Подвижная идентичность. Русские поморы XIX века

«Поморский вопрос» был актуализирован в региональной политической и общественной жизни Архангельской области с начала 1990-х годов. В начале 2000-х свой ответ на него попытались дать и из научной гуманитарной сферы. Самым объёмным исследованием такого явления, как «русские поморы», стали две коллективные монографии, выполненные академическими российскими историками и культурологами в 2000-х годах. Как итог — в 2005 году вышло исследование «Культура русских поморов: опыт системного исследования», а в 2013 году — «Культура русских поморов. Историко-культурологический анализ».(1) Оба проекта близки и связаны друг с другом пересекающимся кругом участников. Первым проектом непосредственно руководил научный сотрудник Института археологии РАН Павел Юрьевич Черносвитов (1944-2018). Второй проект исполнялся под его наблюдением.

Участник второго проекта, перебравшийся из Архангельска в Москву в Институт культурологии историк Виталий Ануфриев подготовил для исследования историческую часть. В своей основе эта историческая часть была опубликована В. В. Ануфриевым в 2008 году в Архангельске отдельной монографией «Русские поморы. Культурно-историческая идентичность».(2) В интервью местному изданию «Правда Севера» по случаю выхода своей монографии В. В. Ануфриев подытожил своё исследование, когда сделал заключение, что история поморов сильно мифологизирована.(3)

Примечательный вывод! Следовательно, научная задача в исследовании такого явления, как «русские поморы» состоит в том, чтобы вначале проверить вывод В. В. Ануфриева, действительно, ли история поморов мифологизирована, и, если это так, отделить исторический миф от реальной истории. Дальше исследовать содержание мифа, его формирование и т. д. И отдельно исследовать реальную историю русских поморов. Здесь следует идти не от имеющейся фрагментарной историографии, умственных спекуляции и всякого рода гипотез, которые подаются за действительное явление, а строго следовать показаниям исторических источников.

Задача исследования исторических документов — источников на предмет темы «русских поморов» облегчается новыми техническими возможностями, которые даёт современная компьютерная техника.(4)

Кто такие поморы?

У современных исследователей задача исследования поморов часто ставится так: кого следует относить к «поморам», а кого нельзя считать за таковых. Это неправильный подход. Он заранее предполагает известные современные умственные спекуляции на счёт предмета исследования. При таком подходе приходится оперировать воображаемыми сущностями современного сознания. В этом его базовый недостаток.

Мы полагаем, что в исследовании «поморов» в центр исследования должна быть поставлена идентичность -- то есть конкретно кто и какая культурная группа в конкретную эпоху определяла себя «помором»/«поморами», и другие культурные группы определяли их в качестве таковых. Задача исследования состоит не только в том, чтобы выявить поморскую идентичность, но и описать её содержание. И то, и другое можно выполнить только посредством анализа исторических документов (источников). Во главу угла исследования должен быть поставлен исторический источник.

Таким образом, оперируя понятием «идентичность» в основание исследования мы принимаем метод конструктивистской этнологии. В этой связи, заметим, что такие понятия, как то «этнос» или «субэтнос» относятся к понятийному аппарату примордиалистской этнологии, явно устаревшей не сегодняшний момент. Конструктивистская этнология оперирует таким понятием как «культурная группа». Исследуем культурную группу «поморы» в её прошлом.

Поморская идентичность в ХVI-ХVII веках

Поморская идентичность впервые упоминается в источниках — в Новгородской 4-ой летописи по списку Дубровского под 7034 (1526 годом): 

Таким образом, первое в исторических источниках упоминание поморской идентичности локализует её конкретно в Кандалакше в Западном Беломорье. Связанный с ним эпизод — основание прихода в Кандалакше -- свидетельствует об этапе в недавнем заселении (колонизации) этого района. То, что упомянутая в летописи идентичность «поморец» является именно идентичностью, подтверждают довольно многочисленные акты из фонда Соловецкого монастыря с её упоминанием именно в этом районе.(6) Местные акты вообще являются массовым источником по исследовании локальной идентичности.

Происхождение поморской идентичности было связано с конкретной местностью на побережье Белого моря под названием «Поморье» иначе «Поморский берег». Это «Поморье» в районе реки Кемь, а позднее поселения конца ХVI века — Кемский острог (совр. город Кемь) впервые упоминается в одном новгородском акте, датируемом серединой ХV века.(7) Местная Двинская летопись также локализует в начале ХVII века «Поморье» в Западном Беломорье.(8) Таким образом, жители «Поморья» — это «поморцы» иначе «поморяне»: и то, и другое -- идентичность, часто отмеченная в исторических источниках.

