Сейчас в Архангельске

01:00 3 ˚С Погода
18+

Невидимые люди. 90 лет злоключений воркутинских ненцев-частников

«Открытие» частников у многих вызвало вздох облегчения: невидимые люди наконец-то стали видимыми и, значит, будут включены в нормальный порядок вещей!

Оленеводство Коренные народы Севера Воркута Большеземельская тундра Ненцы Коми-ижемцы
Кирилл Истомин
6 декабря, 2021 | 14:32

Невидимые люди. 90 лет злоключений воркутинских ненцев-частников
Фото Георгия Головина, GeoPhoto.ru.


Невидимки Большеземельской тундры

В середине 1990-х годов мир облетело известие об «открытии» в Большеземельской тундре, на крайнем северо-востоке европейской части России группы ненцев-оленеводов, которым удалось ускользнуть от советской коллективизации и, «спрятавшись» в отрогах полярного Урала, сохранить своё частное хозяйство и независимость от государственных институтов, в особенности от «тотального» института советского колхоза/совхоза, вплоть до крушения социалистической системы. Если не ошибаюсь, первым об этой группе написал норвежский антрополог и общественный деятель Ивар Бёрклунд, посетивший Большеземельскую тундру вскоре после распада СССР и открытия границ и издавший в 1995 году отчёт о своей поездке на английском языке под названием «Путешествие в Большеземельскую тундру» (A Trip to Bolshezemelskaya Tundra), где описание воркутинских ненцев-частников занимало одно из центральных мест. С живейшим интересом и даже какой-то долей умиления исследователь писал, что члены группы не имеют и никогда не имели советских паспортов, что их дети никогда не ходили в школу и что многие из них не умеют говорить по-русски, не говоря уже о навыках чтения и письма. 

На западе сообщение об «открытии» группы произвело большой фурор, который на каком-то этапе вышел далеко за границы антропологического сообщества и сообщества специалистов по России и приобрёл какие-то гротескные размеры. Помню, как в 1996 году, будучи студентом, обучавшимся по годовой программе обмена в финской Лапландии, я прочёл сообщение на странице в интернете (сейчас его бы назвали постом в блоге, но тогда подобной терминологии, кажется, ещё не было) некого активиста из США о том, что в Российской Арктике недавно обнаружено ранее неизвестное племя под названием «ненцы», которое было полностью изолировано от современного общества и его институтов. Активист был особенно обеспокоен тем, как члены этого племени перенесут знакомство с нашей жестокой цивилизацией, рынком, алчным государством, и предлагал создать международную систему охраны новооткрытого племени, которое надлежит вводить в современный мир постепенно. Автор явно «слышал звон», но, как оказалось, его обеспокоенность разделяли многие – возможно, именно она обусловила интерес к группе со стороны религиозных организаций, сыгравший важную роль в её постсоветской истории.

В России, в отличие от западных стран, известие об «открытии» воркутинских частников никакого особенного ажиотажа не вызвало, во-первых, потому, что в середине 1990-х у россиян была масса иных поводов для ажиотажа, а во-вторых (и в главных), потому, что для всякого, кто был хоть немного знаком с состоянием дел в воркутинской тундре из первых рук, а не по официальным сообщениям и публикациям, существование частников никогда не было секретом. Более того, для местных чиновников эта группа в течении десятилетий была причиной жуткой головной боли: не вписывающиеся ни в какие установленные форматы, не лезущие ни в какие ворота, грозящие в случае чего навести на чиновничьи головы гнев вышестоящего начальства частники были для них вечным изъяном, пылинкой на ковре, которую нужно скрыть, а ещё лучше – вымести с глаз долой к соседям. Ради собственного спокойствия, частников принято было не замечать самим и, по возможности, не давать их заметить другим. Последнее было не очень сложно, поскольку частники и сами не горели желанием лезть кому-то на глаза, но тем не менее требовало сноровки и ухищрений. Думаю поэтому, что славное «открытие» частников иностранцами у многих вызвало вздох облегчения: невидимые люди наконец-то стали видимыми и, значит, будут включены в нормальный порядок вещей, причём за это никто не понёс наказания! Что может быть лучше? Ради такого результата стоило даже пойти на некоторые расходы, связанные с паспортизацией, медицинским обеспечением и организацией школы.

