Будущее арктических городов. Строить нельзя ликвидировать. Часть вторая

Именно так зачастую утверждали в 90-е. Но кому «надо»? Спрашивал ли кто жителей? Рассматривались ли другие варианты – хотя бы банально повышать энергоэффективность? Известный специалист по Северу А.Н. Пилясов рассказывал, с каким энтузиазмом магаданские учёные в 1990-е годы восприняли начало экономических реформ, надеясь, что они сделают Крайний Север, наконец, эффективно, разумно обустроенным, уйдёт многократно проклятая «бесхозяйственность» позднего советского хозяйства (лидером этих идей был экономист Г.Н. Ядрышников). Однако вместо повышения эффективности Крайний Север стали «просто» сжимать и расселять – буквально.

Если посмотреть на документы 90-х, связанные с программами расселения неперспективных посёлков, в глаза бросается удивительная «советскость» логики этих мер, парадоксально контрастирующая с рыночными мотивировками самого процесса:

- альтернативные варианты вроде внедрения более энергосберегающих технологий просто не рассматривались: эффективность считалась по старым котельным и сетям; вопрос о переходе от центральных сетей теплоснабжения к более «точечным» решениям также не рассматривался;

- население городов и посёлков рассматривалось строго привязанным к «градообразующему» предприятию: возможность существования посёлка на основе сферы услуг, охоты, рыболовства, предпринимательства в сфере добычи полезных ископаемых – даже не рассматривалось;  

- вопрос о переселении зачастую решался принудительно – несмотря на мотивацию благими намерениями.

Посмотрим на те события и документы.

Переселение вместо энергоэффективности. Практические шаги начались с реструктуризации угольной отрасли – когда в 1992 году Правительство обратилось в Международный банк реконструкции и развития для получения займов на поддержку реформы. В 1993 году была принята программа закрытия сорока двух угольных шахт, в том числе в Воркуте.

«Пионером» полного расселения в связи с закрытием шахты по «угольной программе» стал посёлок Хальмер-Ю под Воркутой – тот самый, который потом стал, к ужасу его бывших жителей, испытательным полигоном Пембой для отработки авиаударов отечественной авиации. Согласно принятому в 1993 году постановлению Правительства РФ № 1351 «О ликвидации шахты Хальмер-Ю» от 25 декабря 1993 года, посёлок должен был быть расселён весьма цивилизованно. Подписанное Черномырдиным Постановление предполагало:

Однако в реальности переселение было, мягко говоря, плохо спланировано (разбор обстоятельств закрытия шахты и посёлка дан в статье В.А. Борисова[1]). На положенные средства компенсации производилась целевая покупка жилья, однако в данной сфере было немало махинаций; одним было предоставлено весьма дорогое жилье, а часть семей так ничего и не получили.

Широкую известность получила неприглядная история насильственного выдворения этих оставшихся семей из закрытого посёлка с помощью ОМОНа[2] -- и даже с учётом этих обстоятельств «в профессиональном сообществе закрепилось следующее мнение об итогах пионерного опыта: «Закрытие шахты "Хальмер-Ю" и переселение посёлка численностью 4,5 тыс. человек были единственным опытом цивилизованного закрытия, от которого государство вынуждено было отказаться по причине его дороговизны»[3].

Вторая мощная волна деятельности по сокращению населения Севера поднялась в начале 2000-х годов, с проектом Мирового Банка, целенаправленно выделившего деньги на переселение людей с трёх пилотных северных территорий – Сусуманского района Магаданской области, из Норильска и Воркуты[4].

Наиболее масштабным – с точки зрения численности затронутых программой человек – должен был стать Норильск, где проект, в итоге, чуть ли не провалился; полнее всего он был реализован в городском округе Воркута, а также в Магаданской области – особенность проекта в последней состояла в том, что здесь речь шла о целой сети разбросанных по большой территории посёлков.

 Фрагмент отчёта по переселении с Севера в трёх пилотных регионах проекта Мирового Банка[5].