 Кемь, общий вид. Фото Я. Лейцингера. 

Идентичность «поморцы» и «поморяне» установилась ещё и по общему правилу утверждения русских локальных идентичностей — по «городам», т. е. «уездам» Московского государства. «Поморцы» и «поморяне» конца ХVI-ХVII веков — это жители т. н. «Поморских волостей» — особого вотчинно-административного округа в Западном Беломорье, управлявшегося Соловецким монастырем. В этом отношении «поморцы» или «поморяне» идут в одном общем ряду местных локальных идентичностей вместе с «двинянами» — жителями Двинского уезда, «важанами» — жителями Важского уезда, «онежанами» — жителями Каргопольского (Онежского) уезда и т. д.(9) Таким образом, первоначально идентичность «поморец» имела локальную связь как с местной географией — «Поморским берегом», так и территориальной административной системой — «поморскими волостями» Соловецкого монастыря.

Исследование поморской идентичности ХVI-ХVII веков позволяет сделать следующий фундаментальный вывод: Беломорье в начальную эпоху делилось на два больших сектора — западный и восточный. Западный — это «Поморье» и «поморские волости» Соловецкого монастыря. Восточный — Двинская земля (Двинской уезд) с центром в Холмогорах.

Существование двух секторов связано с особенностью коммуникаций с Центром и, следовательно, направлениями движения новгородской и ростовской колонизации и расселения в её результате. В восточном секторе коммуникации, колонизация и расселение шли по Двине и её притокам. В западном — по реке Онеге и пути из Новгорода через Обонежскую пятину к морю.

В. В. Ануфриев в своей монографии утверждает: практически в Беломорье формировались две большие группы русского народа: поморы и двиняне.(10) Мы методологически скорректируем этот примордиалистский вывод: идентичность «поморец» или «поморянин» присутствовала у русского населения западного сектора Белого моря. Это была именно идентичность, что подтверждается многочисленными примерами из актов того времени. В исторических документах ХVI века «поморцев» отделяют от «лоплян» (лопи) и «корелян» (корелы). При этом идентичность «поморец» по историческим документам не отмечается у населения в восточном секторе Беломорья в период ХVI-ХVII веков в Двинском уезде и до конца ХVIII века в восточных приморских уездах Архангелогородской губернии.

Русские поморы и Поморский край в ХIХ веке

Первое известное упоминание поморской идентичности в письменных источниках в транскрипции «помор» датируется 1797 годом. В рукописном Атласе Архангельской губернии можно прочесть: 

Как видим, район локализации поморской идентичности в конце ХVIII века остаётся прежним — это Западное Беломорье.

Дальше пишущему эти строки оставалось непонятным, каким образом поморская идентичность распространилась с Западного на Восточное Беломорье — на берега Летний и Зимний. Этнографы в ХХ веке зафиксировали поморскую идентичность и в этих районах.

После продолжительных раздумий в какой-то момент мы поняли известным «методом озарения», что одним из основных занятий поморов в ХIХ веке была т. н. «поморская торговля» с Северной Норвегией. Основным товаром поморской меновой торговли с российской стороны был хлеб. В Российской империи в ХVIII и в первой половине ХIХ века не было свободной хлебной торговли. Она контролировалась и регулировалась государством. Следовательно, в верховном государственном законодательстве обязательно должны быть распоряжения относительно отпуска хлеба для поморской торговли. Мы обратились к «Своду законов Российской империи» и обнаружили в этом капитальном издании целый комплекс законодательных актов о «русских поморах» и Поморском крае в составе Архангельской губернии.(12) Ответ в отношении движения идентичности был найден!

О поморской торговле и её начале

За последнюю четверть века в историографии написано более чем достаточно о «поморской торговле» по обе стороны российско-норвежской границы.(13) Однако здесь примечательно то, что юридическая сторона её оформления в российском законодательстве в этих исследованиях была почти не определена и по этой причине совершенно не изучена.(14)

В целом, в историографии не вызывает разногласий положение о том, что под «поморской торговлей» следует понимать торговлю в северной Норвегии между российскими подданными — т. н. «русскими поморами» -- и подданными шведского короля, северными норвежцами, с обменом русского хлеба (ржи — зерна или муки) на выловленную норвежцами рыбу, в основном треску. Хлеб и треска были главными товарами «поморской торговли». Меновой характер — другая отличительная особенность «поморской торговли». Норвежцы признаются, что в торговом обороте Норвегии т. н. «поморская торговля» с Россией в XIX веке занимала немного объёма — всего каких-нибудь 3-4 процента, но была заметным явлением на севере страны. В целом, и норвежские, и российские историки согласны в том, что расцвет «поморской торговли» приходится на середину ХIХ века, когда в северную Норвегию ежегодно прибывало по 300-400 русских парусных кораблей, в составе экипажей которых находилось свыше двух тысяч человек. Прекращение «поморской торговли» связано с новыми экономическими реалиями конца ХIХ — ХХ века: развитием капитализма, трансконтинентальной торговли и политическими событиями Первой мировой войны и революции 1917 года.

