Будущее арктических городов: строить нельзя ликвидировать

Случалось ли вам двигаться на работу в пургу, градусов в 30 мороза? В темноте зимнего утра? У многих из тех, кому случалось, не раз возникал при этом вопрос: «Зачем?». Зачем вытаскивать в темноту ребёнка, закутанного по глаза, в детский сад? Зачем не видеть листвы в июне? А если посмотреть на проблему с точки зрения власти всех уровней, вопросов будет ещё больше: зачем содержать тот самый детский сад, чистить к нему дорогу и завозить молочные продукты, если можно было бы… Что?

Собственно, проблема перспектив арктических городов – в самом возникновении вопроса. Толкаясь по пути на работу в московском метро/в пробке/вдыхая гарь на тротуаре -- тоже ведь можно задаться этим вопросом. Но мало кто его задаёт в средней полосе, потому что «норма» -- она как бы автоматически скорее в метро и пробках, чем в пурге и морозе. Вопрос о восприятии Арктики как «занормальности» -- отдельный и сложный, и сейчас углубляться в него не будем (некоторые рассуждения на эту тему см. здесь). А вот в вопросе о том, «зачем», -- попробуем разобраться, что, впрочем, тоже непросто. Спектр мнений в отношении того, что «нужно» делать в отношении арктических городов, максимально широк. Корреспонденты, как сговорившись, смакуют руины пригородов Воркуты, потерявшей за последнюю четверть века более половины населения. В целом ряде городов администрации ломают голову над тем, как «управляемо сжать» городское пространство. Из некоторых, совсем уж депрессивных, мест пишут письма в высокие инстанции с просьбами помочь расселить (лично получала просьбу помочь передать такое из Игарки). С высоких трибун ставят вопрос о «прекращении финансирования»[1]-- что, к слову, Север уже пережил в 1990-е. Одновременно оптимисты, слушая новости про развитие Арктики, предаются энтузиазму про «строить новые города» и как красиво звучало бы «живу в Сабетте»[2]. Едва ли можно найти вопрос пространственного развития страны, вызывавший бы столько противоречий.

Попробуем разобраться в фактах, используемых в дискуссиях о будущем городов Российской Арктики. В ответах на следующие вопросы важны нюансы.

1.                  Крупные города в высоких широтах – специфически российская черта

2.                  Потеря населения? Парадоксы динамики численности населения Российской Арктики

3.                  Что говорят экономисты: «надо» расселять?

4.                  Каковы обстоятельства строительства арктических городов: парадоксы 70-х

5.                  Чем хороши постоянные арктические города и чем они плохи?

6.                  QWERTY-эффект вместо срока годности арктических городов

I.                   Крупные города в высоких широтах – специфически российская черта?

Отчасти – да. Таких больших городов и в таких сложных условиях – как, допустим, Норильск -- в мире нигде нет. Зарубежные крупные города, формально относящиеся к Арктике, – Анкоридж, Тромсё, Рейкъявик и др. располагаются в более мягких условиях. Тот же Анкоридж – на широте только чуть севернее Петербурга. Норвежский Тромсё расположен почти под 70-м градусом, казалось бы, его жители, подобно советским романтикам 60-х, могут гордиться тем, что они «ребята семидесятой широты». Однако благодаря Гольфстриму там значительно теплее, чем на той же широте в глубине континента – средняя температура января около -11 градусов (в Новом Уренгое, не самом холодном арктическом городе России – почти -25). Норильск, Воркута, Новый Уренгой в принципе не находят аналогов за рубежом: в таких условиях в Канаде города имеют население не более 20 тыс. человек, а вне Канады и Гренландии и условий-то таких нет: Скандинавия теплее.

 "Арктический" Анкоридж.

  Новый Уренгой в последних числах мая.

  Тромсё -- почти собрат Норильска по географической широте.

  Норильск.