Поскольку в Магаданской области шла речь о полной ликвидации посёлков (в отличие от Норильска и Воркуты, где ситуация скорее попадала под категорию «сжатия», особенно если рассматриваться воркутинское «кольцо» посёлков как единую городскую агломерацию), рассмотрим её подробнее. Здесь был принят региональный закон от 07 июля 2003 года n 373-оз «О программе содействия в переселении граждан, проживающих в неперспективных населённых пунктах Магаданской области, на 2003-2007 годы»: им были определены «пионеры  расселения»: посёлок Транспортный в Тенькинском районе, посёлки Кадыкчан, Аркагала, Кедровый, в Сусуманском районе, посёлок Галимый в Омсукчанском районе, посёлки Эльген, Таскан, Штурмовой, Горький, Спорное, Верхний Ат-Урях в Ягоднинском районе, посёлки Атка и Карамкен в Хасынском районе, а также целый ряд сёл[6], в 2005 г. в новой редакции закона был добавлен пос. Широкий, в 2006 г. – Усть-Среднекан (с которого, собственно, и начиналась добыча золота на Колыме). Одновременно предполагалось и «сжатие» сохраняющегося города Сусуман, где были определены к ликвидации микрорайоны: «Аэропорт», «Берелёх», «Заречье», посёлка Ягодное (микрорайон Гора), посёлок Мяунджа и др.

В отличие от «сжимающихся», теряющих отдельные удалённые микрорайоны города и посёлков, другие посёлки расселялись «подчистую» -- и одним из первых Кадыкчан. Там незадолго до разработки программы закрылась шахта [7], и Кадыкчан использовался, по сути, для отработки самого понятия «неперспективный населённый пункт»: согласно указанному закону, «основным признаком неперспективного населённого пункта является отсутствие градообразующего предприятия, т.е. при наличии разного уровня объектов обслуживающей и социальной инфраструктуры в большинстве населённых пунктов нет производственных предприятий, или они имеются, но мощности их используются не полностью». Другим признаком неперспективности населённого пункта был низкий уровень занятости населения. В частности, по Сусуманскому району на момент разработки программы в Кадыкчане зафиксировано 7,7% занятых (45 из 583 жителей), в Аркагале 93,5 (86 из 92), в пос. Кедровый 78,5 (168 из 214), в пос. Мяунджа 58,7% (1278 из 2176).

Из закона однозначно следует, что обоснование переселения базируется на жёсткой привязке населённого пункта к «градообразующему предприятию»: согласно Программе, целью было «обеспечение максимально эффективной помощи гражданам неперспективных населённых пунктов, не обладающих возможностями для самостоятельного решения социальных проблем. Задачи: содействие в переселении граждан в центральные районы страны; содействие в переселении граждан в населённые пункты Магаданской области; совершенствование порядка финансирования мероприятий по переселению граждан; упразднение бесперспективных населённых пунктов»[8].

По замыслу авторов, новые переселения должны были закрыть проблемы, не решаемые в рамках «угольной» программы: 

Однако главное, пожалуй, в другом – в том, что несмотря на декларацию рыночных отношений, посёлки всё же «содержатся» бюджетным сектором, и неперспективность – головная боль составителей муниципальных и региональных бюджетов.

Логично. Однако остановимся. Допустим, вопрос действительно в ЖКХ. Сугубо теоретически, проблема могла бы решиться двумя путями: или выстраиванием более эффективных механизмов поддержания жизнеспособности посёлков (радикальная перестройка системы теплоснабжения, например – в направлении повышения тепло-, энергоэффективности и т.д.), или расселением. Понятно, что в первом случае должна быть перестроена не только вся система теплоснабжения, но и, скажем так, ментальность: обеспечение теплом в сокращающихся посёлках требует отказа от протяжённых централизованных сетей теплоснабжения. Уход от централизованного теплоснабжения едва ли возможен в пяти- и даже двухэтажках, характерных для промышленных городов и посёлков – то есть встаёт вопрос и о смене жилого фонда… Те, кто помнят 90-е, понимают, что тогда было не до тонкостей, не до выстраивания «оптимальной системы теплоснабжения» и т.п. Допустим. Однако вопрос о том, что корень переселения – это неадекватно расточительная бюджетная система ЖКХ, которую можно было давно реформировать, – актуален.

