Экспедиция к устью Лены. Часть II

На горизонте – остров Столб. Усть-Ленский заповедник. Современное фото.

          В первой части «Экспедиции...» мы рассказали о начале международного проекта изучения физических условий в полярных странах, который предложил и обосновал видный австрийский учёный, лейтенант Карл Вейпрехт. Эти наблюдения должны были вестись на полярных станциях, устроенных в избранных пунктах на берегах Ледовитого океана. В научном проекте приняли участие, помимо США, ряд европейских государств. Команда российских учёных, также включившаяся в полярный проект, обосновалась на Новой Земле и в устье реки Лены. Об этой станции, возглавляемой начальником экспедиции Юргенсом, и пойдёт дальнейший рассказ.    

          ***

          ...Юргенс сообщает, что в дельте Лены находятся пять селений, обитаемых почти круглый год. По соседству с этими деревушками расположены значительные рыбные озёра. Жители называют себя якутами, хотя, по мнению начальника экспедиции, они ничем не отличаются от тунгусов, также обитающих в устье Лены. «По их собственном определению, – поясняет учёный, – тот, кто владеет домашними оленями – тунгус, а кто ездит на собаках – якут».

          Юргенс замечает, что местные жители – весьма слабые рыболовы: «в них нечего искать трудолюбия, смелости и отваги». Причину этого он видит в лёгкой возможности удовлетворить голод благодаря обилию рыбы. Следующий после рыболовства промысел – охота на диких оленей. Последние в марте начинают двигаться небольшими партиями с материка. Охотники обычно застигают оленей, когда те переплывают с одного острова на другой, нагоняют животных на лодке и закалывают. (Ружей охотники не имеют.) Впрочем, иногда олени выдвигаются обратно на большую землю, когда протоки замерзают, и тогда водная охота делается невозможной. В итоге якуты остаются без запасов мяса на зиму и шкур на новую одежду.

  В якутском чуме. Акварель М. Горшмана. 1958 г.

            Важным подспорьем для питания местных жителей Юргенс называет диких гусей, прилетающих летом в большом количестве. Первую половину лета на птиц охотятся из луков, подкрадываясь ползком на двадцать шагов. (В основном, это охота для   подростков). В конце же июля, когда гуси линяют и собираются массами на озёрах, охотники устраивают облаву всей деревней: делают из сетей своеобразный коридор и загоняют туда гусей. Юргенс замечает, что в лето 1883 года в устье Лены было убито полторы тысячи гусей, причём триста было подарено экспедиции.

            Можно сказать, что песцы являются для местных жителей своеобразной валютой. Их используют для всевозможных расплат: уплаты податей, покупки табака, чая, сукна. В устье Лены песцов ловят с помощью ловушек, которые называются «пасти». Юргенс отмечает, что почти каждый якут по наследству владеет некоторым количеством островов, на которых только он – владелец – имеет право «настораживать свои пасти». Состоятельные якуты имеют по пятьсот ловушек и более. На сто «пастей» попадается обычно 3-4 песца, и лишь в редкие годы – по 6-8.

            Других животных, кроме перечисленных, обитатели дельты Лены не промышляют. На белых медведей, которые встречаются довольно часто на морском берегу, охоты здесь нет. Сами якуты хозяев Арктики не боятся. «Не было примера, – замечает Юргенс, – чтобы охотник пострадал в борьбе с медведем».

            Ещё один промысел, о котором упоминает начальник экспедиции, – это поиски тополей и березовой коры, что необходимо для постройки местных оригинальных плавсредств. Из тополя выдалбливают меленькие, очень вертлявые и требующие большого навыка управления шлюпки. Лёгкие и быстрые на ходу, они составляют необходимую принадлежность каждого якута или тунгуса-охотника. Из берёсты мастерят поплавки для неводов, которые продаются по рублю за десяток.

            Юргенс отмечает, что единственное домашнее животное у жителей дельты Лены – это ездовые собаки. В нарту с пятнадцатью пудами груза впрягают обычно пятнадцать собак. К переднему концу ремня пристёгивается передовая собака, понимающая командные слова[1]. При остановках нарту тормозят палкой с железным наконечником, втыкая её в снег. «Надо удивляться ретивости, неутомимости и выносливость собак! – пишет Юргенс. – Мне пришлось на своих собаках, ни разу не бывших в дальних поездках, без смены сделать 640 вёрст в 7 суток. Через двое суток они снова были отправлены в путь и две недели пробежали ещё около 1000 вёрст, не пострадав заметно от такой гоньбы».