И уж в чем точно российская Арктика отличается от зарубежной – это обилием монопрофильных городов при месторождениях. За рубежом города, возникшие при месторождениях, или уже исчезли (какой-нибудь Сёркл времён золотой лихорадки на Аляске), или, напротив, выросли в более-менее диверсифицированные университетские (Фэрбанкс), административные (Йеллоунайф) центры. Наконец, если города остались в классическом варианте «город-при-месторождении», то они буквально на порядок меньше российских аналогов. Прославленная тем, что сейчас переносится на новое место в связи с расширением шахт Кируна – почти в восемь  раз меньше Норильска и вдвое меньше Воркуты (об ужасах сокращения и деградации которой кто только не писал в последние два года – так вот, даже в «ужатом» состоянии Воркута вдвое больше самого мощного города арктической Швеции). Канадский Лабрадор-Сити – и того меньше, в России это уровень «рабочего посёлка».  Можно ещё упомянуть совсем крошечные Киркенес, город-базу освоения самого знаменитого арктического шельфового месторождения "Белоснежка" Хаммерфест – в России они не считались бы городами, по размеру Хаммерфест – как станция Пурпе, около 10 тысяч. Пожалуй, только портовому Нарвику можно более-менее подобрать аналог по численности населения – Дудинка (и то Дудинка больше); конечный пункт трансаляскинского нефтепровода, порт Вальдис имеет менее 5 тыс. человек. Во всей канадской Арктике всего три города, и те не больше, например, ямальского Губкинского; на Аляске севернее Анкориджа (напомним: широта Петербурга) вообще нет городов крупнее Мончегорска – если не считать военные базы вокруг Фэрбанкса, с которыми население Норт-Стар-боро (условно можно считать аналогом «Фэрбанкского района») переваливает за 100 тыс., при населении самого города в официальной границе около 30 тыс.).

В общем, наши сырьевые города Крайнего Севера -- действительно «гиганты» по сравнению с зарубежными аналогами. Как к этому относиться?

В советское время в нашей стране гордились тем, что у нас самая освоенная Арктика – и это вызывало уважение. Во всяком случае, в 1960-е годы в Канаде некоторые оптимисты ставили СССР (а также Швецию, с её Кируной) в пример: не стоит, мол, бояться заселять высокие широты. Чтобы не быть голословной, приведу известный проект транспортного освоения Севера Канады «Среднеканадский коридор развития» («Дороги к ресурсам»).

Контекст разработки Среднеканадского коридора развития: все канадские города прижаты к южной границе страны. Источник.

Выглядит иронией, но в 1990-е годы именно канадский пример стал, напротив, одним из факторов обоснования «перенаселённости» Севера нашей страны. Тогда началось обвальное сокращение численности населения Арктики и Севера.

II.                   Потеря населения? Парадоксы динамики численности населения Российской Арктики

Сокращение населения Крайнего Севера и Арктики – одна из наиболее заметных тенденций трансформации территориальной структуры страны в последние десятилетия, одна из важнейших составляющих известного «западного дрейфа» населения страны[3]. Население Арктики проживает преимущественно в городах – и в целом по циркумполярному региону, и особенно в России, где доля городского населения в Арктике составляет 88,9% всего населения, что выше, чем в любом другом арктическом регионе мира, а также выше, чем в наиболее «городских» регионах основной зоны расселения (например, на Урале или в Московской области). Однако абсолютное число горожан в Арктике (на территории в границах Арктической зоны Российской Федерации (АЗ РФ) по состоянию на май 2020 г.) всего тридцать лет назад было почти в полтора раза больше: современные 2,32 млн «арктических горожан» – это всего 70,1% от численности городского населения на той же территории в 1989 г. (3,27 млн).

При этом на уровне отдельных городов наблюдаются прямо противоположные (и противоречивые) тенденции. Часть городов действительно потеряла значительную часть населения и продолжает сокращаться, но параллельно в Арктике выросло население целого ряда самых разных городов (об этом ниже).

Отсутствие единого образца обусловлено размерами и внутренним разнообразием самой российской Арктики и в своё время декларировалось классиком советского североведения С.В. Славиным как обязательное условие адекватного изучения Крайнего Севера («Нельзя рассматривать Север как однородное целое, поэтому обязателен дифференцированный подход к освоению каждого района Севера»[4]). Необходимость разнообразия подходов нашло отражение даже в массовом сознании, где закрепился концепт «севера» (с ударением на последнем слоге), отражающий представление о различии и разобщённости отдельных районов Крайнего Севера[5].

