятина писала об этом, предложив понятие «большие регионы»[10] В них формируются те самые случаи «распределённой жизни» между Севером и Югом (о чём речь в книге «Дети девяностых…») и другие интересные и пока мало изученные явления социальной жизни Севера и Арктики.

Демограф Олег Леонидович Рыбаковский разработал любопытный метод выявления «экстраординарно» сильно связанных регионов, посвятив этому методу докторскую диссертацию[11]. Рыбаковский вывел миграционный индекс пространственной (географической) структуры (МИПС), вычисляемый отдельно для выбытий, прибытий или миграционного оборота. Суть метода: посчитать теоретический объём миграционных потоков – так, как если бы они были распределены по стране пропорционально объёму входящих и исходящих миграций по каждому региону, без каких-либо «концентраций», и сравнить с ним реальные показатели. Высокое значение МИПС характеризует превышение реальных объёмов миграции в паре регионов над расчётными.

При интерпретации результатов надо понимать, что высокое значение МИПС не означает больших абсолютных значений числа мигрирующих – показатель отражает не абсолютный размер, а именно необычность, как бы формальную «нелогичность» миграционного потока. Например, допустим, на Чукотку едет мало людей, и большинство тех, кто едет, допустим, из Омской области (о чем ниже) – то МИПС здесь высокий (3,25), хотя абсолютное число мигрантов невелико, три десятка человек. Примерно такой же МИПС даёт, например, поток из Мурманской области в Санкт-Петербург, хотя за этим потоком «стоят» 8,5 тыс. ежегодных перемещений. Однако на общем фоне (в Петербург едут со всей страны и много) эти 8,5 тыс. мурманчан дают такой же «эффект» как 300 омичей на Чукотке. 

Избранные миграционные потоки: абсолютные данные (среднее число мигрантов за 2015—2019 годы) и МИПС выбытий за тот же период:

[1] Даны средние значения за пять лет, поэтому цифры могут быть не целыми

Надо также понимать, что значительная часть миграций – «неокончательные». Потоки из крупных городов на Север – это, в значительной степени, возвратные миграции, но не только с Севера на Юг, но и с Юга на Север. Вчерашний студент возвращается на родину. Девушка неудачно вышла замуж в столице, а после развода вернулась к родителям. Уроженец Севера завёл было бизнес в Ростовской области, но разорился, и вернулся на Север, где, в силу тесных социальных связей «подняться» проще. Чиновника-москвича, после ряда лет службы в столице, назначили в удалённый регион. Это вполне типовые примеры миграций, и таких причин десятки.

В своём исследовании мы предприняли попытку повторить путь Рыбаковского, выявив экстраординарные связи между регионами России по данным официальной статистики 2015—2019 годов. Что же получилось?

Будем считать экстраординарными исходящие потоки мигрантов, в 2,5 раза превосходящие модельные (то есть МИПС больше 2,5). Таких случаев получилось всего 359 (считая некоторые регионы вместе – например, Магаданская область и ЧАО: автор методики считает, что это повышает надёжность результатов). В большинстве случаев «экстраординарные» потоки – это потоки между соседними регионами, и их дальность укладывается в 200 км, редко – в 600. Так, например, это довольно мощные потоки мигрантов в Москву и Московскую область из соседних областей – и обратные им. Самые дальние из областей, потоки мигрантов откуда в столицу и обратно можно считать экстраординарно мощными – это Тамбовская и Брянская области, а также Мордовия. Аналогично, выделяются потоки в Санкт-Петербург и Ленинградскую область из регионов Северо-Запада, а также из Вологодской области, Мурманской и Архангельской областей (обратные потоки тоже довольно мощны). Таким образом, по сути, «экстраординарные потоки» являются экстраординарными, если не учитывать соседство, расстояние. Если принять эти факторы во внимание, то такие потоки, в общем, вполне логичны (хотя миграция между Москвой и Мордовией – это, пожалуй, уже что-то интересное). В остальном, «ходят в гости» друг к другу соседи: из Ханты-Мансийского автономного округа (Югры) едут в Тюмень (верно и обратное), из Ивановской области – в Нижегородскую, из Краснодарского края – в соседнюю Ростовскую область.

