Будущее арктических городов. Строить нельзя ликвидировать. Часть III

Фото Алексея Волкова, GeoPhoto.ru.


Окончание. Здесь можно прочитать часть I и часть II.

IV. Каковы обстоятельства строительства арктических городов: парадоксы 70-х

Конец XIX-го и первая половина XX века во всём мире были ознаменованы строительством новых городов при месторождениях – в Арктику эта волна докатилась с «золотой лихорадки» на Аляске и «железной лихорадки» в Кируне (см. предыдущие публикации). Появление ранних арктических городов в нашей стране – Кировска и Игарки, Воркуты и Норильска – хотя и было омрачено во многих случаях лагерной предысторией, хотя и вписывалось в идеологию перелицовки Крайнего Севера из «отсталой окраины» в «залитое светом социалистических городов» пространство – несмотря на всё это, в принципе, типологически (как «город при месторождении») походило на общемировые тренды.

Но ранняя индустриализация в ресурсных районах порождает промышленные «острова» посреди сельской территории. Как правило, они лишены «свиты» смежников в своём ближайшем окружении, поэтому вынужденно несут издержки либо по организации мощных транспортных коммуникаций для получения множества необходимых грузов извне, либо (это поначалу бывает чаще) организуя чуть не полное самообеспечение вспомогательными производствами, более-менее адекватными основному производству по уровню технологии. Подобную специфику предприятий ранней индустриализации описал, в частности, советский экономист Юрий Яременко, рассуждая о взаимодействии между технологически разными уровнями экономики: в условиях слабого развития коммуникаций комплексность оказывается практически неизбежной: 

Для Арктики эта закономерность верна «в квадрате», поэтому ранняя индустриализация дала здесь города, насыщенные относительно богатым спектром производств, помимо собственно добычи ресурсов. Первым арктическим городам нужно было выживать буквально посреди тундры – причём не только и не столько природной, сколько условной «тундры» технологической.

Так более-менее становится понятно, почему ранние арктические и «крайне-северные» города по всему миру отличаются удивительным сегодня комплексным развитием (см., например). Я писала также о роли идеологических причин в повышенном значении именно городского освоения Арктики и Крайнего Севера в ранние десятилетия советской власти (и до сих пор уверена в этом) – однако при международных сопоставлениях начинаешь понимать, что, похоже, комплексный характер этих городов был, по-видимому, более универсальным, плоть от плоти более глобальных процессов ранней индустриализации. Создание арктических городов на этой стадии не было сугубо советским явлением – хотя, конечно, советские города при месторождениях были значительно крупнее зарубежных аналогов (Фэрбанкс, Кируна), и вот здесь, возможно, сказалась уже и идеологическая специфика: в СССР в 1930-е годы старались строить на Севере показательно «полноценные» города: общий запрос экономики на комплексность, похоже, усиливался идеологией.

Арктические и северные города первой половины XX века (Кировск, Норильск, Игарка, Магадан…) обладали строительной индустрией и агросектором, производством запчастей и простейшего оборудования, научными станциями и довольно развитой культурной сферой. Тот же Магадан в некоторые годы производил широкий спектр стройматериалов вплоть до стекла – то, что позже много раз пытались неудачно восстановить. Почему неудачно? Местные производства в таких городах не могут воспользоваться «эффектом масштаба», и их эффективность закономерно ниже массовых производств в основной зоне расселения – по сути, это цена «прорыва», заключающегося в создании предприятия-пионера. Не удивительно, что по мере развития транспорта (с 1950-х и далее) ранняя многофункциональность арктических и северных городов начинает буквально таять: закрывалось производство стройматериалов (практически повсеместно), сужалось производство продуктов питания (почти повсеместно), в некоторых случаях уходили даже учебные учреждения (Игарка, 1970-е). Комплексность сменяется мощными межрайонными потоками (как раз в 1960-е начинается буквально упоение экономистов преимуществами межрайонного разделения труда), местное производство – завозом: экономика северных регионов в целом всё ещё не дотягивает до «нормальной» экономики, которая может полноценно поддерживать экономическую систему развития передовых предприятий – в этом, собственно, трагедия всех фронтирных регионов (за рубежом о проблеме слабости экономики удалённых регионов писали очень много – в частности, аляскинский экономист Ли Хаски).