Антрополог Анастасия Карасёва приводит замечательную речь жителя расселяемой (в 2020) Атки в той же Магаданской области: «Ведь это же вы не занимались сокращением расходов на обеспечение Атки пропорционально сокращению численности жителей! … Конечно, наш дизель, «восемьсотка», как жрал две тонны в сутки, так и жрёт!». Кажется странным, когда про энергоэффективность уже не говорит только ленивый, что чуть не единственной мерой её повышения оказывается расселение!

Конечно, повышение эффективности системы ЖКХ нередко сопряжено с проблемой ответственности жителей за своё жизнеобеспечение, в том числе за обеспечение теплом, если не в плане оплаты – топливо может субсидироваться – то в плане собственно организации и поддержания отопления и т.д. Одно дело – полагаться на коммунальные службы, другое дело – обеспечивать тепло, воду, да хоть бы и расчистку снега… Приходилось слышать доводы о том, что «наши граждане привыкли к патернализму и не способны…». Подобные доводы о «неспособности граждан» легко разбиваются об опыт жителей удалённых деревень, живущих чуть не на полном самообеспечении (как следует из интереснейших работ Артемия Позаненко[10]), и что ещё более интересно – об опыт некоторых жителей расселямых посёлков, остающихся на месте всеми правдами и неправдами. В той же Магаданской области в прошлом году расселили давно определённый к этой судьбе посёлок Атка. Что характерно, несколько семей переселяться отказались (имея бизнес на Колымской трассе); «муниципалитет закупил печки -- буржуйки и мини-дизельгенераторные станции»[11]. Такие примеры есть и в других местах, причём далеко не всегда муниципалитет заботится об остающихся: в расселённом Варандее (НАО) проживающие в нежилом посёлке жители закупают дизеля на свои (об этом примере ниже).

Тут, правда, правомерны возражения относительно различий ценностей тех, кто проживает в исследуемых Артемием деревнях-изолятах, и тех, кто проживает, допустим, на окраинах Воркуты, – иные ценности, ожидания, разные навыки жизнеобеспечения и разный уровень готовности к бытовым проблемам, наконец, разная мотивация проживания в конкретном месте. Но тут как раз возникает важнейший во всей этой истории вопрос – о мнении жителей. К нему мы подойдём позже, пока констатируем: решение проблем энергоэффективности путём переселения – как минимум, неоднозначное. Вариант «обеспечить приемлемым видом теплоснабжения» вместо «расселять» теоретически (а иногда и практически) возможен, но идёт исключительно «через чёрный ход». Видимо, дело в жёстких тисках бюджетных требований и управленческих стереотипов: завозить топливо под старую котельную или сразу расселять, без трудоёмких решений.

Второй вопрос из поставленных выше: место и предприятие. Самое энергоэффективное ЖКХ не решает проблему занятости – хотя опять же, сугубо теоретически, это уже жители могли бы решать, уезжать ли им из своего обжитого посёлка на вахту, заниматься каким-нибудь рыболовством, или, допустим, развивать малый бизнес на обслуживании соседней трассы или добывающего предприятия (а во многих местах рядом с расселёнными посёлками ведётся, допустим, добыча золота – в Магаданской области, а то и реализуются крупные ресурсные проекты в нефтегазодобыче – как в НАО). И ладно бы речь шла только об удалённых и бездорожных поселениях, но на Колыме расселяются посёлки по федеральной, между прочим, трассе. Переселяют жителей Териберки, ставшей, по сути, всемирно известной туристической «дестинацией». Как сказала одна из жительниц «зачищаемой» территории (противящейся расселению): «Если нас снесут, то где туристы будут испытывать тоску?»[12]. Тогда активно поднимался вопрос о выселении немногочисленных оставшихся местных в Колу или другие места.