Неожиданно мощным узлом миграций оказалась Новосибирская область: экстраординарные (в 2,5 раза превышающие модельные) потоки мигрантов направлены сюда из многих регионов Сибири – помимо соседей, это мигранты из Забайкальского и Красноярского краев, Иркутской, Омской области, из Бурятии и Якутии). Как и в большинстве случаев, выделяются и обратные потоки: это современные двусторонние миграции. Ещё один узел завязался между Чечнёй, с одной стороны, Астраханской, Волгоградской, Ростовской и Саратовской областями – с другой (довольно заметный поток из Чечни в Саратовскую область здесь – абсолютный «рекордсмен» дальности).

Все остальные дальние (более 500—600 км, если считать между центрами регионов) экстраординарные потоки – это потоки с участием северных регионов.

Вот они:

Санкт-Петербург и Ленинградская область – мощный миграционный центр всего европейского Севера, связанный двусторонними миграциями не только с соседними Республикой Карелией, Новгородской и Псковской областями, но и с Вологодской, Архангельской, Мурманской областями (все три имеют примерно одинаковые значения МИПС около 3, тогда как Новгородская и Псковская – 6,1 и 5,5, соответственно).

В целом, это легко объяснимый феномен; интересно другое, а именно: миграции в Санкт-Петербург не дали высоких значений МИПС нигде в Сибири или на азиатском Севере: здесь лишь немного превышают единицу значения МИПС исходящий миграции в Санкт-Петербург. Это противоречит известному тезису о том, что именно Санкт-Петербург – наиболее привлекательный центр миграции для северян и сибиряков. Ведь именно этот город – традиционный центр подготовки кадров для Севера, в ленинградские вузы десятилетиями традиционно поступала на учёбу северная молодёжь, в том числе по специальным программам (например, в Институт народов Севера при Российском государственном педагогическом университете имени А.И. Герцена). Здесь действуют десятилетиями ведущие институты ряда отраслей, ориентированных на научное обеспечение экономики районов Крайнего Севера (например, ведущий геологический институт страны – Всероссийский научно-исследовательский геологический институт им. А.П. Карпинского (ВСЕГЕИ) – и др.). В целом, доказывать значимость Ленинграда/Санкт-Петербурга для Севера и Арктики, казалось, не требуется – и логично, что она могла рассматриваться как прочная база повышенного объёма миграций. Однако анализ показал, что выход мигрантов из регионов азиатского Севера в Петербург отнюдь не достигает экстраординарных величин, а по ряду регионов (ЯНАО, ХМАО) – даже ниже модельных. Немногим выше единицы МИПС выход мигрантов в Санкт-Петербург только у дальневосточных регионов – Якутии (1,07), Камчатского края (1,69), Хабаровского края (1,16), Магаданской области и ЧАО (1,02), Сахалина (1,06). Чуть меньше единицы этот показатель у Красноярского края, у большинства сибирских регионов (кроме Омской области).

В случае Норильска, где связь с Петербургом зафиксирована опросами, объяснением может служить то, что миграционный поток норильчан в Петербург «тонет» в обобщённой статистике по Красноярскому краю. Однако респонденты в Норильске неоднократно сообщали, что «все ленинградцы уже уехали» -- и, видимо, именно это объяснение должно быть принято за основное. Иными словами, и обратная миграция тех, кто изначально ехал «осваивать Север» (которую О.Л. Рыбаковский обозначил как основной фактор связности регионов Крайнего Севера и регионов западной части страны), на самом деле, уже иссякла, и значимость именно Санкт-Петербурга как миграционного партнёра всего российского Севера и Арктики сегодня уже устарела: теперь это главный партнёр только Европейского Севера.