А вот дальше -- развилка путей развития городов при месторождениях в нашей стране и в зарубежной Арктике. Ранние города при богатых месторождениях – и там, и там сохраняются по сей день. Но освоение месторождений в более позднее время, примерно с конца 1970-х годов, здесь и там шло уже совершенно различным путём. За рубежом прочно утвердилось вахтовое освоение, в числе прочего обусловленное невиданным прогрессом в развитии транспорта – трубопроводного, авиационного, вездеходного, да и автомобильного, становившегося всё более проходимым. В то же самое время в Западной Сибири растёт целая сеть новых городов – и вот их рост вызывает уже множество вопросов. 

Я очень люблю приводить пример, который местные с гордостью описывают через формулу «Городилов город городил» -- о том, как целый город был основан вне плана по решению руководителя «Ноябрьскнефтегаза» В.А. Городилова: Первым заказчиком строительства [города] Муравленко стало нефтегазодобывающее управление "Холмогорнефть". Это строительство не было предусмотрено пятилетним планом, а значит, не было и финансирования. Но М.К. Михайлов, управляющий трестом-площадкой "Ноябрьскнефтестрой" - "ННС", убедил генерального директора объединения "Ноябрьскнефтегаз" В.А. Городилова начать строительство на собственные средства -- благо фонды на строительство жилья были. Летом 82-го строители вышли в Муравленко. Ранее «детство» города Муравленко тоже прошло довольно характерно: «В первоначальном варианте и жилые дома, и даже тротуары хотели сделать деревянными. Спасли мы Муравленко, собственно, по оказии. План по добыче «Ноябрьскнефтегаз» не выполнял, нас заслушивали на бюро обкома партии. И вот на очередном заседании, где присутствовал заместитель председателя Совета Министров СССР Борис Евдокимович Щербина, опять состоялся нелицеприятный разговор. «Избили» меня там в очередной раз до невозможности, план-то не выполняем. Наконец, спрашивают: а есть ли у вас, Виктор Андреевич, вопросы к бюро обкома? Да, говорю, у меня вопрос к Борису Евдокимовичу. И тогда я сказал, что мне нужно построить в этом году два панельных «украинских» дома в Муравленко. Щербина спрашивает: да зачем тебе это надо? Отвечаю, что в этот деревянный город я под пистолетом никого не загоню. Кто туда работать поедет, тем более что Ноябрьск уже становится прекрасным, благоустроенным городом? Буквально через пару недель вышло постановление правительства о строительстве двух панельных домов в Муравленко. Украинцы послали туда лучшие бригады. Ну а потом мы отдали в Муравленко почти половину из объёмов капитального жилья, которое планировали для Ноябрьска. Парадокс, но быстрому и качественному строительству Ноябрьска и Муравленко способствовало многолетнее невыполнение плана по добыче нефти. Если бы всё было гладко, без проблем, нас никто бы и слушать не стал», -- вспоминает В.А Городилов (Три эпохи Ноябрьскнефтегаза. ОАО «Газпромнефть-Ноябрьскнефтегаз». Тюмень: ООО «Топ», 2011. Стр. 34—35. См. здесь).

История Муравленко – пожалуй, апофеоз и отличная иллюстрация ведомственной политики по «развитию» Севера в эти годы. Город «к завтрему» во имя выполнения плана! О том, что будет с городом после выработки месторождений, -- вопрос даже не поднимался. 

