Сейчас в Архангельске

10:30 3 ˚С Погода
18+

"На севере пахнет стариной". Художник Верещагин на Северной Двине

Художник верещагин Деревянное зодчество Деревянные храмы Русский Север
28 августа, 2018 | 10:50

"На севере пахнет стариной". Художник Верещагин на Северной Двине

10 августа 2018 года на севере России, в карельской Кондопоге сгорел деревянный храм XVIII века. Это страшная потеря для русской культуры: сорокадвухметровая Успенская церковь была уникальной. Прежде всего, по своему внешнему облику. «Нет ей равных среди деревянных шатровых церквей», - считал академик, доктор архитектуры А.В. Ополовников. Она была возведена в 1774 году в шатровом стиле, запрещённом ещё в XVI – XVII вв., сначала на Стоглавом церковном соборе 1551 года и спустя век – в ходе никоновских реформ РПЦ. Однако на севере России шатровые храмы всё же строили, причём самые красивые – как раз в этих местах. Церковь в Кондопоге по праву считалась вершиной эволюции зодчества Прионежской школы, а кроме того, внутри храма находился редчайший барочный иконостас и расписные «небеса». Необычен был и повод для возведения церкви: она была построена в память о жертвах подавления Кижского восстания. Во времена императрицы Екатерины Второй олонецкие крестьяне выступили против повышения оброчных и подушных платежей, и мятеж был подавлен правительственными войсками. В ХХ веке эта церковь была самым высоким культовым сооружением края, одной из красивейших, и даже в атеистические советские времена она дважды реставрировалась. В XXI веке храм являлся памятником федерального значения. Но – не уберегли…

Храм в Кондопоге до пожара      Храм в Кондопоге 10 августа 2018 года

Утрата одного из шедевров северорусского зодчества заставляет вспомнить тех, кто призывал «беречь родную старину». Одним из тех, кто не просто ратовал за сохранение древних храмов, но и действовал, забираясь в самую глушь, был знаменитый художник-баталист Василий Васильевич Верещагин, отправившийся в 1894 году на Северную Двину и Белое море.

Казалось бы, что особенного в том, что художник едет на Русский Север? Этот заповедный край всегда притягивал к себе людей творческих: художников, скульпторов, литераторов, этнографов. За вдохновением на северные окраины России ездили Виктор и Аполлинарий Васнецовы, Абрам Архипов, Иван Билибин, Константин Коровин, Михаил Нестеров и другие мастера кисти. Причём многие из них передали своё видение севера не только на полотнах, но и в записках и воспоминаниях.

Василий Верещагин "На Северной Двине"

Однако большинство живописцев посетило Север, когда к окраинам страны уже были проведены железные дороги. Кроме того, не все из них ехали «за запахом тайги», многие выполняли чьи-то заказы, поручения. Например, Иван Билибин был командирован на Север для изучения деревянной архитектуры этнографическим отделом Музея Александра III, а Константин Коровин по заданию Саввы Мамонтова искал сюжеты для оформления павильона «Крайний Север» Нижегородской ярмарки. Мамонтов писал по этому поводу Коровину: «Мы вас приговорили в Сибирь, в ссылку», хотя художнику предстояло ехать на пароходах, вполне по тем временам комфортабельных, да ещё и в компании друга – Валентина Серова. Конечно, если учесть, что ранее Коровин сопровождал Мамонтова в Италию и на Кавказ, то, вне сомнения, Мурман и Соловки представлялись художникам краем земли. И потому Коровин пакует в чемодан для летнего вояжа меховую куртку. Кстати, таким же суровым представлялся Север большинству соотечественников. К примеру, ещё один Василий Верещагин, автор вышедшей в 1849 году книги «Очерки Архангельской губернии», называет край Гиперборейской Скифией и признаётся:

«Эта далёкая страна возбуждает какое-то особенное чувство ужаса, когда подумаешь о непроходимых тундрах и лесах, о Ледовитом океане, …о суровой природе, которая хочет снегами и морозами закрыться от взоров любопытного исследователя».

И вот, в это «царство вечного снега, туманов и мрака» отправился в 1894 году на небольшом судне вместе с женой и маленькой дочкой художник Василий Васильевич Верещагин.