Радость, впрочем, оказалась недолгой: не прошло и двадцати лет, как частники снова стали для чиновников – да, к сожалению, и не только чиновников -- источником проблем. Оказалось, что для того, чтобы включить частников в нормальный порядок вещей, недостаточно их просто увидеть. Нужно, чтобы в упомянутом порядке вещей нашлось для них место, а вот это как раз оказалось очень сложным: хотя члены группы и стали видимыми, они так и продолжали не вписываться в установленные формы и не лезть ни в какие ворота. И тут ещё раз нашёл своё подтверждение парадокс, что административные практики зачастую оказываются гораздо долговечнее не только людей, их использующих, но и институтов, их породивших: чем больше проблем с частниками возникало, тем больше отношение к ним органов государственной власти, чиновников, да и широкой публики напоминало существовавшее в советское время игнорирование, замалчивание, стремление вести себя так, будто группы не существует вообще. В результате группа воркутинских ненцев-частников идёт на встречу девяностой годовщине своего существования как всё более и более невидимая – т.е. в состоянии, ставшем для неё уже во многом нормальным. В конце-концов, в ней подрастает уже пятое поколение невидимых людей!

Цель этой статьи – попытаться кратко обрисовать историю этой невидимой группы и несколько более детально – её нынешнее положение и нынешние проблемы. При этом я сознательно пытался не занимать в этой статье какую-либо сторону, хотя в подобных случаях это сделать почти невозможно: всегда найдутся люди с обеих сторон, кто попытается упрекнуть автора в работе на «лагерь» противника. Единственное, что можно сделать, дабы обезопасить себя от подобных обвинений, -- это отказаться от каких-либо выводов и предложений и сознательно сосредоточиться на описании сложности ситуации. Поэтому я прошу читателей простить несколько оборванное окончание этой статьи и сделать из неё выводы самостоятельно.

 

Погружение в невидимость: 1930 – начало 1950-х годов

Практически все работы, затрагивающие историю группы воркутинских ненцев-частников – а таких с 1990-х годов вышло не так уж мало – изобилуют глаголами «убежать», «ускользнуть», «спастись» и, соответственно, их иностранными аналогами. Из чтения этих работ может легко сложиться впечатление, что воркутинские ненцы-частники – потомки беглецов, скрывшихся у Уральских гор от реформ государства. Это впечатление, однако, верно лишь отчасти: хотя нынешняя воркутинская тундра и правда на каком-то этапе стала (на короткое время) местом сосредоточения оленеводов, спасающихся от государственной политики (в основном, из коми-ижемских сёл средней Печоры, где коллективизация началась рано и носила во многом насильственный характер), большинство воркутинских ненцев-частников являются, судя по всему, как раз потомками исконных обитателей этих мест и составляют их коренное население в самом прямом смысле этого слова. Ненецкие роды, к которым они принадлежат, кочевали вдоль западных отрогов Урала переходя иногда на его восточную сторону, по крайне мере, с середины XIX века, а возможно, ещё до того, как в этот регион начали проникать коми-ижемцы с их рыночно-ориентированным оленеводством и огромными стадами, часто находящимися под надзором наёмных пастухов. Хотя к началу XX столетия крупные оленеводческие хозяйства начали появляться и среди местных ненцев, широкому распространению рыночного оленеводства среди них мешали повторяющиеся эпизоотии сибирской язвы, буквально выкашивающие оленьи стада, неразвитость торговых связей и конкуренция коми-ижемских оленеводов, успевших к этому времени монополизировать тундровую торговлю. Поэтому большинство местных ненецких семей оставались малооленными и были вынуждены совмещать оленеводство с рыбной ловлей, охотой и приработками извозом и выпасом чужих стад. Иными словами, они составляли как раз тот самый «тундровый пролетариат» -- прослойку бедных оленеводов и оленеводов-батраков, с которыми советская власть, по крайне мере поначалу, пыталась заигрывать и у которой было гораздо меньше инициативы спасаться от неё бегством.

Избежать коллективизации, таким образом, группе помогли не столько собственные активные действия в этом направлении (хотя они, конечно, тоже были), сколько административные противоречия и неразбериха царившие в воркутинских тундрах в 1930-е – 1940-е годы. Со времён присоединения крайнего северо-востока Европы к Российскому государству и вплоть до конца 20-х годов ХХ века Большеземельская тундра и прилегающая к ней лесотундровая и таёжная полоса – бассейн средней и нижней Печоры – представляли собой административное единство, образуя в разное время Печорский уезд Московского царства, Пустозерский уезд Архангельской губернии, Ижемо-Печорский уезд Автономной области коми. 