            Начальник экспедиции отмечает, что расстояния в дельте Лены считают по числу коротких остановок: 

            Юргенс пишет, что якуты и тунгусы – большие любители ездить зимой друг к другу в гости, при этом на расстояния они мало обращают внимания. Научную станцию якуты тоже навещали «усердно». Приезжали в том числе из совсем уж далёких областей, и только за тем, чтобы посмотреть на царских тойонов – так якуты называли чиновников. При этом говорились такие длинные речи, что переводчики-казаки нередко затруднялись передать их истинный смысл. В заключение подносился какой-нибудь подарок, например, шкурка песца или волка. Изредка на станции появлялись торговцы, выменивающие меха и кость мамонта у «инородцев» на разные товары.

          …Тем временем, с появлением солнца в конце января морозы достигли крайних температур. Самый низкий рекорд был зафиксирован 26-го числа, когда термометр показал 53 градуса ниже нуля по Цельсию. 

            В начале мая учёных навестили дикие гуси. Якуты приветствовали их радостными восклицаниями, снимая при этом шапки.

            Чтобы как-то развлечь людей, а заодно констатировать отсутствие местного магнитного влияния, Юргенс организовал поездку на собаках к мысу Лаптева. Он также рассчитывал осмотреть маяк, поставленный экспедицией Лаптева (старый маяк упал в море с частью размытого берега).

            К моменту возвращения на станцию температура поднялась выше нуля, птицы стали появляться массами. Началась охота, главным образом, на гусей. В несколько дней члены экспедиции настреляли их до трёхсот штук. Чтобы сохранить запасы гусиного мяса, пришлось построить ледник.

            27-го мая учёные с удивлением наблюдали, как лёд на середине реки под напором «выпучило», несмотря на его двухметровую толщину. На другой день он треснул, и вода с шумом выплеснулась на берег вместе с целым каскадом рыб. Последней было столько, что обитатели станции в течении получаса набрали её около 50 килограмм!

            Дальше природа поднесла ещё один сюрприз, правда, уже не такой приятный: началось резкое таяние снега, и вода затопила все помещения для магнитных приборов, крытую галерею и кладовые вне дома. Целая неделя была потрачена на рытьё канав для отвода воды к реке. Немало хлопот учёным также доставляли приборы: столбы, на которых они были установлены, давно изменили своё вертикальное положение, стёкла приборов и зрительных труб сильно запотевали, их приходилась обтирать перед каждым отсчётом. Вода также протекала на стеклянные трубы почвенных термометров и, замерзая на глубине, где температура оставалась ниже нуля, дробила их на мелкие части. Пришлось трубы заменять на деревянные.

            13-го июня лёд на реке пришёл в движение. Как только река очистилась, исследователи установили четыре футштока и начали ежечасные наблюдения над приливами и отливами. Как отмечает Юргенс, эти наблюдения прекратились в середине сентября, когда лёд унес футштоки…

             Убедившись на прошлогоднем опыте, насколько нанесённые на карту протоки в дельты Лены не соответствуют действительности, решили произвести картографическую съёмку. В первую из них Юргенс отправился на шлюпках с двумя «туземцами». Для этого использовалась самая большая лодка, в которую погрузили провизию на две недели. Юргенс сообщает, что они прошли около ста вёрст вверх по реке. Когда же маленькая экспедиция достигла острова Столбового (Столб, Столбный) – довольно высокой скалы, стоящей в самом устье Лены, – начались дожди и туманы. Когда же стали дуть сильные северо-восточные ветра, лодка застряла на острове Хардах-Ары. Несмотря на тёплую одежду, люди страдали от холода. «Никогда зимою не случалось мёрзнуть так, как во время этих летних экскурсий», – признаётся Юргенс.

            Наконец, 7-го июля картографы добрались до станции, израсходовав накануне последние сухари.

            26-го июля, по поручению Академии Наук, один из членов экспедиции доктор Бунге отправился на мыс Быкова, чтобы собрать у местных жителей сведения относительно мамонта, найденного в 1799 году. Сам скелет к тому времени находился в петербургской Кунсткамере. Бунге хотел выяснить, при каких условиях сохраняются тела «допотопных» животных.