Что касается начала «поморской торговли», то исследователи обычно определяют временную точку или второй половины ХVIII века, или его окончания. Впрочем, о первых торговых контактах между русскими и норвежцами в норвежском Финнмарке существуют свидетельства, датированные в норвежских исторических документам ещё 1680 годом. По норвежским источникам, на торговлю с рыболовных судов российских подданных у побережья Финнмарка впервые обратили внимание из датского правительства в 1749 году. Именно о начале «поморской торговле» с северной Норвегией, имевшей тогда эпизодический контрабандный характер, в России впервые написал академик И. И. Лепехин. В его записках, опубликованных в 1822 году, мы находим: 

Ограниченный и контролируемый отпуск хлеба «в Кемь и другие приморские города» был установлен администрацией в Архангельске в 1763 году «для пресечения потаённого морским путем провоза онаго в соседние шведские и датские владения, в чём некоторые были изобличены и судимы».(16) Ограниченный и контролируемый отпуск хлеба в Поморье был в 1798 году подтверждён сенатским указом. Таким образом, первые случаи русской хлебной контрабанды в Норвегию отмечены около 1760 года.

Однако вначале, в контрабандный период, предшествовавший «поморской торговле», вовсе не треска была тем товаром, который представлял интерес для русских. Норвежский профессор Эйнар Ниеми по этому поводу написал: 

По свидетельству норвежского амтмана Соммерфельдта, в 1799 году русские торговали в Финнмарке множество товаров: овсом, парусиной, мылом, мёдом, мануфактурой и даже французскими винами, официально запрещёнными к ввозу в Россию.

Ещё раз подчеркнём: в период, предшествовавший «поморской торговле», эпизодическая торговля русских и норвежцев в Финнмарке не была законной, как с точки зрения датского законодательства, так и российских законов. В датской юрисдикции поморская торговля была узаконена в 1789 году.(18) В российской — только, начиная с 1810 года.

Разумеется, контрабандный характер торговых контактов русских и норвежцев в норвежском Финнмарке сказывался на тогдашних объёмах торгового оборота. До узаконения «поморской торговли» объём российско-норвежской торговли в Архангельске был ничтожен по сравнению с торговлей с другими крупными европейскими державами. Так, например, в 1792 году из Англии в Архангельск пришло 90 судов, из Голландии — 17 и одно русское судно, а из всей Норвегии, трёх норвежских населённых пунктов — Кратере, Альта и Вадсе — пришло всего три русских судна.(19)

Архангельск, Соломбала. Фото Я. Лейцингера.

Хлебная "поморская торговля" в XIX веке

При понимании возникновения «поморской торговли» в ХIХ веке необходимо учитывать два важнейших обстоятельства:

1) в России в ХVIII—ХIХ веках отсутствовала свобода хлебной торговли. Движение хлеба и его складирование контролировались государством;

2) право заграничной заморской торговли в Российской империи имело купечество 1-ой гильдии;

Для того чтобы «поморская торговля» с норвежцами стала реальностью, необходимы были: государственное разрешение на экспорт хлеба в Норвегию, определение его объёма и предоставление льготы, дающей возможность участвовать в заграничной торговле представителям некупеческих сословий Архангельской губернии.

К началу XIX века главным пунктом снабжения хлебом Поморья (Поморского берега) и прибрежных волостей Белого моря был Архангельск. Из Архангельска в Поморье в летнюю навигацию отправлялась бóльшая часть муки и зерновых продуктов, привозившихся сюда по Двине купцами северных земледельческих и центральных областей России: в среднем свыше 20 тыс. пудов ржаной муки и около 800 пудов круп.(20) Установленная норма снабжения для Поморья в 1802 году была три четверти на душу в год.(21)

В ходе контрабандной торговли с норвежцами поморы определили один выгодный продажный товар — хлеб. Средняя стоимость пуда хлеба (муки) и трески в Беломорье была одинакова и равнялась одному рублю серебром. В Северной Норвегии с её рыбным изобилием поморы могли менять хлеб на треску из расчёта один к четырем.