Различия очень велики. Так, на Чукотке, на севере Якутии, в границах городского округа Воркута (Республика Коми) городское население составляет в настоящий момент всего 30-45% от «позднесоветского» уровня (см. табл. 1 и рис. 1) – причём, что характерно, городское население сокращалось здесь значительно интенсивнее, чем сельское. Сокращение пришлось преимущественно на периферийные, удалённые города и посёлки городского типа: примерно втрое сократилось население Билибина, Певека, ещё больше – Игарки, существенно сократилось население «горных» Кировска (примерно в полтора раза), Ковдора (вдвое) и т.д. Полностью ликвидирован ряд посёлков в пределах городского округа Воркута; городской округ в целом потерял две трети населения.

Однако всегда ли сокращение населения – это однозначно признак чего-то ужасного? Вон, например, Мурманск, потерявший по сравнению с 1980-ми около четверти населения, только что вошёл в десятку лучших городов России[6] (правда, есть вопросы к методике, но всё же очевидно, что позитивные свойства, вытянувшие его в эту десятку, в городе есть). Я бы не делала фетиш из численности населения «в количестве душ» -- гораздо важнее сегодня, где, какое население и зачем.

Но и здесь, при детальном изучении, нас ждут одни парадоксы.

Допустим, в целом по Арктике сокращение населения в постсоветский период – с учётом мирового опыта -- можно было бы объяснить «слишком сырьевой» специализацией российской Арктики (см., например) – и здесь сокращение населения Воркуты, классического города-на-месторождении, выглядит вполне логичным. Уголь Воркуты был освоен, по большому счету, в годы войны, когда был оккупирован Донбасс и было не до оценки себестоимости его добычи – а вот в мирное время вопрос целесообразности дальнейшего развития Воркуты поднимался задолго до экономического краха 1990-х.

За рубежом в Арктике преобладают города столичные, университетские, многопрофильные. В целом по глобальной Арктике примерно половина городского населения живёт в городах с университетами (а с учётом пригородов университетских городов – и того больше). В Российской Арктике «интеллектуальных» городов, с натяжкой, четыре: Мурманск, Архангельск, Апатиты, Норильск (в Мурманске и Архангельске – по университету и целой сети научных учреждений, в Апатитах – единственный в Арктике региональный научный центр Российской Академии наук; Норильск условно включаем благодаря «собственному», нефилиальному, вузу и нескольким научным школам). Напротив, почти исключительно российский тип арктических городов – это «города при месторождениях», лишённые дополнительного ресурса развития в виде административных функций (хотя бы райцентра), почти без институтов «знаниевого освоения» (вузы, научные учреждения), не говоря уже о каких-либо промышленных производствах кроме нефтегазодобычи[7]. Столичные, многофункциональные, университетские города за рубежом растут (обусловливая рост городского населения зарубежной Арктики в целом), тогда как небольшие посёлки и малые города (за исключением некоторых городов-пригородов) – теряют население. Исходя из мировых тенденций, логично было бы предположить, что потеря населения российской Арктикой – следствие «выравнивания» неэффективной структуры расселения: вроде как в условиях рыночной экономики сокращение промышленных центров – болезненная, но адекватная реалиям картина.

Так ведь нет, всё парадоксально наоборот! За последние четверть века радикально – на треть – сократилось население Мурманской области, уступившей лидерство среди регионов АЗРФ по численности населения вообще и городского в частности -- Архангельской области. При этом сократилась людность практически всех городов региона, включая и сам Мурманск, который потерял около четверти населения. С точки зрения мировых тенденций как раз он и должен бы был расти: административный центр региона, университетский город, относительно диверсифицированный! С лучшим в российской Арктике транспортным положением: незамерзающий порт на железной дороге!

В то же время городское население абсолютно «нефтегазового» ЯНАО выросло до уровня 120% от численности 1989 года; население городов Новый Уренгой и Губкинский, а также многих ямальских посёлков продолжает расти и в последние годы. При том что, заметим, в мире «города-при-месторождениях» как раз сокращаются.

Растёт также численность населения Салехарда, Нарьян-Мара, Анадыря – но тут ситуация хотя бы похожа на общемировую: в зарубежной Арктике тоже растёт население набольших административных центров северных территорий вроде Уайтхорса (столица Юкона) и т.п.

Таблица 1. Изменения численности населения по отдельным регионам АЗ РФ, 1989-2019:

    Источник: данные переписи 1989 и данные текущего учёта, 2019 (Росстат).