В российской практике, напротив, чуть не искусственно вслед за градообразующим предприятием останавливалось всё остальное, а иной раз картина и вовсе парадоксальная:

Можно вспомнить и, допустим, перевод из Игарки – вслед за стремительной деградацией лесоперевалочного комбината и порта – училища народов Севера, которое, казалось, никак не связано с комбинатом и могло быть одним из «якорей», пусть с слабых, экономики сжимающегося города[14].

Парадоксальным образом, несмотря на поднятый «флаг» перехода к рынку, подобные вопросы почти никогда даже не ставятся при обсуждении судьбы посёлков -- напротив, очень «социалистическим» методом вопрос о закрытии посёлка увязывается с бюджетными тратами на ЖКХ (см. выше), обеспечением завоза продуктов и топлива. Таким образом, и с занятостью решение о расселении неоднозначное. В первую очередь, это решение проблем бюджета. Зачастую это действительно дешевле, чем возиться с «головной болью» энергоснабжения десятка домов у чёрта на куличках. Но, казалось бы, главные выгодоприобретатели – сами жители?

Жители далеко не всегда считают переезд благом. Описывая действие программы переселения из Воркуты, Норильска и Сусумана, профинансированной Всемирным банком в начале 2000-х, Дж. Раунд отмечает, что количество заявок на переезд в Воркуте и Норильске было гораздо ниже ожидаемого, а в Сусумане большое число заявок нивелировалось высоким процентом тех, кто передумал переезжать в последний момент (Round 2005: 717–718). А. Болотова и Ф. Штаммлер указывают, что участие в программах релокации не является прямым отражением потенциала исходящей миграции, — скорее, оно свидетельствует о запросе семьи на улучшение жилищных условий (Bolotova, Stammler 2010: 215)[15].

Расселение и переселение из районов Крайнего Севера имеет очень болезненный аспект, который нельзя обойти – это обманутые ожидания. Значительная часть жителей Крайнего Севера, оказавшаяся там в момент начала программ расселения и переселения, ехала на Север «за длинным рублем», и совершенно не готова была перестроиться в режим «уезжать с Севера абы куда». В некоторой степени провалы программ переселения были связаны с тем, что люди, приехавшие на Север, допустим, заработать на квартиру, хотели уехать именно в хорошую квартиру.

Казалось бы, проблему можно было решить просто: выдать денежный эквивалент стоимости жилья. Действительно, в мировой практике распространена практика выкупа жилья расселяемого города. Скажем, в Кируне (город переносится на новое место в связи с расширением шахт буквально «под» существующий город) жители могут выбрать между получением жилья в Новой Кируне или денежным эквивалентом, позволяющим купить жилье в другом регионе. Однако в 90-е годы сработала советская инерция практики «обеспечения» жильем трудящихся: жильё именно распределяли «сверху», и тут же возникли претензии к его качеству и самой справедливости распределения; кроме того, на переселение катастрофически не хватило денег (в том числе и из-за многочисленных, скажем так, нарушений при его организации).

Проблемы ожиданий жителей от переезда, с одной стороны, и всевозможных злоупотреблений – с другой,  наверное, самые обсуждаемые в связи с расселением и переселением, и тем не менее здесь оставим их без дальнейшего рассмотрения: факт, что соблюдение закона необходимо и в этой сфере, не выделяет проблему переселений из прочих российских проблем. Обратим внимание на два других, более специфичных, аспекта.

Первый может показаться неожиданным. Повышенная мобильность жителей Севера, готовность сняться и уехать почти в любой момент должна быть интерпретирована не только и не столько как «потеря Севером населения», но наоборот – как работа предохранительного клапана. В случае краха градообразующего предприятия в «основной зоне расселения» мы получаем город безработных – ситуацию, которая зачастую требует абсолютно чрезвычайных мер (вспомним знаменитое «Ручку верните» президента в Пикалёво[18], где встали предприятия «БАЗЭЛа»). Наоборот, принципиальная готовность сравнительно большой части населения Севера в случае чего сняться с места, и в том числе катастрофический отток с Севера в последние четверть века – это, по большому счёту, спасение Севера от безработицы и бунтов.