             Ленский мамонт в петербургской Кунсткамере. Ленский мамонт (или мамонт Адамаса – по имени учёного, его исследовавшего) был обнаружен в 1799 году местным охотником; в 1806 году доставлен в Санкт-Петербург. На сегодняшний день является самым полным скелетом мамонта, оказавшимся в руках учёных. Исследования показали, что скелет принадлежит семидесятилетнему самцу, жившему 36 тыс. лет назад. Современное фото.

            К мысу Быкова учёный отправился на небольшой якутской лодке в сопровождении пятерых рабочих. Уже на первом песчаном острове экспедицию задержал сильных шторм, причём людей почти засыпало тучей песка, гонимого ветром. Далее Бунге посетил исторический островок Боран-Белькой, на южном берегу которого в октябре 1881 года умерла с голоду большая часть экипажа американской шхуны «Жаннета» во главе с лейтенантом Де-Лонгом. Поиски Бунге на мысе Быкова дали результаты: старожилы указали местность, где был найден мамонт, но сам берег, где покоилось ископаемое животное, давно обрушился в море. Тем не менее учёный пришёл к выводу, что мамонт лежал не во льдах, а в мёрзлой земле, местами покрытой тонкой ледяной коркой, образующейся ежегодно и летом оттаивающей.

          С мыса Быкова Бунге отправился вдоль матёрого берега к острову Столбовой, где производил картографическую съёмку. Вся поездка исследователя заняла 26 дней.

          10-го августа на станцию неожиданно прибыл якутский вице-губернатор Приклонский. Он принял на себя труд заготовить и доставить на станцию запасы провизии на вторую зимовку. Это было как нельзя кстати: запас керосина для ламп, служивших для освещения магнитных приборов, подходил к концу. Учитывая, что солнце всё надёжнее пряталось за горизонт, а дни становились короче и ночи, соответственно, длиннее, пришлось пользоваться для отсчёта приборов свечками. При этом освещалась не вся шкала, а только отсчитываемая цифра. Впрочем, Юргенс не без гордости замечает, что приобретённый зимовщиками в прошлом году навык выручал и точность наблюдений не пострадала.

            Через пять дней после возвращения Бунге было решено поставить памятную пирамиду на месте высадки остатков команды Де-Лонга. Пирамиду возвели из восьми брёвен, на одной которых установили доску с надписями на русском и немецком языках, повествующими о печальной судьбе американских моряков.

            Между тем приближалась зима, и 19-го сентября река встала.

            14-го октября представилась возможность вернуть на большую землю часть команды, не желающую оставаться на вторую зимовку. «Тихо стало на станции после отъезда целого общества, – вспоминает Юргенс, – и при других условиях обычная болезнь полярных мореплавателей – тоска по родине, – может быть, пробралась бы и к нам. Но масса работы, с которой мы едва справлялись теперь, не оставляла времени скучать».

            Вторую зимовку обитатели ленской станции прожили, не имея ездовых собак, так как в случае необходимости занимали их у якутов. Но это по ряду причин было неудобно, и Юргенс решил завести своих. В итоге было приобретено четырнадцать собак, которые «с усердием» служили учёным в продолжение всего года и вполне оправдали сделанные на их содержание расходы. Например, они почти ежедневно отправлялись в упряжке к мысу Лаптева за плавником на дрова. В еде собаки были неприхотливы: питались одной только рыбой.

            В ноябре один из членов команды заболел бичом северных народов – оспой. На станции тотчас были предприняты карантинные меры. Хотя больной скончался, благодаря заблаговременно принятым мерам никто из зимовщиков не заболел. По словам Юргенса, учёные легко отделались: в селениях восточной дельты Лены оспа произвела «ужасные опустошения»: почти половина населения вымерла… 

            По весне до Юргенса дошли сведения о другом мамонте, лежащем в 35 верстах от станции. Он был «открыт» в 1850-х годах. Якуты утверждали, что, хотя они время от времени пользовались его салом, большая часть гиганта была не тронута, а внутренности целы. Якуты добавляли, что мамонт лежит в откосе берега, часто обваливающегося, и легко может быть унесён при весеннем половодье. Чтобы сохранить столь важную для науки находку, Юргенс направил всю свою энергию «к отысканию» мамонта… Увы, ожидания не оправдались: от ископаемого животного остались только кости и содержимое желудка. Там же Юргенсу сообщили о ещё одном, целом мамонте(!), открытом будто бы на речке Молода (левый приток Лены) шесть лет назад. Позднее в Якутске Юргенс встретился с молодым якутом, обнаружившим реликт. Впрочем, тот сообщил, что нашёл не целого мамонта, а его «голый череп с клыками».