«Воин, поэт, отшельник, художник и писатель» (так характеризовал Василия Верещагина искусствовед Николай Врангель) уже исколесил к тому времени полсвета, побывал в Туркестане, Индии, Гималаях, Сирии, Палестине, во многих странах Европы и в Америке. Однако Василий Васильевич, «человек экспромтов», как он называл себя, после триумфального шествия его выставок по Америке, откуда он вернулся «с немыслимой суммой денег и новой женой», вдруг прильнул к национальным истокам. Он так «заболел» русской стариной, что построил себе на окраине Москвы дом-мастерскую в виде русской избы и начал работать над циклом картин на тему русской истории. Чтобы ещё более проникнуться «русским духом», художник Верещагин едет на север страны с целью проделать путь по Вычегде и Северной Двине до Архангельска и посетить Соловки. Результатом этого вояжа стали более полусотни графических работ, живописных этюдов и два литературных сочинения, в которых художник описал север и северян, составил описание памятников деревянного зодчества.

Верещагин, этюд двери     Верещагин, этюд портика    

Кроме того, художнику удалось собрать коллекцию предметов старины для оформления своих будущих экспозиций. Верещагин всегда окружал картины на выставках артефактами из тех мест, которые демонстрировал на полотнах. А поскольку работал он над серией картин на тему Отечественной войны 1812 года, то ему хотелось погрузить зрителя в атмосферу Руси патриархальной. Тем более что живописец (признанный уже баталист!) решил на этот раз не воспроизводить события войны. «Цель у меня была одна – показать в картинах двенадцатого года великий национальный дух русского народа», - признавался художник. И найти материальные подтверждения проявлению этого духа Верещагин надеялся в северной глубинке. «Хорошо на севере, спокойно, пахнет стариной. И люди здесь истые, крепкие», - писал он накануне поездки.

На Севере художник, прежде всего, осматривал старинные церкви, разговаривал с местными жителями, чаще всего – с батюшками и церковными старостами, делал карандашные зарисовки, вёл дневник. Такого тщательного описания каждого из расположенных на берегах Двины и близлежащих окрестностях храмов не оставил ни один из путешественников.

Верещагин, рисунок интерьера в Пучуге      

На удивление, с северными священниками отношения у художника складывались душевные, батюшки принимали его в гостях с большим радушием. А ведь Василий Верещагин был убеждённым атеистом. И не просто атеистом, а воинствующим, и был проклят папой римским Львом XIII за критику служителей католической церкви и «безбожные картины». Полотна Верещагина обливали серной кислотой, а самого художника грозились убить. В Европе зрителям пытались запретить ходить на верещагинские выставки, однако публика всё равно валом валила на его вернисажи. Кстати сказать, в России картины Палестинской серии были запрещены к показу.

Но на счастье скандального художника, обо всём этом не знали на севере, как и о нём самом, человеке с уже мировой известностью. От Сольвычегодска до Архангельска ему встретился лишь один человек, слышавший о его творчестве. Для остальных северян это был чудаковатый барин, который расспрашивал их о старых постройках, скупал старинные серёжки и оклады икон, рисовал что-то в блокноте, да ещё и впрягался сам в лямку бурлака, чтобы помогать тащить свою барку. Единственное, что заслуживало одобрение крестьян в облике путешественника, – это «белый крест». Орден Святого Георгия художник получил за участие в Туркестанском походе, а вот от остальных наград (золотого оружия за битву при Шипке, звания профессора Академии художеств) художник отказывался, избегая «вредоносности титулов и знаков отличия». «Этот крест, должно быть, не даром даден!» - полагали местные мужики. Кроме того, церковные старосты выказывали уважение живописцу, основанное на том, что, по слухам, художник зарабатывает «тысчи».