В общем, картина явно не вписывается в какой-нибудь «простой» тренд развития постиндустриальной экономики. Вопреки мировой тенденции роста постиндустриальной «Арктики офисов», в российской Арктике идёт рост сырьевых городов (впрочем, избранных). Университетские города, потенциально центры «экономики знания», теряют население в России, но по большей части растут за рубежом. На фоне роста крупных городов за рубежом идёт сокращение наиболее крупных городов Российской Арктики и рост относительно небольших. И только в сегменте столиц небольших (и часто – с высокой долей коренного населения) регионов «наши» тенденции совпадают с общемировыми.

По сути, за период с 1990-х годов произошла довольно неутешительная перестройка системы расселения Крайнего Севера. «Просели» опорные центры, которые могли бы стать основой постиндустриального развития, генераторами специфического местного знания, а также многофункциональные логистические базы. Наоборот, выросла – и радикально – значимость сырьевого сектора. Выросли сугубо «добычные», нефтегазовые города. Появились новые узко-профильные логистические базы (Сабетта, Новый Порт). Центры снабжения удалённых районов, которым не посчастливилось быть вблизи месторождений углеводородов (Диксон, Тикси), дошли до необходимости реанимации. Произошедшая трансформация системы расселения Арктики, впрочем, логично вытекает из трансформации экономики страны в целом.

Актуальная, принятая в 2020 году Стратегия развития АЗРФ  предполагает комплексное развитие «населённых пунктов, в которых расположены органы и организации, выполняющие функции в области обеспечения национальной безопасности и (или) функции базы для развития минерально-сырьевых центров, реализации экономических и (или) инфраструктурных проектов в Арктике», и при этом к 2035 году предполагается выйти на положительный миграционный баланс в Арктической зоне [Указ Президента РФ от № 645 от 26 октября 2020 года]. Ключевые показатели Стратегии так или иначе связаны с ростом грузооборота Севморпути, в свою очередь, опирающегося на освоение новых месторождений и вывоз природного сырья за рубеж – сжиженного природного газа и нефти – из Западной Сибири, никеля и угля – с Таймыра и т.д.; соответствующие расчёты и прогнозы, хотя и корректируются, но хотя бы опираются на конкретные геологические запасы[8]. А вот в том, что касается миграционного баланса, ясности меньше. Насколько можно судить по планам ресурсодобывающих компаний, ключевые сырьевые проекты предполагается реализовывать вахтовым методом. Тогда спрашивается: куда и почему поедут потенциальные жители Арктики? Если принять во внимание тот факт, что в реальности во многих регионах Арктики на повестке дня уже четверть века стоит совершенно обратный процесс – сжатие городского пространства сокращающихся городов, ликвидация «неперспективных» поселений, чья судьба связана с истощающимися месторождениями, -- то вопрос можно переформулировать даже так: как и почему предполагается прекратить отток из существующих несырьевых городов?

Продолжение следует.

Автор: Надежда Юрьевна Замятина, канд. геогр. наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ им. Ломоносова, зам. ген. директора Института регионального консалтинга.

Фотографии Н.Ю. Замятиной.

[1] https://ria.ru/20210305/arktika-1600015462.html?fbclid=IwAR1blTn-0sq1SqehqaZ_PvLoJeN-7782CQLJKDaknnM...

[2] Например: https://tlg.today/s/Alferovayulya/3057

[3] Зайончковская Ж.А. Внутренняя миграция в России и СССР в XX веке как отражение социальной модернизации // Мир России. Социология. Этнология. 1999. №4. № Стр. 22—34; см также: https://goarctic.ru/regions/vodopad-ili-mayatnik-osobennosti-migratsii-mezhdu-severom-i-yugom/

[4] Славин С.В. Районный разрез плана второй пятилетки и концепция освое-ния Севера // Страницы памяти: О планах, планировании плановиках.— М.: Про-физдат, 1987. Стр. 181 – 194.

[5] Комаров А.А. Нет Севера, а есть Северá: О многообразии понятия «Cевер» в Норвегии и России. URSS. 2016. 288 с.

[6] https://www.rbc.ru/business/24/02/2021/602be12e9a79473e8b71ff6d

[7] Подробнее: Замятина Н. Ю., Гончаров Р. В. Арктическая урбанизация: феномен и сравнительный анализ // Вестник Московского университета. Серия 5: География. — 2020. — № 4. — С. 69–82. https://vestnik5.geogr.msu.ru/jour/article/view/718

[8] См., например: https://russian-arctic.info/info/articles/sudokhodstvo-i-korablestroenie/realizatsiya-mineralno-syre...