Историк Игорь Стась убедительно показывает, что предполагались совершенно иные варианты, например, сети расселения Западной Сибири: «Против строительства городов в Ямало-Ненецком округе выступил Госплан СССР. Руководитель сектора Западно-Сибирского промышленного комплекса Совета по изучению производительных сил (СОПС) при Госплане СССР В.Д. Белорусов высказал идею создания в регионе благоустроенных гостиниц, где могли бы жить и работать рабочие, инженерно-технический персонал… Такой вариант не требовал расселения в северных районах семей рабочих: «весь промышленно-производственный персонал живёт в этих гостиницах, а семьи находятся в районе Тюмени, Тобольска, возможно, в других местах, с достаточно хорошими климатическими условиями»… Главным аргументом против возведения городов служила дороговизна реализации данного проекта. Наиболее крупные затраты связывались с жилищным и гражданским строительством. По расчётам Госплана СССР, при расселении 21-24 тыс. чел., которые обеспечивали функционирование газодобывающей промышленности, для обустройства указанного количества жителей в городах и посёлках необходимо было затратить 140-150 млн. руб. В то же время сооружение и содержание гостиниц вахтенного типа для размещения в них 6-7 тыс. чел. обходилось стране в 45-50 млн. руб. Плюсом было также то, что при такой схеме расселения в северные районы не привлекалось значительное количество учителей, врачей, работников торговли и культуры. Поэтому следовало отказаться от городского строительства на Крайнем Севере области и перестать ввозить туда такое количество семей и особенно работников, занятых в производственной сфере. …В целом идея гостиниц основывалась на утверждении, что даже при колоссальных объёмах добычи природного газа в перспективном периоде (от 170 млрд. куб. м. к 1975 г. до 310-360 млрд. куб. м.) потребность в промышленно-производственных кадрах, занятых в добыче, составит 6-7 тыс. чел. Такое количество рабочих могли обслужить и благоустроенные гостиницы. Позиция Госплана СССР не была поддержана институтами Гипрогором и Ленинградским государственным институтом проектирования городов (Ленгипрогор)» [2].

Убийственные причины превалирования ведомственных решений над экономической логикой в позднесоветские годы описывает экономист Юрий Яременко:

На практике размазывание неэффективной сети расселения в угоду каким-то частным ведомственным интересам выглядело так: «-- Я был у истоков. Я, Маргулис – мы были у истоков перехода геологоразведки Северо-Востока на вахтовый метод. Вот у нас была экспедиция – было пять партий, пять таёжных посёлков. А уходил я из экспедиции – ни одного таёжного посёлка. Все жили в Ягодном и в Дебине. Я их всех перевёз, построил всё. -- Это было ваше решение? -- Решение было нашего объединения – «Северовостокгеология». И ягоднинская экспедиция это дело реализовывала достаточно на хорошем уровне. … А с партийными было так… мол, директива, там, всё. Когда я начал вахту проводить – меня начали драть. А что такое вахта? Я посёлок ликвидировал. В районе было 24 поселка – стало 23. Мне секретарь райкома: что это значит? Это значит, ты район уничтожаешь? У нас же понятия такие. А я: это же экономически выгодно. Какая экономика? Ему главное – отчитаться, что мы растём. А как иначе? А тут ничем не дают [отчитаться]. Он же не может ничем объяснить, мотивировать. Почему вы закрыли посёлок? Потому что экономика стала, выработка на человека выросла. Экономии полно – в рублях я показал всё. А факт того, что… усыхание района идёт. Чуть из партии... -- Ого. А усыхание района – это прямо антисоветчина? -- Ну, конечно, что вы! Против партии, правительства. -- А почему? Прямо была установка? -- Дело в том, что никаких установок не было – не было головы. Люди же думали фрагментами, какими-то блоками. Блок какой тогда был? Развитие Северо-Востока. Что такое «развитие Северо-Востока? Строительство. Раз – появился новый посёлок. «На карте нашего района появился новый…» Ну, а как же? Из интервью автора с Ю.В. Пруссом, заслуженным геологом России

 Вахтовый метод, однако, кто только не клял на Севере. Часто приходится слышать, что, мол, отношение к природе у вахтовиков варварское – однако этот вопрос должен регулироваться законодательно, а не только «по чутью». Более сложный вопрос – это благополучие самих вахтовиков, притом не только экономическое, но и душевное.

  В вахтовом посёлке Варандей.


В научной среде есть разные оценки данного вопроса. Австрийская антрополог Гертруда Саксингер, «намотавшая» в поездах с новоуренгойскими вахтовиками в исследовательских целях тысячи километров, показывает, что, как минимум, в некоторых случаях в вахте нет ничего уж слишком бесчеловечного: в Башкирии сложились уже поколения вахтовиков, данный вид работы переходит от отца к сыну и воспринимается как вполне нормальный заработок. Другие исследователи, напротив, показывают пагубность вахтовой жизни для семьи и личности работника.