Путешествовал живописец с семьёй на яхте-барке, которая была для него построена «в зырянах» неподалеку от Сольвычегодска. Яхта могла идти под парусом, с помощью мотора, вёсел, а при необходимости её тянули с берега. Василий Васильевич постарался наполнить судно всеми возможными удобствами: в каюте были сделаны «кровати с пологами, шкафчики, полочки, две печи», а на палубе – перила. Местные жители, бывавшие у них в гостях, отмечали, что «в лодоцке» всё устроено «оцень хоросо», воспринимали её как избу. После того, как один «древний дед истово молился» на помещённый в красный угол… барометр, хозяевам судна пришлось «раздобыть раскрашенный листок – образ Николы – покровителя путешественников», который «водворили в почётном углу». В этом плавучем доме и провели больше двух месяцев художник, его жена Лидия Васильевна, их трёхлетняя дочка Лидочка и несколько человек команды. Возле каждой церкви в монастырях и деревнях делались остановки, художник осматривал памятники старины, зарисовывал то, что казалось важным (старинные вещи, например, «скамеечку ручной работы», женские и мужские головные уборы и пр.), делал записи в дневнике. Путевые заметки Василия Верещагина полны описаний внешнего облика и внутреннего убранства старинных церквей Вологодской и Архангельской губерний, храмов Сольвычегодского, Архангельского и Соловецкого монастырей. Иногда художник доставал краски и делал этюды, реже – писал картины. Самые известные из них: «Входные врата сольвычегодского собора», «Внутренний вид деревянной церкви в Пучуге» и др. Эти его зарисовки (и живописные, и  литературные) бесценны для сегодняшних рестораторов и искусствоведов.

 Верещагин, этюд храмов на Северной Двине      Верещагин, "Деревенская церковь"

Кроме того, для Верещагина свойственна манера синтезировать визуальное и вербальное, и он сопровождает рисунки записями легенд и местных преданий. Например, он записывал истории появления «обыденных» церквей, когда храмы строились всем миром в один день, чтобы спастись от болезней или врага, или «всем населением, по обету» в знак спасения от злых напастей.

Интересна легенда, связанная с образом на его картине «Икона Святого Николая с верховьев реки Пинеги. 1896.». На полотне мы видим скульптуру Св. Николая, стоящего в большом резном киоте, на ногах святителя – диссонирующие с облачением грубые сапоги. Предание, записанное художником, как раз связано с этими сапогами. По местной традиции, сапоги святому следовало менять раз в год – ведь небесный заступник изнашивал их, «ходил», радея за паству. Чудеса, являвшие этой резной иконой, были известны далеко за пределами края. Ежегодное поновление сапог – дело затратное, и один из священников решил сэкономить, заказав только покрасить сапоги. И что ж – чудесная сила образа Николая исчезла! Кстати, изображённая на картине скульптура находится в музее «Художественная культура Русского Севера» в Архангельске. Увы, сапоги святителя и там не обновляются…

Стоит сказать, что добираться до этой церкви, «чтобы своими глазами увидеть прославленную икону Святого Николая и запечатлеть её на этюде масляными красками», художнику пришлось с большим трудом. Он пишет в дневнике: «перо отказывается описывать дальнейший путь… Это что-то до того первобытное, запущенное, заброшенное, что вряд ли подобное есть в другом царстве-государстве». Верещагин негодует: «кому бы, казалось, как ни министерству путей сообщения иметь надзор за путями сообщения, но оно заботится только о железных и шоссейных дорогах, а на то, что на грунтовых ломают руки и ноги, … оси и колеса… совсем не обращается внимания».

Однако несмотря на бездорожицу, Верещагин всё же забирается в самые глухие уголки севера, и не напрасно. В Пучуге он приходит в восторг от «таких оригинальных архитектурных частей, как …резные колонны» и тут же зарисовывает их. Именно в отдалённых церквях он находит «признаки чисто русского стиля, того оригинального фигурного стиля, который образовался из смешения византийского, итальянского, персидского и чисто мавританского стиля». Кстати, живописец довольно часто проводит аналогии с другими культурами мира: он уверен, что интерьер церкви в Пучуге имеет те же элементы декора, что он видел в Индии. Интересно, что подобную же перекличку, или «диалог» культур Россия – Индия, Верещагин находил и в северных песенных напевах, отмечая мелодии «с понижением тона в конце строчки».