Второй аспект тоже может показаться неожиданным – особенно тем, кто мало знаком Севером, тем, у кого первой реакцией на тему Севера бывает возглас «Как там вообще можно жить!». Так вот: есть категория (или, возможно, несколько категорий) северян, которые не хотят уезжать. Не потому, что хотят квартиру в Ейске или компенсацию – просто не хотят.

Зачастую люди продолжают жить на Севере (даже и имея квартиры в других местах) в совсем уж диких условиях.

Мне довелось беседовать с жительницей «посёлка, которого нет» Светланой Григорьевной. Приведу фрагменты диалога, настолько показательного с точки зрения демонстрации клубка проблем переселения, что рука не поднимается сокращать сильнее:

Из вышеприведённого диалога легко уяснить, что переселение – это не столько решение проблем, сколько, нередко, вывод их из правового поля.

Более того, зачастую создаются новые проблемы:

1. Переселяемые из удалённых посёлков в город нередко быстро погибают, не сумев адаптироваться – попросту, спиваются[21]. Нужно понимать, что зачастую население удалённых посёлков (равно как и переселение из ветхого жилья) включает довольно большую долю сложно адаптирующихся категорий – как правило, из местных старожилов (недавно приехавшие легче и уезжают), в том числе с девиантным поведением. И тут нужно не просто «выделить деньги» -- тут нужна сложная социальная работа, прецедентов которой я, к сожалению, не знаю.

2. Небольшая часть людей правдами и неправдами (иногда в режиме «дачи» -- см. работы Аллы Болотовой) возвращается на прежние места – которые, однако, по закону, уже не обеспечиваются продуктами, водой, теплом и электроэнергией, и эти люди существуют уже в заведомо нелегальном или полулегальном поле.Таким образом, главный результат расселения – это снятие «головной боли» властей: про показатели качества жизни, завоз и отопление расселённых посёлков уже не идёт и речи. Реальное качество жизни людей (как тех, кто переезжает, так и тех, кто правдами и неправдами остаётся – уже несколько иная история).

В общем, переселение напоминает ситуацию, простите, с абортами (как я уже писала ранее): когда запрет абортов подается как средство борьбы за повышение рождаемости, в реальности идёт не повышение рождаемости (или не на столько, как ожидалось), а увеличение материнской смертности из-за роста числа нелегальных процедур. Расселение северных посёлков – это обычно не про увеличение качества жизни -- это про увод в тень проблем, после чего расцветают нелегальные практики жизнеобеспечения, а иногда и социальный протест. Итак, мнение жителей – третья из ранее обозначенных проблем расселения.

Протест в значительном числе случаев возникает, разумеется, не столько по самому факту переселения (хотя и по факту, бывает, тоже): многие были бы рады переехать в более удобные условия. Мне самой приходилось выслушивать просьбы «там, в Москве, посодействовать» выполнению программ по переселению. Но вот формы реализации переселения, особенно в нулевые – зачастую прямо-таки насильственные. Очень яркий пример разобран, например, в работе Николая Байкалова (речь о БАМе – не Арктика, но проблемы те же):

Вспомним, что выбивание ОМОНом «с ноги» дверей жилых домов – это и история «образцового» пионера расселения Хальмер-Ю под Воркутой. Причина, на самом деле, очевидна: «цивилизованное» переселение непомерно дорого, а в масштабах страны практически невозможно. В 2003 г. в Воркуте, «где общая очередь на переселение превышает 40 тысяч человек, реальный шанс переехать на «большую землю» получили около двух тысяч семей»[1]. Проект федерального закона о ликвидации поселений Крайнего Севера[2] так и не был принят[3] – в первую очередь, очевидно, по недостатку средств на осуществление тотального переселения:

«Вы хотя бы представляете, сколько это будет стоить? -- говорит директор региональных программ Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич, наиболее уважаемый эксперт по региональным экономическим проблемам. -- Расселить все неперспективные российские населённые пункты с экономической точки зрения просто невозможно. Исключение составляют только единичные посёлки в северных регионах страны, однако здесь речь идёт о жизни и смерти».