Через несколько лет муж <…> в период приезда домой, не знает, что делать, ведёт себя беспомощно. Это обусловлено его образом жизни в артелях, на судне, на вахтовках. Практически, в период сезона или вахты мужчина вообще не решает никаких бытовых задач. Еду, которую работник не покупает, готовит повар. Моют посуду, выносят мусор, стирают бельё, ремонтируют проводку и сантехнику и т.д., и т.п., специально нанятые люди. Вопросы об оплате еды, жилья и коммунальных услуг вообще не возникают, так как их решают в конце сезона вычетами из зарплаты. Через несколько лет такой жизни мужчина, возвращаясь домой, “с удивлением” воспринимает просьбу вынести мусор. В предельных случаях дезадаптация приводит к тому, что, возвращаясь с путины или из артели, мужчины не могут или даже боятся сходить в магазин, решить социально-коммунальные проблемы. Автору известны случаи разводов, вызванные тем, что и в период прихода в порт приписки рыбаки отказываются сходить на берег и продолжают жить на судне, обрекая себя на многолетнее добровольное заточение. В.П. Серкин. Структура и функции образа мира в практической деятельности. Диссертация на соискание учёной степени доктора психологических наук. М., 2005.

Очень многое зависит от условий труда, обеспечиваемых конкретной компанией. И тем не менее, вахта, очевидно, никогда не будет для человека лучше работы рядом с домом – при равной зарплате, разумеется.

V. Вахта против города: плюсы и минусы

Безусловно, удобно работать там, где живёшь. В пределах одного города это и то ценно: нет затрат времени на дорогу – а если речь идёт о работе в другом городе, то выгоды очевидны: нет вреда для здоровья при смене часовых поясов и климатических зон, нет утомительной многочасовой дороги, не нужно отрываться от семьи и друзей на недели и месяцы и т.д.

Зачастую в пользу постоянного проживания, даже и в тяжёлых условиях, говорит необходимость филигранной ориентации в рабочем пространстве, в сложной технологии – когда важно, что продолжительный перерыв в работе ведёт к ослаблению автоматизма выполнения работы и ориентации в рабочем пространстве.

Часто приходится слышать, что вахта по этой причине неприемлема для шахт и других опасных производств, для процессов, требующих высокой квалификации: -- А то, тоже: «Вахтовый будет метод, сейчас выселят…». Это невозможно у горняков – это не «Газпром»: приехали, поменяли задвижки и уехали. -- Всё сложнее? -- Тут горная обстановка меняется ежесуточно. Можно всех вывезти – это надо половину самолётов России. Потом привезти – вторую половину самолётов России. Потом, чтобы запустить в шахту, надо две недели. Он должен пройти инструктаж, его нужно провести по горным выработкам, показать запасные выходы. А вдруг что случится, куда бежать-то? Такая технология: это просто невозможно. Из интервью с Ю.Л. Луксом, первым мэром города Талнаха (начинал работу специалистом на руднике «Комсомольский»)

Впрочем, есть примеры вполне успешного применения вахты и на шахтах – за рубежом, а в России – на объектах зарубежных компаний, например, на шахте канадской компании «Кинросс Голд» на Чукотке.

Ребята с <…> [другой объект горнодобывающей промышленности] приезжали к нам, и при этом ещё взяли несколько главных инженеров с рудников Магаданской области. Эти на самолёте прилетели, те на машине приехали. И я, поскольку, я давно в российских компаниях не был, я с удивлением слушал их вопросы, которые к нам адресовались. Они тоже не могли понять. Первое впечатление у них было, когда они в подземку спустились, что это какая-то ерунда, это просто выставочный [участок]. Не может быть: «А что, у вас сплошное крепление идёт?» – «Ну да. А у вас?». Говорит: «Нет, у нас только сопряжение»… И пошло-поехало. Дороги внутри подземки, подъезды к ней и прочее. Мы не задаём себе этот вопрос: по-другому не может быть. А для них это всё удивительно». Из интервью с А.П. Черданцевым, вице-президентом «Кинросс Голд» в России по промышленной безопасности и экологии

Возможно, ключ к использованию/неиспользованию вахты на шахтах -- в более тщательном обустройстве производства, когда техника безопасности обеспечивается, используя старую терминологию, в большей степени «овеществленным трудом», тогда как в более распространенной российской практике (и особенно на Севере) – навыками и интуицией самого работника, к сноровке которого поэтому предъявляются особые требования. Иными словами, безопасная вахта требует повышенных вложений в обустройство производства и организацию труда и быта, а местные работники скорее, чем вахтовики, в экстремальной ситуации обеспечат работу «на честном слове». Надо заметить, довольно сомнительное преимущество постоянного поселения.