Верещагин, этюд столба

Но в этой же северной глубинке художника удручало то, «до какой степени варварски обращаются в захолустных местах со старыми церквами»: «крестьяне старых построек не ценят, а священники немножко стыдятся» и отдают предпочтение «новой аляповатой, каменной постройке, с раззолоченными выкрутасами», «с золочёными завитушками и финтифлюшками, каких не найдётся ни в одном стиле и режущих глаз». Художник бьёт тревогу, что в Черевкове «любители благолепия сняли древние украшения XVII века и заменили их ярко-раскрашенными, раззолоченными новыми» и памятник старины «почти погиб под резьбой, масляными красками и сусальным золотом», а в Христофоровой пустыни сломали «крепкую деревянную церковь весьма оригинальной архитектуры времени Грозного просто потому, что достали денег на постройку новой, каменной». Та же участь могла ожидать и деревянные шатровые церкви в Белой Слуде и Уфтюге, «от которых так и пахло родной стариной». Эти шатровые храмы, рубленные «высоким восьмиугольником» - «восьмериком» и «восьмериком на четверике» внешне напоминают церковь в Кондопоге, хотя построены в разные столетия. В северные ландшафты шатровые церкви вписывались очень органично и к тому же служили маяками, а высокие звонницы при них – пожарными башнями. И Верещагин, видевший лучшие мировые образцы архитектуры (вспомним хотя бы мавзолей Тадж-Махал на его картине), не переставал восхищаться шедеврами деревянного зодчества.

Верещагин, рисунок шатрового храма в Белой Слуде     Деревянная церковь в Уфтюге

Радовало художника и внутреннее убранство старинных храмов, где ранее иконостас представлял собой «образчик простоты прежних церквей – иконы поставлены рядышком на узеньких полках, без всяких украшений между ними… глаз гораздо меньше устаёт на таком иконостасе». Но сокрушался мастер, что в обновлённых церквях все перегружено декором, да и «иконы переписаны до крайности неумелыми мастерами». Особенно поразили художника «новации» в Соловецком монастыре: «все церкви монастыря до нельзя перепорчены позднейшими переделками и украшениями безвкусного характера. Живопись, покрывающая стены, ниже всякой критики. На стенах главной церкви суть не что иное, как плохие копии с гравюр Рубенса, Штейбана и др. – всё пестро, кричаще, лубочно». Причину этого художник видит, прежде всего, в непросвещённости священников, в отсутствии хороших учителей в иконописных мастерских монастырей. В духовных семинариях того времени не изучалась история искусств («хоть бы краткий курс изящных искусств!» - досадует живописец), и потому, несмотря на распоряжение Святейшего Синода беречь памятники старины, древние храмы севера не сохранялись. Старинную постройку церковные служители могли запросто «списать»: объявить ветхой, чтобы получить разрешение на строительство новой, чаще всего каменной. Старые культовые сооружения перестраивались под амбары и часовни, а могли и просто быть распилены на дрова. При этом Василий Васильевич иронично замечает, что «топор едва брал «гнилые» дрова».

Иконостас     Верещагин, Иконостас церкви в Белой Слуде

Всё же на пути Верещагину встретилось несколько подвижников и поборников старины среди священников и местных жителей. К примеру, владыка Израиль, архиепископ Вологодский, которому художник объяснил ценность старых построек, «обнял его, поцеловал и от души поблагодарил».

Верещагин раскрывает и ещё одну причину, по которой священники стремились избавиться от старинных шатровых (возведённых до реформ Никона!) храмов. Это была борьба с раскольниками. По сведениям, собранным художником, по всей территории Двины была велика «склонность к расколу», и на каждые 2000 жителей приходилось не менее 500 старообрядцев, хотя официальную статистику священники вынуждено приуменьшали, чтобы их не заподозрили в нерадивости. А рвение своё выражали в том, что стоили новые «навороченные» церкви, во вкусе местных богатеев, чтобы не остаться без паствы. Верещагин тоже замечал, что «как новая изба богатого мужика – так полная безвкусица», «без пользы и без смысла».

Стоит сказать, что в записках Верещагина большое место занимает описание быта и особенностей повседневной жизни северян, их нравов и обычаев. Его поражает тяжёлый труд, однообразное питание (крестьяне овощи не выращивают сами и не дают это делать соседям: «что садить – всё выдергают!»), склонность к попрошайничеству (нищенством жили целые деревни), частые случаи врождённых уродств детей оттого, что беременных женщин не берегут от непосильного труда, повальное пьянство мужчин в некоторых регионах севера. «Везде и всюду здесь разгул, и муж обыкновенно пропивает все заработанные деньги в ущерб семье, иногда очень многочисленной, живущей или впроголодь или нищенством. Так как безграмотность здесь поголовная – нужда, пороки и бедность вопиющие». Не могли изменить положение и священнослужители, да и сами иногда показывали дурной пример прихожанам, например, курили. «Священник первый не вытерпит и откроет подсигар», - замечает художник. Особенно этим грешили молодые попы, которые воспринимали себя «чужими в лесной глуши и полагали, что они отправлены «как в ссылку – на искус – кругом никакого общества». Это вызывало неудовольствие местных жителей, особенно староверов: «всем хорош поп, только табак курит».