Вместо федерального закона о ликвидации поселений Крайнего Севера был принят паллиативный Федеральный закон от 25 октября 2002 г. N 125-ФЗ «О жилищных субсидиях гражданам, выезжающим из районов Крайнего Севера и приравненных к ним местностей», предусматривающий уже не тотальное расселение, а льготы определённым категориям граждан.

И тем не менее: сегодня мне очень хочется повозить по расселённым развалинам тех, кто призывает заново «строить новые города» в Арктической зоне – не совсем понимая, что тип населённого пункта «город-при-месторождении» уже просто устарел технологически.

Посёлок под Воркутой.

При месторождениях города возникали в XIX веке, в начале XX-го, но никак не позже 1970-х. За рубежом последними, наверное, были железорудные города на востоке Канады: Лабрадор-Сити, Фермонт (который, впрочем, чуть не расселили в 1980-е), Ганьон (построен в 1960-е, ликвидирован в 1985-м, в период низких цен на железную руду).

   Ганьон в период расцвета. Фото отсюда.

  Ганьон сегодня, фото отсюда.

Цены на руду поднялись, добыча возобновилась – однако города никто не стал восстанавливать; занятые на рудниках в районе ликвидированного Ганьона и «усохшего» Фермонта горняки расселены в новых, «с иголочки» вахтовых лагерях совсем неподалёку от «невезучих» городов. Типичная картина: на руднике Блум лейк, активы которого располагаются всего в 13 км к северу от Фермонта, создана собственная инфраструктура по размещению работников: комплекс «Квебек Айрон Ор» (Quebec Iron Ore) имеет 29 постоянных жителей, две гостиницы общей вместимостью 700 вахтовиков, а также высококлассный развлекательный центр с кафетерием, способным обслужить 600 человек[1].

С современной точки зрения, город – более сложное социально-экономическое образование, нежели «машина по обслуживанию предприятия», как это складывалось нередко в районах нового освоения, и сегодня учёные и практики буквально ломают голову над вопросом, что делать с этими монопрофильными городами при месторождениях, аналогами более известного и всемирно распространенного типа «города при заводе», «company town». Строить сегодня новые города при месторождениях – создавать большие проблемы потомкам в эпоху истощения этих месторождений: даже самые богатые месторождения не бывают бездонными.

Тут возникает логичный вопрос: почему они вообще появились, эти города при месторождениях: неужели советские планировщики не знали горизонтов эксплуатации месторождений? Наши зарубежные коллеги нередко сваливают все на «crazy Bolsheviks», но это было бы слишком просто – и слишком неуважительно к десятилетиям труда наших старших поколений. В силу каких причин советская Арктика покрылась сетью индустриальных городов? Ошиблись они – или ошибаемся мы сейчас, ведь была в том какая-то логика?

Фотографии Н.Ю. Замятиной, если не указано иное.

[1] http://ecsocman.hse.ru/data/990/785/1219/003_Borisov_22-35.pdf

[2] http://kotklad.ru/viewtopic.php?f=93&t=890

[3] http://ecsocman.hse.ru/data/990/785/1219/003_Borisov_22-35.pdf. Стр. 26.

[4] The World Bank. Report No: ICR00001343. Implementation completion and results report (ibrd-46110) on a loan in the amount of US$ 80 million to the Russian Federation for a Northern restructuring project. June 21, 2010. http://documents.worldbank.org/curated/en/586881468303880427/pdf/ICR13430ICR0Bo1B01Official0Use01091...

[5] The World Bank. Report No: ICR00001343. Implementation completion and results report (ibrd-46110) on a loan in the amount of US$ 80 million to the Russian Federation for a Northern restructuring project. June 21, 2010. http://documents.worldbank.org/curated/en/586881468303880427/pdf/ICR13430ICR0Bo1B01Official0Use01091...