Интересно, что на канадском Севере удалённые постоянные поселения обслуживаются высококвалифицированными сотрудниками разных специальностей (врачи, например) тоже зачастую вахтовым методом. Коллега-канадец Алекс Ойлер, несколько лет проработавший по контракту в одном из инуитских (эскимосских) поселений на севере Канады, рассказывал о враче, который приезжал в посёлок вахтой… аж из Японии (причём заработная плата вполне оправдывала перелёты). В противном случае специалисты нанимались на определённый срок по контракту и затем уезжали с Севера. В СССР это считалось негативным явлением под названием «текучка кадров» -- и не зря: практика работы по контрактам тоже имеет множество недостатков, и в первую очередь -- как на шахте – это долгое вхождение в курс дела в конкретном посёлке. Очень прочувствованно описал это магаданский исследователь Владимир Яновский ещё в 1960-е:

Ещё далеко не все рассматривают Север как постоянно местожительство – таких немного. Ежегодно из его районов уезжают навсегда десятки тысяч человек, проживших на Севере десять и более лет. Новое население поселяется у оставленных, но не остывших ещё очагов старожилов, покинувших Север. <…> Процесс закономерен, но ни в экономическом, ни в социальном, ни в иных каких-то аспектах вообще не оправдана его интенсивность: через жернова Севера ежегодно проходят миллионы людей, а оседают первые сотни тысяч. <…> Оставляют Север те, кто, образно говоря, и на дожде костер разложит, а приезжающие не всегда и поддержать огонь-то умеют. <…> Но ведь Север и есть Север, и не всякий рабочий, прибывший из других районов страны на чукотский прииск, например, быстро приноравливается к особенностям использования здесь техники. Вроде и бульдозер тот же, и опыт есть -- ан нет, не идёт. И немало дней пройдёт, пока бульдозерист начнёт вскрывать торфа и подавать золотоносные пески на гидротранспортёр или промывочный прибор так же сноровисто и споро, как он работал, допустим, на Кубани или даже в Сибири. В итоге снижаются темпы роста производительности труда, учащаются поломки дорогой техники. По данным НИИ труда, в первый месяц после перемены места работы производительность труда рабочего ниже нормы на двадцать-двадцать пять процентов, во второй – на десять процентов. Это в среднем. Снижение производительности труда рабочих в условиях Севера ещё ниже. Яновский, В. В. Человек и Север. Магадан: Магаданское книжное издательство, 1969. Стр. 37—38.

И всё бы хорошо – но говоря о новых северных городах, едва ли мы подразумеваем такие, как Архангельск и Мурманск. Мы говорим о городах при месторождении.

Оценивая города и посёлки с постоянным населением по сравнению с вахтовым посёлком, необходимо брать в расчёт, что сравнивать здесь приходится не «вообще» город или посёлок, а город или посёлок при месторождении – что в значительной мере определяется специфику такого поселения, его плюсы и минусы (включая размер, спектр видов занятости, срок эксплуатации и др.). По сути, речь идёт о заведомо монопрофильном городе, проблемы жизни которого хорошо известны[4].

Основные минусы развития постоянного поселения (муниципальное образование) при месторождении:

- ограниченный срок эксплуатации месторождения, который неизбежно поставит проблему ликвидации по исчерпании срока эксплуатации промышленного объекта, в том числе – необходимость затрат на расселение посёлка (примеры расселения таких посёлков см. в части II этой статьи);

- из-за ограниченного срока службы месторождения, уже в период его эксплуатации высока вероятность распространения неуверенности в завтрашнем дне («куда я поеду по завершении эксплуатации месторождения»), рассогласование образов текущего и желаемого места жительства и как следствие -- развитие сценария отложенной жизни и далее характерного «северного невроза»[5]; данная проблема широко исследовалась ещё советскими учёными и хорошо описана в литературе вплоть до психологической;

- в монопрофильных городах и посёлках, как правило, суженный спектр возможностей профессиональной реализации; в случае специализации на добывающих отраслях (например, угледобыча) это чревато женской безработицей (в советское время в районах добычи угля старались размещать предприятия текстильной промышленности для обеспечения гендерного баланса занятости рабочей силы);

- небольшая (как правило) численность населения в городе/посёлке при месторождении – и, как следствие, невозможность обеспечения экономически оправданного разнообразия бытовых, социально-культурных, медицинских и иных услуг; узкий круг общения, что чревато неудовлетворённостью населения условиями проживания. Суженные возможности проведения досуга, в свою очередь, чреваты распространением девиантных форм поведения (алкоголизм).