А между тем, возможность хороших заработков у двинян была: это и лесозаготовки, и лесосплав (однако, сетует Верещагин, «хороший лес уже повырублен. Лес истребляется очень быстро, а растёт в этих местах очень медленно»), проводка судов, охота и рыболовство. Справедливости ради, оговоримся, что двинские деревни, начиная с Емецка и ниже по Двине, отличались богатством, и по сию пора там стоят огромные двухэтажные дома позапрошлого века.

Архангельск на Верещагиных произвёл довольно приятное впечатление. Разочаровал лишь «домик Петра», который был «набелен, точно старая кокетка». Хранители так провели «косметический ремонт» старой избы: покрасили извёсткой брёвна снаружи и изнутри. Путешественник опять провёл аналогию с Индией, где он видел, как по приказу британцев был намазан извёсткой старинный храм из белого мрамора.

Однако художник описывает подобные ситуации с юмором, как и нравы некоторых северян. Невозможно читать без улыбки, например, зарисовки сцен «хорового пения». Верещагины (жена художника была пианисткой) пытались записывать старинные песни. Увы, у приглашённых певчих вначале не хватало куражу без возлияний, а принявших на выданный рубль «смелости» чрез меры – их уже долго не могли унять. С иронией описывает Василий Васильевич монахов, которые сопровождали их в поездке на Соловки. «Монахи, в высоких ватных скуфьях, имели деловой вид, очевидно, им совсем не было времени для молитв и сосредоточения…. они бегали, суетились, перебранивались». Вообще, книга Верещагина «На Северной Двине. По деревянным церквам» читается на одном дыхании – так захватывающе она написана. И вместе с тем, заметки неравнодушного путешественника вызывают грустные мысли о жизни российской окраины.

Книга Верещагина "На Северной Двине"      Книга Верещагина "На Северной Двине", новое издание  

По результатам своего северного вояжа художник делает неутешительные выводы: 

«Поездивши в нашей провинции, ознакомишься с положением медицинского, школьного и др. «дела», делается совестно за то, что столько сил и внимания в обществе отдаётся столичным сплетням, картам и иностранной политике. Бедствия деревни от болезней, невежества и … бедности так велики!» 

По приезду в Москву В.В. Верещагин пытается дать рекомендации по улучшению дела сохранения северных лесов, просит прислать учителей в иконописные мастерские Соловецкого монастыря. Можно согласиться с мнением биографов Верещагина, что «это позиция гражданина, для которого боли и невзгоды родной страны подобны кровоточащей ране».

А ведь Верещагина часто упрекали в антипатриотизме, особенно после его Туркестанской выставки, где он показал войну не как героические подвиги своего народа, а как резню, массовое убийство людей. Тогда высшие круги посчитали его позицию «противной национальному самолюбию». Иногда даже приводят слова, якобы произнесённые великим князем Александром Александровичем (будущим Александром III), что «либо Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек». В поездках по Северу России Василий Верещагин доказал, что он – истинный патриот, радетель сохранения наследия прошлого. И сегодня как никогда актуально звучат слова мастера: «столько дорого, живого, исторического материала стёрто с лица земли», «страна бедна … памятниками и намеренно уничтожать их – значит осмысленно налагать руку и на русское искусство и русскую историю».

...В XXI веке шатровый стиль вновь переживает возрождение на севере России. Пример тому – Богоявленский кафедральный собор в Нарьян-Маре. Высокий – 35 метров, рубленый по канонам северного зодчества: двухъярусный «восьмерик» с декором в духе прионежской школы зодчества, он очень напоминает сгоревшую церковь в Кондопоге. 17 августа 2018 года храм посетил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, совершавший Первосвятительский визит в Арктику. Значит, чаяния художника Василия Верещагина сбылись и Русская Православная Церковь намерена беречь шатровое зодчество как наследие русской старины.

Храм и звонница в Нарьян-Маре

Автор: Чуракова Ольга Владимировна, доцент кафедры отечественной истории САФУ

  

 

далее в рубрике