[6] Закон Магаданской области от 07 июля 2003 года n 373-оз «О программе содействия в переселении граждан, проживающих в неперспективных населенных пунктах Магаданской области, на 2003-2007 годы» http://docs.cntd.ru/document/802019467

[7] После взрыва на шахте в 1996 г. «После взрыва шахту закрыли. Всех людей выселили из города, выдав им от 80 до 120 тысяч рублей на переселение в зависимости от выслуги лет. Дома законсервировали, отключив их от тепла и электричества. Почти весь частный сектор сожгли, чтобы люди не возвращались. Но даже в 2001 году в посёлке оставались жилыми 2 улицы (Ленина и Строителей) и один дом по улице Мира (в котором находилась поликлиника, к тому времени и больница, а также коммунальные службы). Несмотря на такое безрадостное положение, в 2001 году в посёлке всё ещё велось строительство новой котельной-катка и торгового комплекса рядом с поселковым советом.

Через несколько лет произошло размораживание единственной местной котельной, после аварии котельной отопление более не работало и жители были вынуждены обогреваться с помощью печек-буржуек. К этому времени в Кадыкчане проживало около 400 человек, отказывающихся уезжать, и уже несколько лет не было никакой инфраструктуры. Присуждение посёлку Кадыкчан статуса неперспективного и переселение его жителей было объявлено на основании закона Магаданской области № 32403 от 4.04.2003 года. К 2010 году в Кадыкчане проживали только двое самых принципиальных жителей. К 2012 году остался лишь один пожилой мужчина с двумя собаками. Сейчас Кадыкчан -- заброшенный шахтёрский «город-призрак». В домах -- книги и мебель, в гаражах -- брошенные машины». (http://mertvye-goroda.narod.ru/index/0-30)

[8] Закон Магаданской области от 07 июля 2003 года n 373-оз «О программе содействия в переселении граждан, проживающих в неперспективных населенных пунктах Магаданской области, на 2003-2007 годы» http://docs.cntd.ru/document/802019467

[9] Там же.

[10] Позаненко А. А. «Отдельная типа республичка»: структурные особенности пространственно изолированных локальных сельских сообществ // Мир России: Социология, этнология. 2018. Т. 27. № 4. С. 31-55; Позаненко А. А. Пространственная изоляция и устойчивость локальных сообществ: к развитию существующих подходов // В кн.: Пути России. Границы политики: сборник статей / под общ. ред. М. Г. Пугачевой. / Под общ. ред.: М. Г. Пугачева. Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2019. С. 139-153.

[11] https://vesma.today/news/post/19772-v-kolymskom-poselke

[14] https://ecotrends.ru/index.php/eco/article/view/4179

[15] «Дети девяностых» в современной Российской Арктике : коллективная монография / отв. ред. Николай Вахтин, Штефан Дудек. СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020. — 432 с., с. ил. Стр. 110.

[16] http://ecsocman.hse.ru/data/990/785/1219/003_Borisov_22-35.pdf

[17] Там же.

[18] https://ria.ru/20090605/173339056.html; Справедливости ради, отметим, что ситуация, приведшая к необходимости вмешательства на таком уровне, была неоднозначной.

[19] http://ecsocman.hse.ru/data/990/785/1219/003_Borisov_22-35.pdf

[20] Юридически ситуация несколько сложнее: территория находится в границах территориального общественного самоуправления коренных малочисленных народов Севера "Варандей" на части межселенной территории муниципального образования "Муниципальный район "Заполярный район"; председатель ТОС проживает в Нарьян-Маре, однако регулярно помогает решению проблем в районе Варандея – как ненцев, так и старожилов, как моя собеседница.

[21] О грустной судьбе многих переселённых из Варандея доводилось слышать и по месту их вселения -- в Нарьян-Маре.

[22] Cм. Подробнее [Пилотный проект Всемирного банка по переселению воркутинцев вступил в новую фазу]

[23]  Постановление О проекте федерального закона «О порядке ликвидации населенных пунктов, расположенных в районах Крайнего Севера и приравненных к ним местностях, вследствие прекращения деятельности находящихся на их территории предприятий, воинских частей и учреждений уголовно-исполнительной системы»

[24] Постановление «О порядке ликвидации населенных пунктов, расположенных в районах Крайнего Севера и приравненных к ним местностях, вследствие прекращения деятельности находящихся на их территории предприятий, воинских частей и учреждений уголовно-исполнительной системы".

[25] https://www.championiron.com/project/bloom-lake/