При этом Европейский Север не представляет собой исключительно «моноцентричной» системы: Мурманская область имеет экстраординарно мощные миграционные потоки не только с Петербургом, но и с Архангельской и Вологодской областями, и, что особенно интересно, – с Новгородской и Псковской областями (соответственно, в 5 и 3,7 раз больше расчётных).

Миграционные потоки из Архангельской области в Новгородскую и Псковскую область лишь чуть-чуть выше расчетных (1,31 и 1,28 соответственно) – зато у области мощные, притом двусторонние связи.

Впрочем, означенные связи можно считать всё же в той или иной степени «соседскими».

Продолжение следует.

Авторы: Надежда Юрьевна Замятина, канд. геогр. наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ им. Ломоносова, зам. ген. директора Института регионального консалтинга; Руслан Вячеславович Гончаров, канд. геогр. наук, доцент факультета городского и регионального развития Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

[1] Zamyatina, Nadezhda, and Goncharov, Ruslan (2018). Population mobility and the contrasts between cities in the Russian Arctic and their southern Russian counterparts. In: Area Development and Policy. no. 3. — P. 293–308.

[2] Зайончковская Ж.А., Н.Н. Ноздрина. Миграционный опыт населения региональных центров России (на примере социологического опроса в 10 городах). // Проблемы прогнозирования N 4, 2008: 98-111; Замятина Н. Ю., Пилясов А. Н. Россия, которую мы обрели: исследуя пространство на микроуровне. — Новый Хронограф Москва, 2013. — 548 с.

[3] Зайончковская Ж.А., Н.Н. Ноздрина. Миграционный опыт населения региональных центров России (на примере социологического опроса в 10 городах). // Проблемы прогнозирования N 4, 2008. Стр. 110.

[4] Замятина Н.Ю. Символический капитал территории в контексте арктических миграций: взгляд из Норильска // Этнографическое обозрение. 2016. № 4. С. 45-59; Zamyatina N. Migration destination choice as a criterion of self- identification: The case of young people leaving norilsk and dudinka // Sibirica. — 2017. — Vol. 16, no. 3. — P. 57–76.

[5] Рыбаковский, Олег Леонидович. Миграция населения между регионами: совершенствование методологии анализа : диссертация ... доктора экономических наук : 08.00.05 / Рыбаковский Олег Леонидович; [Место защиты: Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ]. - Москва, 2009. - 335 с

[6] Там же. Стр. 50—51.

[7] Там же.

[8] Zamiatina, Nadezhda, and Alexei Yashunskii. 2017. “Migration Cycles, Social Capital, and Networks: A New Way to Look at Arctic Mobility.” Pp. 59–84 in New Mobilities and Social Changes in Russia’s Arctic Regions, ed. Marlene Laruelle. London: Routledge.

[9] Мкртчян Н.В. «Западный дрейф» внутрироссийской миграции // Отечественные записки. 2004. № 4 (19). Стр. 94–104. URL: http://www.strana-oz.ru/2004/4/zapadnyy-dreyf-vnutrirossiyskoy-migracii; Вакуленко Е.С. Моделирование миграционных потоков на уровне регионов, городов и муниципальных образований. Дисс. … канд. экон. наук. М.: НИУ ВШЭ, 2013.

[10] Замятина Н. Ю. Большие регионы на Севере: как периферийность компенсируется социальными связями // Сибирь: контексты настоящего: сборник материалов международных конференций молодых исследователей Сибири / науч. ред. И. П. Басалаева, М. Я. Рожанский; сост. М. Я. Рожанский. — Центр независимых социальных исследований Иркутск, 2016. — С. 165–196.

[11] Рыбаковский, Олег Леонидович. Миграция населения между регионами: совершенствование методологии анализа : диссертация ... доктора экономических наук : 08.00.05 / Рыбаковский Олег Леонидович; [Место защиты: Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ]. - Москва, 2009. - 335 с