А мысль какая была [при переводе предприятия на вахтовый метод работы] – дать людям дышать воздухом. Современным. Мы жили в условиях каких? Эти бараки… И работяги придут, значит, со смены – и начинают квасить. Домики, барачики ещё были билибинской постройки – Чигичинах, это левобережье Колымы. Ни кина, пардон, ничё. Ну, карты… Не, в карты не играли. Водка. Второй составляющей не было -- женщин не было. Водка была – женщин не было. А так мы их вывезли, например, в Ягодный – кинотеатр, ресторан, футбольное поле, спортзал. Ну люди, общение, улицы, парк – ну что-то такое. Из интервью с Ю.В. Пруссом

Впрочем, социальные проблемы в связи с переходом на вахту встали ещё сильнее – только они оказались локализованы уже вне зоны ответственности предприятия, в местах проживания вахтовиков.

Они адаптировались тяжело – что вы, спивались. А как – они работали смена через смену. А потом мы стали завозить и завозить: неделю там -- неделю там. Ну, и большие проблемы. Доступная водка, во-первых, доступный ресторан. Люди сами собой не владеют. Многие же не умеют самим собой руководить, чтобы… что-то иметь ну… такое… цивилизованное, я бы сказал. Не все. А тогда это очень большая проблема. Очень большая. А все, сейчас этот метод [вахтовый] – он уже… апробирован, и в самом деле, он достаточно хороший. Хотя социально – очень много проблем, я считаю. Очень много. Из интервью с Ю.В. Пруссом

В случае «дальней вахты», при транспортировке работников на дальние расстояния, со сменой часовых и климатических поясов, вахтовый метод связан с повышенной заболеваемостью работников, и как следствие – с потерей рабочего времени и дополнительными затратами для работодателя. Ещё в советское время установлено, что потери здоровья и рабочего времени вахтовиков ниже, если применяется «ближняя вахта»: работники перевозятся к месту работы на сравнительно небольшие расстояния, в пределах территории со схожими природно-климатическими условиями. Остальные минусы вахты сохраняются и в случае ближней вахты.

Возможен ли какой-то третий путь?

В принципе, наверное, да. Допустим, первый тип – это размещение вахтового городка внутри или в непосредственной близости от места с постоянным населением: кто-то живёт постоянно, кто-то приезжает на вахту.

Помимо очевидных преимуществ такого размещения (возможность постоянного проживания специалистов с семьями в посёлке, а для компании -- возможности совместного использования дорожной, энергетической и иной инфраструктуры и др.), такой «гибрид» обладает, на самом деле, целым рядом недостатков. В первую очередь, это дополнительные риски, связанные с размещением вахтового посёлка в непосредственной близости от мест проживания постоянного поселения:

- риски в части соблюдения трудовой дисциплины вахтовиками (самовольные отлучки вахтовиков в посёлок – например, с целью покупки алкоголя);

- риски в части соблюдения эпидемиологической безопасности (помимо коронавирусной инфекции и вообще ситуации пандемии, опыт эксплуатации вахтовых поселений показывает, что контакты вахтовиков с местным населением повышают риск распространения самых разных заболеваний среди местного населения – в частности, СПИДа).

«Как рассказала изданию «Слово нефтяника» главврач окружного центра СПИД Людмила Волова, подавляющее большинство заболевших – представители коренных народов Севера. «Основной путь передачи ВИЧ-инфекции в Ныде – половой (23 случая), второй – наркотический (3 случая). Очаг ВИЧ-инфекции разгорелся из-за одного ВИЧ-инфицированного вахтовика, который «подарил» ВИЧ сельской жительнице, а та, в свою очередь, половым путем передала вирус ещё 13 мужчинам. В результате беспорядочных половых связей в селе образовался довольно большой очаг инфекции», – пояснила Людмила Волова. «Дело в том, что представители коренных малочисленных народов Севера, вступая в половые связи, зачастую не помнят самого факта этого контакта, а также количества половых партнёров, поскольку находятся в состоянии алкогольного опьянения. И, что самое страшное, для них это не считается чем-то неестественным», – пояснила специалист» (отсюда).