Это было вполне логично по многим причинам, в том числе и потому, что значительная часть кочевого населения этого обширного региона, независимо от своего этнического происхождения, зимует в лесотундровой или лесной зоне и проводит лето в тундре, и разделение тундры и тайги административной границей немедленно поставило бы трудноразрешимый вопрос о его административной принадлежности. Создание в 1929 году Ненецкого национального (позже – автономного) округа, однако, прервало указанную традицию административного единства: граница между новосозданным округом и Автономной областью коми (позже – Коми АССР) прошла именно по границе лесотундры, что сразу сделало большую часть населения нынешних воркутинских тундр лицами, лишёнными определённого места жительства не только в плане поселения или района, но даже области. 

В довершение проблем, создание Ненецкого округа и появление административной границы совпало по времени с началом формирования в регионе системы ГУЛАГА. В 1931 году первая партия заключённых прибыла в верховья реки Воркуты и основала там спецпоселение, будущий город с тем же названием. Несмотря на то, что место, где оно находилось, относилось в то время к Ненецкому национальному округу, окружная администрация не имела над поселением и, похоже, окружающими его территориями, никакого контроля: растущее население гулаговского «острова», его необычайно разнообразная и территориально разбросанная инфраструктура (помимо посёлка Рудник и других шахтовых посёлков, составивших в будущем Воркуту, к ней принадлежала, например, узкоколейная железная дорога к посёлку-пристани Воркута-вом на территории Области коми и масса других объектов по обеим сторонам административной границы) подчинялись управлению Ухтпечлага в посёлке Чибъю далеко в глубине территории Области, позже получив самоуправление под названием Воркутлага. Вплоть до конца 1930-х годов какие бы то ни было гражданские органы управления там вообще отсутствовали. Которая из этих трёх администраций – области (республики) Коми, Ненецкого округа или Ухтпечлага/Воркутлага -- должна была взять на себя ответственность за кочующее по их «вотчинам» население -- было совершенно неясно. Что ещё хуже, у каждой из администраций, судя по всему, было своё мнение на этот счёт, причём радикально отличавшееся от мнения остальных двух

В 1931 - 1932 году в тундрах началась борьба с кулачеством. В отличие от средней Печоры и даже оседлых районов нижней Печоры, входивших в состав Ненецкого национального округа, «настоящего» раскулачивания – конфискации имущества, ареста и/или выселения по спискам – в тундре не происходило. Вместо этого, оленеводческие хозяйства, признанные кулацкими, облагались специальным налогом (т.н. «твёрдый налог»), невыплата которого каралась полной конфискацией оленьего стада и инвентаря. При этом, к кулацким были автоматически отнесены все хозяйства, использующие либо использовавшие в предыдущие годы наёмный труд и/или производившие продукцию на продажу, т.е., строго говоря, все хозяйства ведущие рыночно-ориентированное оленеводство. 

В условиях тундр северо-востока европейской части страны это означало наступление, прежде всего, на коми-ижемское оленеводство, хотя пострадали и ненецкие хозяйства, перенявшие в той или иной мере рыночное оленеводство или просто имевшие большие стада. Не имея возможности справиться с выплатой налога, который, судя по всему, сознательно был установлен на уровне абсолютно неподъёмном не только в плохой (а 1932 год был для оленеводства не очень удачным), но даже в средний для оленеводческой отрасли год, многие оленеводы, объявленные кулаками, попытались уйти на восток, к Уралу, по-видимому, не зная о недавнем появлении там лагерных поселений, либо не предавая этому значения. Зимой 1932 – 33 года администрация Ухтпечлага совместно с гражданской администрацией Коми совершили против них рейд, сопровождавшийся масштабной конфискацией стад. Операция была повторена на следующий год, причём оба раза отряды конфискаторов действовали в том числе – даже, возможно, главным образом – на территории, входившей в состав Ненецкого округа. 