            Наступила Пасха, которую на станции отметили особенно весело: окрестности замёрзшей Лены огласила ружейная и револьверная пальба. Так продолжалось два дня, а на третий были устроены скачки на собаках. Судьями выступили трое старшин из соседней деревни. Семь нарт состязались на расстоянии в десять верст. Победителей награждали пятью, тремя и двумя серебряными рублями. Нарта начальника экспедиции взяла лишь третье место.

          Тем временем экспедиционные сроки уже выходили. Из-за недостатка транспортных средств зимовщиков пришлось эвакуировать в две партии. Перед отъездом Юргенс предпринял одну поездку на запад, к устью реки Анабары. По пути к нему он с удивлением обнаружил несколько больших селений, о которых якуты ничего не сообщали исследователям, несмотря на все их расспросы. Это были селения Хоюк-Сагастырь, Черкай, Булганьяк и Шань.

          Следующим утром экспедиция прибыла в селение Турах, состоящее из четырёх юрт, маленькой часовни и нескольких амбаров. Несмотря на метель, в тот же вечер отправились далее и через 50 вёрст прибыли в селение Балкалах. Юргенс отмечает, что его жители – потомки русских крестьян, поселенных здесь в царствование Екатерины II, но совершенно оякутившиеся: балкалахцы не говорят по-русски, и внешне они также меньше всего напоминают россиян. Число их каждый год уменьшается. В бытность экспедиции их насчитывалось всего двадцать шесть человек.

          Здесь Бунге получил сведение, что по пути к Анабаре нельзя найти подводы, так как из-за недостатка корма для оленей тунгусы откочевали к лесной границе. Учёным пришлось ограничиться посещением могилы лейтенанта Прончищева и его жены, находящейся в десяти верстах от Балкалаха[3].

          Незадолго перед отъездом Юргенс посетил остров Столбовой – почти размытый волнами небольшой островок, возвышающийся на 15 метров над поверхностью моря. Юргенс предположил, что недалёк тот день, когда он исчезнет окончательно.

          Через час собаки доставили нарты зимовщиков к острову Дунай, где на снегу паслось стадо оленей. Одного из животных удалось подстрелить. Здесь пришлось сделать стоянку, так как поднялась метель. Проводники сделали для Юргенса палатку из плавника, покрыв её куском парусины. Внутри разложили огонь, стали готовить ужин…

          Однако метель не прекращалась. Дым и снег, заносимые в палатку, вызвали у её обитателей воспаление глаз. Лишь через сутки погода стихла, и собаки потянули нарты на станцию. По пути исследователи видели трёх волков и нерпу, греющуюся на солнце. При приближении людей она скрылась в проруби, но собаки ещё долго пытались найти беглянку в промоине. Насилу их удалось отогнать…   

          13 мая лёд на реке пришёл в движение, а уже на следующий день Юргенс с остатками экспедиции навсегда покинул ленскую станцию. Впрочем, там ещё оставался доктор Бунге, который хотел воспользоваться приближающим летом и возобновить работы на месте обнаружения одного из мамонтов. Простившись с Бунге и его казаком, Юргенс с товарищами отвалили в шлюпке от берега. Перед тем как лодка скрылась за ближайшим мысом, люди подняли вёсла на борт и троекратным "ура!" послали последний привет оставшимся сослуживцам. В ответ с берега раздался трёхкратный ружейный залп...

Морской офицер и полярный исследователь Николай Юргенс. Фото 1880-х гг.

[1] Цена обычной собаки составляла 7 рублей, в то время как командной – 30.

[2] Кёс — якутская мера длины, дневной переход, в нём десять якутских вёрст. Кёс равен семи-восьми километрам. 

[3] Прончищев В.В. входил в состав второй экспедиции Беринга. В 1734 году стал начальником отряда, который должен был разведать путь из Лены в Енисей, обогнув при этом совершенно неизвестный полуостров Таймыр. Умер во время похода в августе 1736 года. Рядом похоронена его жена, пережившая мужа на две недели.