Хлеб стал с русской стороны основным товаром «поморской торговли». Здесь надо учитывать то обстоятельство, что сами поморы — прибрежные жители Белого моря -- из-за особенностей сурового климата и состояния почв не могли вести земледельческого зернового хозяйства. Из Архангельска они вывозили хлеб, привезённый по Двине и выращенный в других внутренних губерниях. В ХIХ веке в его объёмах значительную часть составлял хлеб с Вятки.

Часть хлеба, определённого им на пропитание, поморы стали тайно от властей пускать в незаконный торговый оборот в северной Норвегии. Губернская администрация пыталась бороться с хлебной контрабандой. Например, применялась такая мера, как опечатывание трюмов, поскольку поморы отгружали из своих кораблей часть хлеба прямо в море на другие свои суда ещё до прибытия в Кемь или Сороку.

Собственно, сами поморы, вступавшие в контакт с норвежцами на промыслах Мурмана и Финнмарка, могли продавать контрабандно норвежцам только какой-то минимум хлеба — излишек от необходимого им и полученного по лимиту. Здесь они действовали по известному позднее принципу: «не съедим, но вывезем». Поморы не могли покупать хлеб в неограниченных количествах в Архангельске.

В конце XVIII и начале XIX века контакты русского купечества Архангельска с торговыми домами Норвегии носили нерегулярный характер, и доставка товаров в норвежский Финнмарк осуществлялась в незначительных объёмах. Что касается архангельского первогильдийного купечества, то и оно не могло свободно торговать таким выгодным товаром, как хлеб, с норвежцами. Однако известно, что в период до «поморской торговли» архангельское купечество осуществляло какие-то контрабандные торговые операции с хлебом в северной Норвегии. Купцы, вывозившие муку из Архангельска, были обязаны получать свидетельство о том, что продали её на территории Архангельской губернии. Однако торговцы подкупали таможенных чиновников, получали от них фальшивые свидетельства, а муку или зерно с большой для себя выгодой выменивали на различные товары у жителей северной Норвегии и дальше, пользуясь отсутствием таможенного надзора в море, нелегально провозили эти товары в Архангельск.(22)

 Вардё, 1881. Фото из музея Варангера.

Легализация поморской торговли и создание Поморского края

На старте систематическая поморская торговля с Норвегией получила два важнейших импульса. Первый имеет общий характер — это отмена монополий на промыслы в рамках экономической политики императрицы Екатерины Великой. 1 июля 1768 года именным указом императрицы была разрешена вольная и свободная продажа промышленниками Архангельской губернии их продуктов — «сала, кож морских зверей, моржового зубья и трески» на внутреннем рынке.(23) Здесь обратим внимание на такой пункт как «треска». Поморы получили возможность свободно торговать этой рыбой.

В 1801 году указом только что вступившего на трон императора Александра I был разрешён в России вывоз хлеба из одной губернии в другую и его свободная продажа.(24) Императорским указом от 22 декабря 1803 года об устроении в Архангельске хлебного магазина были определены правила хлебного снабжения Архангельской губернии.(25) При числе жителей в Архангельской губернии в 199.950 душ обоего пола на хлебное продовольствие губернии было определено 399.900 четвертей хлеба при условии потребления двух четвертей хлеба на душу в год. Внутренний урожай в губернии и хлебные магазины должны были давать в год на пропитание жителей Архангельской губернии 226.959 четвертей хлеба. Недостача до нужного количества была определена в 172.941 четвертей. Недостача должна была восполняться покупками хлеба в других губерниях. Купечеству дозволялось вывозить за рубеж из Архангельского порта 200 тыс. четвертей, но с тем условием, что в магазинах в Архангельске должно было оставаться 50 тыс. четвертей. К этому времени два года действовала норма, обусловленная распоряжением местного губернского начальства, когда пятая часть хлеба, предназначенного на экспорт, шла на местный рынок. Таким образом, вывоз хлеба из Архангельского порта регулировался государством в интересах достаточного снабжения местного населения.

Второй импульс для старта «поморской торговли» имеет более частный и внешний характер и связан с направленной против Великобритании наполеоновской политикой континентальной блокады. 7 ноября 1807 года Россия из-за нападения англичан на Данию объявила войну Великобритании. Британские корабли стали препятствовать морской торговле России, а в случае с Арктикой угрожать русским промышленникам и торговцам. В 1809 году англичане сожгли Колу. Их нападения на Мурман продолжились в 1810 и 1811 годах.