Конфискованные стада и имущество были использованы для организации нескольких ведомственных подсобных хозяйств в форме совхозов, в том числе подсобного оленеводческого хозяйства собственно Воркутлага – Воркутинского оленсовхоза, предшественника нынешнего ПСК «Оленевод», о котором ещё пойдет речь ниже. В отличие от колхозов, основной формы организации сельскохозяйственного производства в то время, совхоз был полностью государственным предприятием: всё его имущество и вся его продукция принадлежали его владельцу, в данном случае лагерной администрации, которая широко использовала оленей для организации питания, а главное – для транспорта, нужда в котором при строительстве в условиях тундрового бездорожья была велика. Наиболее интересно то, что для ухода за совхозными оленями были в основном наняты их бывшие хозяева, оставшиеся после конфискации стад без средств к существованию и поэтому согласные работать на нового владельца их стад за натуральную оплату, не очень отличавшуюся по объёму от лагерного пайка. Интересно, что подобное обращение с «кулацкими» оленями и их бывшими хозяевами широко практиковалось в то время и в Зауралье, куда, кстати, была отправлена для организации совхозов часть конфискованных в районе Воркуты животных.


"Не охваченные" коллективизацией

Как уже упоминалось выше, среди объявленных кулаками оленеводов преобладали коми-ижемцы. Они же составили основную массу пастухов и работников оленьсовхоза, в результате чего коми-ижемских оленеводов-частников в воркутинской тундре практически не осталось. После этого как лагерная, так и гражданская администрация Коми по-видимому решили, что их часть работы в данном регионе ими выполнена: тундровое кулачество разгромлено и оленеводы-коми коллективизированы практически полностью. Что же касается малооленных оленеводов-ненцев, в отношении которых, согласно инструкциям Комитета севера и ответственных органов, действовать следовало с осторожностью, путём просвещения, а не насилия, то ответственность за них, очевидно, лежит на администрации Ненецкого и Ямало-Ненецкого округов, которые, в конце концов, были специально созданы как раз для того, чтобы обеспечить всестороннее развитие этого малого народа. Тем более, что их собственность для лагерного начальства интереса всё равно не представляла. 

Администрация Ненецкого округа, действительно, попыталась работать в этом направлении и организовала для местных ненцев несколько колхозов, однако охват ими оленеводов оставался очень низким. Виной этому были как объективные сложности работы (коллективизация продвигалась плохо во всей восточной части округа), так и продолжавшаяся неясность в отношении границ полномочий окружной администрации: в район Воркуты представители окружной гражданской администрации старались не соваться, поскольку лагерное начальство им никогда не было особенно радо. 

В январе 1940 года Воркута, к тому времени уже достаточно крупная агломерация с водопроводом, школами, стадионом и даже театром, наконец-то получила статус «официального» населённого пункта – рабочего посёлка в составе Большеземельского района Ненецкого автономного округа, и в ней впервые была организована поселковая гражданская администрация, подчинявшаяся районной администрации в крошечном посёлке Хоседа-Хард. Это положение, однако, продолжалось меньше года: уже к концу 1940-го года Воркута и окружавшая её тундра были переданы из Ненецкого округа в состав Коми АССР. С этого времени администрация округа потеряла даже формальную возможность работать с кочующими по воркутинским тундрам ненцами, что, однако, не мешало администрации Воркуты, ставшей в 1943 году городом республиканского подчинения и центром обширного административного района, считать их «окружными», поскольку они были, во-первых, ненцами, а во-вторых, регулярно уходили из района Воркуты на территорию Ненецкого (иногда, правда, Ямало-Ненецкого) округа. Смысл и потенциал этой коллизии был прекрасно известен и самим ненцам. В середине и второй половине 1940-х годов в Ненецком округе было предпринято окончательное наступление на оставшихся оленеводов-частников с целью заставить их вступить в колхозы. При этом часть воркутинских ненцев и правда удалось «поймать» и коллективизировать. Оставшиеся, однако, просто откочевали к Воркуте, на территорию Коми АССР, либо ушли в горы, на территорию Ямало-Ненецкого округа, и не появлялись на территории округа несколько лет. За это время администрация Ненецкого округа успела отрапортовать о завершении коллективизации и полной победе над частным оленеводством. В 1950 году о том же отрапортовала и Коми АССР, официально оформив, таким образом, свою точку зрения о принадлежности имеющихся кочевников-частников к иным административным образованиям. Ненцы-частники воркутинских тундр официально стали невидимыми.


Продолжение следует.


Автор: Кирилл Владимирович Истомин, ЦЕСИС ЕУ СПБ.
далее в рубрике