По этой причине в подавляющем большинстве случаев работодатели стараются ограничить контакт между вахтовым посёлком и местным населением. Хотя в России и за рубежом существуют и вахтовые поселения в пределах постоянных поселений, в этом случае нередко предпринимаются попытки изоляции вахтовиков от местного населения по вышеизложенным причинам – так, например, в Норильске занятые вахтовым методом работники АО «Норильскгазпром» размещены на базе удалённого от основной городской застройки бывшего профилактория «Валёк», по сути – в тундре.

Второй (и пока, по-видимому, несуществующий) вариант гибридного поселения – это корпоративный посёлок, в котором размещение вахтовиков в специальном городке сочетается с размещением сотрудников вместе с семьями. Проживание в подобном «производственном коливинге» заведомо определяет несколько суженный спектр доступной досуговой, торгово-развлекательной инфраструктуры и, теоретически, должно снизить планку ожиданий жильцов по сравнению с проживанием в «полноценном» городе, с одной стороны, и наоборот, с другой стороны, позволяет сделать акцент на наиболее выгодные аспекты проживания (низкая плата за жилплощадь, безопасность, гарантированные места в детском саду/группе присмотра за детьми и т.д.). И тем не менее, едва ли это привлекательный вариант – по сути, это давно известное «семейное общежитие», в лучшем случае – аналог военного городка с «офицерским жильём» и казармами. Можно подобрать и более красивый аналог: размещение приглашённых профессоров и преподавателей с семьями в кампусах мировых университетов, но очевидно, что этот вариант экономически реализуем только при соответствующей стоимости специалиста, и если речь идёт о такого класса специалистах, то едва ли их на месторождении нужно много.

Всё же более предпочтительным вариантом, насколько можно судить, взвесив все точки зрения, могло бы быть постоянное проживание в более-менее крупных городах-центрах, а не в малых городах-при-месторождениях. Речь о таких городах, где численность населения позволяет более-менее экономически оправдывать хоть какое-то разнообразие городской среды, сферы досуга и культуры. Собственно, именно такая среда уже сложилась в важнейших арктических городах – и их сохранение представляется много важнее попыток повторить подвиги советских первопроходцев по строительству новых городов в тайге и тундре.

    Воркута.

Норильск.

Как уже говорилось, вместо «срока годности» арктических городов пора подумать об их QWERTY-эффекте. Слишком много вложено в уже стареющие, но умудрённые многим опытом северной жизни, ранее построенные, путь «не так и не там», города – и средств, и души – чтобы отворачиваться от них ради новых проектов в высокой Арктике. Именно существующие города должны стать базами дальнейшего освоения Арктики – а вот повторять советские подвиги «освоения», на мой взгляд, никак не стоит, нужно искать более адекватные времени решения: в этом и состоит, на самом деле, архисложная, почти героическая задача.

 

Автор: Надежда Юрьевна Замятина, канд. геогр. наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ им. Ломоносова, зам. ген. директора Института регионального консалтинга.

Фотографии Н.Ю. Замятиной (кроме фото заставки). 

---

[1] Яременко Ю.В. Теория и методология исследования многоуровневой экономики. – М.: Наука, 2000. – 400 с. 85.

[2] Стась И.Н. Города или гостиницы? Вопрос о строительстве городов газовиков в Ямало-­Ненецком округе в конце 1960-­х гг. Арктика и Север. 2014. № 16. Стр. 137. http://www.arcticandnorth.ru/article_index_years.php?ELEMENT_ID=163051

[3] Яременко Ю.В. Теория и методология исследования многоуровневой экономики. – М.: Наука, 2000. – 400 с. 11--12.

[4] См., например: Замятина Н. Ю., Пилясов А. Н. Инновационный поиск в монопрофильных городах: блокировки развития, новая промышленная политика и дорожная карта перемен. — УРСС Москва, 2015. — 216 с.

[5] В.П. Серкин. Структура и функции образа мира в практической деятельности. Диссертация на соискание учёной степени доктора психологических наук. М., 2005.