Политика континентальной блокады для Норвегии, состоявшей в унии с Данией, означала жестокий голод населения из-за отсутствия морского подвоза из-за действий англичан на море. Хлебные цены в Норвегии резко возросли. Для примера: в год континентальной блокады цена на российскую ржаную муку в Норвегии составляла 2 руб. 50 коп. за пуд, тогда как пуд ржаной муки в Архангельске стоил в среднем 1 руб. 10 коп. — 1 руб. 15 коп.(26) Это активизировало хлебную торговлю между Россией и северной Норвегией. Русское правительство, желая выразить дружественное отношение к датскому королевскому двору, по его просьбе, разрешило экспорт необходимой для северной Норвегии ржи и пшеницы из Архангельска. Снабжение хлебными припасами Норвегии в период континентальной блокады осуществлялось как гильдийным купечеством Архангельска, так и Беломорской акционерной торговой компанией.

В начале 1810 года, в связи с английским разорением, жители Колы обратились в министерство внутренних дел с просьбой разрешить и им участие в хлебной торговле. Вслед за этим 6 мая 1810 года последовал именной указ императора Александра I архангельскому военному губернатору М.П. фон Дезину о дозволении жителям Колы, всем без различия состояний, т.е. в том числе и состоявшим в крестьянском сословии, производить мену на ржаную муку трески и палтусины в северной Норвегии без взимания за привоз рыбы установленной пошлины. Колянам для обмена определялась норма в 2 тыс. четвертей ржаной муки. За приобретаемую муку жители Колы должны были платить установленную пошлину.(27) Именно этот государственный акт и следует считать началом «поморской торговли» русских с северной Норвегией.

 Кола, общий вид. Фото Я. Лейцингера.

Торговля в Коле и Кеми

12 сентября 1811 года именным указом императора архангельскому военному губернатору А. Г. Спиридову льгота, предоставленная Коле, аналогичным образом была распространена на центр исторического Поморья — город Кемь.(28) В том случае, когда в означенных указах говорится о «городах» Коле и Кеми, на самом деле речь идёт о городских округах в старинном их понимании — об уездах со всеми их жителями. Кемский уезд состоял из двух станов, собственно Кемского и Сумского посада. Таким образом, в 1811 и 1812 годах льгота была предоставлена Кемскому уезду исторического Поморья и его жителям — поморцам (поморам). Это и позволяет изначально использовать такой термин, как «поморская торговля».

5 декабря 1812 года льгота жителям городов Колы, Кеми и Сумского посада на торговлю хлебом за рубежом в Норвегии была подтверждена во время общего из-за войны запрета вывоза хлеба из России за границу.(29) По льготе, норма на каждый «город» — Колу, Кемь и Сумской посад -- составляла 2 тыс. четвертей, т.е. в сумме 6 тыс. четвертей хлеба. Упоминаемая в документах мера объёма сыпучих тел "хлебная четверть" примерно равна 210 литрам.

Льгота вывоза хлеба жителям Кольского и Кемского уездов Архангельской губернии рассматривалась тогда государственной властью как временная мера. В дальнейшем, по первоначальному замыслу учредителей, она подлежала либо пересмотру, либо отмене. В этом отношении решающее значение для судеб льготной меновой хлебной торговли для жителей Кольского и Кемского уездов с Норвегией имело решение Сената от 14 июля 1820 года. Льгота на вывоз хлеба в количестве 6 тыс четвертей была продлена на очередные пять лет. Был установлен беспошлинный режим на вывоз хлеба. Дополнительно жители Колы, Кеми и Сумского посада были освобождены тогда от платежа пошлины за постройку промысловых кораблей.(30)

27 марта 1826 года положением Комитета министров льгота была в очередной раз продлена на очередное пятилетие.(31) Решение обосновывалось тем, «что суровость климата, в котором они [поморы] живут, неплодородие земли и совершенный недостаток во всяком другом промысле, кроме рыбной ловли и мены, лишают их не только возможности платить государственные подати, но и содержать себя с семействами». В постановлении подчёркивалось, что льгота жителям Кольского и Кемского уездов не распространяется на архангелогородцев — купцов и мещан. Таким образом, в 1826 году льготный район по-прежнему локализовался в западном Беломорье — историческом Поморье, населённом поморами (поморцами).

29 сентября 1831 года льгота Коле и Кеми была в очередной раз продлена на очередное пятилетие положением Комитета министров.(32)

29 марта 1835 года именным указом императора Сенату жителям Кольского и Кемского уездов дозволялось вывозить из Архангельска хлеб в Норвегию «на собственных судах» уже «без ограничения количества и без пошлин».(33) В этом акте льготная территория была впервые названа «Поморским краем».

Продолжение следует.

Автор: Дмитрий Леонидович Семушин, архангельский историк, кандидат исторических наук, специалист по исторической географии Русского Севера.